Следующий день.
Школьный день закончился, но фактический день только подходил к вечеру. Я освободил себя от домашней работы и в один момент решил навестить Хори, в надежде разбавить скучный день живым разговором с ней. Время было четыре часа дня. Я шёл в сторону дома Хори, в одной руке держа свежий, всё ещё горячий пирог, приготовленный моими ловкими руками. Моя голова не была обременена всяческими навязчивыми мыслями, но если я и думал о чём-то более менее серьёзном, то только о разговоре с Хори. С её сущностью. С томным взглядом её всевидящих янтарных глаз, с её нежной, тёплой, гладкой кожей, с её шелковистыми волосами цвета дубовой коры, с видимой сладостью её розовых губ, с её завораживающей, красивой, даже страстной фигурой, прикрытой ненужными слоями школьной униформы… Именно такой себе я её представлял, ибо она, из всех людей, что я знал и что я знаю по сей день, уникальна. Её, кроме меня, никто и никогда не поймёт — точно также, как и никто, кроме неё, никогда не поймёт меня и тысячи аспектов моей души. В полёте мысли, я и не заметил, как уже был рядом с её домом. Я остановился и взглянул на дом семьи перешагнул через линию забора и направился ко входной двери. Подойдя к этой монолитно выглядящей чёрной деревянной двери, я заранее вытер ноги об коврик и постучался в дверь, сделав три громких стука с равным промежутком времени. Спустя пару минут, дверь открылась мне. Я вошёл внутрь, но первым кого я увидел, стоя на пороге открытой двери, была другая, более взрослая, довольно высокая, но молодая и красиво выглядящая женщина. Видимо, она — мать Хори. — Здравствуй! Я тебя заждалась! — Она говорила мягким и милым голосом. — Заходи скорее! — Приветствую… — Мои слова наполнились неуверенностью. Я посмотрел на выпечку, которую я сделал, когда планировал встречу с Хори. Отдать эту выпечку её маме было бы неприятно со стороны Хори, но и не просто отдавать её было бы неприятно мне самому. — Вот, это вам. — сказал я и протянул выпечку. — Ой, спасибочки! — радостно сказала мать Хори и взяла выпечку. Я разулся и прошёл вместе с матерью Хори до гостиной. Она поставила коробку с выпечкой на обеденный стол, на которой стояла, мне так казалось, её рабочая сумка. — Ты прости… Я только-только Кёко в магазин отправила. — сказала она — Но она мне много о тебе рассказала! — Понятно. Я смотрел на её сущность со спины. Мать Кёко очень сильно отличается от самой Кёко. Внешне, они похожи, да, они очень красивы и очень доброжелательны к такому страннику, как я. Но что-то действительно в них было другое. Если сравнивать их как души, то Кёко пока ещё вырывается, стремится на волю, раскрывая мне, как единственному человеку, поистине умеющим смотреть в душу человека, правдивые стороны своей души, в то время как мать Кёко уже давным-давно вырвалась, но впоследствии времён, она, для меня, вернулась обратно в своё тело и заснула, окончательно истратив свой потенциал. Я сидел за обеденным столом и пил горячий чёрный чай без сахара. На столе лежали всяческие пирожки с разной начинкой — от клубники до черники. По мою левую руку сидел Сота, удобно устроившийся на минималистичном стуле и пивший охлаждённый и слащённый чёрный чай, а по мой взгляд сидела Кёко, смотревшая на меня своим недовольным, пронзающим душу, словно сверло, взглядом. — И? Где мама? — спросила меня Кёко. — Ушла на работу, — ответил я, положив чашку на подставку. — И… о чём она тебя спрашивала? — спросила она. — Да ничего особенного, — ответил я. — Кто мои родители, откуда я родом, сколько лет и всё в таком духе. — Понятно. — сказала она. Мы чуть-чуть посидели в тишине. Я сделал глоток прекрасного чёрного чая, в котором я чувствовал всю нежность действий Кёко, когда она для меня его заваривала. — Прости, что спрашиваю такую глупую вещь, но как тебя зовут по-настоящему? — спросила она. — В смысле, Кёко? — удивлённо спросил я. — Разве Александр не моё настоящее имя? — Ну… — неуверенно говорила она. Она вздохнула. — Ладно.Следующий день.
