***
Закатное солнце весело освещало белоснежный кабинет, но Софие совсем не до веселья. Старый знакомый доктор Спенсер всегда улыбается во все тридцать два, что довольно странно, ведь он частенько объявляет пациентам об их неизлечимых болезнях. — Ваши анализы, конечно, поражают, мисс Гринберг, — вещал он, сверкая лысиной. — И у меня для вас хорошие новости. Вы уходите в ремиссию. Наверное, сейчас Софи должна плакать от счастья, но почему-то совсем не хочется. — Это возможно? — удивлённо спросила она. — Ну, не скажу, что это частый случай, — улыбнулся доктор. — По правде говоря, наверное, это первый. В Британии уж точно. — Я не понимаю… — Вот, посмотрите на динамику поражения, — сказал Спенсер, протягивая какие-то бумажки с графиками. — Область уменьшилась. Может, это кратковременное явление, но последние несколько недель тенденция сохраняется. Не спешил вам говорить сразу, чтоб не обнадёживать. Будь Софи помоложе, глаза бы точно полезли на лоб, а челюсть упала на холодный кафель, но сейчас девушка сидела с каменным лицом, холодная, как мраморная статуя. — Смотря на стремительное развитие в первые недели заболевания, я б предположил, что вы и до конца месяца не дожили бы, но, видимо, чудеса существуют, — всплеснул руками радостный Спенсер. — Удивительно! Ханахаки вообще редко отступает, но зная вашу ситуацию, улучшение было вообще невозможным. Вы аномалия, мисс Гринберг. Можете гордиться. — А это можно чем-то объяснить? — Софи хаотично пыталась разобраться в столь странном исцелении. — Я бы предположил, что это вполне здоровая реакция — спустя время после таких инцидентов чувства притупляются. Быстровато, конечно, но нам остаётся только порадоваться. Но радоваться София почему-то не спешила. Она просто сверлила взглядом доктора и его раздражающую улыбку, а он что-то начал печатать на своём рабочем компьютере. — Вы, главное, наблюдайтесь. Раз в недельку, на общий осмотр и кровь. — А сколько мне осталось? — спокойно спросила девушка. — Тут уж не скажу, — развёл руками доктор, отклонившись на спинку кресла, — В среднем ханахаки длится от двух недель до четырёх месяцев, но в вашем случае… Может месяц, может год. А может счастливо состаритесь. Гадать не буду. Мы уже с вами проводили этот разговор, но повторюсь: не тоскуйте. Живите, как хотите, не зацикливайтесь на болезни. Ну, вы и сами знаете, — Софи кивнула, — От психотерапевта всё ещё отказываетесь? — снова кивнула. — Как скажете. Ну, тогда до встречи. — Спасибо, доктор Спенсер. До свидания, — тихо попрощалась Гринберг и вышла. Софи быстро шла по противно чистой больнице, чуть не сбила молоденькую медсестру и подошла к кулеру в лобби. — Мисс Гринберг? — окликнула её девушка с рецепции и Софи резко обернулась, чуть не пролив воду, — Молодой человек, который прибыл с вами, оставил записку, — сказала она и передала желтую бумажку. — Спасибо, Дороти. — Выздоравливайте! Софи вышла на улицу и чуть поежилась от холода. Водолазка совсем не грела, но хотя бы выглядела солидно. Хотя к чему ей эта солидность, она всё равно уволилась. На телефоне 20:12 и новое сообщение от мамы, но девушка убрала телефон в карман и зашагала в сторону Ислингтона. Лондон большой, и идти прилично, но почему-то хотелось прогуляться. Приступы в последнее время редкие, за эту неделю это первый раз. Зачем она попросила того менеджера вызвать скорую, девушка не совсем понимала, обычно всё проходило само минут через пять. Зато теперь Софи знает про ремиссию. Ей бы следовало радоваться, но она так приготовилась к смерти за последний месяц, что совсем разучилась жить. Девушка вытащила мятую записку и развернула:“Я надеюсь, вы в порядке! Как выздоровеете, обязательно приходите в кафе,
буду счастлив угостить вас
Эллиотт из Vernum”
