Разрывает сердце жалобный писк Но никуда не деться — rest in peace Вы, наверное, не зря родились Вот только нахуя — поди разберись
Хайзаки, на самом деле, не планировал возвращаться домой так скоро, но сейчас выбора у него особо и не было — после того, как Баджи и Чифую скрылись в подъезде очередной многоэтажки, идти ему попросту некуда. В комнате он уже привычным жестом откинул рюкзак, не снимая джинсовую чёрную куртку, лёг на кровать и уставился на трещинку на потолке. Сквозь жалюзи лениво вползал полуденный свет, и комната выглядела размыто и туманно. Перчик на плече у Хайзаки свернулся клубочком и принялся чистить шёрстку. Курокава уже перестал испытывать умиление глядя на животных, но это совсем не значило, что своих крыс он разлюбил — если бы разлюбил, то отдал бы в добрые руки, а не чистил бы клетку раз в неделю, кормил, гладил и менял воду. Просто Хайзаки уже привык, что в его комнате ещё два живых существа. Не так одиноко. Да и он всё же очень любил и Перчика со светлым пятном на лбу, и Сахарка, зачем-то срущего только рядом с мисочкой и больше нигде. Утром, сидя на истории, Хайзаки поёжился от холода. Видимо стоило поменять куртку на что-то более тёплое. В классе стоял настоящий ледник — несмотря на то, что был сентябрь, ветер уже ощутимо усилился. Учитель стоял у аспидно-чёрной доски, изображая что-то вроде семейного древа какого-то правителя, и Хайзаки осторожно взглянул на мелок в его руках, думая, помоет ли он руки, покрытые отвратительно-белой меловой крошкой, когда закончит. Так прошла история, затем японский, алгебра, и наконец, после физики, длинная трель звонка оповестила о начале большой перемены. В школьном кафетерие Хайзаки перестал есть по понятным причинам. Да и вообще, в последнее время аппетит улетучился. — Курокава-кун, — дружелюбно спросил кто-то над его ухом. — Пойдешь в кафетерий? Хайзаки удивлённо приподнял голову, глядя на Чифую, опершегося о его парту. — А что такое? — он вопросительно изогнул бровь. — Давай вместе сходим, — не отстал от него новый знакомый, всё так же по-дружески улыбаясь. — Ну давай, — Хайзаки сам не понял, с чего бы вдруг парень решил проявить такой альтруизм, но отказываться он не стал. Всё же Чифую был человеком, который не относился к нему с враждебностью. Прежде чем идти в столовую, Чифую заглянул в класс, попавшийся по пути, но никого оттуда так и не позвал. — Баджи искал? — Ага, — кивнул парень. — Писал, что проспал и к середине дня припрётся, а хуй там. — Я подозреваю, что он вообще не придет… — задумчиво протянул Хайзаки, плетясь чуть позади Чифую. — Придет. Потому что обещал, — тот на миг обернулся назад, лучезарно улыбнувшись — Баджи всегда держит свое слово. Как это трогательно, правда? Такая слепая вера в своего дружка. А ты ведь тоже таким был. Помнишь, нии-сан? Пара секунд оглушительной тишины с его стороны и Курокава решил задать давно интересующий его вопрос, чтобы заглушить булькающий от крови в горле голос Канашими, мелькающий на периферии сознания: — Зачем ты попросил присмотреть за мной? —он резко остановился, недоверчиво прожигая взглядом спину идущего впереди. Мацуно тоже остановился. — Какая тебе от этого выгода? — Ты пацан неплохой, — спустя некоторое время со вздохом сказал Чифую. — Получаешь за то, чего не делал. Это так, если коротко. Мацуно снова зашагал вперёд, а потом бросил через плечо, чуть слышно: — В рот я несправедливость эту ебал. Канашими провалом чёрного рта довольно скалится, осколки зубные словно оскаленные клыки. «Несправедливость». Ха! Несправедливость, говорит? Нии-сан, ты же сам прекрасно понимаешь, что это произошло из-за того, что ты не обращал внимания на то, что происходит! Это из-за тебя страдают окружающие! «То, чего не делал»? Нии-сан, ты прямой виновник произошедшего. Это знает каждый. Все то дерьмо, что происходит в твоей жизни — абсолютно заслужено. Все они правы. Такой, как ты, не должен существовать! Ты за своим братом не смог уследить, когда ему было хуёво! Думаешь, ты можешь спокойно жить после этого? Ты, Хайзаки, как бельмо на глазу! Может тебе тоже стоит пустить пулю себе в подбородок, как это сделал я? Задумайся над этим серьёзно, а не царапинки оставляй. Голос брата издевательски звенел в ушах, каждое слово плотно вбивая в голову. — Мне не нужна твоя жалость, — пауза. — Решил, что можешь в мои дела вмешиваться? Взгляд Хайзаки плавно скользнул вверх и он неосознанно скривил