Searching you

      Он резко проснулся от шума. Показалось, будто что-то большое упало, а следом кто-то вскрикнул. Снейк сел на постели, медленно оглядываясь по сторонам. Он не сразу понял, что произошло. Мысль спросонья не шла. Он даже не помнил, как здесь заснул, а потому ему сначала хотелось понять, где он находится. Но что-то не давало покоя. И, пока он пытался усердно найти ответ, смутное переживание перечеркивало все его попытки. Оскар, до того мирно лежавший на краю кровати, теперь подполз ближе и ткнулся в ладонь Снейка. Тот окинул его сонливым взором.       Была глубокая ночь. Холодный лунный свет пробивался через тонкие шторы и едва касался пушистого белого покрывала. Два окна были такими же большими, как в поместье Фантомхайв. Правда, стекло не блестело чистотой и идеальностью — здесь точно не хватало руки Себастьяна. И каким чудом подушка такая мягкая? А стоит провести по одеялу, как мурашки пробегают от нежности ткани. Как он, обычный лакей, подобранный с улицы мальчик, мог здесь оказаться? Только если...Да, точно...Что-то такое точно было. Зацепившись за эту мысль, он вдруг понял:       — Зиглинде! — имя громко прозвучало в его голове, но вслух он его так и не произнес.       Оскар недовольно зашипел и обвил руку Снейка до локтя, когда тот вскочил с кровати. По полу тянулся промозглый ветерок, он леденил ступни, но так ли это заметно тому, кто всегда холоден? Снейк быстро выбежал из комнаты, не потрудившись даже тихо закрыть за собой дверь. Теперь он был уверен, что слышал шум, и точно знал, откуда тот мог исходить. Всего два шага отделяло его от лаборатории Зиглинде. Он остановился перед дверью Рука дрогнула в нерешительности. Что, если ошибся? А вдруг показалось? Дернулся во сне, со всеми же бывает? Тогда он услышал подбадривающее шипение Оскара:       — С-с-с.       И кивнул, смело открыв дверь. Он не ошибся. Свет, питаемый новым чудом света — электричеством, все еще горел в лаборатории. Птичка в клетке была накрыта плотной тканью, а потому крепко спала. Цветы, гордо занявшие подоконник, свернулись в бутоны, дожидаясь утра. А на огромных книжных полках не осталось ни одной книги, только лестница прилегала к левому шкафу, трактаты же усеяли собою пол. Страницы журналов разлетелись в разные стороны, листы с зарисовками и схемами их накрыли, а некоторые книги — падения, как понял Снейк — не пережили, оставшись без обложек. И посреди всего этого хаоса, раскинув руки, лежала и смотрела в потолок Зиглинде Салливан.       Снейк подошел к ней, она, услышав шаги, вздрогнула и открыла глаза. Казалось, словно он пробудил ее ото сна, но разве можно спать при таком свете? Он посмотрел вверх, на лампы. Убедился, что они жгут глаза и отвернулся. Разве он не слышал шум? Это ведь и были книги, что с грохотом упали наземь. Зиглинде с трудом поднялась на локтях, Снейк опустился подле нее и придержал спину — она ее с трудом держала.       — Почему... — взглянув на него огромными изумрудными глазами, спросила она, — почему ты не спишь? Уже ведь...Ой, — Зиглинде посмотрела на часы, висевшие на стене, и смущенно улыбнулась. — Уже два ночи. Что-то я...засиделась. А-ха-ха-ха. Время так быстро летит за ис—       — Ты должна спать, Салли. Сказал Оскар, — он так и не дал ей закончить.       — Я? Нет-нет-нет-нет, погоди, — возмущенно затараторила она. — Я не могу спать! Как я буду спать, если от меня все зависит?!       — Что «все»? Сказал Оскар.       — Все! — весело вскрикнула она и оттого даже пошатнулась, но его чешуйчатая рука все еще придерживала ее. — Danke, — с улыбкой кратко поблагодарила она.       Снейк молча смотрел на нее. Его золотые глаза казались ей неизменно безразличными, но сегодня что-то было не так. Она будто бы углядела в глубине волнение, тревогу и страх? Ее это ни много, ни мало удивило, но спрашивать она не стала. Он бы не ответил. И, похоже, он сам хотел услышать от нее ответ на свой вопрос. Она бодро выдохнула и потрудилась его дать:       — Я пыталась найти информацию о тебе, как и сказал Сиэль. Ты здесь уже две недели, но мои исследования никуда не продвинулись. Мы все еще не знаем, как так получилось, что на твоей коже змеиные чешуйки, а глаза точно выдают в тебе не человека. Но, между тем, ты спишь так же, как люди. Твой рацион ничем не отличается от нашего, как и состав крови. Из чего можно заключить, что ты все же больше человек. И, скорее всего, был таковым рожден. Но я не понимаю....