Следующий день.
— Х-хотя бы ладонью! Хватит и ладони! — умоляла Кёко. — Нет! — зло говорил я. — Почему? Как и в прошлый раз, только ещё раз «бам»! — продолжала она. — Да я не буду! — зло продолжал я. Для понимания происходящего вернёмся на пару дней назад. Кёко зависала у меня на квартире. Всё начиналось более менее нормально: мы беседовали, мы пили чай и закусили мармеладом из кондитерской неподалёку. Всё было хорошо, пока дело не дошло до моей комнаты, бледно-бирюзового лака для ногтей и педикюра. Кёко сидела вприсяди, нагнувшись к моим ногам и тщательно намазывала ногти тем бледно-бирюзовым лаком. Когда я спросил о предназначении педикюра, она ответила, что нашла этот лак, и ещё несколько других, неоткрытым когда убиралась в комнате и по какой-то причине посчитала, что мне подойдёт. Лак ложился на мои ногти аккуратно, ровно. Пока он высыхает, я увидел угасающее отражение света с улицы, где солнце светило ярко в тот день. Её лицо было довольным и весёлым, казалось, что она что-то напевала, но нет — она молчала, как и я. В один миг у меня появилось желание положить на её голову свою ногу. Это желание манило меня, но я отнекивался всякими правдами и не правдами. Всё же, я поддался, и когда она подняла на меня свой взор, то моя нога будто стукнула ей по голове. «Бум. Левел ап, — сказал я в тот день.» Всё же я спустился на ковёр рядом с ней, извинился. Она сказала, что просто удивилась, и извиняться не за что, потом отметила, что я всегда такой с Савадой, а с ней я абсолютно спокоен, и после этого засомневалась в моём исключительном спокойствии, будто я действительно не такой. Я спросил её, хотела ли она, чтобы я был на таком же уровне общения с ней как с Савадой, она отказалась, но отвернулась и, я уверен, подумала, что мазохизм — это не такая уж и плохая вещь. Вернёмся в сегодня. — Ну давай, прошу тебя! — она продолжала неистово меня умолять, чтобы я стукнул ей по лицу хотя бы ладонью. — Ещё раз! Я, всё же, остановился, вздохнул, взглянул на свою руку, затем на лицо Кёко. Жалко такое личико ангельское бить, но, видимо надо. Я резко встал к ней, слегка размахнулся и, не стараясь бить слишком больно, ударил её по лицу раскрытой ладонью. Она немного растерялась, но всё же, встала, и я заметил, что её глаза, странно, светились сейчас куда ярче. Я схватил её руку и повёл за собой. — А, Алекс, я хочу зайти в продуктовый! — вспомнила она. — Как хочешь, чёрт тебя дери! — зло ответил я.***
Я вместе с ней заходил в продуктовый магазин, накупил там того, что ей лично понадобится. Когда я вышел, по левую руку я увидел компанию из Танихары и его двух друзей, одного из которых я вместе с Танихарой чуть не избил до смерти. — Хватит тут барахтаться вокруг парковки без дела, — я сделал замечание. Танихара и его друг рядом с ним встали в ступор, а один из них поднялся с корточек. — Чё сказал, а? — зло спросил сидевший. Я оставил сумку Кёко и развернулся к тем трём. — Что ты сейчас услышал, — ответил я и начал идти к нему, готовя кулаки. — Лучше вали отсюда… — не договорил он. Я ударил его прямо в лицо, пока он говорил. Он отлетел на некоторое расстояние и упал на землю, из носа потекла кровь — вероятно, я смог сломать ему переносицу. — Ох, чёрт… — Кровь потекла ручьём. — Вот же… Я ударил его ногой в голову, вырубил. Взглянул на труп, а затем на этих двоих, которые только от взгляда моего успели ужаснуться, не то, что от зрелища. — Забирайте дружка и валите, — приказал я. Я подошёл обратно к Кёко, без раздумий влепил ей подзатыльник для ускорения и двинулся с ней домой. Когда я шёл домой, единственным вопросом который я задал самому себе: «Всё ли порядке в голове у Кёко?». Поскольку я всё ещё не понимал, что это за мазохистский фетиш, я сомневался в психической стабильности Кёко. Во всяком случае, пока она функционирует нормально, беспокоиться я не