***
— Итак! Сегодня будем писать реферат в группах по четыре! — объявил наш учитель — Как делиться — решите сами. Я сидел за партой и просто ждал, вертел ручку в руке, дабы скоротать время. Я никогда не присоединялся к другим самостоятельно, не потому, что я чувствую себя лишним, а потому что эти люди просто забивают болт на мои возможности — им никто, кроме знаменитостей, редко — исторических личностей, — и самих себя, не интересен. Я таких людей презираю, поэтому решил оставить свой ум и хитрость для тех, кому я действительно важен. Вскоре, к моему удивлению, ко мне подвинулась Кёко. Вскоре подвинулся Исикава, а последней к нашей группе присоединилась Юки. — Ёсикава, одолжи ручку! — сказал прибывший Исикава. — У тебя их всё равно вагон… — Какой ещё вагон?! — мило возмутилась она. — Не видать моих ручек грубиянам. — Жадина! — ответил Исикава. — Справочник есть у кого? — спросила Кёко. Я протянул ей справочник, лежавший у меня на парте. Вскоре, наша группа наполнилась шумом ручек. — Так! Напишу черновик по тому, что Хори нашла… — сказала Юки. В один момент, я решил приостановиться, ибо я писал довольно быстро, и посмотреть на своих напарников по группе. Они были заняты своими делами, каждый здесь выполнял свою роль, приближая всех к общей цели. — Бумаги хватит? — спросил Исикава, держа тетрадку в левой руке. — Должно, вроде как, — ответила Юки. — Пиджеон, сделаешь таблицу? — попросила меня Кёко. — Ага. — ответил я. Я начал чертить таблицу по просьбе Кёко, слушая каждый звук, издаваемый моими одноклассниками. — Хори! Тору отказывается возвращать ручку! — возмутилась Юки. — Потому что ещё нужна! — ответил Исикава. — А ну, притихли! — приказала Кёко. Наконец-то началась большая перемена. Я вышел на пустую крышу и закрыл за собой дверь на лестничную клетку обратно в душные кабинеты школы. Я пару секунд озирался по сторонам, а затем просто пошёл к какому-нибудь месту, где можно устроится поудобнее, и лёг на холодный камень, смотря на неподвижное синее небо. Я вновь задумался о том, действительно ли я для своих друзей являюсь другом. Кто такой друг в первую очередь? Друг это тот, на кого можно положиться, кому можно довериться, кого можно полюбить. Точно как Кёко. Но для других — для Исикавы, Юки, Шу… Для них я действительно друг или от нечего делать собеседник на пять минут? Я слишком жесток, даже для самого себя… Я услышал скрип железной двери и посмотрел на прибывшего на крышу. Это был Исикава, который пришёл наверняка ради простого душевного разговора, где никто не будет слушать нас. — О! Вот ты где был! — сказал Исикава и начал приближаться ко мне — Следующей вместо математики политэкономику поставили. — Я принёс с собой учебник, — сказал я. — Надоели уже эти внезапные замены… — высказался Исикава, рукой зацепившись за забор. — Кстати говоря… Мой телефон внезапно начал жужжать в кармане моих штанов. Я вытащил его и посмотрел на вызывавшего меня абонента. Незнакомый номер. Я принял вызов. Вскоре, от голоса абонента, я понял, что мне звонил мой брат, что сейчас находился у меня дома. — Увидимся завтра, — сказал я Исикаве. Я поднялся с земли и направился к двери на лестницу. Выйдя с крыши, я спустился по лестнице вниз, коридором прошёл до своего класса и вошёл внутрь. Там было невыносимо душно, хоть бы кто окно открыл на проветривание. Душнота смешалась вместе с духами, создавая рвотную комбинацию. Там было небольшое количество наших учеников, а остальные были либо на улице, либо шастали по коридорам, разговаривая со своими одноклассниками или со своими друзьями с параллельного класса. В классе, как я заметил, находилась Кёко вместе с Юки. Они разговаривали на неизвестную мне тему, да и к тому же у меня было своих дел полно. Не медля, я подошёл к своей парте. На парте лежали мои тетради, которые я подготовил для следующего урока. Я сложил все эти тетради обратно в сумку. Я взял сумку, накинул на плечо и двинулся к выходу. Сначала Юки, а затем и Кёко заметили меня. Их радостное спокойствие сменилось на лёгкое беспокойствие. — Стой, ты куда? — спросила Хори. — Что-то произошло? — Брат попросил прийти домой. — отмазался я. Я вышел из класса, а по прошествию пары минут, я уже был на улице, торопливым шагом двигаясь к себе домой.***