***
— Эллиотт, причешись, что ли, — кричала Дженис, кудрявая бариста на полставки, пока рылась где-то на кухне. — Открываемся же скоро, ну. Кофейня Vernum открывалась довольно рано, в 8:30 утра, но раннее открытие звучит очень заманчивым, когда ты работаешь среди бизнес-центров. Большие и маленькие офисные работники снуют туда-сюда, как голуби по городу, но частенько забегают за кофе или сендвичем. Эллиотт держал это милое кафе, уже больше напоминающее джунгли из-за всех растений, довольно давно и управлял им в одиночку. Владелец, бариста и менеджер в одном лице. Дженис работала по утрам, а Лука по вечерам, иногда меняются. Но частенько Эллиотт сидел тут один, укутанный плющом и другими ползучими растениями, и читал очередной сборник поэзии, почему-то он её очень любил. Не всегда понимал, конечно, но любил. Хозяин всё же решил последовать совету маленькой дерзкой Дженис и направился уборную, последний раз взглянуть на своё лицо перед тем, как натянет эту улыбку сферы обслуживания. Эллиотту тридцать один, но он выглядит на свой возраст, только когда забывает побриться. Мужчина собрал волосы в пучок, плеснул в лицо холодной водой, чтобы проснуться, и вышел в зал. Дженис всегда говорит, что менеджеру пора подстричься, если он не хочет, чтобы старушки в метро протягивали ему последние ржавые пенни, а Лука же уверял её в том, что длинные волосы только добавляют Элли шарма, и частенько подшучивал над боссом. Сам же Эллиотт ничего особо не считал. По небольшому залу раздался звонок колокольчика у двери, и мужчина встрепенулся. Он направился прямо к кассе, вытирая ещё мокрые руки о фартук. — Доброе утро, добро пожаловать в Vernum, чем я могу помочь? — широко улыбаясь, он протараторил заученный за эти годы текст. — Доброе. Вы обещали мне кофе, Эллиотт. Неужели забыли? Перед ним стояла высокая девушка в сером свитшоте и свободных синих джинсах и теребила жёлтый бумажный квадратик в руках. — Конечно помню! — Эллиотт улыбнулся теперь по-настоящему — Как вы себя чувствуете, С… — он начал вспоминать имя. — Софи, — помогла девушка. — Уже лучше, не беспокойтесь обо мне. Удивлена, что вы вообще решились поехать со мной на скорой. Я смотрю, вы настоящий джентльмен, — усмехнулась она. — Не сомневайтесь во мне. — Я бы хотела фильтр, у вас же есть? — Для вас найдём, Софи, — заверил её мужчина. — Присаживайтесь, — он указал на место недалеко от окна, наклонился ближе и прошептал: — Это моё любимое место, светло, но с улицы не видно. И Бенджамин рядом. — Бенджамин? — Фикус, — объяснил парень и с улыбкой отправился заваривать кофе. — Твой фильтр, Софи, — сказал Эллиотт и поставил на стол милую зеленоватую кружку и блюдце с печеньем в форме полумесяца. Хозяин принял стратегическое решение сбросить всех посетителей на Дженис, которая конечно же радостно восприняла эту новость, и сам отправился за столик у Бенджамина. — Ты же ешь такое? Это ванильное печенье, очень вкусное, — улыбнулся парень и сел напротив. — Я сам делал. Эллиотт и его тёплая улыбка создавали ощущение того, что они уже сто лет друзья, хотя и познакомились вчера. И не лучшим образом. На самом деле, София не хотела приходить. Когда она вернулась домой вчера, она кинула эту записку на тумбочку и благополучно отправилась спать. Но потом она проснулась в пять утра и делать было ровным счётом нечего. Она каждый день чувствовала себя так. Чертовски скучно, и хочется что-то сделать, но совсем не знаешь, что. Когда она заболела, всё происходило так быстро, что Софи была твёрдо уверена в том, что не доживёт до лета. Она даже не верила в то, что доживёт до конца недели. Гринберг уволилась, съездила к родителям, а потом закрылась у себя в квартире. Напоследок сказала подруге, что, если она не будет онлайн больше двух дней, то скорее всего мертва. Но прошла неделя. Потом ещё, болезнь длится уже больше месяца. А Софи жива. И что делать теперь, когда ты себя похоронила