Я находился в школе, в кабинете своего класса. Уроки давно кончились, но я не хотел уходить, так как дома кроме медитации делать особо и нечего. Я наблюдал за тем, как Кёко заполняла бумаги, о которых должен был позаботиться совет. Странно, что на неё скидывают столько работы. Вскоре к ней подсела Юки. Она села прямо перед ней, уставившись на её лицо. — Хори! Мешки под глазами! — указала Юки. — Да ну?! — удивилась Кёко. — Опять учсовету помогаешь? — спросила Юки. — Ага… — вздохнула Кёко. — Сколько можно скидывать на тебя работу? — забеспокоилась Юки. — Они же только приняли дела, да и там куча своих хлопот, — объяснила Кёко. — Думаешь? Всё равно странно, что на тебе важные бумажки! — возмутилась Юки. — Пользуются тобой и не краснеют! Вскоре присоединился Исикава, что встал возле моей парты и также начал наблюдать за Хори. — Даже если так… Хорошо, что от меня есть польза. — сказала Кёко. — Что? Ничего хорошего. — возмутилась Юки. Я отвёл глаза от Кёко и продолжил смотреть в телефон, на экране которого была вкладка с плейлистом музыки, которую я слушаю в последнее время. — Смотреть аж больно, — сказал Исикава. — Ты прав, — сказал я. — Но мы никак не лучше. Два лба, а помочь не могут. — Тоже верно… — согласился Исикава. — А председатель-то лучший ученик этой школы. — сказал я. — Да ладно?! — удивился Исикава. — Ага. Каждая мечтает быть его девушкой, — сказал я — А Хори может помогать… ну, честно, чисто из симпатии. Дверь в класс открылась. — А Хори здесь? — спросил девичий голос. Хори поднялась со стула. Я наклонился вбок, дабы посмотреть, кто пришёл. — Аясаки! — сказала Хори. Хори взяла папки бумаг со своей парты и подошла к Аясаки. — Вот, здесь всё, что просили, — сказала Хори. — Они тяжёлые, донесёшь? — Ага! Спасибо! — поблагодарила Аясаки. Она ушла, наверняка направляясь в кабинет учсовета. — Нихрена себе красавица! — сказал про себя Исикава. — Знакомьтесь, девушка председателя! — сказала Юки. — Красавец и красавица… — сказал я про себя. — Так-то Аясаки тоже в учсовете состоит… — сказала Хори — Но, вроде, особо ничего не делает. — То есть она их талисман? — спросил Исикава. — Выходит так. — сказал я. — Что?! — возмутилась Юки — Выходит, что на Хори свалили её работу? — Да нет, всё не так плохо… Правда с теми документами… по идее, она и должна была сидеть… Они конкретно спихивают на неё работу Аясаки. Это не есть хорошо, и когда наступит хороший день, я поговорю с председателем учсовета. Хори положила вторую папку в свою сумку. — Ладно, я пойду домой. — сказала Хори, взяв свою сумку, и направилась к выходу. Я тоже не задерживался. Я поднял свою сумку с пола, повесил на плечо и двинул из класса. В коридоре было пусто, через окно били лучи вечернего солнца, заливая коридор приятным оранжевым, простой вид которого греет. Я начал идти коридором, но в один момент начал замедляться, а затем встал и задумчиво опустил голову вниз. В последнее время, Хори много помогает тем ученикам, состоящим в ученическом совете, и в последнее время ей не хватает времени на разговоры со мной. Я не очень требую внимания, но мне стало грустно от того, что она до последней капли чистого пота работает на ученический совет. Наверное, ей понравится, если я сделаю ей какую-нибудь пироженку. Я услышал быстрый и приближающийся сзади топот. Я отошёл в сторону, дабы не мешать, но меня всё равно сбили с ног. Я больно упал на паркет и увидел рассыпанные документы. Я взглянул в сторону и увидел Реми Аясаки — та розововолосая девочка, которая пришла в кабинет десяток минут назад, дабы забрать некоторую стопку документов. — Совсем рехнулась?! — огрызнулся я. — По сторонам смотреть не учили?! — Аясаки мило разозлилась. Злость ей не идёт. — Я, знаешь ли, тороплюсь! — Стороны для кого существуют?! — в злости сказал я и поднялся с пола. — Ты могла отойти в сторону, дабы избежать — нет, всё равно сбила! Аясаки села на колени и начала собирать документы в коробку. Я присел на корточки и своими длинными руками помог Аясаки собрать документы обратно в коробку. На полу осталась одна стопка бумаг, но я не успел её положить — Аясаки взяла коробку и побежала по своим делам. — Погоди! — кликнул я, держа стопку бумаг. — Наверное, эти бумажки уже не нужны! Выброси! — сказала она и продолжила бежать. Я посмотрел на стопку бумаг, что я не смог отдать. Ей оказался фин. отчёт. В тот момент я понял, насколько сильно завтра упадёт Аясаки в глазах своих коллег.Следующий день.