губы в неприятной усмешке. — Ты ничего обо мне не знаешь, Чифую Мацуно. Если бы знал, то понял бы, что всё это заслуженно. Чифую резко обернулся, встречаясь своими странными бирюзовыми глазами с тёмно-карими глазами парня, спокойными, явно доказывающими то, что их владелец полностью уверен в том, что его слова — неоспоримая истина. «Он же действительно так считает» — с нарастающим потрясением подумал Чифую, а на лице его постепенно появлялось шокированное выражение. — «Вот почему он не даёт сдачи, вот почему он не видит ничего такого в своих избиениях, вот почему он выглядит так, словно уже давно смирился…» — Охуеть. Я конечно знал, что ты конченый, но не думал, что настолько, — из-за угла вальяжно вышел Баджи, по-разгильдяйски засунув руки в карманы. Мацуно немного оживился при появлении своего друга, хоть и не налетая, правда, на того с объятьями. — Люблю удивлять, — повёл плечами парень. — Чифую, зря старался, походу. Хайзаки на это промолчал, внутренне соглашаясь, и кинул взгляд на говорившего. Привычных прилизанных волос и очков на носу не было — правда всё равно был завязан низкий хвост, чтобы длинные пряди, видимо, не лезли в глаза. Через пару секунд молчания Курокава сдвинулся с места, продолжая путь, лишь бы не продолжать этот разговор. Всё равно ни к чему хорошему не приведёт. — Лады, проехали. Сам меня вытащил, а теперь стоишь, — обратился он к Чифую. — Перемена не бесконечная. Да и я есть хочу, — пиздёж. От еды его тошнило. Ел он нормально в последний раз… Сразу так и не сказать. Давным-давно. — С хуя ли проехали? — Чифую словно отмер. — Ты вообще, блять, понимаешь, что несешь? Баджи потёр переносицу двумя пальцами, понимая, что сейчас начнется, и обречённо выдохнул: — Сколько раз тебе говорить, Чиф, нас не должны ебать его проблемы. Хайзаки, наверное, впервые в жизни на девяносто девять процентов был согласен со словами этого парня. Оставшийся один процент так и кричал, где-то на задворках подсознания: «Спаси меня!». Он развёл руками, негласно соглашаясь с Баджи, и, повернувшись на пятках, двинулся вперёд. Уже сидя в столовой школы, Хайзаки медленными глотками пил апельсиновый сок из пакетика, который великодушно предложил ему Мацуно. Он сам не понял, к чему бы парень решил проявить такую щедрость, да и зачем он ему всрался, но отказываться всё же не стал. Странно всё это было, на самом-то деле. Уж слишком живыми были расколотые воспоминания о том дне, чтобы сомневаться в их существовании. Но тогда как так вышло, что Баджи и Чифую, такие расслабленные и обычные, сейчас сидят вот здесь, с ним? Где-то на задворках подсознания Курокава слышал болтовню лучших друзей, так удачно усевшихся вместе напротив него. Ему самому в этот момент было не до болтовни. Не то, чтобы Хайзаки не нравилось находиться в помещении с таким огромным количеством людей — он, блять, был готов застрелиться. Голова нещадно разболелась. То есть, она и до этого-то болела, но терпимо, а теперь у Хайзаки было ощущение, что внутри взорвалась атомная бомба. Огромным усилием воли сдержав желание сложить руки на парте и опустить на них голову — не хватало ещё больше показать своё разбитое состояние — Хайзаки прикрыл глаза. Этот злосчастный «обед» он, так уж и быть, отсидит, а после — свалит нахуй домой. Ему ещё предстояло нормально пошевелить мозгами и разобраться во всей той хуйне, которая произошла за последние пару дней. Так он и сделал. Как только сок кончился, парень подхватил многострадальный картонный пакетик и сразу вышел за дверь столовой, выбрасывая его в мусорку прямо на ходу. Уж очень хотелось быть по возможности подальше от Мацуно и Кейске. Видимо фортуна была на стороне Курокавы — запасной выход был не заперт. Видимо, охранник ненадолго вышел покурить. Вонь от слишком крепкой сигареты, которую Хайзаки стрельнул у кого-то, казалось, доходила аж до Роппонги. Парень бы не удивился, если бы пресловутая тусовка Куруты отыскал бы его по шлейфу терпкого дыма. Вдыхая никотин, обжигающий горло своей горечью, Хайзаки хоть и рисковал подохнуть от интоксикации, но чувствовал себя намного расслабленнее с каждой затяжкой. Согревающая и окутывающая сизая дымка, сонное марево оставшегося дня — время ускорилось, словно кто-то нажал кнопку на плеере. Час летел за часом, а Хайзаки так и не утрудил себя тем, чтобы подняться с дивана в гостиной, листая страницы «Лолиты» чувствуя, как последние мышцы в тощих