Не давай мне обещаний Меня укачало от тупых свиданий Я даже нашёл себе работу Но я не впечатлён Люди с ухмылкой в меня тыкают пальцем Они стабильно несчастны, но не могут признаться Я смотрю на этих кретинов, мне нехорошо...
Обними меня, мне страшно
Я чувствую себя всегда неважно...
* * *
Прошло ещё несколько недель и кажется Йен, хоть и не так быстро как хотелось бы, но действительно шёл на поправку, даже не смотря на то, что как раз эти несколько недель у Йена была депрессивная фаза. Но она уже не ощущалась как прошлые, нет. Он был в силах подняться с койки утром, и вполне мог самостоятельно принять душ, и даже поддерживать разговор с остальными пациентами, иногда даже улыбнуться и сказать что-то, над чем бы всё громко посмеялись. Тревоги было всё меньше, а таблетки понемногу приводили его в равновесие и жизнь становилась чуть проще. Но при этом всё ещё оставалось ощущение буд-то он находится не здесь, не в этой реальности, иногда он мог просто выпасть из жизни на неопределённое время и холодящие кровь мысли всё ещё не куда не делись. Но не всё сразу, как говорится. Из хорошего было и то, что Фиона наконец принесла тёплые вещи, и хоть Йен в этом году не мог в полной мере насладиться сугробами снега, которые только недавно выпали и поиграть вместе с братьями и сёстрами в снежки, развлечься, слепить снеговика, отморозить нос, щёки и прочее, но ему часто представлялась возможность посмотреть на заснеженные дороги из окна и подумать, помечтать об этом. Где-то в глубине души Йен надеялся, что это Рождество он проведёт в доме Галлагеров, вместе со своими бешеными родичами. И хоть иногда на него находило зло на всех них, то за излишнюю безразличность, то наоборот, лишнюю заботу, иногда и просто так, без повода, но он всё равно понимал, что любит каждого и хотя бы праздники хочет провести вместе с этими долбанутыми на всю голову существами, под названием семья. Возможно это и звучит слишком слащаво и сентиментально со стороны, но это и в правду было так. Ещё Йен пополнял записи в своём личном дневнике, практически каждый день, чтобы отслеживать своё эмоциональное состояние. Если же оно начинало сильно варьироваться от одного к другому, он сообщал об этом Микки. Тот, в свою очередь записывал все изменения в блокнот и давал знать об этом психотерапевту, который выписывает Йену лекарства. Вообще, это Микки и предложил вести этот блядский дневник. Хоть психолог и не заставлял брать и читать всё записанное в слух, но чуть ли не при каждой встрече спрашивал или напоминал: «что там с записями?», «что по записям?», «пройдёмся по записям», «ты делаешь записи?». И нужно сказать, что Йену это всё порядком надоело, но за счёт того, что он излагал свои мысли на бумаге, они складывались по порядку и в голове. Это помогало мыслить яснее и помнить что было вчера или даже неделю назад. Знать чего ты на самом деле хочешь, а что тебе навязали или ты просто делаешь по инерции. Это даже было похоже на уборку, только в собственной голове. Где-то 30 минут в день Йен уделял тому чтобы разгрести новый угол в своём разуме. И иногда приходило осознание некоторых вещей. Это было чем-то вроде: «о, тут я действительно проебался» или «так вот с чего началась эта проблема» или же «здесь я поступил правильно, но могло бы быть лучше». Что же касается сеансов с Микки, то они с каждым разом всё больше и больше стали походить на обычные встречи, чем на сеансы. Речь психолога