Никуда не торопясь, без особых мыслей в голове, я вошёл в свою школу. Коридоры были странно пустые, но я понимал что происходит. Я переобулся и, подтянув свою сумку, двинулся на второй этаж. Поднявшись на второй этаж, я услышал голос — голос Кёко, явно спорящей с составом ученического совета на счёт своей невинности. — Говорю же, я сделала всё, что вы меня попросили сделать! — защищала себя Кёко. — Но у нас не хватает документов! Мы их нигде не смогли найти! — говорил кто-то женским голосом. Я заметил огромную толпу, через которую своими окрашенными в фиолетовый волосами светил Исикава. Я решил пройти внутрь этой толпы. Я подошёл к Исикаве. — Что здесь происходит? — спросил я. — Что за митинг, что за праздник? — Алекс, выручай! — сказал Исикава. — Алекс! Помоги! Хори! Наша Хори! — обеспокоенно говорила Юки. — Уч. совет отчитывает Хори! — объяснил Исикава. Я понял, что это произошло из-за вчерашнего. Потеряв финансовый отчёт, Кёко теперь стоит перед составом ученического совета, виновная в том, что она не сотворила. — Вот чёрт… — сказал я. — Помоги! — сказала Юки. Я решил понаблюдать за обстоятельством вместо слепого вмешательства. Кёко стояла, распиналась перед тремя членами всего ученического совета — президентом, вице-президентом и талисманом, с которым я повидался вчера. — Вчера я отдала всё, что у меня было! И по финансам в том числе! — защищала себя Кёко. — Ты же помнишь это, Аясаки? Аясаки — невысокая девушка с двумя длинными хвостиками из розовых волос, которую я «по чистой случайности» встретил вчера, — зашла за спину президента учсовета. — Рэми говорит, что ничего не знает. — сказал президент. Вот сволочь! Я так и знал! Ну ладно, пока мне надо держаться, дабы я смог накопить достаточное количество ненависти к её лицемерию. — Она ведь не проверила бумаги на месте? — сказал президент. — Погоди! Она же… — задумалась Кёко. — Я соглашусь, тут есть и наша вина, — признался президент. — Но это зависит от того, был ли в бумагах пропавший финансовый отчёт. Хори, ты точно отдала этот финансовый отчёт? Я увидел, как она стиснула свои кулаки ещё сильнее, будто она не помнит, что было вчера. — Да, отдала! — сказала она. Её голос был наполнен неуверенностью. Я услышал шептание, связанное с ситуацией, которая сейчас лежит на плечах бедной и невиновной Кёко. — Если это твоя оплошность, то просто извинись и всё, — давил президент. — Ну же, Хори. От злости даже Исикава пытался вырваться из толпы. — Козёл! — выругался он. — Держи себя в руках, Исикава! — сказал старшеклассник, удержавший его. — Прекратите! Она всё сделала! Я вчера с ней была! Она точно их отдала! — готовясь расплакаться говорила Юки. Я накинул капюшон своей толстовки и начал медленно выходить из толпы. Я снял сумку с плеча и вытащил из неё фин. отчёт, а сумку отдал её Исикаве. — Подержи, будь другом. — сказал я. Я вышел из толпы, держа стопку бумаг высоко вверху, словно факел в ночи. Учсовет обратил на меня внимание, а затем и Кёко. — Отойди. — сказал я. Она отошла в сторону. Я встал перед всем составом ученического совета, — я, расстроенный и злой, против трёх представителей ученического совета, двух жадных волков, среди которых была одна розовая гиена. Я держал тот фин. отчёт, словно заряженное ружьё. — Не это ищете? — спросил я их всех. Они удивились тому, что я имел при себе потерянный фин. отчёт, о котором был ожесточённый спор. Ко мне подошла зелёноволосая и невысокая девушка и я отдал ей этот фин. отчёт. — Откуда он у тебя? — спросила она. — Спросите Аясаки, — огрызнулся я. — Я помог ей собрать документы, но я не успел отдать фин. отчёт. Всё что она сказала: «Эти бумажки наверное уже не нужны, выброси.» — Я такого точно не говорила! — пыталась оправдаться