***
— Был я в рекламном отделе. Там сказали пока погулять, — Серёжа не спеша подходит к стойке секретаря и расслаблено на неё опирается. — Так, гуляй, — продолжая заниматься своими делами, пусто отвечает ему Юля. — Я сюда не отдыхать пришел, а работать. — Да? Тогда вот, — она наконец отрывает свою голову от бумаг и протягивает парню две грязные чашки. — Что это? — Чашки. — И что? — Сходи помой. — Я стаканы мыть не нанимался. Мое дело — доставка. — Серьезно? Тогда доставь чашки в умывальник и принеси их обратно чистыми. — Ты издеваешься, да? — Ты странный. Сам кричишь, что нет работы. Нет работы — иди к Зинченко. — Кто такой Зинченко? — Мэр Лос-Анджелеса и по совместительству заместитель главного редактора. Дверь направо по коридору. Зовут Сергей Владимирович. Усек? — Усек. — Курьер значит? — спрашивает только что зашедшего в кабинет Серёжу вальяжно развалившийся в кресле Зинченко. — Курьер. — Стало быть, мальчик на побегушках? — Почему это? — Ну а как же? Чашки мыть еще не предлагали? — Серёжа немного обиженно отводит взгляд в сторону. — Да ладно, не обижайся. Это правда жизни, а на правду, как известно, не обижаются. Звать-то как? — Сергей. — Так вот Сережа, я хочу тебя обнадежить. Перспектива у тебя есть. При этом неплохая перспектива, но при одном условии. — Каком? — При условии, что будешь со мной дружить. — В каком смысле дружить? — В хорошем смысле. В каком же еще? Без хорошего друга тебя здесь задергают. Будешь летать, как веник, и огребать, как совок. А так, работа будет не пыльная, гонорар тоже. Вопросы есть? — Есть. Извините, так это как? — Вопрос хороший, по существу. А так — это значит слушать только меня и делать только то, что я скажу. Усек? — Да, Сергей Викторович. — Владимирович. — Ой, извините. — Сядь. Встань. Сядь. Молодец. Я вижу, ты парень смышленый. Итак, твое первое задание. От него напрямую будет зависеть наша дальнейшая с тобой дружба. — Слушаю. — Когда слушают, обычно молчат. Усек? — Серёжа быстро кивает. — Молоток, схватываешь на лету. Предупреждаю, задание сугубо конфиденциальное, все должно остаться между нами.***
— Объясните мне! Меня разыгрывают или я сплю? — негодует Паша, смотря на новую обложку сильно округлившимися глазами. — Павел Алексеевич, миленький, да не волнуйтесь вы так, — пытается его успокоить Топольницкая. — Юлия, давайте я сам буду решать, когда мне волноваться. — Это даже не хамство! Это чистая подстава! Пап, я даже поверить не могу. Она это сделала за твоей спиной, — жужжит над ухом Добровольского Александра. — Вы меня, конечно, извините, что я перебиваю вашу эмоциональную беседу, но может быть мне кто-нибудь объяснит, что тут вообще происходит?! — возмущается Стас. — Да вот, Анна! — Паша показывает на обложку. — Я вижу, что это Анна! Спасибо, что сказал. Думаете, я не узнал ее в новом имидже?! Вы мне объясните, как она сюда попала! На обложку! — Пап, я думала, ты в курсе. — Чего? Я? Как в курсе-то? Я идиот что ли? Я всегда говорил, что на обложке должна быть медийная модель, и она прекрасно об этом знает. Я в курсе! Да как у тебя вообще язык повернулся такое сказать?! — В общем так, кричите вы, не кричите, а уже поздно! Ничего не сделаешь! Номер пошел в набор! Самостоятельно Анна с этой страницы не улетит! — бросает Шеминов и уходит. — Улетит, Станислав Владимирович, еще как улетит! — кричит ему в спину Павел. — Юля, записывай. — Я запомню. — Я тебе сказал, записывай! Значит, Анну, Попова, Зинченко в кабинет заседаний пулей!***