Я подошёл ко входной двери своей квартиры. С фактом, что мой брат находился внутри, я взялся за дверную ручку и дёрнул её вниз. Дверь открылась. Я вошёл внутрь и закрыл за собой дверь. Пройдясь из прихожей в гостиную, я заметил его, — моего брата, одетого в чёрную мантию. Для меня он был похож на антропоморфного ворона. На потолке горели включённые лампы, которые не были тронуты мной в течении всего нахождения в немом одиночестве моей квартиры. Бардак на кухне и в гостиной, — на столах, на полках, на полу, — больше не существовал. Мой брат, видимо, решил прибраться, пока я шёл домой. Будучи в дзэне, он стоял над пустым столом, вглядываясь в его текстуру, но, услышав звук запертой двери, он поднял голову и посмотрел на меня, стоявшего на пороге прихожей. Он опустил голову обратно и оставил на столе что-то наподобие вытянутой коробки. — Привет, Саша. — сказал он. — Долго же меня здесь не было, да? Небось, удивился тому, что я до тебя вообще достучался. Я поставил сумку на пол и прошёл в гостиную, беспрестанно, но медленно меняя ноги, приближаясь к его силуэту. — Сними эту мантию к херам моржачьим, достал уже с ней, ей богу, — в некоей лёгкой злости сказал я. — Ладно, ладно, снимаю. — Брат принялся снимать с себя мантию. Его пронзительный мягкий, но хрипящий голос был радостным событием для меня. Его лицо, уставшее, изрезанное от побоищ в столице, было единственным, что я хотел когда-нибудь запечатлеть на иконе или, по крайней мере, полароидной фотографии. — Как школа? — спросил он. — Я наконец вылез из ямы под названием «одиночество», — ответил я. — Да? Неужто ты нашёл себе девушку? — спросил он с лёгким удивлением. — Это звучит удивительно, но так и есть, — ответил я. — Она, конечно, со своими потерявшимися винтиками в голове, но я не назову её плохой. — Ну, я могу порадоваться, — расслабленно сказал он. — Как она выглядит? — У неё янтарные глаза, — начал я. На эти слова, мой брат приковал на мне свой томный взгляд. — У неё шелковистые волосы, цвет их похож на дубовую кору. Её кожа очень приятная и нежная, и фигура у неё очень тонкая. Он повернулся обратно, размышляя о чём-то, а через миг вновь повернулся ко мне. — Ты нашёл себе идеал. Поздравляю тебя, Саша, — отметил он. — Стань ей оберегом, вот тебе мой совет. Если упустишь — никогда не вернёшь, и помни это. — Я это знаю. Наступило молчание. Я смотрел на него, на его уставшее с работы лицо, на его чёрные, в его глазницах похожие на две зияющие пропасти, на его свисающие длинные чёрные и шелковистые волосы, на его слегка мускулистую, как и у меня, фигуру, на его облегающую чёрную водолазку и простые синие джинсы, в карманах которых ничего не было. — Ты грустишь. — констатировал я. — Откуда ты это знаешь? — спросил он, повернувшись ко мне лицом. — Я смотрю в твои зияющие глаза. В твою душу. Ты боишься, но пытаешься это скрыть от меня. — Ты прав. Я действительно боюсь, от этого мне грустно. Ведь я боюсь за тебя, за твою жизнь, — сказал он, перестав опираться на стол, встав в полный рост. — Я думаю, дни мои подходят к концу, Саша. Как ни грустно бы это не звучало, но это так и есть. Всё для меня закончится быстро, стремительно. Но я не хочу, мне ещё столько осталось. — Тебе невозможно обмануть Смерть. Перед её лицом, ты будешь вспоминать своё прошлое, от рождения и до последних дней, будто выискивая причину своего существования. Я хочу, чтобы ты вспоминал лишь хорошие моменты. — Понятно, — сказал он. — Пожалуй, мне пора. Давай, до свидания. — До встречи. Мой брат прихватил свою мантию со стола и медленно и устало направился в прихожую, дабы выйти на волю из оков четырёх стен, освещённых оранжевым светом лампы и пробивающимся через занавешенное окно лучи солнца, и продолжить свой путь, продолжить искать своё последнее пристанище. Когда я услышал звук запертой двери, я подошёл к столу, где лежала простая чёрная коробка. Я решил открыть её, посмотреть на дар, переданный мне от него. Я медленно поднёс свои руки к коробке и снял с неё крышку. В коробке лежал кулон в виде птицы, точно похожий на тот, который я подарил Кёко. Он был сотворён из металла и не имел в себе камней, а цепочка блестела на свету. Я взял её в свои руки и осмотрел получше. Сама птица на фоне цепочки была сравнительно небольшой, но её простая красота удивляла мой взгляд. Я аккуратно сложил её обратно в коробку и закрыл её крышкой, взял коробку и понёс в свою комнату, дабы найти ей достойное место. Войдя в свою комнату, я встал рядом с кроватью и начал осматривать пустые места на полках, где были разные вещицы — от коллекций книг до каких-то памятных для меня вещей, например маленькая деревянная статуэтка, которую я сделал когда я был ребёнком. Вскоре, осмотрев полки, я просто лёг на кровать и начал бессмысленно смотреть в потолок.Следующий день.