конечностях атрофируются. Так время и неслось, пока резко не затормозило в десять вечера, когда краем уха парень уловил звук открывшейся двери. Они вернулись. — Первая неделя учёбы, — холодно прозвучало сверху. Спокойствие с лица Хайзаки сразу же стёрло мрачное выражение на лице отца, в очередной раз переигрывающего со строгостью. —Мне звонил Махито-сэнсей. Потрудись объяснить, почему я должен срываться с важной презентации, чтобы выслушивать то, что ты пропускаешь уроки который раз подряд? — Мне было плохо, — практически равнодушно ответил Хайзаки, впрочем, поднимаясь с дивана и скрещивая руки на груди, неосознанно копируя позу Курокавы-старшего. Нгуён сидела за барной стойкой, хмуро помешивая чай. Спорить сейчас не было никакого желания. После того дня отец стал гораздо раздражительнее, зачастую срываясь. Ха-ха-ха, нии-сан, ты правда думаешь, что это так? Он же всегда был таким! Он всегда тебя ненавидел, но ты смог это разглядеть только сейчас! — Правда? — с наигранным удивлением спросил мужчина. Брови его на мгновение полетели вверх, но тут же вернулись в привычное положение. — Два дня подряд? А почему ты тогда не сказал об этом нам? Мы бы сходили к врачу. Любому не знающему могло бы показаться, что это этакое проявление заботы со стороны старшего Курокавы. Но нет. Хайзаки, знавший этого человека пятнадцать лет прекрасно понимал, что эти слова показывают абсолютное недоверие к признанию сына. — Отвлекать не хотел, — буркнул Хайзаки. — Отвлекать не хотел? — переспросил задумчиво отец. Нгуён скривила аккуратный носик и воскликнула, бесцеремонно вылезая в разговор: — Он точно связался с кем-то! Дорогой, ты что, не почувствовал, как от его куртки сигаретами воняет? — Лишь бы влезть в чужой разговор? — зло огрызнулся Хайзаки, оборачиваясь на девушку, которой он с первого дня знакомства чем-то не угодил. Кореянка скривила губы в насмешливой улыбке, всем видом показывая своё превосходство. Она поднялась со стула и начала говорить. — Всё, что происходит в этой семье, меня касается, — её издевательский тон уже не задевал Хайзаки, но пробуждал в нём клокочущее чувство ненависти. — А ты думал, что я не замечу, как твой дружок постоянно торчит под окнами, когда тебе пора выходить из дома? Ты решил, что взрослый и сам можешь решать, что делать и с кем спать? — Что за бред? — губы сами собой расплылись в улыбку и потрескавшаяся кожица на губах лопнула в нескольких местах. — Это правда? — вклинился в диалог отец. Не давая Хайзаки ответить, он фыркнул и всплеснул ладонями. — Ну и сыновья у меня! Горжусь! Громко швырнув роман на пол, Хайзаки подорвался с места, унося ноги в свою комнату, не желая больше слушать это всё. Сволочи! Сволочи! Сволочи! Обычно обвинения в его сторону были высосаны из пальца, так нет! Сегодня они и вовсе были выдуманы, от начала и до конца базируясь лишь на извращённой фантазии Нгуён. Кажется, впервые за долгое время, Хайзаки действительно почувствовал себя настолько обделённым. — Если ты сейчас не откроешь дверь, у тебя вообще больше не будет возможности запираться, — пренебрежительно-спокойно донеслось с другой стороны. Дверь он всё же отпер, и несмотря на то, что всем своим видом Хайзаки показывал желание остаться одному, в комнату зашла его лжесемья. Нгуён пальцами-щупальцами аккуратно массировала отцу напряжённые плечи. — Что вы от меня хотите? — Будь так добр замолчать, — раньше от такого обращения у Хайзаки начали бы трястись колени и тревожные мурашки побежали бы по телу. Но сейчас ему было уже всё равно. — Если ты думаешь, что ты действительно такой взрослый, чтобы курить, бухать, прогуливать уроки и спать с парнями — пожалуйста, я не держу тебя в этой квартире! — Я даже не… — Ты же сам можешь решить, как тебе будет лучше! — Пап, чёрт возьми, я… Хайзаки не успел договорить второй раз. Щёку обожгло внезапной болью, в глазах запрыгали черные пятнышки, а во рту появился вкус окисляющегося металла. По жилам потекла аспидная агрессия. Ведь душа давно сгнила, стала уже давно просто чем-то смутным, неопределенным и ненадежным — корреляция с промозглым сентябрём, хотя, возможно, боль в голове снова дала о себе знать после хлёсткого удара. Хайзаки часто думал о том, что слишком рано познал смерть и боль. Теперь он познал ещё и то, что боялся. Он остался один. Один против всего мира. Пощёчиной отец словно воздвиг стеклянный купол, отрезающийАссимиляция
9 января 2022 г. в 10:59