— Да… Ведьма, она и есть ведьма… Органично смотрится, — говорит Катя Ире, когда они вновь рассматривают обложку. — Не говори, — соглашается Ира и поворачивает голову в сторону лифта, из которого в этот момент выходят Шастун и Попов, уже о чём-то переговариваясь. — О, легки на помине. Мы с Тамарой ходим парой. — Может, они внизу встретились. — Да? Может они вообще не расставались? Знаешь, что она сегодня по телефону Зинченко сказала? Я хочу спать, всю ночь работала. Вопрос только как работала и с кем? — Че это они все скалятся? — замечает шептание и переглядки в свою сторону Шаст. — Ну а ты не догадываешься? — с улыбкой спрашивает Арс. — Нет. — Ну, мы же вместе пришли. — И что? — Да ничего. Ань, зубы есть, вот и скалятся. — Ну нет, — нахохливается, как недовольный воробушек, Шаст и подходит к этой веселой компании. — Я что-то не поняла, почему мы все стоим? Работы мало? Могу еще подкинуть. Именно в этот момент из своего кабинета выходит Зинченко. Как будто ждал. — Доброе утро, мисс Обложка! Честно слово, заждали-с. Особенно исполнительный директор. Анна, ваш выход объявить или как? — Профессионалы работают без конферанса. Так что свободен. — Это еще неизвестно, кто у нас тут свободен. — Ань, пойдем, — одергивает Шастуна Арс, и они разворачиваются, чтобы уйти. — Ведьмочка к полету готова! Пять, четыре, три, два, о… — не успевает Зинченко договорить, как ему прилетает смачный такой пендаль каблуком от Шаста, и все вокруг начинают угорать. — Сука, а… Че вы ржете? Рабочий день в самом разгаре. Работайте.***
— Анна, ты умная женщина. Прежде чем отвечать, хорошенечко подумай. Вот это вот как понимать? — говорит Добровольский и садится в кресло рядом с Шастуном, указывая на макет обложки. — Павел Алексеевич, я вам сейчас все объясню. — Да уж, потрудитесь. — С моделью возникли проблемы. — Мы это заметили, — включается в разговор Стас. — Простите, пожалуйста. — вклинивается Арс. — Это была моя идея снять Анну на обложку. — Молодой человек, вы что, наделены такими полномочиями?! — возмущается Стас. — Арсений, подожди. Сядь, — успокаивает его Шаст. — Станислав Владимирович, это решение приняла я. — Серьезно? А как вы прикажете вот это вот называть? Промоушен? Анна, ты меня вообще удивляешь. Ну ей богу. Как будто вчера на свет божий родилась. Ты столько уже работаешь в редакции. Мы не факт, что будем развешивать вот эти твои фотографии на каждом углу. — Мы это понимаем, — очень сдерживая себя говорит Арсений. — Молодой человек, когда вас спросят, тогда вы и будете вякать! Между прочим, на обложке должна быть звезда. Понимаешь? Звезда! Ну ты скажи, может быть, мы не знаем, а ты снялась в Голливуде? — Станислав Владимирович, я все прекрасно понимаю, но я вам еще раз объясняю, что с моделью была огромная проблема, и я ее решила, как смогла. — Как смогла… И это говорит главный редактор! Как смогла! Ты должна была ее решить не как смогла, а как надо! — негодует Добровольский. — Простите меня, джентльмены, но фотографии получились отличные, — все так же сдерживая себя от всплеска гнева, парирует Арсений. — И вряд ли другая модель справилась с этой задачей так, как с ней справилась Анна. — Так, Арсений, проехали. Сядь пожалуйста, — пытается остудить его пыл Шастун. — Павел Алексеевич, я согласна, мы промазали. — Кто это мы? — Окей. Я. Дайте мне пять часов и… — Да у нас пяти минут нет. Как ты не понимаешь. Мы сдаемся в типографию. — Я найду модель, и мы все переснимем. — Раньше надо было искать. Сейчас уже времени нет. Сергей Владимирович… — обращается Паша к стоящему все это время в стороне и смотрящему в окно Зинченко. — Да-да. — У вас уже готова концепция нового номера? — Безусловно. — Давайте, показывайте. — Вот макет обложки, который мы одобрили, но он не вошел в предыдущий выпуск. — Замечательно. — Вот две статьи. Я бы сказал две бомбы, которые мы с Шастуном попридержали. Я думаю, они сделают нам и рейтинг, и продажи. — Вот прекрасно. Этим вы и займетесь, — говорит Добровольский и встает, чтобы выйти из зала заседаний. — Павел Алексеевич, подождите, — пытается остановить его Шаст. — Павел Алексеевич уже ждал. — Вы совершаете огромную ошибку. — Ошибка уже совершена и далеко не мной. Пойдемте, — кивает он уже тоже вставшему Шеминову и они наконец выходят.***