стала менее официальной, чем в первый раз, а сам он выглядел более расслабленно, жесты стали мягче, иногда мог проявить больше эмоций, чем вроде как должен был проявлять психолог. Йен не знал на сколько это было профессионально со стороны Микки, но наверное, если это помогало, значит всё шло хорошо? В отличии от его прошлого психолога, Йен чувствовал, что Микки действительно старается, а не просто пользуется заученными фразами до окончания приёма и съёбывает. Он сам тоже чувствовал себя более комфортно в такой «дружеской» обстановке. И несмотря на то, что к их отношениям никогда не использовался такой термин как «дружба», каждый раз вспоминая о Микки, Йен про себя подразумевал именно его. Но если ему стало более комфортно или приятнее сидеть на сеансах, это не значит, что Йен ослабил бдительность. Нет, совсем нет. Да, Микки был довольно интересным и вроде как хотел помочь ему и на самом деле помогал, но Йен не знал, чего тот на самом деле хочет. Ведь Микки может подставить и доложить вышестоящим о его «не таком» психическом состоянии в любой момент и ему ничего не будет это стоить. И тогда Йен застрянет тут на долго. Ведь всегда есть возможность, что всё это игра и манипуляция, созданная с целью, чтобы Йен ослабил бдительность, открылся и тогда-то ему и вонзят нож в спину. Йен просто не может доверять Микки. Это не разумно. По крайней мере на все сто процентов. Да что там сто, хотя бы на шестьдесят или может быть даже тридцать не может. Это слишком рискованно, довериться кому-то в стенах психушки, когда любое лишнее слово или движение может сработать против тебя. На самом деле есть такой негласный запрет, о котором никто не говорит, но всё по умолчанию знают: «в стенах психушки нельзя никому доверять». Это того не стоит. Тоже самое, что в тюрьме довериться своему надзирателю. Психиатрическая больница это и есть тюрьма, только называется немного по-другому, а так, сходств куда больше, чем различий. И когда они последующие разы встречались с Лидией, Йен был рад, что тема отношений между ним и Микки немного замялась, потому что каждый раз объяснять Лидии что к чему было бы настоящим адом. Потому что Йен и сам не знал что к чему. Ему нужно быть очень осторожным — это всё, что он точно знал… А пытаться построить дружеские отношения с Микки, как тянуться к огню, не зная согреет он тебя или обожжёт...* * *
Была среда и как теперь всегда происходило по средам, Йен сидел в четыреста девятом кабинете и говорил о своём эмоциональном состоянии. И если уж быть предельно честными, то сегодня у него вообще не было никакого желания говорить с кем-то, тем более с собственным мозгоправом. Сегодня у Йена было настроение хандрить и огрызаться на всех, кто подойдёт к нему ближе, чем на пять метров. Поэтому весь сеанс он тихонечко ковырял свои ногти и отвечал односложными предложениями: «да, нет, наверное, не знаю», иногда лишь разбавляя свой многословный рассказ деталями. Была б его воля он бы вообще не выходил сегодня из палаты и весь день валялся на койке. — Как питаешься? — спросил Микки, но Йен его не расслышал. — Да… — ответил он наугад. Микки в раздражении приподнял бровь. — Что да? Йен, ты меня вообще слушаешь?