Золотая фиалка

Его высочество, безусловно, был красив. Ровная кожа не имела изъянов, а волосы цвета воронова крыла были густыми и слегка волнистыми. Один непослушный локон спадал на высокий лоб, делая красоту альфы острой, словно лезвие шпаги. Он статен, знает, какое впечатление способен оставить, но… в тот момент, когда Чонгук снова шагает вперед, становясь вплотную к Тэхёну, омега не может сдержаться и вздрагивает, чувствуя, как спирает дыхание. Страх, зародившись на кончиках пальцев, устремляется к сердцу и в то вонзается шипами. - Должен сказать Вам, что ни капли не рад тому факту, что мы с Вами должны стать супругами, - произносит он, и голос его не теплеет ни на йоту, напротив – становится более отстраненным, грозное рычание эхом слышится из чужой широкой груди, заставляя губы Тэхёна неметь. – Но таков наш долг. Я должен взять Вас в мужья, а Вы – родить мне наследников, потому что лишь так два государства смогут объединиться под нашим началом. – Тэхён уперся невидящим взглядом куда-то в район ключиц альфы, что были скрыты за камзолом из черной парчи, когда он почувствовал, как чужие руки убрали за спину его волосы, чтобы беспрепятственно коснуться голой кожи на шее. Чонгук прижался к месту, где бешено стучал пульс, и мягко усмехнулся, почувствовав его. – Но для начала, Ваше высочество, - Чонгук склонился ближе к нему, самого омегу притягивая за шею так, чтобы дальше слова произносить прямо в чужие плотно сомкнутые губы: - мы все должны убедиться, что Вы сохранили себя в чистоте, а также что способны будете понести от меня ребенка. Не тешьте себя ложными надеждами о том, что все это мне приятно. Как и в Вашем случае, мои действия – просто долг перед страной. Прошу всегда помнить об этом. И с покорностью принять мои намерения. - Я уже говорил Вам, - омега с трудом протолкнул ком, сдавивший горло, - я не стану сопротивляться. Чонгук кивнул, впервые даря омеге улыбку, но и та была холодна, словно лед. - Рад это слышать. Несмотря на холод улыбки, губы альфы оказались обжигающе горячими, когда обрушились на тэхёнову кожу в районе беззащитно открытой шеи. Впервые его касались настолько интимно, и омега тут же задохнулся, шумно всхлипывая и жмурясь до звезд перед глазами. Пальцы на его руках вцепились в подол ночной сорочки, но ненадолго смогли там удержаться – чужие руки неожиданно дернули за верх одежды, и тонкая ткань с тихим треском разошлась в стороны, позволяя пламени непотушенных свечей ласкать обнажившуюся кожу. Мягкий свет озолотил хрупкие ключицы и грудь, узкую талию и плавную линию бедер, а большие, немного грубые ладони проследили этот путь, под собой чувствуя мягкость и нежность юного тела. Тела, трепещущего праведным страхом из-за того, что его впервые настолько откровенно касались, и бежать от новых ощущений ему было некуда. Похоть и страсть начали заглушать ту злость, какой было до краев наполнено сознание альфы с тех пор, как ему довелось узнать о планах отца насчет его будущего брака. Внутри у него скрутилось желание: обладать, сделать своим, довести до бессилия. Чужой цветочный аромат пьянил не хуже доброго вина, пусть от страха сделался совсем слабым и блеклым. Дикое желание усилить его, сделать так, чтобы тот распустился, обнажил все свои грани, все ноты, вспыхнуло настоящим фейерверком и ослепило Чонгука. Тэхён всхлипнул снова и шумно втянул воздух через распахнувшиеся губы, его руки потянулись прикрыть наготу, но были взяты в плен одной рукой альфы и крепко прижаты к груди, пока губы и свободная ладонь продолжали дарить телу неизвестные до этой минуты ласки. Губы терзали тонкую бледную кожу, но делали это аккуратно, не оставляя следов. Никто не должен был стать свидетелем их страсти до свершения законного брака. Пальцы скользили по спине, пробуя на ощупь выступ острой лопатки и ребер, оглаживая бедро, а потом остановились на правой ягодице и сжались там, чувствуя манящую упругость и тепло. Тэхён будто окоченел в чужих руках, напрягся, чувствуя, как близок альфа к тому, чтобы коснуться его целомудрия. Сердце забилось часто-часто, ладони вспотели, а глаза, все время до этого зажмуренные, широко распахнулись. Чонгук шумно втянул его запах, проведя носом по длинной шее. - Я способен почуять Ваш страх, - тихо произнес он. – Это не нравится мне – он портит Ваш запах. Не бойтесь меня. Уверяю: на это у Вас нет оснований. - Страх перед неизвестностью вполне справедлив, Ваше высочество, - прошелестел омега, изо всех сил стараясь не отводить взгляда от чужих темных глаз и побороть свое смущение, вызванное наготой. - Вы правы, - согласился альфа. Тэхён вдруг почувствовал, что его руки снова свободны, и ладони Чонгука теперь осторожно, едва ощутимо, касаются талии, нежно выводя на коже круги большими пальцами. – Неизвестность может