— Вот баран! Вот баран! Черт, какой же баран! — бьет себя по голове Шаст, в то время как они с Арсением стоят возле лифта. — Тут не баран. Тут целый жучила навозный. — Кто? — Кто-кто, Зинченко конечно, кто же еще? — Да причем здесь Зинченко? Я баран. В смысле дура полная. Блин, это же сразу было понятно, что какая-то засада. Ну когда он еще с утра начал тявкать в трубку. Блин, Арсюх, ну как можно было не просечь? — Ань, успокойся пожалуйста. — Слушай, эту обложку вообще нельзя было светить. Откуда у них макет-то взялся? — Я тебе должен признаться. Это я виноват. — В смысле? — Ну, я оставил пару пробных вариантов на столе. Забыл, когда уходил. — Ну Арс! Ну емае! — Аня, ну извини. Я же не думал, что они возьмут и все вот так вот вывернут. — Так все, стоп машина. Прекратили истерику. Думаем. Просто с Алексеичем надо еще раз перетереть, тет-а-тет. — Нет, это не вариант. — Да-да. Его надо просто продавить. У Зинченко там вообще пузырь! Бомба у него. Откуда у него бомба? — Ну я не знаю. Он говорит, что у них там что-то с Антоном. Ты же сама слышала. — Да нет там у него нихрена. И Алексеич-то за него схватился, потому что обделался со страху, — только успевает Шаст это договорить, как из кабинета выходит Добровольский. — Павел Алексеевич… — Вопрос закрыт. — Павел Алексеевич… — Закрыт, — сухо говорит Павел и заходит в туалет, а за ним туда же забегает и Шаст. — Ты с ума сошла что ли? — Павел Алексеевич, это вы с ума сошли. — Ты осознаешь, что ты сейчас говоришь? — Павел Алексеевич, вы извините, но менять концепцию выпуска в последний момент — это самоубийство! — Самоубийством было закатать себя на обложку журнала! — Да обложка это мелочи! — Мелочи?! Это ты называешь мелочи?! «МЖ» — это прежде всего шикарная обложка, на которой должна быть звезда. Господи, кому я это тыщу раз говорил? — Ну мы же с вами разговаривали. Надо ломать стереотипы. — Стереотипы, а не мозги! Если ты решила пропиарить себя за счет нашего журнала, то этот номер не пройдет! — Вы что? Вы что, подумали, что я себя?! — А есть другой вариант? — Да я старалась для журнала! Я люблю этот журнал! — А я? Я, значит, ненавижу, да? Ты неделю всего навсего работаешь в этом журнале и мне тут басни рассказываешь, как ты его любишь! А я на него — я пол жизни на него положил. И давай, все, поставим точку. Обложку я оставлю себе на память. И запомни, в редакции главный я. И никому самодеятельностью я заниматься не позволю. Следующим номером займется Зинченко. — Павел Алексеевич… — Все. Все! Это восклицательный знак и конец предложения. — Понятно. Хорошо. А мне прикажете что делать? — Ну, для начала, выйти из мужского туалета и в следующий раз прийти, как минимум, в женский. Ну это так, совет бывшего начальника.***
— Короче, порвал он ее как шимпанзе газету. Потом еще Шеминов подключился. В общем, сама была не рада. Нет, ну что ни говори, а Анна гениальный человек, талантище. — В смысле? — удивленно спрашивает Дима. — В прямом. Мы целую неделю ломали себе мозг, как ее закопать, а она взяла лопату и сама себя зарыла. Ну разве не гений, а? — Сергей, а все-таки где ты его взял? — спрашивает Катя, вертя в руках снимок. — А какая тебе разница? — шипит Добровольская. — Действительно. Главное результат, а результат налицо. Весь номер наш, так что вперед, на баррикады. Надеюсь, каждый