— психолог вздохнул, — Если ты будешь продолжать в том же духе, мы с тобой далеко не продвинемся. Йен насупился и подступил взгляд в бумаги, разбросанные на столе. — Йен, — позвал Микки. — Ну что ещё? Губы психолога сложились в прямую линию. — Осталось пятнадцать минут до конца, можно я уже пойду? — попросил Йен переводя взгляд на секундомер. — Нет, сиди, — Микки, всё ещё с нахмуренными бровями копался в записях, в своём блокноте, — мне нужно задать ещё пару вопросов, — когда Йен издал болезненный стон, он дополнил, — хотя бы один. — Хорошо, что там у тебя, давай только быстрее, — поторопил его Йен, когда Микки продолжил листать страницы старенького, обветшалого блокнота, — Да что там?! — Йен, что с тобой сегодня? Ты уверен, что лекарства тебе помогают? Я могу связаться с психотерапевтом и он выпишет тебе другой рецепт… — но не успел он договорить, как его перебили. — Со мной всё в порядке. Просто сегодня дерьмовый день. У всех бывают дерьмовые дни, почему я должен быть исключением? Микки покосился на него, но ничего не ответил. — Я думаю нам действительно можно закончить на сегодня. Спускайся пока в палату, я соберу вещи и догоню тебя. Йен чуть не убил его взглядом. Что это за издевательство? — О, правда? То есть я проторчал столько времени чтобы что? Говори, что за вопрос. — Сейчас не самое подходящее... — Микки снова перебили. — Что за вопрос? — спросил Йен, выделяя отдельно каждое слово. Микки прочистил горло, прежде чем продолжил: — Йен, — начал он серьёзно, — ты помнишь, что когда-либо подвергался насилию или сексуальному насилию? — Что? В голове промелькнул звук толчков и шлепков о горячую плоть, на языке чувствовался вкус чужой, солёной слюны. — Возможно это случалось во время приступов, — пояснил Микки, — не обязательно что ты это вообще помнишь, но всё же. — К чему это такие вопросы? — Йен, все волнуются за тебя, — Микки подтупил взгляд, когда понял, что взболтнул лишнего. Внутри у Йена всё резко похолодело. Так вот оно что. — Это они рассказали тебе всё, да? Кто? Фиона? Лип? Может Дебби? — Йен, спокойно. Каждая семья пациентов проходит опрос о прошлом состоянии больного, чтобы отследить перемены. Я сам их спрашивал. Йен чувствует как пот бежит по спине и шее, а чья-то влажная кожа трётся о его пах. «Наверняка Микки сейчас смотрит на него свысока, как на провинившегося ребёнка. Считает его неприятным, пошлым. »— Пронеслось у Йена в голове. — Мы можем больше не затрагивать эту тему, если ты не хочешь. — Блять… Йен вцепился рукой в свои рыжие лохмы. Чувствует как в горле подступает ком, тело становится липким и ничего не может с этим сделать. — Я… Я… — это всё что он мог выдать. Дыхание резко спёрло, пот течёт по лбу. Всё как в тумане, ничего не разглядеть. Йен слышит только бешеный стук своего сердца, чувствует, что руки сильно дрожат и горячие слёзы скопились в глазах. Захотелось закричать о помощи, но голос тоже пропал куда-то. Краем уха он слышит какой-то грохот и приближающиеся шаги. — Эй, эй, — голос казался таким далеким , что пришлось напрячь слух чтобы что-то расслышать. Плечо резко сжала ладонь, не настолько чтобы можно было ощутить боль, но достаточно крепко, чтобы Йен смог почувствовать себя настоящим. — Йен, посмотри на меня. Йен чувствует как другая рука взяла его за подбородок и направила вверх, но как бы он не старался, всё равно не может открыть глаза и посмотреть. И он знает, что в этом нет ничего сложного, он блять знает, но он просто не может. Только и чувствует как по щекам текут слёзы. — Тогда попробуй вдохнуть. Йен дыши. Ты можешь. Вдохни. Давай. Йен не может. Он пытается, но не может. Йен чувствует себя как в вакууме, где нигде нет