Искренне не понимаю как. В какой-то момент я подумала, что биология мне никак не сможет помочь. Нужно нечто другое. Я обратилась к психологическим трактатам. Они все еще не слишком...научные. Я не уверена, что это может сработать, но я хочу узнать, — она сделала паузу, в неловкости отвела взгляд и с тяжелым сердцем призналась: — Я хочу узнать, почему ты никогда не говоришь за себя. Хочу узнать твое прошлое.       Снейк опешил. Он осторожно отнял руку, Оскар на другой — неодобрительно зашипел и сполз на пол. Запах спирта в лаборатории обжигал ноздри, отчего в легких зарождался кашель. Легкий аромат цветов с подоконника примешивал к этому пыльцу, и это сочетание получалось неожиданно притягательным. Неким дурманом, каким хочется заполнить все тело.       Снейк поник, опустив голову. Он посмотрел на свои руки. Чешуйки у костяшек мягко поблескивали в свете ламп. Так их было видно даже лучше, чем при солнечных лучах. Его тихий, мягкий голос слегка задрожал:       — Я ничего не знаю о своем прошлом.       Но последовавший ответ Зинглинде это не удивило, она сказала:       — Я знаю.       — Что?       — Знаю, говорю, — она почти фыркнула. — Даже если бы помнил, то постарался бы забыть. Я предполагаю, что события твоей жизни — нет, существования — были столь ужасны, что тебе было проще их отвергнуть, чтобы не сойти с ума. Если, конечно, твои воспоминания не уничтожили намеренно, но о таком я доселе не слышала.       Она повернулась и уверенно посмотрела на него. Решительно и смело. От такой прямоты он даже на секунду смутился, но его лицо никак не изменилось. Зиглинде протянула к нему руку, он инстинктивно дернулся. Она удивилась, но мигом позже ласково улыбнулась, а он позволил ей прикоснуться к своей щеке. Тонкими пальцами она провела по чешуйкам, пробуя их кожей на ощупь. По его спине пробежали мурашки от ее медленных прикосновений, от ее изучающего, внимательного взгляда, но он даже не шелохнулся, боясь ее спугнуть. Он впервые почувствовал, как к лицу прилил жар. И впервые услышал биение собственного сердца. Снейк прикрыл глаза и выдохнул.       — Ты впервые сказал мне что-то лично от себя. Может мне проводить с тобой терапии? «Разблокировать воспоминания», так они говорят? — ее губ коснулась легкая улыбка.       Снейк накрыл ее руку своей, крепче прижал к щеке, и затем открыл глаза, серьезно поглядев на нее.       — Не нужно.       Она завороженно смотрела за ним, не понимая, как попалась в такую очевидную ловушку. Ее лицо залил румянец, ведь она еще ни разу не видела, чтобы кто-то относился к ней с такой нежностью. Это было приятно. Она посмотрела на Оскара и приложила палец к губам, будто он мог понять ее молчаливую просьбу.       Когда часы пробьют три, она закроет глаза от усталости, пропав в царстве снов. Но пока у нее еще есть десять минут, чтобы успеть насладиться его теплом, чтобы, заигрывая, с шуточной злостью произнести:       — Хочешь ты или нет, а я все равно докопаюсь до правды. И тут уж посмотрим, кто кого в ловушку поймает. Придется тебе раскрыть мне свое тело.       Снейк замер, не зная, что она вообще хотела этим сказать. В голове у него были не лучшие мысли, но она, видимо, как и обычно, ничего такого не имела в виду. За несколько лет знакомства он уже понял, что она говорит на каком-то другом языке, который пробуждает в людях самое грязное и пошлое. Он наконец набрался уверенности, чтобы сказать:       — Я...       Но Зиглинде его уже не слушала. Ее глаза смыкались сами по себе, рука ослабевала, а когда стукнуло три, она обмякла, и так бы и упала на пол, если б он не успел ее поймать. Салли непроизвольно схватила его за одежду и в полудреме прошептала:       — Сегодня будешь...прислуживать мне. Будешь...моим.       С этими словами она оставила его одного в лаборатории, полной разбросанных, проштудированных и заученных книг; с стойким запахом спирта и пыльцы; с неоднозначными чувствами, что подобно веткам боярышника сковали сердце, впиваясь в него колючками. Но это было не больно. Этого хотелось больше.