знает, что ему делать, — говорит Зинченко, разворачиваясь в сторону своего кабинета. — Обижаешь, Сергей Владимирович. — Юноша, обижать буду, если вы облажаетесь. А сейчас зарубите себе на носу, номер должен быть ударным. Тогда у нас будет все: и почет, и уважение, и зарплата, а главное — новый классный начальник: демократичный, лояльный, а главное, заметьте, мужчина, что немаловажно. — Александра, а тебе не говорил отец, где он взял макет обложки? — снова спрашивает Катя. — Кать, да что ты все заладила? Он передо мной не отчитывается. — Действительно, Кать. Ладно, ленинисты, вперед, как говорится, и с песней. У нас завтра тираж, а времени мало.***
А тем временем Серёжа предпринимает попытку исполнить порученное ему Зинченко поручение. Он втихую пробирается в кабинет главного редактора и начинает поиски бумажника. Найдя свою цель, он уже собирается положить его в карман, но не успевает. Хозяин кошелька застаёт его как раз в момент кражи. — Так, а что это мы здесь делаем?***
— Вот ты где. Я тебя ищу, — догоняет Арс Зинченко. — Поздравляю, нашел. Дальше что? — Ты мне скажи, ты зачем взял фотографии из студии? — Это все, что ты хотел узнать? — Пока да. — Понятно, — Зинченко пытается пройти дальше, но Арсений хватает его за руку и разворачивает лицом к себе. — Я не понял. — Я тебе задал вопрос. Если ты плохо слышишь, то я могу повторить. Какого черта ты взял фотографии из студии?***
— Новенький говоришь… — Шаст медленно подходит к своему столу, прямо как тигр подбирается к добыче. — А что ты забыл в моем кабинете? — Мне справка нужна, — неуверенно отвечает парень, пряча руки, в которых уже нет кошелька, за спину. — Какая справка? — Ну о приеме на работу. — Значит так, новенький, учти на будущее, первое — главный редактор справок не дает и второе — в этот кабинет входят только по приглашению. Впитал? — Д-да. — Ты че совсем страх потерял? — кричит на Зинченко Попов. — Ты кому тыкаешь, сынок?! — Ребят, успокойтесь! — пытается их разнять, пока словами, Катя. — Слышь, придурок я тебе спокойно задал вопрос! — не унимается Арс. — Да что ж сегодня за день-то такой… — тихо ругается Шастун и быстро выходит из своего кабинета, направляясь в сторону шума. — Сам ты придурок! Я чхать хотел на твои вопросы! — кричит в ответ Арсению Сергей. — Прекратите! Прекратите! Сергей! — раздвигает их руками по разным сторонам Шаст. — Что Сергей?! Ты вот успокой лучше своего фаворита! — Ты че несешь?! — еще больше распаляется Попов. — Тихо! Арсений! Что вы как дети? — безуспешно пытается успокоить их Шастун. — В общем так, разговор у нас с тобой не закончен, — вроде наконец более-менее приходит в себя Арс. — Да всегда пожалуйста. Имей в виду, у меня черный пояс по тхэквондо. — Так повесся на нем. — Слышь ты, ты у меня завтра бомжей на паспорт фотографировать будешь. Понял? — Да конечно! — кричит ему в ответ Арсений, когда Шаст буквально утаскивает его в свой кабинет, из которого пару минут назад благополучно был спизжен кошелек. Зинченко, окончательно успокоившись, заходит в свой кабинет и застаёт там развалившегося в его кресле Матвиенко, крутящего в руках свою добычу. — Не помешал? — Сергей Викторович, я все сделал, — Сережа тут же вскакивает. — Хорошо. Я смотрю, парень ты шустрый, но только вот винду тебе переустановить надо. Меня зовут Сергей Владимирович. — Извините. Вот тут вот, — он протягивает ему свою добычу. — Тише. На стол положи. Под бумаги. И давай быстрее. — Все. Я свободен, Сергей Викторович? — Владимирович я, — шипит он сквозь зубы и выпихивает хвостатого из своего кабинета. Выпроводив наконец этого недотепу, он принимается рассматривать полученный трофей. В кошелке он обнаруживает сначала фотографию Антона, а потом и все его кредитные и зарплатные карточки и даже сертификат для дайвинга, что очень сильно его удивляет.***
