Турноверы к ужину

Начало декабря покрывает улицы тонким слоем снега, заставляя выходящий изо рта воздух превращаться в едва заметный пар. Эмма сует замерзшие покрасневшие ладони в карманы красной кожанки, почти не согревающей исхудавшее тело. Снег превращается в мерзкую кашицу, смешиваясь с мокрой уличной грязью под натиском изношенных ботинок. Затянутое серыми тучами небо плохо пропускает сквозь себя солнечные лучи. И девушка идет, чуть нахмурив тонкие брови, образовывая почти невидимую впадинку между ними. Сворачивает в один из проулков и задерживает дыхание, проходя сквозь пелену зловонных запахов. Оказывается в самом грязном и опасном районе города. Чаще всего именно здесь происходят все нападения, похищение и прочая ерунда, которая девушке точно не опасна. В кармане старых джинс всегда есть дешевый складной нож, отменно наточенный лучшим другом. Проходит несколько метров, по-хозяйски толкая хлипкую дверь с облезающей краской. Здесь воняет табаком и пылью, однако Эмма привыкла. От нее самой исходит подобный запах, насквозь пропитавший всю скудную одежду. Заброшенная квартира, что была когда-то обнаружена Августом, уже второй год служила отличным жильем. Быть может, предыдущие жильцы были молодой парой, съехавшей отсюда в более спокойное место. Либо же супругами преклонного возраста, чьи тела уже гниют под весом сырой земли. Они не узнают этого, и это в некоторой степени играет на руку. Про квартиру попросту забыли. Не сбрасывая ботинок, она проходит вглубь помещения, вдыхая горький аромат залитого кипятком кофе. Никогда не любила эту дрянную жижу, но приходится пить, дабы хотя бы немного согреться. В здешних краях он отчего-то куда дешевле обычного чая. Видит друга отхлебывающим горячую жидкость из глубокой кружки и становится рядом, расстегивая местами заедающую молнию куртки. Выкладывает на стол несколько пачек хлопьев, успешно украденных с полок супермаркета. Вслед за ними на деревянную поверхность приземляются добытые тем же способом пачки сигарет и пара зажигалок. — Неплохо, — комментирует Август, чуть приподнимая уголки губ. В ответ Эмма лишь молчит. Ей никогда не нравился такой образ жизни, но она вынуждена воровать. Изо дня в день готовить что-нибудь совсем простенькое, только бы не помереть с голоду. Каждый раз поднося ко рту полную ложку, мысленно проклинает себя. Ведь могла бы остаться в приюте, могла бы продолжить ждать. Но Бут всегда остается ее другом, поддержкой. И бросить его было бы верхом неблагодарности. — Ты останешься дома сегодня? — привычка называть это место домом сформировалась сама собой. — Нет, мне нужно работать, — пожимает плечами Август. Хотя бы кто-то из них работает. Но это не исключает того факта, что каждый день Эмме приходится красть в магазинах. Получаемых денег все равно оказывается слишком мало. — Давай тоже найдем мне работу? — Тебе четырнадцать, — голос становится чуть жестче, парень поднимается из-за стола. — Хотя бы листовки! — жалобно произносит Свон, почти пища. — У тебя нет теплой одежды. Потом мы больше потратим на таблетки. Уходит из кухни, торопливо вымыв кружку. А после до ушей доносится хлопок входной двери — сегодня даже не напоминает быть осторожной в его отсутствие. Эмма остается сидеть на месте, даже не дернувшись. Только подносит к губам сигарету, прокручивая колесико в зажигалке пальцем. Делает первую затяжку, выпуская в воздух небольшое облачко едкого дыма. Каждый их разговор о работе для Эммы заканчивается одинаково — Август уходит, даже не дослушав ее идей. Оставляет девушку наедине с собственными навязчивыми мыслями. О том, что она бесполезна. Совершенно безнадежный человек. Неделями, месяцами существует, а не живет. Будто по расписанию ходит в магазины, набивая пространство между футболкой и курткой продуктами и неотъемлемой частью жизни — сигаретами. Каждый раз унося что-нибудь из супермаркета, не расплатившись, она ощущает накрывающую все ее существо тьму. Каждый раз хочет предаться забвению, однако Август никогда не позволяет ей и кончиками пальцев прикасаться к спиртному. Часто приносит домой жестяные банки, наполненные дешевым горьким пивом, и никогда не дает Эмме сделать и глотка. Остаются лишь сигареты. До того вонючие и противные, что самой от себя из-за них тошно. Мимолетное рвение курить никудышние заменители табака, свернутые в аккуратные трубочки, давно превратилось в привычку. И обращаться к ней можно когда угодно, ведь в карманах одежды Свон теперь полно наполовину выкуренных