скрывать под собой жестокость и боль… - невесомый поцелуй коснулся подрагивающего плеча, - …но с таким же успехом под собой она может скрывать и наслаждение, вот увидите… Слушая слова дофина, Тэхён позволил развернуть себя и довести до постели, покрывало с которой уже было предусмотрительно убрано. Ему надавили промеж лопаток, и омега опустился животом на белые простыни, зарываясь в подушку пылающим лицом и ее же сжимая руками. Он стал еще беззащитней и еще более открыт – не видя ничего и подарив альфе, что остался стоять у кровати, возможность увидеть себя с самой откровенной из сторон. Его ноги в бессилии разъехались в стороны, когда жар от чужих ладоней снова затанцевал по нагому телу, и дыхание тут же сперло, как только Чонгук спустился руками ниже, крепко сжав мягкие ягодицы и разводя их при этом в стороны. Омега почувствовал, как сжимается там, и в ответ ему сверху послышалось глухое рычание. Оно пробрало до костей, заставило волоски на затылке подняться, а мурашки пуститься по телу. И было что-то еще, пробужденное этим рычанием, что-то доселе неведомое, постыдное, чуждое. Между ягодицами Тэхён вдруг ощутил холод и влагу, и снова почувствовал, как сокращается под чужим взглядом. С губ омеги сорвался тихий стон, когда его осторожно слегка приподняли за бедра, чтобы подложить под них подушку. Это заставило Тэхёна еще шире развести их и прогнуться в пояснице, будто он кошка. Он проскулил, когда между двух половинок его нетерпеливо коснулись сильные пальцы, проводя с нажимом по плотно сжатому отверстию и втирая в кожу выделившуюся смазку. За страхом и неопытностью омега не мог разобрать, какой оттенок несут эти ощущения, потому не смел даже дышать. Непрошенные слезы увлажнили хлопковую наволочку, в которую он изо всех сил вжимался лицом. Чонгук не отступал, продолжал массировать его там, и тело его, по ощущениям – тоже уже совершенно нагое, все теснее прижималось к омеге, вдавливая хрупкий стан в матрас и заставляя Тэхёна чувствовать его вес на себе. Это будоражило сердце, и почему-то рождало странное недомогание внутри живота, стыдливо поджавшегося от столь откровенных ласк. Когда омега ощутил, что в нутро его проникли фалангой, он не смог себя удержать и позволил короткому вскрику нарушить жаркую плотную тишину, установившуюся в покоях. Альфа тут же успокаивающе зашипел, на время оторвав свои жадные губы от чужой шеи, кожа на которой была покрыта влагой от поцелуев. Вторую руку он просунул между Тэхёном и постелью, и омега снова был вынужден спрятать лицо, но уже не от страха, а от смущения, потому что вновь альфа коснулся его там, где не касался никто, но уже спереди, осторожно сжав в ладони омежий член. Внезапно тело Тэхёна еще сильнее выгнулось на постели, и судорога наслаждения пронзила его, заставив сжать челюсти. В глазах снова собрались слезы, но на этот раз те были вызваны чем-то… иным. В паху поселилось напряжение, оно зудело и приносило такой сильный дискомфорт, что его не получалось игнорировать. Но альфа своими бесстыдными касаниями, которые дарили его скользящие по напряженному органу пальцы, сменял дискомфорт чем-то приятным, непередаваемо прекрасным и чувственным. Наслаждение то находило волной, то отступало в такт тому, как Чонгук водил своей рукой от основания к головке и обратно, затем к этому прибавилось ощущение вновь задвигавшейся внутри тела фаланги, и Тэхён во всем этом потерялся. Он переполнился до краев, утратил реальность, захлебнулся незнакомыми чувствами, потонул в них… - Вас до меня и правда никто совершенно не трогал, - послышался наполненный явным напряжением рокот у самого уха. Второй палец добавился к первому, и те стали растягивать девственное нутро уже с большей настойчивостью. Тэхён податливо изогнулся, ведя бедрами им навстречу. Это помогало избежать дискомфорта, а довольное рычание альфы дало надежду, что омега все делает правильно. Он постепенно сильней раскрывался перед дофином, плавился, зажатый между постелью и сильным горячим телом, задыхался от настойчивых пальцев, хозяйничающих внутри его тела, от бесстыдных поцелуев, гуляющих по плечам, лопаткам и шее, от возбуждения альфы, которое всей своей твердостью терлось о ягодицы, делая кожу влажной. Смазка пахла цветочным ароматом омеги сильнее, чем обычно пахла его кожа, аромат этот заполнял собою пространство, впитываясь в ткани и растворяясь в воздухе. Чонгук чувствовал, как с каждой минутой, с каждым движением тот становится гуще, и сдерживался из последних своих сил. Он уже чувствовал, как зудят десна из-за удлинившихся клыков, и больно кусал свои губы, потому что метку ставить было пока рано. Сначала Тэхён должен понести, затем они поженятся, и только потом, в первую брачную ночь… Тело альфы содрогнулось из-за его собственных мыслей, которые