— Слушай, Оксан, знаешь, чего я сейчас больше всего хочу? — спрашивает Антон Оксану, сидя уже дома на своём диване и открывая пиво. — Наверное, убить Зинченко, — доносится с кухни голос Фроловой. — Я бы вырубился недельки на три, чтоб потом проснуться, а оказалось, что это все кошмарный сон, бред. — Мм, ну я тебя понимаю. — Что ты можешь понимать, если я сам нихрена не понимаю? Я ночью, когда пытаюсь вдуматься просто в этот бред, у меня мозги начинают вскипать. Ну как такое может быть? Ну как? Был мужиком — стал бабой. Ну как такое может быть? Может мне в институт какой-нибудь сдаться? Для опытов. — Шаст, ну не говори глупостей. Ты, главное, не анализируй это, — Оксана подходит к дивану и ставит на столик, стоящий около него, две тарелки с едой. — Почему? — Ну, потому что человеческий мозг не в состоянии этого понять, а если будешь себя накручивать, то можно вообще того. — Я уже, по-моему, того. — Антон, хватит ныть. — А что мне, Оксан, остается делать? Что? Зинченко рулит. Все на его стороне. — От кого я это слышу? Ты же сам говорил, что у Зинченко одни амбиции вместо мозгов, а ты умный мужик. — Это Антон был умный мужик, а я баба. Обычная, тупая баба. Тридцать седьмой размер ноги, третий размер груди. Что? — Слушай, хватит истерить! Вообще хрен тебя поймешь. Я тебе когда говорю, что ты женщина, ты мне орешь, что ты мужик, когда я тебе говорю, что нужно действовать как мужик, ты мне орешь, что ты баба! Ты как-нибудь определись уже! И вообще дай мне поесть! — Оксан, извини. Я уже сам не понимаю, кто я такой. Я пытаюсь действовать как Антон, но они же видят перед собой бабу. — Шаст, выпей вина. — Да не хочу я! Был мужиком, мог бутылку выпить за раз! Ничего, нормально было, а щас все — один, два глотка и умерла! Да ты хоть знаешь, что они меня там с Арсом уже поженили?! — В смысле поженили? — В издательстве уже даже тараканы шепчутся о том, что у нас с Поповым роман! — Серьезно? — Нет! Это у меня юмор такой! — Может вы дали повод какой-то? — В смысле? — Ну, у вас там что-нибудь было? — Оксан, ты что несешь?! Ты дура что ли?! — Ну я предположила просто… — Что ты просто предположила? Ты забыла, у тебя амнезия? Ты забыла, кто я такой? — Нет, я помню. Ты — Антон Шастун. — Помни пожалуйста, не забывай. Ладно? — Антон встаёт и разворачивается в сторону своей спальни, чтобы уйти. — Ты куда, Шаст? — Спать. — А ужин? — Спасибо, я сыт. — Блин… Весь аппетит испортил. Тебе хорошо, у тебя я есть. А у меня блин вместо Антона какая-то баба незнакомая… И к тому же истеричка!***
— Подожди, какие еще документы? — недоумевает Позов, рассматривая кошелек Антона. — Юноша, не тормозите. Документы Шаста, ну. Смотри, права, карточки, даже сертификат для дайвинга. — А откуда у тебя это? — От верблюда. Ну что, интересная тема? — В смысле? — То есть по-твоему это нормально? Чувак улетает за границу, а документы у сестры. Так что ли? — А зачем ему, например, сертификат для дайвинга, если он к отцу поехал? — То есть карточки ему тоже нафиг не нужны. Напихал полные карманы нала и вперед. Да? — Ну, может у Шаста другие карточки есть. — Слушай, Дима, ты какой-то трудный сегодня. — Я нормальный. Я просто не понимаю, куда ты клонишь. — То есть тебе все надо объяснить. Да? То есть самому шевельнуть извилиной слабо. Да? Ну не улетал он ни в какую Австралию! Пойми ты! — Ну как не улетал? — Элементарно. Сидит себе где-нибудь на Каширке, прикалывается над нами. Как тебе такой расклад? — А нафига ему это все надо? — Вот! Вот это я и хочу узнать! Завтра мне его сестренка все выложит. Хотя она ему такая же сестренка, как я ему брат.***
