Трое в Ангбанде, не считая собаки

      В зале стало тихо. Невозможно тихо, и ровное, тяжёлое дыхание Мелькора эту тишину не разгоняло, только подчеркивало. Враг всего сущего, проклятый Вала, возненавидевший мир, спал, и с ним спала вся крепость — так спит, спасаясь от боли, под руками целителя тяжелораненый. Даже дым почти рассеялся, факелы потухли, и единственными источниками света остались истошно, иначе и не скажешь, горевшие Сильмариллы.       Лутиэн выдохнула и опустилась на пол. Упала бы, если б Берен не успел ее подхватить. Лутиэн прижалась к его плечу, спрятала лицо в волчьем меху, и Берен ощутил, как дрожит она и как часто бьется сердце — нелегко, ценой невероятных усилий и невероятного страха далось ей заклинание. И без того стройная и лёгкая, сейчас она казалась вовсе невесомой и точно истончившейся. Разожми руки — и исчезнет, истает туманом поутру. -       Я смогла? — спросила Лутиэн еле слышно. — Берен, я смогла? Я слышу, он спит, а прочие? Надо торопиться. Чары не удержатся долго. —       Ты смогла, — Берен обнял ее, не давая упасть, погладил по волосам, — ты чудо, Соловушка. Они спят, все, до последней крысы. -       Надо торопиться, — Куруфин смотрел на Камни, заворожённый. Он, кажется, вообще больше ничего не замечал, только их. Шагнул к трону раз, другой, запнулся об кривое копье, кем-то брошенное, — Берен, бери Лутиэн и бегите, мы догоним.       — Нет, — Берен оглянулся на Келегорма. Тот тоже стоял и смотрел, не способный на мгновение отвести от Камней глаза, — лучше так. Келегорм, ты с ней уходи, ты быстрее меня бегаешь. А мы следом.       Что-то ему подсказывало, что сейчас нельзя оставлять сына Феанора с Сильмариллами наедине — их обоих нельзя, вон, смотрят, забывая себя. Келегорм вздрогнул, уставился на Лутиэн взглядом без капли узнавания, но все же взял себя в руки и поднял ее, затихшую и почти прозрачную: -       Я? Хорошо. Только спешите. Нам нужен Камень. То есть торопиться.       Пятясь, спиной вперёд, Келегорм вышел, уже в коридоре с заметным усилием развернулся и бросился бегом. Берен проводил его взглядом и сам поспешил, только не на выход, а к трону. Вблизи тот оказался огромен, как сторожевая башня, и тошнотворно уродлив. Кости, вплавленные прямо в железо, потеки, пятна то ли крови, то ржавчины, следы починок и ковки складывались в редкой отвратительности рожи, то смеявшиеся, то распахнувшие рты в безмолвном крике. И чем дольше на них задерживался взгляд, тем сильнее мерещилось, что они шевелятся, как живые, и пытаются вырваться из плена стали.       А Куруфин этого как и не замечал. Лез вверх по-беличьи ловко, пока не добрался до спинки трона, растянулся по ней, удерживая равновесие, и потянулся к поясу за кинжалом. Слишком яркий свет выхватил из мрака его лицо, странно искажая черты и заставляя глаза лихорадочно блестеть. Нолдо вытащил нож, с усилием вогнал его в корону, в крохотную щель между камнем и оправой, надавил… И Сильмарилл выскользнул из плена, пролетел мимо руки дернувшегося за ним Куруфина и ударился б об пол, не поймай его Берен в последний момент. Камень был приятно тяжёлый, гладкий и теплый, и на мгновение Берен удивился. В короне от его света было аж глазам больно, а в руке только грел, не обжигая — даже не печь, кружка горячего отвара с медом, о которую так приятно греть пальцы, придя с мороза. Но долго удивляться некогда было. Куруфин успел вогнать нож в оправу второго Камня, надавить… И тут кинжал сломался. Половина лезвия полоснула Мелькора по лбу, отлетела в сторону, ударилась со звоном об пол, и это показалось набатом в полной тишине. Куруфин не удержался, рухнул следом и зашипел от боли, ударившись плечом.       — Идем, — Берен не дал ему снова уставиться на Сильмариллы, схватил второй рукой за плечо и почти потащил к выходу, — если он проснется, нам хана!       — Но Камни! — Куруфин тряхнул головой, попытался освободиться. — Их тоже надо достать… Освободить! Погоди, я только найду лезвие…       — Некогда! — Берен вскинул руку, в которой зажал добычу. — Один у нас, надо уходить! Твой брат уже там!       — Брат… Да. У нас один, — Куруфин отвернулся, и Берену показалось, что он слышит скрежет, — идем! Бегом, он дышит чаще, слышишь?       И они бросились бежать — по коридорам, пустым и гулким, через залы, полные темноты, вперед, к выходу отсюда. Камень освещал им путь, и свет его придавал сил — иначе почему ни у кого ни разу не сбилось дыхание, никто не запнулся и они не сбились с пути. А следом несся то ли вой, то ли стон боли и страха, и многоголосый гул злости.       