***
Эмма стучит, слыша в ответ одобрение. За несколько дней отработок этот звук успел стать привычным для нее. В кабинете по обыкновению царит полумрак, а на стол снова небрежно брошены папки с бумагами. Миллс и не поднимает головы, ни на секунду не отрываясь от исписанных бумаг. Свон садится в кресло, поджимая под себя одну ногу так, чтобы не вымазать мягкую обивку. Просидев несколько минут, девушка ощущает себя неуютно. Тишина наполняет собой все пространство и создается навязчивое ощущение, будто чего-то не хватает. И потому девушка несколько раз вскидывает голову, пытаясь понять, чего именно. Мучительные попытки раскладывания бумаг по стопкам завершаются провалом. Все листы оказываются смешаны между собой еще больше, нежели было прежде. А спустя некоторое время девушка четко понимает, чего именно не хватает. Размеренного тиканья настенных часов. Свон вертит головой в попытках найти их, однако над дверью обнаруживает лишь пустое место, а на полу — пару поблескивающих осколков. Переводит взгляд на директрису, сегодня низко склонившуюся над столом. Аккуратные женские руки изредка отрываются от гладкой ручки, отвлекаясь на перебирание бумаг. Только завеса темных волос не позволяет заглянуть в ее лицо. Эмма возвращается к работе, находясь в некотором недоумении. Отсутствие обычных часов сейчас кажется слишком странным, но она забывает об этом, натыкаясь на пачку бумаг с неизвестными ей печатями. Несколько десятков минут — и кабинет почти полностью погружается во тьму. Разбирать тексты во мраке становится практически невозможно, потому Эмма отчаянно щурится, не имея доступа ко включающим электричество кнопкам. Переводит взгляд на Миллс, спокойно сидящую в своем кресле. Кажется, женщине абсолютно не мешает опустившийся на все кругом мрак. Она так же пишет, держа ручку столь же ровно, как и прежде. — Мисс Миллс, — наконец решается Эмма, произнося с едва ощутимой робостью. В ответ рука директрисы зависает в воздухе, — Можно включить свет? — Да, конечно, — непривычно быстро, без приевшегося сарказма. Миллс поднимается, проходя ко включателю. Даже стук от высоких сапог звучит иначе, нежели раньше. Комната озаряется ярким светом, но Эмма не морщится от резкой перемены. Она расфасовывает последние бумаги, со всей аккуратностью вкладывая их в папку. — Я закончила. — Можешь идти, — безжизненно и сухо. Слишком сухо для натуры этой женщины. И Свон остается стоять, сверля взглядом темноволосую макушку. Она понятия не имеет, почему не уходит. Пару дней назад девушка бежала отсюда, точно из ада. А сейчас, уже получив разрешение уйти, стоит в ожидании. Однако чего? Чего может ожидать обыкновенная сиротка от самой директрисы? Да, сегодня все отчего-то иначе. Но завтра она придет сюда, и все будет по-прежнему. И голос Миллс вновь станет язвительным. А, впрочем, сейчас ей может лишь казаться. Разыгравшееся воображение заскучавшей девчонки, ничего более. — Что-нибудь еще? — голос директрисы звучит неожиданно в устоявшейся тишине. Эмма наконец понимает, что карие глаза сейчас смотрят прямо на нее. Такие пленительные, будто наполненные крупицами корицы и чувства, ранее в этих глазах не замеченного. Усталость. Такая, будто вся Миллс пропитана ею. — Вы в порядке? — выпаливает Эмма прежде, чем успевает подумать. — Что? — недоуменно, словно вопрос девушки — последнее, что директриса может услышать в свой адрес. — Вы в порядке? — чуть неувереннее, тише. — В полном. Идите, мисс Свон. Эмма готова поклясться, что голос женщины на мгновение дрожит, однако быстро возвращается в норму. Карие глаза вновь опускаются, она выходит из кабинета. Что-то явно не так.***
Она выходит на крышу, подставляя лицо холодным потокам ветра. Выдыхает, наблюдая за выходящей изо рта струйкой воздуха. Садится на бетонную поверхность, не обращая внимания на мгновенно замерзшие бедра. Там, вдалеке, зажигаются огни Бостона. Бостона, где Эмма с недавнего времени совершенно чужая. Она больше не Эмма, перебивающаяся украденными дешевыми хлопьями. Теперь она живет в приюте, теперь она буквально является его частью. Навсегда застрявшая здесь, она может лишь наблюдать за остальным миром отсюда, с одинокой бетонной площадки на крыше, пока немилосердный ветер бросает белокурые локоны в разные стороны. Она точно не знает, что произошло сегодня с директрисой приюта. Считает это плодом своего воображения, заскучавшей фантазии. Однако где-то внутри просыпается странный интерес, почти нездоровое любопытство. Оказывается, Миллс не такая уж и железная женщина, ежели в ее глазах можно прочесть неимоверную усталость. Она не только божественно красива, как замечает девушка уже несколько дней, она