воздуха и он через несколько секунд умрёт. Как бы он не пытался вдохнуть, весь воздух буд-то исчез. Он быстро машет головой из стороны в стороны, показывая, что ничего не выйдет. — Йен, тебе нужно дышать. Пожалуйста. Йен снова пытается вдохнуть, но воздуха как назло нет. — Я рядом, слышишь? Дыши. Просто попробуй сделать вдох. Йен нащупал руками ткань одежды, схватился за неё и повалился на пол. Йен сжимал ткань настолько, что уже впивался ногтями в кожу живого человека и Микки наверняка было больно и от этого должны остаться синяки, но ощущение тёплой, живой, человеческой плоти под ногтями дарило Йену настолько сильное ощущение реальности происходящего, что он просто не смог отпустить. И он делает вдох. И выдох. И снова вдох. — Хорошо, дыши, вот так, — шепчет Микки сверху. Йен кашляет от долгого недостатка воздуха и дыхание чуть-чуть восстанавливается. Проходит несколько минут, прежде чем Йен начал приходить в себя и осознавать происходящее. Его руки настолько сильно обхватывали талию Микки, что он чувствовал как грудная клетка вздымалась и опускалась, под собственными пальцами и достаточно было немного надавить, чтобы нащупать рёбра. Их тела были настолько близко, что Йен слышалл как сердце Микки делало это непрерывное «тук, тук, тук, тук», а дыхание сбилось. Нос Йена вдыхал запах дыма и стирального порошка, который исходил от чужой рубашки. И если до этого Йен не мог себя контролировать и не понимал во что это могло вылиться, то сейчас этого всего было слишком много, слишком близко, слишком резко. Йен отпрянул назад от всех этих ощущений настолько сильно, что ударился головой о стену. — Блять, Йен. Одна рука обхватила затылок Йена и осторожно положила голову на Микки плечо, а вторая просунулась подмышку и начала вырисовывать круги на спине. — Спокойно, Галлагер, всё хорошо. Всё в порядке. По коже Йена бегали мурашки. То как пальцы Микки блуждали в его волосах… Было приятно. Вдыхать запах стирального порошка и пота, вперемешку с дымом было тоже на удивление приятно. То, как он обнимал было приятно. Его рука вырисовывающая что-то на спине и блуждающая от позвонка к позвонку ощущалась приятно. Йен никогда не понимал выражения «бабочки в животе», считал его глупым, выдуманным такими же глупыми, маленькими людьми для того, чтобы вводить в заблуждение остальных и заставлять искать это волшебное чувство. Но видимо сейчас все те бабочки, которые ещё с самого первого дня его рождения лежали каждая в своей могиле, сейчас восстали из мёртвых и начали порхать, пытаясь проделать дырку в животе и высвободиться наружу. Йен не понимал успокаивалось ли его сердцебиение или наоборот больше ускорялось. — Всё хорошо… — шептал Микки и это было так интимно, что Йен чуть снова не начал задыхаться. И Йен обнял Микки в ответ, но уже не отчаянно хватаясь, а спокойно и мягко кладя руку ему на спину, а носом утыкался в плечо. Слёзы всё ещё подступали и текли, но он понемногу стал успокаиваться. — Всё в порядке, — всё ещё шептал Микки на ухо,— мне следует отвести тебя в медпункт. — Нет. Не надо, я уже в норме. Микки аккуратно отстранился, но не далеко. Так они и сидели на полу кабинета, всматриваясь в лица друг друга. У Микки была очаровательная россыпь бледных веснушек на носу и щеках. — Ладно. Я схожу, принесу воды, оставайся пока здесь, — ответил Микки. Когда психолог вышел из кабинета, Йен с пола уже переместился на стул. Всё это стало таким неловким...