пачек. Девушка потягивается на стуле, слыша приятный хруст в плечах. Поднимается, направляясь в так называемую гостиную. Здесь ничуть не чище, нежели в остальных комнатах, однако Эмма и не пытается это исправлять — только садится на диван, занимая руки потрепанной книжонкой. Ей удалось найти ее недавно под одним из кухонных шкафчиков. Понятия не имея, как книга очутилась именно там, девушка все же начала чтение. И с каждым днем уходит все глубже в оказавшееся интересным чтиво. Представляет персонажей, словно настоящих людей, из ровных буквенных рядов воплотившихся в материальную оболочку. Она погружается в мирок с головой, напрочь забывая о вокруг происходящем. Оставленная в кухне сигарета тлеет на гладкой поверхности блюдца, внезапно появившийся прохладный сумеречный воздух окутывает буквально все. Согнутая в колене нога немеет, передавая мозгу просьбы о смене позы. Хотя разбирать целые абзацы в темноте становится невыносимо, она потирает переносицу, продолжая. Для Свон сейчас существует лишь книга в руках, страницы которой приятно шелестят под осторожными подушечками пальцев. Не замечает непривычно тихого хлопка двери и необыкновенно осторожных шагов. Только вздрагивает и оборачивается, неожиданно ощущая на плече замерзшую с улицы ладонь. — Прости, что напугал, — Август, очевидно, старается сдерживать усмешку, однако проваливается. Уголки губ неудержимо плывут вверх. — Ничего. Ты почему так улыбаешься? — изгибает бровь, осматривая друга. — У меня есть для тебя сюрприз. Хочешь повеселиться? — Какой сюрприз? — насторожившись, вопрошает Эмма. — Увидишь. Так хочешь или нет? Положительно хмыкает, отводя взгляд от подозрительно веселого Августа, загибая угол страницы и захлопывая книгу. — Тогда одевайся, буду ждать тебя на улице. Девушка абсолютно не из тех людей, что любят сюрпризы. Она всегда относится к подобному с настороженностью. Бут имеет странную способность — отвергает чужие идеи, что иногда бывают вполне полезными, до последнего настаивая на своих безбашенных затеях. Задорный огонек в его глазах отлично просматривается и сквозь всепоглощающую темноту. Наконец надевает поношенную красную куртку, на ходу застегивая скрипучую молнию. Выходит, недоверчиво вкладывая свою ладонь в протянутую руку. И парень бежит, утаскивая Эмму за собой. Она спотыкается, просит прекратить бег и временами заливисто смеется с бросаемых Августом шуток. Бегут, точно не чувствуют зимнего воздуха, что нещадно опаляет легкие и раскрасневшиеся щеки. Точно не чувствуют скользкой ни снежной грязи под ногами, ни превращающихся на лице в капли воды снежинок. Девушка не следит за дорогой, полностью полагаясь на друга. А когда он останавливается в проулке между многоэтажками, и Свон врезается в твердое плечо, кивает в сторону. Переводя взгляд с его усмехающегося лица, видит железную лестницу, позволяющую подняться на несколько этажей. — Зачем? — все так же недоуменно. — Полезли, — игнорируя, тащит в сторону лестницы. Хватаясь руками за леденящие кожу перекладины, Эмма кое-как поднимается вслед за Бутом. Он подает широкую ладонь, помогая взобраться на скользкий бетон. Опасливо отойдя от края, озирается по сторонам. Ветер дует в спину, усыпая макушку мелкими белоснежными крупицами, а кудрявые пряди выбиваются наперед. Кажущаяся огромной стена перед ней заставляет девушку в который раз обернуться к другу. — Зачем? Глаза натыкаются на баллончики с краской в красных от холода руках и Свон вдруг улыбается. Август отлично знает о пристрастии Эммы к граффити. Потому он и привел ее сюда почти ночью, потому и бежал с ней через половину города, потому и отсутствовал дома почти весь день. Он старался для нее. Добыл, черт их дери, баллончики, разыскал идеально подходящую крышу. И девушка не может не броситься на шею другу, почти брату. Благодарно оставляет тепло горячих губ на отдающей холодном щеке и берет один из предметов. Встряхивает, приближаясь к стене. — Ты лучший брат, — говорит едва слышно, однако Август слышит, и губы его трогает удовлетворенная улыбка. Они покрывают стену первым слоем краски. Парень пишет незамысловатые надписи, рисует что-то совершенно неприличное и простое. В то время как Эмма, до легкой боли закусив губу, распыляет синюю краску старательными движениями. Сама до конца не понимая, что именно должно получиться, уверенно выводя отдающие токсинами полоски. В какой-то момент отдаленно слышит сирены, кажется, полицейских машин. Только не придает им никакого значения. И, лишь заслышав