еще и живая. Может сломаться так же, как и обычный человек, а по ее лицу иногда можно читать эмоции. Эмма едва заметно вздрагивает, когда на плечи ложатся чьи-то руки. И поворачивает голову, встречаясь взглядом с раскосыми глазами Лукас. В них играет странный огонек, заставляющий напрячься. — Для тебя есть сюрприз, — загадочно произносит она, — Пойдем. Эмма поднимается и идет, ведомая чрезмерно воодушевленной Руби. В коридорах тело получает столь необходимое тепло и девушка лишь сейчас понимает, насколько сильно замерзла. Она быстро шагает за подругой, растирая ладони друг о друга. Ей почти не интересно, что же там случилось, однако она не подает виду. Улыбчиво кивает иногда поворачивающейся Руби, которая будто думает, что подруга может сбежать. Наконец они снова оказываются на улице, выйдя сквозь запасной выход. В тусклом свете фонаря, покачиваемом разбушевавшимся ветром, они отдаленно видят приближающуюся фигурку. — Кто это? — обнимая себя за плечи, стуча зубами, спрашивает Эмма. — Сейчас узнаешь, — подмигивает Лукас. Девушка недоверчиво смотрит на стоящего рядом человека, чьи всегда озорные глаза устремлены в пустоту, а уголки губ едва приподняты в окутавшей их задумчивости. Щеки и нос покрыты легким румянцем, и Эмма искренне удивляется, каким образом она проявляет такую выдержку на кошмарном морозе. А после вновь переводит взгляд на уже принявшую более точные очертания фигурку, от неожиданности неверяще моргая несколько раз. В походке, спрятанных в карманах короткой куртки руках, осыпанной снегом и съехавшей набок шапке девушка узнает Августа. Руби подталкивает в спину, а сама, кажется, скрывается в темном дверном проеме, словно не желает мешать долгожданному разговору. Совершенно все мысли будто испаряются, когда она обвивает руки вокруг согретой пыльным шарфом шеи, а лицо с зажмуренными глазами подставляет под десятки снежинок, утыкаясь подбородком в чужое плечо. Действительно чужое, потому как больше не витает в воздухе та братская любовь. Нет больше вокруг походящей на семейную привязанности и, очевидно, Бут тоже понимает это. А потому и обнимаются, даже не трудясь натягивать на лица улыбки. И парень отстраняется через несколько минут, растирая руки Эммы своими. Он смотрит на нее, словно пытается разглядеть изменения, однако ответа не находит даже в загоревшихся не так, как раньше, глазах. В лунном свете они кажутся серыми, выражают все свое безразличие. От него становится холоднее, нежели от минусовой температуры и сверкающих снежных хлопьев. — Привет, — выпускает вместе со рваным выдохом. — Я так рад тебя видеть, — губы изгибаются в легкой, доброй, но отчего-то незнакомой улыбке. Ясно проглядывается в ней что-то, чего раньше никогда и не было, однако невозможно пока понять, что именно, — Прости, что не смог раньше объявиться. Меня нашли в квартире, но я сбежал. Познакомился с несколькими ребятами, пока живу у них. Они классные, тебе бы точно понравились. Эмма лишь кивает, продолжая внимательно следить за каждым движением на покрасневшем лице. На мгновение Август опускает глаза, дабы после продемонстрировать девушке появившуюся в них долю радости. Радости, которую хотел бы разделить с ней, если бы не были они столь чужими. — Пока тебя не было, я начал писать книгу. И уже присмотрел нам неплохую двушку. Мои новые знакомые говорят, что на таком сюжете можно нормально деньжат сколотить. Она молчит. Смотрит на него, а перед глазами встает странная пелена. Отделяющая ее от него, словно тончайшее стекло. Неприметное и, кажется, хрупкое, но на деле твердое и невероятно прочное. И это стекло защитным куполом накрывает Эмму, а внутренний голос настойчиво шепчет оставаться в приюте. — Что думаешь? — чуть склоняет голову набок, ожидая ее решения, — Не хочешь сбежать? — Прямо сейчас не выйдет, — задумчиво произносит Свон. Что-то невидимое, при этом чрезмерно цепкое и сильное держит ее здесь. И сбежать будет не так просто. Привязанность, черт ее дери, в очередной раз играет с ней злую шутку — не хочет отпускать. Ибо здесь куда лучше, нежели в подворотнях с незнакомцами. Ведь Август с недавних пор тоже незнакомец. И незримая нить между ними почти полностью порвалась, но девушка все же добавляет робко, — Можем попробовать в ночь на Рождество. Обещай, что будешь ждать меня недалеко от ворот. — Обещаю. Эмма не притягивает его для крепких объятий, лишь дарит быстрый поцелуй о холодную щеку и спешит скрыться в помещении, промерзшая почти насквозь. Бежать вновь, как и несколько лет назад — не выход. В конце концов она окажется в одном из сотен однотипных приютов и он будет ничем не лучше предыдущих. Однако попробовать стоит.