Аясаки. Мои слова звучали более, чем убедительно, чем оправдания Кёко и Аясаки вместе взятых. К тому же, я смотрел на них хладнокровным и равнодушным взглядом, было сложно даже сделать простейшее возмущение. — Тогда?.. — спросила она, наверное, саму себя. На неё медленно начали оборачиваться президент и вице-президент ученического совета, а она сама скукожилась и готовилась залиться слезами. Мне приятно смотреть, как тот, кто ложно обвинил моего друга в том, что он не совершал, получает по заслугам. — Виновата! — в слезах сказала Аясаки. Я подошёл к президенту. Он обернулся ко мне и посмотрел на меня равнодушным взглядом. Конечно, это была лишь пелена — когда я заглянул ему в душу, я увидел смесь страха и ненависти. Он явно ненавидел и боялся меня. — Не превышай свои полномочия, президент. — А у тебя есть проблема с этим? — Ты моя проблема. Вскоре, когда мы выпустимся, ты станешь проблемой окружающих. Дам тебе совет — заставь Аясаки работать. — Н-но я… — Президент вошёл в смятение. — «Но» что? Ты президент? — Да. — Заставь её работать. И если я ещё раз увижу такое, я заставлю тебя страдать, — я схватил его за рубашку, — и даже не смей подумать, что я так не сделаю. Понял? От ужаса он лишь кивнул. Я отпустил его и вернулся в толпу. Спустя примерно двадцать минут, я находился на школьном дворе, — просто тратил время, сидя на холодном бетоне, пока есть такая возможность. Мой взгляд был опущен вниз, а руки были на коленях, словно я чувствовал стыд за что-то, хотя я знал, что делал всё правильно. Я знал, что скоро придёт Кёко, — возможно, даже с друзьями, — и будет отчитывать меня за мою жестокость, но я не знал, когда именно она придёт. Через минуту, через две, через пять — расчёт времени для меня мало подвластен в контексте её прихода. Единственное, на что я полагался — мой острый слух. В один момент, я услышал приближающиеся шаги. Они были неторопливы, но уверены. Я предполагал, что кто-то идёт именно ко мне, но не стал поднимать свой взор, ибо не был уверен, кто это может быть — мне был нужен голос. В конце концов, шаги прекратились, и кто-то остановился рядом со мной. Я всё же поднял свой взор, дабы посмотреть на того, кто решил прийти ко мне. — Ты думаешь, что я стану избегать тебя из-за того случая? — спросила меня Кёко. — Во всяком случае, ты бы не пришла сюда без причины, — сказал я. — Если ты хочешь излить всю гниль твоих обвинений на меня, говоря какой я плохой, то пожалуйста. Будто мне от этого плохо станет. Только будь побыстрее. Она села рядом со мной, на ограждение клумбы с деревом, под кроной которой я сидел, дабы не получить удар от солнца. Ограждение той клумбы представляло собой простую линию из блоков камня, что возносится над землёй на примерно пятьдесят сантиметров. — Ты перегибаешь палку. Я не стала бы о тебе плохого говорить, никогда! — сказала она. — Конечно, тот случай был… довольно жесток, но для меня, буду честна… ты показал одну из своих граней характера. Я промолчал, ибо, по сути говоря, она была права. Я показал ей, насколько спокойный снаружи человек может быть жесток. — Кстати, что ты сказал президенту? — спросила она. — Я дал ему совет по увеличению работоспособности учсовета — заставить Аясаки работать. — Но это же жестоко… — задумчиво сказала она. — Я отдавал отчёт своим действиям. Я знал, что я делал, — сказал я, посмотрев на неё. — Это сойдёт как ответ? — Ну… да. — сказала она. Под конец учебного дня, я сидел вместе с Исикавой на улице и вновь наслаждался погодой. Она была прекрасна, будто создана для полёта. Жалко, что все птицы этой школы давным-давно разлетелись. — К слову говоря… у Хори ведь день рождения скоро. — сказал Исикава. — В конце марта и под конец весенних каникул. Я был бы рад что-нибудь