скрежет шин и грубые голоса, поворачивает голову. Люди в униформе указывают на них пальцами, что-то крича друг другу. Поспешно прячет баллончик в широкий внутренний карман тонкой верхней одежды, боязливо глядя на Августа. А он, точно вовсе не удивляясь, подбегает к еще одной лестнице, ведущей на точно такую же площадку выше. Быстро взбирается вверх, поторапливая Эмму. И девушка, тщетно пытаясь унять дрожь во всем теле, поднимается за ним. Подбегая к следующей лестнице, слышит голоса ближе и в ужасе хватается за перекладины. Если их поймают, то уже не отпустят. Предательски подкашивающиеся колени значительно замедляют подъем и Эмма уже слышит стук массивных ботинок о железные перекладины. Отчаянно хватается за протянутую ладонь, подтягиваясь вверх. Сердце колотится чрезмерно сильно, будто в попытках мелко раздробить ребра. Нервничая, больно ударяется коленями о бетонную поверхность, поспешно поднимаясь. Август уже преодолевает середину следующей лестницы, пока девушке удается подняться. Страх значительно сковывает движения и, в очередной раз отталкиваясь ногой от железа, повисает на руках. Ноги соскользнули от чрезмерного упора в тонкую корку льда. Болтает нижними конечностями в воздухе, пытаясь подтянуться, однако силы в руках становится недостаточно. Тело охватывает паника, серую радужку застилают слезы. — Август… — произносит совсем тихо, слыша сверху возвращающиеся шаги. — Эмма, руку! Скорее! — негромко приказывает, но девушка не может протянуть руку еще выше. Ноги в последний раз безрезультатно ударяются о вертикальную перекладину, после чего она слышит лишь тихое: — Я вытащу тебя, обязательно!.. А в следующее мгновение мужские руки стаскивают ее с лестницы, поворачивая к себе спиной. Полицейский крепко держит ее руки, чувствуя проснувшееся сопротивление. Однако наручники сковывают движения прежде, чем ей удается выдернуть хотя бы одну руку. Ее грубо толкают к лестнице и перебрасывают через плечо, будто какой-нибудь мешок, затем спускаясь вместе с безвольным телом.

***

А спустя несколько часов становится плевать на все и всех. Односложно отвечает на вопросы неприятного полицейского, что словно насмехается над беззащитной девчонкой перед собой. Безвольная, не имеющая права сказать ничего в свою защиту, она осознает, где окажется уже утром. Снова какой-нибудь приют, снова мерзкие, обозленные на весь мир воспитатели. За два года свободы из головы не успели выветриться ужасающие картинки. Тогда все ее тело покрывали синяки и ссадины, кончики пальцев венчала усеянная мелкими порезами кожа. Вновь ощущает себя той маленькой девочкой, что мечтала всего-то о заботе и родительской любви. Однако чуть шершавые ладони сжимаются под столом в твердые кулаки. На этот раз, вздумай кто-нибудь ее обидеть, девушка сможет постоять за себя. Ее ведут в старую камеру, где едва ли можно находиться. Ложится на жесткую койку, закладывая руки за голову, устремляя взгляд на серый потолок. В таком положении проводит около пяти часов, время от времени впадая в дремоту. Но быстро вскакивает, услышав за решеткой мужской голос. Эмма покидает полицейский участок на рассвете, сладко зевая по пути к автомобилю. И, бездумно глядя на проносящиеся за окном дома, чувствует наваливающуюся тоску. Безмолвный водитель точно позволяет ей должным образом переварить все, обдумать свои действия. И она думает. Однако не о том, как ей обосноваться в приюте. О том, как оттуда сбежать. К удивлению, автомобиль останавливается уже скоро. Она выходит, и после транспорт попросту скрывается за ближайшим поворотом. Оставляя ее одну перед возвышающимся зданием. Оно здесь, к слову, всего одно. Никаких более домов, лишь густо посаженные деревья. Похоже, этому зданию не меньше сотни лет, ведь оно имеет характерные для таких выводов качества — величественное, искусно выстроенное. Посреди усыпанной небольшим слоем нетронутого снега лужайке стоит фонтан, естественно, сейчас не работающий. Девушка минует блестящую от инея ограду, подходя ближе. Разглядывает все, в один момент отвлекаясь на скрипнувшую дубовую дверь. Оттуда, кутаясь в теплое пальто, выбегает миниатюрная женщина со слишком короткой темной стрижкой. Губы растянуты в приветливой улыбке, узенькие глаза оглядывают прибывшую с ног до головы и обратно. Девушка, чуть робея, двигается вперед, приближаясь к ней. Когда женщина оказывается рядом, приветственно кивает. — Здравствуй, Эмма, — в голосе сквозит наивная доброта. — Здравствуйте. Выдавливает из себя