должен. Вернувшись домой, Кёко громко оповестила: — Я дома! Сота двинулся к входной двери, и, до шага за порог, сказал нам: — Я пошёл! Видимо пошёл гулять. Из-за угла появился Кёскэ, чьи несобранные волосы пепельно-серебряно-серого цвета закрывали его глаза. — Вернись до ужина! — на прощание наметил Кёскэ Соте. Сота ушёл и захлопнул дверь. — Кёскэ, ты всё ещё тут? — спросила Кёко недоброжелательно. — Не хочу напоминать, но это всё ещё мой дом, — напомнил он. — Кёскэ. Давай отойдём, поговорить надо, — сказал я. Я прошёл по гостиной и зашёл в коридор, где были двери ко всем комнатам. Кёскэ поспел за мной и мы уединились в этом коридоре. — Что случилось? — спросил он. — Это о Кёко, — сразу уточнил я. — Понятно, — сказал он. — И что с ней? — У неё страннейший фетиш: ей приятно, когда я злюсь на неё. Кричу, — сказал я. — Дай-ка подумать… — Кёскэ задумался и отвёл взгляд в сторону, а затем вернул его обратно ко мне. — Может, ей это нравится, потому что ты обычно ведёшь себя наоборот? — Наоборот… — задумался я. — Как когда ты на работу собираешься? — Больно, но правильно. — Кёскэ вдруг повеселел. — Ну, считай это приручением голема. — И то верно.Следующий день.
В тот день я был в школе, стоял на одном из этажей возле вендингового автомата. Около меня был Тору, он стоял прямо перед автоматом и выбирал себе напиток, а как выбрал — нажал на нужную ему кнопку и напиток упал вниз, где он подобрал его из ячейки. — Вчера по пути домой я сходил в караоке вместе с Шу, — сказал Тору и открыл банку колы. — Он поёт только энку и рэп. — Да? А я вчера посетил музыкальный центр. Впервые сыграл на барабанах. Я даже попросил одного из сотрудников подержать телефон для записи, где я играю одну довольно трудную для исполнения песню. Я вытащил телефон, в галерее нашёл видео, перевёл телефон в горизонтальный режим и включил его Тору. Вмиг из динамика полились отфильтрованные звуки тарелок разной величины и малого барабана вперемешку с другими. — Воу! — удивился он. — Очень быстро. — Я сам удивился, поверь мне, — сказал я. — Ну ты даёшь, честно. Молодец. — А про Шу… У него разнообразный музыкальный вкус. — Знаю, что он и западную слушает, но… Вскоре Тору повернулся на звук падающей банки в другой машине. — Мидзочи, эй… — пытался позвать его Тору, но он ушёл. — Проигнорил… — Видимо, из-за меня. Похоже, у него есть место в сердце для Хори, — задумчиво сказал я. — Хори, сколько же парней хочет быть с тобой? — отрешённо спросил Тору. — Но мы знаем одно: лучше в неё вообще не влюбляться, — сказал я. — Это точно. Я проверил передние карманы своих штанов, нащупывал телефон. — Да где же он… — зло сказал я. Я проверил задние карманы, и, к моей радости, нашёл его в одном из них. — Вот ты где, — сказал я и взглянул на телефон. — Погоди тут, я за сумкой в лабораторию сбегаю. Лаборатория была на этом же этаже, поэтому я быстрым шагом пошёл туда и вошёл внутрь, отодвинув вбок дверь. Там стоял Мидзочи, коего я и Тору увидели в коридоре. Он просто над чем-то зависал с подобием тетради в руках, а как услышал звук открывающейся двери — отвлёкся на меня. Я молча двинулся к парте, где стоит моя сумка и накинул её на плечо, но когда я был готов выйти, я остановился в проходе и повернул голову вбок, смотря краем глаза на Мидзочи. — Я знаю твой секрет. Поэтому задам тебе вопрос, — сказал я с некоей долей мистики. — Смог бы ты ударить Хори? — А, ударить?! Прям как в драке? — замешкано сказал он. — Да, можно и так. — Н-нет. Я бы не поднял на неё руку. — Вот как, — сказал я и вновь начал смотреть в окно в коридоре. — Тогда мой тебе совет — перестань мечтать о том, что у вас хоть что-то выйдет. Она… особый человек. — В каком плане? — Тебе самому лучше посмотреть. Пошли со мной. Я шёл по коридору вместе с Мидзочи. Здесь было странно тихо, и это было приятно — не было излишнего шума, которого я бы