Я оправдаю твое доверие

Часть 6. Продолжение Чанликсов (: Думая о Чанбине, Ли невольно испытывал вину. Вина эта была подсознательной, так и сам Енбок пытался избегать этого чувства. Он думал, что причиняет боль его возлюбленному, что, в результате, причиняло боль и ему. Самой большой проблемой человечества является, наверное, неспособность читать мысли других. Как бы увереннее чувствовали себя люди, зная об отношении друг к другу? Эта же мысль мучала и цыпленка. Съедавшее изнутри чувство вины часто вызывало у него панику. Поделиться своими переживаниями Феликс мог только с Хенджином, который понимал его с полуслова. Джинни никогда бы не раскритиковал, наоборот — постарался бы найти выход, поддержал бы и утешил. — Он ревнует тебя ко мне. Ты не замечал? — младший отрицательно покачал головой, — Его глаза начинают бегать по сторонам: он нервничает, когда видит, что ты обнимаешь меня. К сожалению, он не такой тактильный на людях. Думаю, он с радостью бы присвоил тебя. — Может быть, глупо столько лет хранить свою любовь из-за детского обещания. Может, мне пора сдаться, — Хенджин понимал, что его друг в отчаянии, но также предполагал о чувствах Чанбина, виновника, вызывающего переживания и тревогу. — Разве не глупо будет сдаться после стольких лет? Особенно, находясь так близко к победе. Мудрые слова Принца, в конце концов, всегда оказывались правдой. В шутку некоторые мемберы прозвали его пророком, таким он был точным в своих предсказаниях. — Почему же я не могу узнать об его отношении ко мне? Почему я должен испытывать муки совести, когда думаю о нем не как о друге? Меланхолия часто навещала Феликса: нередко она напоминала о себе в моменты, которые запутывали Енбока: например, когда Бинни был холоден с ним или когда проявлял заботу, ни с того ни с сего целовал, как в тот раз. Такое поведение было характерно для парочек, но Феликс принимал их за поддразнивание. Но разобраться со всем раз и навсегда он не решался, потому что боялся последствий. Если испытывать боль — это единственный выход удержать Чанбина, то цыпленок был готов терпеть боль, жить с ней и принять ее. Но Чанбин? Что до него: он никогда не думал о себе. Зная о чувствах своего хубэ, он старался заботиться о нем, ставя его на первое место. Он не мог дать точного определения своим чувствам по отношению к Феликсу: тот вызывал у него улыбку, дарил приятные воспоминания, проявлял нежность. Чувствовать себя любимым — это, наверное, то, к чему стремится каждый, что очень эгоистично. Но Чанбин был эгоистичен только с Феликсом. Любви хен не понимал: он был влюблен не раз, но не испытывал глубоких чувств, поэтому не был привязан к объекту симпатии. У него не было ни печального опыта, ни неразделенной любви, но он не раз сталкивался с негативным отношением к себе, поэтому отвык быть любимым. Разлука с семьей и друзьями также повлияла на его самооценку, теперь его не покидало ощущение одиночества. Он будто был заперт в темной комнате, но Ли резко открывал ее и наполнял светом, когда сам не был подавлен из-за безответной любви. Бинни был уверен в том, что любит Енбока, но еще не установил характер своих чувств. Ведь, в конце концов, это его безобидный, крошечный Енбоки. Сначала он хотел лишь поддержать любовь цыпленка. Он из жалости шел на романтические глупости, которые очень радовали Феликса. А счастливая улыбка друга означало и счастье для Чанбина. После сочувствие сменилось желанием подразнить, а замешательство на лице Енбока было неподражаемым, по мнению рэпера. Тысяча разных выражений смущения и растерянности вызывали у Бина море положительных эмоций. Для него не было сложным чмокнуть, обнять, тогда, когда совсем не ждешь, или просто нарушить личное пространство слишком интимным прикосновением: он действительно принимал это за игру, а наградой был птенчик. Но стала ли игра переходить границы, или вообще это слово потеряло свой прямой смысл? Дурачить Феликса для Чанбина оказалось не просто забавой, но и тем, что возбуждало его разум: придумывая все новые издевательства, он не только тешил себя, но и получал удовольствие. Солнышко было робким по сравнению со своим избранником. Хотя и у него периодически появлялась смелость сделать первый шаг. Проявлял он свои чувства скорее пассивно, чем открыто, держа свои подвиги в тайне, вроде того поцелуя. Без стеснения он мог лишь обнять, но после осознания своих действий был готов опуститься к ядру Земли и сгореть от стыда. Только со стороны он мог показаться уверенным в себе и смелым молодым человеком, но по сути он был тревожной личностью. Со был прямолинеен, что очень характерно для огненных знаков. В основном его можно описать как человека, который сначала делает, а потом думает. Противоположно тому вел себя Феликс, поэтому они так отлично дополняли друг друга. — Солнышко, — Ли вздрагивал, но старался не выдавать себя. Такое «солнышко» случалось несколько раз в день, если у Чанбина было хорошее расположение духа. Однажды Бин обнаружил для себя новый вид поддразнивания, которое в последствии стало его любимым. Поджидая в темноте за дверью общей комнаты, Со сначала хотел только припугнуть первого вошедшего, которым в 90% случаев не станет Чан, так как тот постоянно работает. Но, осознав, что испуганным останется Феликс, Чанбин решил пересмотреть план действий. И с этого момента он хотел не просто напугать, но и взбудоражить хубэ. Войдя в комнату, Енбок не стал включать свет, о чем позже пожалеет, он направился к компьютеру, не замечая чужого силуэта. Погруженный в свои мысли блондин не услышал даже постороннего хихиканья. Со хоть и могло это выдать, но ему сыграла на руку отчужденность подопытного. Уже сев за стол, Феликс уже было настроился на игру, как вдруг почувствовал чье-то дыхание на шее. — Солнышко, — прошептал Бинни. От этого к горлу Феликса подступил ком: он был очень боязлив. — Хен? — не поворачивая головы, спросил Ли. Вроде бы мелочь, но теперь она вошла у Чанбина в привычку. Власть, которой наделял Со страх, действительно возбуждала его. После этого он додумал объятия со спины: руки обхватывающие и сжимающие тонкую талию и теплое дыхание, ощутимое на шее, по мнению Бинни были идеальной формулой страха. Но тот вовсе упустил то, что у Феликса это могло вызывать отнюдь не страх.