Ворота было впереди — ещё немного, еще несколько сотен шагов, и они на свободе. Лутиэн несколько раз пыталась высвободиться и встать на ноги, но Келегорм не дал. Она дышала тяжело, и даже Келегорм, охотник, не целитель, мог ощутить, как слаба ее хроа. И нес ее бережно, как мог, боясь оступиться. Сиял впереди Сильмарилл в руке адана, и уже в воротах виден был бледный осенний день…       Но тут перед ними вырос Кархарот. То ли чары оказались слабее, чем думалось, то ли вой хозяина пробудил его, но волк не спал. Огромный, уродливый, с глазами, горящими в полумраке, он стоял между ними и выходом, и, казалось, не скалился — ухмылялся. Келегорм остановился и всё-таки осторожно поставил Лутиэн на пол, шепнув:       — Спрячься за меня. Мы его одолеем.       Ни возразить, ни послушаться Лутиэн не успела — волк развернулся к ней, прижался, готовясь к прыжку. И наперерез ему с выражением ужаса и ярости бросился Берен, загородил ее собой…       Время потянулось густой липкой грязью, и Келегорм успел подумать, что не сможет адан, что волк сомнет его, разорвет и не заметит. И следом пришли другие мысли. Если смертный погибнет тут, то клятва его будет незначима, и некому и незачем будет нести Камень в Дориат, и можно будет забрать его, по праву Клятвы и добычи. И Лутиэн, полная света Лутиэн с глазами, как летние сумерки, и голосом, как весенний день, будет вся его. Нет, он будет благороден, и даст ей оплакать погибшую любовь, и будет рядом, чтоб утешить… Но ведь смог Финвэ полюбить Индис, и может, Лутиэн сможет полюбить его и увидеть, что он лучше смертного, бродяги, чей век так короток! Мысли эти были дрянны, но сладки и приятны, и воображение уже рисовало картину, как льнет к нему дочь Тингола, в поисках сначала утешения, потом ласки, и сияет на ее груди Сильмарилл в белом золоте, но тут Лутиэн закричала от ужаса, и Келегорма как кнутом ударили. О чем он думает, как может думать о так сейчас! Волк прыгнул, и Келегорм бросился вперед, подгоняемый стыдом, гневом и злостью на себя.       Он едва успел — Берен вскинул было руку с Камнем, и Кархарот распахнул пасть… Но тут Келегорм дернул смертного на себя, и волк промахнулся. Жуткие зубы разорвали плечо, оставили глубокие раны, но Берен был жив, и рука осталась при нем!       Они упали вместе, Камень откатился к ногам Лутиэн, и та подхватила его, а Келегорм оттащил Берена в сторону и вскочил опять… И увидел, как Лутиэн бьет Кархарота по носу Сильмариллом, как простым камнем, и услышал ее крик: -       Убирайся вон! Ты не тронешь его! Ты никого сегодня не тронешь! И это помогло — Кархарот завизжал, обожжённый, завыл и бросился вон, поджав хвост. Путь был свободен.       — Да что с тобой, болванка полая! — Куруфин спешно, прямо поверх одежды перетянул Берену рану ремнем, помог ему встать и дал на себя опереться. — Ты чего замер, как муха в меду?! Давай, вставай, вставай!       — Я не знаю, — ответил Берен сипло и встал на ноги кое-как, — показалось, я своей смерти в лицо смотрю.       — Показалось ему! — огрызнулся Куруфин с тревогой. — Спать надо ночью, и ничего будет казаться! Давай, шевели ногами!       И они снова бежали, по мосту, по насыпи, и Куруфин почти тащил Берена, а Келегорм Лутиэн. И впереди была равнина, мертвая, залитая тусклым светом… Но многоголосый гул становился все громче, и впереди был день пути, не меньше, а Лутиэн и смертный еле на ногах держались… И Келегорм решился. Что же, умирать — так под небом. Он вскинул голову и позвал Хуана мысленно — иди сюда, верный мой пес, защити их. Защити эту женщину, которая пахнет весной, и того, кого она любит. Помоги им.       — Уходите, — вслух сказал Келегорм, — уносите Сильмарилл, Хуан вам поможет. Мы их задержим, а вы бегите. Идите в Нарготронд.       — Лучше в Химринг, — возразил Куруфин, — там Маэдрос, ради Камня… Неважно. Идите на его земли, или на земли Маглора. Они вас защитят. Берен бросил взгляд на них, потом на ворота, и выпрямился, убрав от больного плеча руку:       — Слышала, Соловушка? Беги, уходи, ты должна вырваться. Хуан тебя довезёт.       — А ты? — Лутиэн обернулась к адану. — Ты ранен! -       На двух или трех меня хватит, — Берен шагнул к ней, окровавленными пальцами нежно коснулся щеки, — уходи, кто-то должен выбраться, иначе что, все зря было? Я люблю тебя. Беги, и помни. И до смерти, и даже за нею…       — Мое сердце в ладонях твоих, — отозвалась Лутиэн, — я люблю тебя, Берен сын Барахира. Я счастлива тебя любить.       Она напоследок улыбнулась ему, всем троим — горько и больно — повернулась к лесу… И воскликнула удивленно и неверяще:       — Орлы! Орлы летят!