Трое в Ангбанде, не считая собаки

      Они шли пешком — почти бежали ночами, пережидая дни в случайном укрытии и урывая минуты тревожного сна. Сауроновы отродья боялись солнца, и днем меньше был бы риск встретить очередную стаю, но чары митрим истончались на свету, и неизвестно было, спит ли хоть изредка узурпатор этих мест. Они бежали, не рискуя показать себя. Плащи надежно защищали от случайных глаз — и все же то и дело каждый чувствовал на себе злой, ищущий взгляд. Взгляд этот скользил по плащам, как вода по вощеной ткани, цеплялся за каждую мелочь, выглядывал следы и отступал неохотно. В такие моменты огонь на сторожевой башне бывшего Минас-Тирита горел особенно ярко, а Куруфин понимал, как чувствует себя мышь в норе. Спать после такого не выходило, и до самого вечера лазутчики смотрели, как заливает солнце отравленную землю. Страшное это было зрелище — некогда вольный Сирион, заболоченный и перегороженный дамбой, едва ползущий в берегах из серого бесплодного ила. Воды его были больше не в силах питать землю, и заросли, некогда дававшие приют множеству зверей и птиц, медленно умирали. Везде, куда ни глянь — печать не увядания даже, но неисцелимой болезни.       Куруфин опасался, что смертный не вынесет этого перехода — он и эльфам-то не без труда давался — но Берен держался. Посерел и выглядел собственной тенью, но не отставал. И оставался всего один переход, когда…       Отряд сбился в овраге, в ненадежной тени засыхающих деревьев — цыплята, напуганные тенью коршуна — и ждал только заката солнца, когда их опять коснулся взгляд. Зацепился, проскользил, почти физически ощутимый… И вдруг метнулся в сторону. На юг. И Куруфина окатило волной злого, жадного торжества, как болотной водой.       Попался! Я вижу его! Неужели этот глупый эльф верил, что жалкие его чары укроют от меня? От меня, Гортхаура?! От первого ученика Величайшего? Он попался. Он мой. Он мой!       Элберет, подумал Куруфин, и сердце его упало, Элберет, зачем?! Инголдо, дурак ты и голова твоя квадратная, шлаком забитая, что ты сделал?!       — Что происходит? — Берен, кажется, к чарам был нечувствительнее того самого бревна, за которым прятался, но и он понял, что все неладно, — Чего этот выродок так рад?       — Он заметил Финрода, — первым ответил Келегорм, — Должно быть, кузен перешел реку, зашел слишком глубоко, и…       Он прервал сам себя и придвинулся ближе к Хуану. Говорить было не нужно — каждому было понятно. Теперь через долину можно хоть пешком идти, распевая хулительные песни аданов, но…       — Достанет, — Берен сжал кулаки, — чтоб ему гадюку в жены!       Достанет, понял Куруфин каким-то тоскливым, обречённым знанием, обязательно достанет — все силы бросит. И Финрод погибнет, и дай Элберет если в бою — потому что в крепости ему долго не дадут умереть. Саурон милосердия не знает. Сердце сжал страх — слабая тень того невыносимого слепого ужаса, который некогда накрыл эти земли, но и его хватило, чтобы внутри поселился мерзкий холод. А следом пришли не менее мерзкие мысли, вырвать которые из разума не хватало сил. Это шанс прорваться — бегом, не оглядываясь. Они сумеют пересечь долину, пока Саурон занят новой игрушкой. Он добудет Камень. А потом вернётся и возьмёт город — ведь нужно будет. Саурон пожелает не только правителя Нарготронда, но и сам город, и кто лучше сможет его защитить, если не он? Кто будет лучшим полководцем, чем сын славного Феанаро, любимый сын, больше других на отца похожий? А выдать себя сейчас, отвлечь взгляд от Финрода — все дело провалить. И отступиться от Клятвы.       Это были мерзкие мысли, но разумные, и от того мерзкие вдвойне. Куруфин стиснул кулаки и встал рывком. Нет, он не был умнейшим из нолдор, и был сыном своего отца — и злость вспыхнула легко. Он — нолдо из Первого Дома, прячется, как червяк, трусит и дрожит, пока кузен играет со смертью в салки. Нет уж. Будь что будет, но нет. Финрод Саурону не достанется.       — Эй, ты! Захватчик, клок меха! Вонючка! — серый плащ, чудный плащ митрим полетел на землю, а в голос Куруфин вложил всю ту силу, от которой некогда бежали орки, — Смотри! Я здесь! Я почти у ворот Ангбанда! Ты ослеп, что ли?!       Он скорее ощутил, чем услышал, как за спиной вскочили и закричали другие, как завыл Хуан — полный ярости, гнева и ненависти взгляд ударил, как копье, оглушил — но не жалел. Они прорвутся, они обязательно прорвутся — и Финрод успеет уйти.