— Здесь надо решать в два действия. Первое — пять плюс семь получится двенадцать и из двенадцати вычесть два, получится десять, — с умным видом заключает Кьяра и поднимает свой взгляд на Арса, стоящего у нее за спиной. — Гений, а не ребенок. Просто Софья Ковалевская. — А кто это? Певица? — Нет, маленькая моя, это известный математик. — Мм, так неинтересно. — Молодежь, вы скоро? — подает голос затаившаяся у плиты бабушка. — Да, мы уже, — бодро отвечает матери Арсений. — Тогда мыть руки. Ужин готов. — Есть «мыть руки», — говорит мужчина, прикладывая руку к непокрытой голове. — Ну давай, кто вперед? Наперегонки! — он подгоняет дочь, но сам немного затормаживает, витая в мыслях. — Сынок… — обеспокоенно окликает его Татьяна. — М? — Что-то ты мне сегодня не очень нравишься. Проблемы на работе? — Да мам, как обычно все. Когда проблемы были? Все нормально. — М, как обычно? — Ну да. — Ты себя в зеркале видел? — Мам, ну периодически. — Что, серьезные проблемы? — Ну… ну боюсь, что да…***
— Ирина Михайловна, а вот скажите мне, будущий заместитель главного редактора будущему главному редактору, — лукаво спрашивает Зинченко, потягивая из стакана виски. — О, как пафосно. Слушаю вас, Сергей Владимирович. — Сотрудница у нас одна имеется. Анна Шастун, кажется. — Кажется, есть такая. — Скажите, она у нас как-нибудь оформлена? — В смысле? — Ну, документы она какие-нибудь подавала, когда устраивалась? — Насколько я знаю, нет. — Серьезно? Ай-яй-яй-яй. Нехорошо, не порядок.***
— Так, я не поняла, — Шастун заходит в свой кабинет, и видит в своем кресле довольно улыбающегося Зинченко. — Чего ты не поняла? — Что ты делаешь в моем кабинете? — Во-первых, это не твой кабинет, а кабинет Антона Шастуна, а вот кто ты есть на самом деле? Анна… Простите, не знаю, как вас по батюшке, — он встает с кресла и достает пропавший вчера кошелек, начиная крутить его в руках. — Это ты? — Что я? — Я уже думала, потеряла. А ты как крыса, залез в мой кабинет и, более того, у тебя хватило наглости залезть в женскую сумку. — Еще раз повторяю, это не твой кабинет. А к женским сумкам я вообще не прикасаюсь. Слишком хорошо воспитан. — Кто бы сомневался. Значит заслал этого хвостатого курьера. — Я вообще не понимаю, что за бред ты несешь. — Дай мои документы. — Это не твои документы. Это документы Антона. — Они лежали у меня в сумке. — Вот именно. Что его документы делали в твоей сумке? — Я его двоюродная сестра, и вообще это не твое собачье дело. — А, да-да-да-да, забыл. Ну тогда пожалуйста. Может, ты свои документы покажешь, двоюродная сестра? — А ты что, из уголовного розыска? — Ну, надо будет и розыск уголовный пригласим. А Шаст что, в Австралию совсем без денег улетел? — С чего ты взял? — Ну все его кредитки здесь. — А ты что, знаешь сколько у него кредиток? Может мне уголовный розыск пригласить? — в этот момент в кабинет вальяжной походкой заходит Ира. — Что тебе надо? — Прошу прощения, но мы сейчас начисляем заработную плату. — Я тут причем? Начисляйте себе на здоровье. — Извините, но вы у нас не оформлены. Мне нужны ваши документы. — У меня их нет. — Как нет? А где они? — Их украли. — Кто украл? — Откуда я знаю. Через месяц восстановят, я дам тебе знать. — Подождите, какой месяц? У нас бухгалтерия. — Тогда иди и сама воров поймай. Все, разговор закончен. — Что значит закончен? А вдруг завтра комиссия. Что мне тогда прикажете делать? — Будут тебе документы. — Когда? — Завтра и будут. Все, свободна. — Хорошо, — бросает Кузнецова и выходит из кабинета, оставляя там Шастуна и Зинченко. — А ты не просто крыса, ты талантливая крыса. Или скажешь, Ира просто так зашла? — Я тебя тоже очень люблю. — Пошел вон из кабинета. — Да, Анна, ты же знаешь, в бухгалтерии как — нет документов, нет человека. — Пошел вон, я сказала. — Я пошел и время пошло. Тик-так, тик-так, тик-так…***