* * *
Микки пододвинул свой стул, к стулу Йена и они сидели так близко, что их колени почти соприкасались. Йену было непривычно, ведь на остальных сеансах между ними всегда стоял стол и это отделяло его личное пространство, от пространства Микки, а тут… Йен сидел, уткнув взгляд в ковёр под ногами. Воду он уже давно выпил, но ничего так и не осмелился сказать. Их двоих поглощала тишина, до которой при желании, казалось, можно тронуться. — Я… Кхм, — Йен прочистил горло и Миккитут же поднял на него взгляд, — я могу просить тебя никому не рассказывать… О том, что произошло. Микки не ответил. — Я имею в виду.. Ты можешь не рассказывать о моих приступах… И то, что это произошло. — Не думаю, что я вообще имею на это право. Не в моих интересах остаться без работы. —Оу…— Йен вернул взгляд к ковру. И с чего он взял, что может просто об этом попросить и Микки, как по мановению волшебной палочки, побежит исполнять его хотелки. Микки не отводил взгляд, пристально вглядываясь в лицо Йена, словно чем дольше он это делает, тем больше тайн ему открывалось. — Ладно. Зелёные глаза резко вернулись к голубым. — Я не расскажу о твоих приступах. Но взамен… Сердце Йена снова начало учащенно биться. Что Микки может требовать от него? У него даже ничего нет. — Взамен ты говоришь со мной откровенно. И действительно откровенно, а не абы как, понял? Говоришь всё что думаешь. И на каждом сеансе мы вместе разбираемся, что с тобой происходит. Конечно если вопрос личный не обязательно рассказывать всё, но я и так задаю их не часто. Не хочу повторения того, что случилось сегодня. Но на повторяющиеся, повседневные вопросы ты отвечаешь развёрнуто. Можешь даже план составить, как хочешь. А я, не докладываю о тебе начальству. Идёт? Йен немного помолчал, но всё-таки ответил: — И как мне понять, что ты не лжёшь? — Ну, если тебе собственной персоной не заявится детектор клиники в первый же день, можешь считать это хорошим знаком. Йен слегка ухмыльнулся, но ухмылка выглядела куда более болезненно, чем ему хотелось бы. — И если ты начинаешь плести мне какую-то хуйню, то сделка расторгнута. Ты можешь не говорить что-то, если не посчитаешь нужным, но если начнёшь врать, то тебе пизда. На этот раз Йен не выдержал и рассмеялся, хоть слабо, но по настоящему. — Чего смеёшься? Я тебе серьёзно говорю, — Микки поднял брови, но улыбка предательски промелькнула на его губах. Йен некоторое время смотрел в голубые глаза напротив, прежде чем увести взгляд в пол. — Можно вопрос? — Да, конечно, — Микки испепелял рыжую макушку пристальным взглядом голубых глаз. И чего он так пялится? — Ты не считаешь меня… Ну не знаю… Каким-то грязным, после того как узнал об этом всём? Микки проморгался. — Ты про то что… Происходило в клубе? — Да. — Йен, — Микки потёр лицо, не находя подходящих слов, чтобы достаточно хорошо объяснить, — мало того, что ты был невменяем, так ещё и несовершеннолетним, а эти ублюдки просто воспользовались ситуацией, накачали тебя наркотой и наняли на работу. По хорошему их всех надо закрыть за решёткой. Думаю, если ты напишешь заявление и дашь показание в суде, так и случится. Йен не знает, что ответить, поэтому разглядывает свои белые кроссовки, на которых так хорошо выделяется уличная грязь. — Я мог бы просто танцевать, а не… — «заниматься сексом за деньги» – заканчивает мысль тот злой голос в голове. Йен сглатывает ком в горле, — Не узнаю себя. Я никогда не думал, что захочу этим заниматься. — Ты был не в том состоянии, чтобы принимать решения. Всё, что там происходило, было не по твоему согласию. А значит насилием. Наркотики и болезни настолько затуманивают разум, что ты просто не можешь взять ситуацию под контроль. Йен снова молчит, глядя в пол. Вдруг ладонь касается его плеча. — Это был не ты. Не твои желания, понимаешь? Ты это не выбирал. Йену сложно посмотреть в глаза напротив, но он перебарывает себя. Смотрит тихонечко и кивает, словно заворожённый, чувство безопасности поселяется в животе. — Ты хочешь поговорить о чём-то ещё? — спрашивает Микки. — Возможно… Но уже не сегодня. Я ужасно хочу спать. Микки кивает и убирает ладонь с плеча Йена. — Значит мы закончили? — Значит так. Йен наблюдает как Микки складывает блокнот в свой рюкзак. Что же там написано?* * *
В эту ночь ворочается Йен думает о том, что он будет говорить на следующем их сеансе. В три ноль девять он засыпает, сжимая в одной руке шерстяной плед, а другой свой личный дневник.