неожиданно сильно взволновали. Возбуждение стало приносить такую острую боль, что терпеть его было уже невозможно. И Чонгук сдался. Тэхён растерялся, ощутив вдруг, что стенки разработанного нутра сокращаются вокруг пустоты. Дорожка смазки устремилась вниз по бедру, пробуждая едва успокоившуюся дрожь. Но затем он почувствовал, как ко входу его снова что-то прижалось, но уже не пальцы – орган был большим, горячим, он пульсировал и истекал влагой. Чонгук подался вперед медленно, крепко одной рукой сжимая тэхёново плечо, чтобы тот не смел отстраниться, а второй – направляя свой член внутрь. Альфа зажмурился, крепко сцепил свои зубы, слушая, как в комнате смешиваются звуки их спертого дыхания. Его поглощали жар и теснота невинного тела, прекрасного тела, нежного и хрупкого, никем еще не опороченного, молодого и полностью принадлежащего только ему одному. Тэхён закусил губу, чувствуя, как альфа распирает его собой изнутри. Наслаждение вдруг ушло, а боль – снова вернулась, страшная боль, от которой было не спрятаться, не убежать: Чонгук держал его крепко, вероятно, ожидая попыток отстраниться. Омега так сильно сжал наволочку пальцами, что порвал ткань. Слезы снова собрались на ресницах, а тихий скулеж сорвался с искусанных губ. По его плечам снова запорхали бабочки поцелуев, а альфа, войдя до предела, замер над ним, ложась на него полностью и сплетая между собою их ноги. Внутри у него клокотало урчание, передающееся и Тэхёну. Чонгук подождал немного и, слегка выйдя, легонько толкнулся, в ответ получая шипение. Рука, сжимающая омежье плечо, ослабила хватку и заскользила вниз, чтобы снова начать дарить ласку напряженному естеству, которое успело оставить влажный след на тэхёновом животе и немного испачкать простыни. Толчки возобновились, и боль вернулась, но теперь, к счастью, та смешалась с настойчивыми поглаживаниями спереди и стала терпимой. Колени омеги за неимением сил держаться разъезжались, и это заставляло его все сильней прогибать поясницу, подставляясь под Чонгука, который, не останавливаясь, брал его. Движения альфы все больше наполнялись смелостью и силой, становились требовательными, жадными, властными. Становились интенсивнее и быстрее, они заставляли кровать под ними скрипеть, а пот - струиться по вискам. Тэхён за этим скрипом слышал чьи-то короткие частые вскрики и только какое-то время спустя понял, что те принадлежат ему самому. Наслаждение вернулось в полной мере, оно возросло, заставляя подаваться назад, чтобы в нетерпении встретить чужие бедра на полпути и принять как можно глубже чужое возбуждение. Чонгук заполнял его собой, и от этого становилось так приятно, что все кругом на это мгновение забывалось, он отстранялся, и ничего не хотелось так сильно, как погнаться вслед исчезнувшему наслаждению. У омеги болели бедра и ягодицы от сильных шлепков, с которыми встречались их тела, мышцы устали, сводимые в напряжении, но удовольствие было слишком интенсивным, чтобы отвлекаться на все эти мелочи. И оно росло, росло, и этим даже пугало. Что будет потом, когда его в омеге станет слишком много? Его разорвет им на части! И это случается неожиданно, будто кто-то внутри поджигает фитиль, и тот тихо горит, подбираясь все ближе к пороху. Взрыв оглушает. А сам Тэхён – стонет протяжно и громко, чувствуя, как сокращаются и пульсируют его мышцы, а простыни под ним пачкаются еще сильней, становясь горячими и липкими. Чонгук еще крепче сжимает его, тело альфы сверху становится каменным, и тот тоже позволяет глухому стону сорваться со своих губ, изливаясь глубоко в обессиленное тело под собой. Тэхён, уставший и разнеженный своим первым оргазмом, вдруг ощущает, как изнутри его стенки еще больше растягиваются, но давление уже не сопровождается болью – оно заставляет только сильнее трепетать и закусывать губы от наслаждения, маленькими вспышками прошивающего тело. Чонгук прижимается ближе, перемещает их осторожно таким образом, чтобы они оказались лежащими на боку, и только затем позволяет своему телу расслабиться. Внутри у Тэхёна продолжает разливаться тепло, оно ощутимыми струями наполняет его, но связавший их узел альфы не дает этому теплу излиться из тела. Чонгук опускает раскрытую ладонь на его голый живот, уже немного раздувшийся от количества спермы внутри него, и слегка надавливает, срывая с губ омеги сдавленный стон. Это чувство насквозь пропитано пороком и пьянит рассудок, что и так давно уже без сил. - Поспите, Ваше высочество, - произносит хрипло дофин, ослабляя хватку и выдыхая теплый воздух на кожу омеги. – Должно пройти время, прежде чем я смогу Вас покинуть. Он тянется и накрывает их двоих, все еще связанных вместе, одеялом. Тэхён устало смеживает веки. Сквозь сон он всю ночь чувствует, как изнутри его всего согревает чужое тепло.