Я пришёл в школу, с осадком на душе после вчерашних прощальных слов. Первым, кого я увидел, был Исикава, стоявший около шкафчиков. Он переобувался, поэтому я могу сделать вывод, что он тоже пришёл совсем недавно. — Привет, Исикава, — поприветствовал я, подходя к нему. — О, привет, Алекс. — сказал он, оглянувшись на меня. — А куда ты вчера пропал? — Брат звонил. Ты же знаешь, для меня мои родные дороже чем знания в школе. — Понятно. — сказал он — Стоп, что? У тебя есть брат? — Я это говорил каждый раз, когда ты меня спрашивал, тебе что, так трудно запомнить? — упрекнул я его. — Ну прости. — Память как у золотой рыбки, ей богу. Вскоре, я сидел в классе, заполненным ничем, кроме душного воздуха, что был гораздо труднее для циркуляции крови. Здесь не было так много учеников, как казалось на первый взгляд, ибо большинство было в коридоре или на улице (или прогуливают, или болеют), но если не задумываться, не подсчитывать, то даже тех пяти маленьких групп учеников создавали ощущение скопища. Многие считают, что я ничем не отличаюсь, хотя это не так. Внутри, в моём внутреннем мире, у меня всё устроенно гораздо сложнее, чем кто-либо может себе представить. Даже философ не сможет сотворить настолько сложный, слоёный, как самостоятельно изготовленный пирог, мир. Сейчас мне семнадцать лет от роду. Родился я в провинциальном городе, где было красиво и интересно из-за огромной крепости неподалёку оттуда, стоящего прямо на скале, словно маяк. Там я провёл всё свое детство — по крайней мере, пока я не выучился в начальной школе. Вскоре, меня и моего брата забрали наши родители и увезли сюда, в Японию. Здесь я проучился в средней школе, несколько раз менялся и в итоге смог поступить в старшую школу Катагири, где доучиваю последние года своего юношества. Затем мои родители умерли. Ни я, ни брат, не стали плакать ежемесячно, мы просто приняли этот факт — мы теперь одни в диком мире. Мы постоянно работали, дабы обеспечивать себя едой, одеждой и теплом, а потом мой брат отделился, сказав, что он нашёл себе место получше, а эту квартиру он отдал мне. И теперь мы здесь. Будучи в размышлениях, я даже и не заметил, как ко мне подошла Кёко и села за парту рядом, повернувшись ко мне. Её янтарный взгляд был обеспокоен, будто она о чём-то волновалась, возможно даже обо мне. — Слушай, про вчерашнее… Что случилось? — спросила она. — Я вернулся домой к брату. — Ты не мог сказать ему, что ты в школе, что ты занят? — укоряюще спросила она. — Школа или семья? — просто спросил я в ответ. — Ну… Семья, конечно. — неуверенно ответила она. — Вот именно. — сказал я. — А по программе я догоню. — Понятно. — сказала она.***
Я вновь проводил время у Кёко дома. — Прости, но Соты не будет и сегодня, — сказала она. — Только пришёл и тут же убежал в футбол гонять. — Здоровый растёт, — сказал я. — Это точно, — согласилась она. С того дня, как Сота постоянно гулял, был на улице, играя со своими друзьями с начальной школы, Я и Кёко постоянно оставались одни во всём доме. Мы смотрели фильмы, пили чай, иногда вспоминали яркие моменты нашей жизни. Обобщая, мы просто прекрасно проводили время. — Фруктовый пирог был вкусный, пальчики оближешь! — сказала она. — Не зря я выучил мамин рецепт, — с ухмылкой похвалил я себя. Вскоре, мы сели вместе и смотрели ужастик на диске. Меня, как и Кёко, ничего особо не пугало, ни жестокость, ни резкие пугающие моменты. Но что меня действительно дрогнуло — звук пришедшего на телефон Кёко уведомления. Она вытащила его и посмотрела на пришедшее сообщение. — О, мама и сегодня задержится. — сказала Кёко, прочитав сообщение. Она убрала телефон и продолжила смотреть, но буквально через миг выбило пробки в доме. Я содрогнулся ещё раз, в душе проклиная питание этого дома. — Мда… Ничего, скоро дадут вновь. — сказала Кёко. Пару секунд погодя, свет вернулся. Она решила взять новый фильм, поэтому вытащила из дисковода прошедший фильм и вытащила из кипкейса* другой. — Не будем тянуть, продолжим! — сказала Хори и протянула руку с диском к дисководу, чтобы начать просмотр нового фильма. — И сколько же у тебя фильмов? — спросил я. Она сделала веер из кипкейсов с дисками. — Пять, — ответила она. — Сейчас три глянем, а как Сота вернётся — остальные два. Она вставила диск и села на прежнее место, держа в руках пустой кипкейс. От нечего делать, я засмотрелся на её руки. Они были тонкими, гораздо тоньше моих. На взгляд они выглядели нежными из-за бледноватой кожи. У одной руки был искривлён указательный палец…***