заживо? Работать вообще не хотелось, да и зачем? На проценты по акциям можно жить ещё очень долго, она своё отработала. Наверно, можно общаться друзьями, но у Софии только одна подруга. Можно завести собаку или кота, но вдруг она скоро умрёт, что же будет с питомцем? Вдруг она умрёт, зачем что-то начинать? Доктора не знают, сколько ей осталось, а как тогда понять, что делать со своей жизнью? Софи много думает, от того и не может спать. Поэтому в эти дурацкие пять утра она начала собираться и пошла в этот дурацкий Сити за этим дурацким кофе. — Очень вкусное печенье, — наконец сказала девушка. — И кофе тоже. — Я очень рад, — широко улыбнулся Эллиотт. Он так забавно улыбался, будто ребёнок или человек с рисунка. — Как ты себя чувствуешь? — Лучше, вроде как. — А что это вообще за болезнь, если не секрет? — с лёгкой дрожью в голосе спросил парень. — Ханахаки, не слышал? — Эллиотт покачал головой, — Странная штука. Это когда у тебя в лёгких прорастают цветы, — Софи отвлеклась от кружки и взглянула на мужчину, на его лице отчётливо был виден шок, и девушка хихикнула, — Ты кашляешь кровью с цветами и умираешь мучительной смертью, — драматично закончила она, а Эллиотт пытался в это время взять себя в руки и сделать лицо попроще, получалось плохо. — Но я вроде как выздоравливаю. — Правда? — резко оживился мужчина. — Я так рад! — Я всё ещё могу умереть, рано радуешься, — усмехнулась она. — Мне жаль, — он погрустнел, — Я могу чем-то помочь? — Не думаю, но спасибо за беспокойство, — сказала Софи и отхлебнула кофе. — Давай не будем о грустном. Лучше поговорим о тебе. — Обо мне? — Тебя не смущает, что мы только познакомились, а уже обсуждаем мою смерть? Расскажи о себе. — Меня зовут Эллиотт Несбитт, — он протянул руку Софи. — Приятно познакомиться. Мне тридцать один, я хозяин этого кафе. Я люблю растения и кофе, а ещё стихи. — Ты пишешь? — Нет, читаю. И запоминаю, — он резко встал из-за стола. — Смотри, я покажу! Эллиотт подошёл к какому-то шкафу в зале и вытащил маленькую книжку. — Вот, — он дал девушке книгу в руки. Маленькая потрёпанная чёрная книжка, и название: "Lord Byron. Poems". — Байрон? — в недоумении спросила она. — Посмотри на год, — девушка открыла книгу и взглянула на первую страницу. внизу красовалось число 1951. — Пятьдесят первый, представляешь? — И много у тебя таких? — Ну, бывают. Я нагло обокрал библиотеку моей бабушки, — сказал Эллиотт и опёрся щекой на сухую ладонь. — Теперь ты. Расскажи о себе. Софи отложила Байрона и, вздохнув, начала: — Меня зовут София Гринберг, мне тридцать два. Я уволилась с работы и не делаю ровным счётом ничего. Хобби у меня нет, — она чуть призадумалась. — Вот и всё. — Правда? — спросил погрустневший Эллиотт, а девушка кивнула в ответ, — Ну ничего, найдём, — сказал он и снова улыбнулся. Уже почти девять и испепеляющий взгляд Дженис наконец-то прожёг Эллиота, и в нём заиграла совесть. Посетители всё приходят, и девушке явно нужна помощь. — Прости, Софи, но у нас начинается час-пик, — сказал он, поднимаясь из-за стола. — Но я был бы счастлив встретиться снова, если ты не против. — Конечно, — улыбнулась девушка. — Ты не хочешь встретиться в четверг? У меня выходной. — А почему четверг? — На седьмой день бог велел отдыхать. А кафе я открыл в пятницу, — пожал он плечами. — И даже в бога не верю. — Хорошо, давай в четверг. — Тогда держи, — он вытащил какую-то бумажку из кармана фартука. — Это моя визитка. — Какой ты деловой, — усмехнулась Софи. — Пожалуйста, забери её, — жалобно попросил Эллиотт. — Я не знаю, зачем я их сделал. Мужчина забрал пустую посуду и ушёл, а Софи так и осталась за столиком. Может, новые друзья действительно не помешают? Девушка поперхнулась, едва успела прикрыть рот салфеткой. И опять лепесток. "Странная вещь эта ханахаки. Если он умер, то почему должен забирать меня с собой?"