улыбку, пытаясь не выглядеть глупо. Руки в карманах сжимают тонкую ткань. Отчего-то ей становится не по себе, ведь женщина смотрит на нее так. Без капли ненависти или хотя бы злости, с искренне растянутыми в улыбке губами. — Пойдем, — бережно сжимает предплечье, вынуждая идти вперед, — Меня зовут Мэри-Маргарет, я одна из воспитательниц этого приюта. Сейчас я должна отвести тебя к директору, там тебя распределят в группу. И, к слову, зови директрису мисс Миллс, ладно? Эмма вновь кивает, чувствуя на себе невыносимо любопытный взгляд Мэри-Маргарет. От ее присутствия все вокруг непривычно наполняется радостью и, кажется, начинает сверкать от источающегося добродушия. Уголки губ ни на мгновение не опускаются, делая кругленькое лицо по-настоящему невинным. Они входят внутрь, шествуя по извилистым коридорам. Здание поражает Свон своей чистотой. Обычно приюты украшены паутиной в каждом углу, едва держащимися на петлях дверьми и бегающими по полу тараканами. Но здесь нет и намека на что-нибудь подобное. Убрано и чрезмерно светло, хотя при этом все вопит о долголетии постройки. Поднимаются на третий этаж по ни единого раза не скрипнувшей лестнице. Мэри-Маргарет останавливается перед высокой дверью, несколько раз стуча для приличия. После чего, не дожидаясь ответа, впихивает Эмму внутрь, захлопывая за ними дверь. Бросая взгляд на вмиг ставшую серьезной женщину, девушка наконец поворачивается к массивному темному столу. Кабинет кажется просторным, невзирая на количество шкафов и стеллажей. Вероятно, здесь можно устроить библиотеку. Свон переводит взгляд на стоящую к ним спиной женщину. Похоже, она и не собирается оборачиваться, беспечно перелистывая страницы какой-то книги, удерживая ее на весу изящными пальцами. Потому девушка осмеливается произнести уверенное приветствие. Выходит действительно твердо, отчего сама обладательница голоса неосознанно вздрагивает. А точеная фигурка у стеллажа медленно поворачивается лицом. Сковывающая бедра юбка-«карандаш», шелковая блузка красного оттенка. Директриса стоит на чрезвычайно высоких шпильках, от которых Свон невзначай покачивается, будто это ее ноги закованы в туфли. Изучающий взгляд неторопливо скользит вверх, на губы, спрятанные за слоем алой помады. — Мисс Свон, — будто пробуя каждую букву на вкус, протягивает женщина, — Присаживайтесь. Эмма незаметно ежится от лишенного эмоций голоса с хрипотцой. Он эхом проносится в голове, пуская по спине стадо неприятных мурашек. Отрывается от созерцания безупречной укладки, сталкиваясь с насмешливым взглядом карих, почти черных глаз. Они изучающе бегают по телу девушки, морщась при виде безвкусно подобранной верхней одежды. Чувствуя зарождающуюся внутри робость, садится на самый край мягкого стула. Украдкой глядит на покоящуюся на столе папку с жирно выведенным собственным именем, затем бросая взгляд в большое окно. Там, за тонким пластом стекла, она могла бы продолжить свободно жить вместе с Августом. Если бы лестница не оказалась слишком скользкой, если бы подошва ботинок не была столь гладкой, если бы ее чертовы тонкие ножки смогли удержаться. Она бы бежала вместе с Бутом куда глаза глядят, бросив несчастный баллончик на бетонной крыше. Кулаки вдруг крепко сжимаются на коленях, зубы больно прикусывают кончик языка. — Мы знаем о вашей сомнительной репутации, однако решили позволить жить здесь, — из раздумий вырывает властный голос, — Вы будете в группе мисс Бланшар. Малейший проступок может стоить вам места здесь, помните об этом. — Да, мисс Миллс, — вызывает насмешливую ухмылку на пухлых губах. Легким жестом позволяет девушке подняться, пока холодно смотрящие глаза провожают до самой двери, почти физически давя на девичью спину. Мисс Бланшар берет ее под руку, ободряюще похлопывая по плечу. Она уже не слушает болтовни женщины, иногда хмыкая в ответ. По жилам вместе с кровью растекается болезненная неприязнь к директрисе. Ее взгляд, поведение, жесты — вся она указывает на ничтожность всех окружающих, возвышая лишь себя. Совершенно нарциссичная, она наверняка терпеть не может детей, только притворно погружая их в хорошие условия с миловидными воспитателями. Оказывается, непривычно приятное первое впечатление дополняется подозрениями неспроста. На самом деле она топчет всех и каждого, кто смеет мешать ей. Она куда отвратительнее, чем кажется. Сколько же подобных людей девушка повидала в самых разных приютах! И Эмма сжимает свободную руку в увесистый кулак — в груди отзывается неприязнь.