— Так, Позов, стоять, — ловит пытающегося побыстрее свалить из лифта Диму Ирина. — Ты когда у меня в ведомости распишешься? — Ой, слушай, может ты сама? У тебя в том месяце неплохо получилось. — Хорошо, только тогда и зарплату заберу. Окей? — О, всем салют, — выходит из следующего лифта Арс и бодро приветствует Кузнецову и Позова. — Доброе утро, — также бодро, но абсолютно неискренне отзываются последние. — А вот и наш Ванхельсинг, покоритель ведьм, — тихо говорит Ира Диме, но достаточно для того, чтобы Попов это услышал. — Прости, что ты сказала? — Я говорю, что вчера подруга из Хельсинки вернулась. Говорит, дыра дырой. — А мне показалось, что вы сейчас что-то про ведьм говорили. — Мы? Арсений Сергеевич, вам правда показалось, — отнекивается Поз. — Да? Ну ладно, работайте, — говорит Арсений и уходит в свой кабинет. — Видимо, у него ведьмы на подкорке записаны, вот и мерещатся везде, — продолжает разгонять эту тему Ира, но тут же переключается на другую, увидев Катю. — Ой, Катенька, доброе утро. Или недоброе? — Грифы слетелись? Молодцы, — устало, с толикой обиды, сказала Катя, снимая солнцезащитные очки. — Кать, зря ты очки сняла. В них ты лучше смотришься. — Ой, спасибо вам, люди добрые. Что бы я без вашей заботы делала? — Да ты еще и опохмелялась? — Естественно, а я для вас старалась, сердобольные вы мои. Чтобы вы меня выгнать могли легко, а то будете сидеть табуном и придумывать причину. А тут раз и по статье. Я вообще щас дебош устрою, чтоб вас потом совесть не мучила, которой у вас нет. А че замолчали-то? Кого бить будем? Позов, иди сюда. Иди-иди. Я тебе пятак начищу. Боишься. Правильно. Конечно, а то вместе со мной турнут с работы. Ниче, живите пока. Я пойду еще кого-нибудь поищу, — Катя резко вскочила со своего рабочего места и ушла непонятно куда. — Вообще с катушек съехала? — прорычала ей вслед Кузнецова. — Кстати, хорошая тема. Женский алкоголизм и его последствия. — По-моему, у нее мужской.***
— Ну же, родная, отвечай, — Шаст наворачивал круги по кабинету, сжимая в руке телефон, из которого уже больше минуты раздавались лишь гудки. — Ну слава богу. Оксан, выручай, слушай. — Что случилось? — Мне срочно нужны документы. — Зачем? Какие документы? — Обычные. Паспорт на имя Анны Шастун. — А зачем? — На работе требуют. — Скажи, что потерял или украли. — Слушай, Оксан, я че, по-твоему тупой? Эта отмазка уже не работает. Либо приношу паспорт, либо все — мне крышка. — Что, вопрос стоит именно так? — Именно так. — А с чего это вдруг? Какая муха их укусила? — Эту муху зовут Зинченко. Оксан, слушай, надо что-то делать. У тебя есть какие-нибудь выходы? — Ну не знаю. Надо как-то подумать. — Думай, Оксана, думай. Только побыстрее думай. — Ладно. Повиси пока, — сказала Фролова, сразу же звоня по второй линии звуковику. — Алло, Руслик, привет. Слушай, мне срочно нужна твоя помощь. — Оксан, ну ты же знаешь, я для тебя как пионер — всегда готов. — Слушай, ну в общем, дело такое, деликатное. Тут одному человеку нужно срочно сделать паспорт. — Нужны подвязки в полиции? — Как раз не нужно никакой полиции. Просто сделать паспорт и все. — Ну ты, Фролова, даешь. — Я же тебе говорю, вопрос деликатный. — А какие сроки? — Надо было еще вчера. — Ну это понятно. А потолок? — Потолок завтра. Только ты мне скажи, Русел, сразу — да или нет. Ладно? — Ну, если бы мы стояли в ЗАГСе, я бы ни на минуту не сомневался, а так… — Извини пожалуйста, что я к тебе обратилась. — Оксан, ну подожди. Это не от меня зависит. Пришли пока все