— Какие у тебя ручки маленькие! Кёко и Ёсикава мерились размерами рук. Я вместе с Исикавой наблюдал за тем, как они веселились, мерясь размерами своих ладоней. — Опа! — сказала Юки, сжавшись руками с Кёко. — Эй, что такое? — спросила Кёко. — Разве твоё сердце не заводится, когда за руки берут? — спросила Ёсикава. — Да ну? — спросила Хори, а затем развернулась ко мне и к рядом стоявшему Исикаве. — Пацаны, вы видели ручки Юки? Малюсенькие! Исикава вышел вперёд и подошёл к девчонкам. Я остался в сторонке и продолжал наблюдать, поскольку я не хотел мериться с ними руками. — Да и твои по сравнению с моими и с руками Алекса небольшие, так ведь? — спросил Исикава, выставив руку ладонью вперёд. — А кто вообще женские и мужские руки сравнивал? — спросила Кёко в ответ. Она тоже выставила руку ладонью вперёд, и руки Исикавы и Кёко соединились. — Только сожми — раскрошу в салат, — угрожала она. Лицо Исикавы изменилось на более испуганное. Его голова повернулась ко мне. — Нет, ну ты слышал? — сказал Исикава, чуть ли не плача. — Мне жизнью рисковать приходиться ради такого момента! — Сопли собери, — жёстко сказал я. — А у тебя палец искривлён, — сказала Ёсикава. — Только указательный? — А… Он давно такой, — ответила Кёко. — Может, сломала где-то? — расспрашивала Ёсикава. — Не, с рождения такой, — ответила Кёко…***
Я сидел вместе с ней, осматривая свои руки — она свою, а я свою. — Интересно знать, как выглядит кость, — размышлял я. — Всё равно, без рентгена не узнать, — сказала Хори. — Кстати, твоя кожа очень загорелая. Ты постоянно на пляжи ездишь? И пальцы тонковаты. — Не-а. Просто откуда я родом, солнце это норматив, — ответил я. — А это что, мозоль от ручки? — Ага. Её нежная ладонь соприкоснулась с моей. — Вот так да… Твои руки довольно большие. — отметила она. — Так ведь всегда и было. Как положено. — сказал я. — А я думала, такие же маленькие! — пошутила она. — Представь парня, громоздкого, как я, с мелкими ручёнками, — реалистично сказал я. — Это выглядит нелепо. — Ну да… — протянуто сказала она. Она сжала мою руку своей. Я был удивлён. Это чувство, оно такое странное, но такое приятное, такое нежное. Я сжал свою руку в ответ. Мы просидели в молчании четверть минуты. — Лю… Люблю. Я промолчал, ибо в своей голове я считал, что речь может быть и не обо мне. — Руки! Руки твои, ну… хорошо сложены, вот! — сказала она, посмотрев на меня покрасневшим от чувств взгляда. Я промолчал, в глубине души удивляясь и не понимая её настоящих чувств.***
Кёко стояла за кухонной стойкой и мыла посуду. Я сидел на кресле и менял диски местами, ибо она перепутала все диски и кипкейсы местами. Кто-то быстрыми и мелкими шажками шёл в гостиную. Это был никто иной, как маленький Сота, вернувшийся с прогулки, явно уставший от безудержного и бесконечного веселья. — Я вернулся! — сказал он. — С возвращением, — поприветствовал я. — Сота, ты руки помыл? — спросила Кёко. — Нет ещё! — сказал Сота и развернулся ко мне — Чем занят? — Диски местами меняю. — Ну, скоро будет ужин, так что собирайся народ! — сказала Кёко. — Иду! — сказал Сота. — Руки сначала помой! Алекс, ты будешь есть? — спросила она меня. — Я лучше пойду домой, — сказал я. — Почему? Что-то случилось? — забеспокоилась она. — Просто не хочу, вот и всё, — сказал я. — Давай, до завтра. Я встал с кресла и ушёл обратно домой.Следующий день.