ей подарить, но она меня отшила, а навязываться не ахти. — Ты не навязываешься, если что-то даришь. Главное — чувства, — сказал я, пытаясь его подбодрить. — Понятно, — сказал он. — А вот что ей подарить? — Дай подумать… — сказал я и задумался о подарке. — Может быть, аксессуар какой-нибудь? — подумал он. — Можно. Я это и подарю ей. — сказал я, щёлкнув пальцами. — Ты серьёзно? У тебя хоть деньги есть на это? — спросил он. — В отличии от тебя, я подрабатываю в свободное от школы время. — отметил я. — А ты хотя бы знаешь, какой аксессуар? — спросил он. — Ожерелье. — ответил я. — Вот это да… — сказал он, затем подсел ко мне ближе. — А камень хоть какой? — Да никакого. Простое ожерелье из серебра, — ответил я. — Простое. Из серебра, — удивлённо и с идентичной интонацией сказал он. — Ну ты даёшь! — Я знаю, — ответил я с ухмылкой. — Ну, пожелаю тебе удачи — пусть она примет твой подарок, так сказать, с достоинством.***
Уже дома, в своей тускло освещённой тёплым светом комнате, я сидел за своим столом и смотрел в телефон. На экране телефона был календарь, где было показано число двадцать пять с надписью «День рождения Кёко». Я не решился тратить кучу денег на подарок, но решил поискать в кладовках, в коробках, что лежат в шкафах десятилетиями. И нашёл — на столе передо мной была простая, но красивая серебряная подвеска в деревянной лакированной коробке, очищенной от лишней пыли. Она и послужит подарком для Кёко. Но в эту минуту, в эту секунду, я не думал о её дне рождения, о её реакции на ту красивую подвеску, что я смог отыскать, очистить, не думал о последующих днях- я думал дальше, куда дальше, чем день-два после её дня рождения — годами, если не десятилетиями вперёд. Я не могу ходить к ним в гости всю вечность дней земных. Скоро и мне, парню со старым голубем, придётся найти новый дом в этом заброшенном и сером мире. Но её существование — краткий мираж её янтарной сущности постоянно завораживает меня, давая мне причину оставаться здесь. Но моя самостоятельность берёт верх, над моими чувствами. Все голуби улетели отсюда. Теперь осталось только решить — полетит ли со мной мой янтарный голубь или нет.***
Я сидел перед Кёко, а в кармане моей толстовки был подарок. Я не хотел отдавать этот подарок прямо сейчас, но хотел дождаться хорошего момента, дабы побыть с ней наедине и отдать ей то, что, я считаю, она заслуживает. — Поздравляю! — сказал сидевший справа Сота и протянул ей рисунок. — С днём рождения, — спокойно, но с отголоском торжественности в голосе, сказал я и легко похлопал в ладоши. Она взяла рисунок Соты, который он нарисовал для неё. — О, спасибо! — сказала она, смотря на рисунок своего младшего брата, нарисованного с самой искренней любовью. — Мы как на каникулы ушли, забыла… Я вытащил свой подарок и положил его перед ней на стол. — Что это? — спросила она, смотря на эту коробку. — Открой — узнаешь? — ответил я. Она отперла замок коробочки и открыла свой подарок. Её лицо в тот момент было трудно описать. Это не была какая-то смесь эмоций, но это был чистейший восторг, что человек мог запечатлеть. Её янтарные глаза смотрели на подвеску, что она аккуратно взяла в свои нежные руки. Я встал со стула и подошёл к ней сзади, дабы помочь ей надеть эту подвеску. Я встал за её спину, взял подвеску из её рук и застегнул замочек подвески на её тонкой, ровной, прекрасной шейке. Я отошёл, дабы лицезреть результат моих поисков на её груди. Безымянная птица из серебра на плотной цепи теперь было её частью. Я был рад. — Для меня, любая вещь, что подарена от одного человека другому, является символом уважения и проявления заботы. Даже сказать, симпатии к нему. Теперь, ты понимаешь, что я действительно волнуюсь о твоей сущности, Кёко.