ненавидел. Там, вдалеке, я увидел Кёко, стоявшую рядом с другими девушками и разговаривавшую на тему, смысл которой был давно мною утрачен. Она заметила меня. — А, Алекс! Нашёл сумку? — спросила она и пошла мне навстречу. — Тору сказал мне, что ты постоянно забываешь её. Уф, ты такая растяпа… Я взял её за ворот и приблизил к себе рывком. — Заткнись к чёрту. Радуйся, что я даю тебе возможность говорить. Но умей затыкать рот, дура, — сказал я и отбросил её в сторону. Я двинулся дальше по коридору. Мидзочи, я уверен, остался стоять. — Хори… — промолвил он. — Оставь её, Мидзочи. Мы шли по коридору, который теперь стал странно пустым, будто я во сне находился. Сзади доносились ровные звуки шагов Мидзочи, слившиеся в едином ритме с моими шагами. — Алекс, — позвал он меня. Я остановился. — Я думал, ты из тех, кто не умеет за себя постоять. Что ты неудачник… — покаялся он. — Но похоже, со своей девушкой ты умеешь быть уверенным? — Так и есть. Я всегда был таким, — сказал я. — Просто… они боялись спорить с молчуном, умеющим молчать лучше, чем пустой ствол дерева, где в дупле уже давно никто не живёт.***
— Алекс, уйди отсюда, тут мало места! — Куда? — Наружу! И что это вообще за место?! — Снаружи. Это есть последнее, или, сказать, единственное, свободное пространство. — Бред! Это место, похожее на кладовку, не может быть «снаружи»! — Это место, похожее на кладовку, ни что иное, как «снаружи». Прими это. Ты вечность сидел «внутри». — О чём это ты, «внутри» и «снаружи»? — Ты начал это первым. Да и вообще, разве это не первый раз, как мы так свободно общаемся друг с другом? Я понимаю, тесно оно и тесно, и ты его ненавидишь. А внутри лучше? — Конечно лучше! — Даже если ты там совершенно один? Подумай, если все люди, выйдут «наружу», то ты будешь один, и останешься один. — Это… — Тебе плевать, снаружи ты, или внутри. Главное — чтобы тебе не было одиноко, пока ты снаружи или внутри. Чтобы рядом с тобой были те, кто на твоей стороне. Вот такая истина. — Я просто… Я забыл их покормить. Кроликов. Хоть и должен был. И к концу летних каникул все они умерли. Я сказал, что ты виноват. — Вот как… Я уверен, что в тебе наконец проснулось это назойливое чувство вины. Поведаю тебе одну вещь. Когда мой брат канул в лету, и теперь о нём ни слуху ни духу, это уже… не знаю, шестая попытка, наверное, выбраться отсюда. Я предпринял множество вещей, но не выбрался. Единственные вещи, которые я приобрёл снаружи, так это скрытый цинизм. И ничего больше я оттуда не получил. Так что, для меня по крайней мере, это место — последний оплот. А про тебя я не знаю.***
Я сидел вечером у Кёко, помогал ей собирать прочитанную ей мангу и книги на возврат. Я сидел на полу в позе лотоса, связывал последнюю пачку. Простой и эффективный узел — и готово. — Последние, — отметил я. — Спасибо, что помог. Я глянул на нижнюю полку, где плотно лежали книги, и увидел золотые буквы на тёмном фоне корочки книги — выпускной альбом. — Со средней школы? — Что? — она повернулась и увидела выпускной альбом. — А-а, да. — Тон её резко сменился. — Откроешь — убью. — Да я и не пытался, — я положил его обратно. — Бесят. Занимают много места, пыль собирают, мешаются, но выкидывать жалко. Алекс, а со своими ты что сделал? — Сжёг, — без раздумий и честно ответил я. — Теперь они — прах, который я давно выкинул с мусором. Я не смотрю назад. — Жуть… — она села на кровать. — Интересно знать, как будет выглядеть альбом в школе Катагири. — Узнаем, когда получим. — Фото же сделали в апреле? — Ага. Надо было сделать фото с Мидзочи. Я с ним всё-таки сдружился. Да и с Танихарой дела могут пойти в гору. В общем, нарастают вещи. — Я не хотел себе много друзей, и тех, кто был со мной рядом, было более чем достаточно, дабы жить счастливо. Но сейчас я осознаю, что те, кто раньше был мне противен, сейчас важен, как никогда прежде важен.