Я пришёл в кабинет своего класса. Он был всё так же душен, осветлён лучами солнечного света и наполовину пуст от учеников. Ёсикава и Кёко были, как и всегда, неразлучно друг с другом, общаясь на тему, контекст которой для меня был утерян. Я молча, не поздоровавшись ни с Ёсикавой, ни с Кёко, подошёл к своей парте, поставил свою сумку и сел за парту, думая о своём, о далёком. — О, Исикава, утречка-а… Что это с тобой?! На голос развернулась Кёко. Я тоже наклонил свою голову и посмотрел на прибывшего друга. Исикава выглядел так, как будто недавно из драки вылез. Его голова была перебинтована, а губа была немного разбита, будто подрезана. — О, привет, — равнодушно сказал он. По прошествии урока, я отлучился вместе с Ёсикавой на лестничную клетку, дабы рассказать, почему Исикава пришёл с забинтованной головой и откуда были раны. — То есть, вы из-за чего-то поссорились, а затем подрались, так? — обобщила она. — Да, но назвать это дракой было бы натянуто, — сказал я. — Исикава даже ударить меня не смог. Это больше было похоже на избиение. — Жуткий! — сказала она про себя…***
Я и Исикава сидели у меня на квартире, в моей комнате. Исикава просто сидел рядом на кровати и что-то говорил, а я сидел на стуле, лёжа на письменном столе. За окном дул ветер, принося с собой в комнату приятный холодок. — Я понимаю, поступил плохо… — говорил он. — Понятно, — сказал я. — Ты вообще меня слушаешь, нет? — раздражённо спросил он. — Более чем, — спокойно ответил я. — Так вот, — сказал Исикава, — Хори любит тебя, Алекс. Я посмотрел на него равнодушным взглядом, будто я слышал это десятки, если не сотни раз от людей, подобных ему. — Ты ошибаешься, — сказал я. — Уже нет, — настаивал Исикава. — Что ты сделаешь, если она признается? В очередной раз будешь съезжать с темы? — Ты тупее, чем казался на первый взгляд, — сказал я. — Она видит меня другом, другом я и останусь. — Да откуда такая уверенность? — спросил он. — Да прости её грешную душу, — сказал я. — Я же не слеп. Откуда ты вообще взял эту мысль? — Я встал. — У тебя есть собственное мнение, но ты не знаешь правды. — равнодушно сказал я, стиснув свой кулак, будто скоро начнётся драка — Ты не знаешь то, как на самом деле ко мне относится Хори. — Да и поэтому! — сказал Тору и резко встал. Я ударил его в лицо со всей дури. Мой левый кулак врезался в кожу его щеки, будто выворачивая её наизнанку. Он даже не успел ничего сделать, а уже валялся в полусознании, не шевелясь и с открытыми бешеными глазами как у мертвеца. Только крови у него не вытекало, будто её нету. — Если ты считаешь, что я не пойму, то ты ошибаешься, — сказал я, взялся за его штаны и футболку и потащил в прихожую, дабы его полутруп не лежал на моей кровати и случайно не залил его своей тёмной кровью. Его вес был большим, но мне было посильно тащить его тело, хоть мои руки, по приходу в прихожую, заметно устали. Я посадил всё ещё дышащее и живое тело Исикавы на пол спиной к стене, недалеко от входной двери, дабы я смог немного передохнуть. Спустя половину минуты, я вновь был готов тащить его, поэтому я открыл входную дверь нараспашку, взял его тело и вытащил наружу, на свежий воздух, который был ещё свежее с девятого этажа. Вытащив его тело на улицу, я просто оставил его на холодном и грязном бетоне, положив его кроссовки рядом, и вернулся обратно в квартиру, заперев за собой дверь на замок, дабы он не пытался вломиться ко мне…***
— Я никогда не считал себя злым человеком, ибо я терплю и проявляю симпатию и сострадание к существам вокруг меня. Но, конечно, и у сострадания с терпением бывает граница.