данные. Что-нибудь придумаю. — Руслик, я тебя люблю. — Взаимно. — А сколько это будет стоить? — Оксан, подожди. Я еще ничего не сделал. Потом разберемся. — Ладно. Спасибо тебе. Давай пока. Алло, — Оксана вновь подключилась к разговору с Антоном. — Ну? — взволнованно спросил ее Шаст. — Баранки гну. Давай, высылай мне в общем фотографию, данные. — Какие данные? — Размер груди, рост и вес. Шаст, ну че ты тупишь? Мне нужна твоя фотография и где родился там вот это все, имя, фамилия. — А, понял, сделаю. — И кстати, отчество. Ты сам придумаешь или мне тебе свое одолжить?***
— Катенька, привет, — тихо приветствует склонившую голову к столу художественного редактора Арс. — Эй, Кать? — А? — заторможено отвечает Добрачева. — А что случилось? — А что случилось? — повторяет вопрос мужчины Катя. — То есть, ты хочешь сказать, что все в порядке? — В полном порядке. — Кать, прекрати мне пудрить мозг и давай выкладывай. — Что выкладывай? — Все выкладывай. Ну? — Понимаешь, Арсюш, я устала. — Ну это заметно. Мы здесь все последнюю неделю на износ работаем. — Тут не в работе дело. — А в чем тогда? — Ну ты посмотри, что у нас за редакция. Кости друг другу моют, как будто тут прачечная. В глаза одно, за глаза другое. Каждый сам за себя, как в джунглях. — Господи, Катенька, ну так же всегда было. Чему ты удивляешься? — Вот именно это меня и достало. — Слушай, это все общая информация. Давай-ка правду. Что конкретно тебя раздражает? Ну я же вижу. Ну? — Вот, например, Саша. — Так. — Дочка Добровольского. — Ну, я понял, и что? — Ты даже не представляешь, что это за стерва. Придушила бы эту гадину. — Катя, спокойно. — А самое интересное, она кусает только меня. А с другими сюси-пуси, тварь. — Подожди, по-моему, тебе показалось. — Арсений, это тебе показалось. Сучка та еще. Я думаю, что эти фотографии с Анной она подсунула. — Да ладно… — Папочке, Зинченко, козлу этому. — Ой, извините пожалуйста, Арсений Сергеевич, я помешала? — тихо стучит в открытую дверь Добровольская. — Да нет, в общем-то. Проходи-проходи. — Катенька, привет. А что, у тебя что-то случилось? — как будто заинтересованно спрашивает Александра, и Катя тут же выбегает из кабинета Попова. — Арсюш, а что случилось-то? — Да ничего. В общем-то все нормально.***
— Слушай, Оксан, походу они решили меня окончательно раздавить, — обреченно, но при этом очень спокойно говорит Шаст, кидая проходящим мимо скамейки, на которой они сидят, голубям батон. — Кто «они»? — Ну кто-кто? Зинченко со своей кодлой шестёрок. — А Арс? — А че Арс? — Ну ты же говорил, что он вменяемый. — Он вменяемый, но он так, щепка в море этого дерьма. — Слушай, я не верю. — Во что ты не веришь? — Я не верю, Антон, что ты не можешь разрулить эту ситуацию. — В том-то и дело. Был бы здесь Антон, он бы уже разрулил бы. — Шаст, ты опять начинаешь? — Оксаночка, я ничего не начинаю. Я прекрасно понимаю, что тебе уже пора памятник поставить. Слушать каждый день мое нытье… Но у меня-то кроме тебя никого нет. У меня все, что было, раз и рухнуло. Я все делаю точно так же, как и раньше, но эффекта никакого, потому что Антон — это был Антон, а я — это хрен знает че. — В том-то и дело. — В чем? — Знаешь, мне кажется, что ты не должен себя вести как Антон. — А как мне себя вести? — Как-то по-другому. — Ну как? — Не знаю. — Вот и я не знаю. У меня ни личности, ни паспорта. У меня вообще нихрена нет. Очередное нытье Антона прерывает звонок, раздавшийся на телефоне Фроловой. — Алло, Оксан, привет. Это я. — Да, привет. — Помнишь, о чем ты меня просила? — Конечно, помню. — Ну вот, все на базе. — Ой, спасибо тебе огромное. Слушай, ну… — Все, Ладно. Короче потом будешь меня целовать. С тебя еще причитается. — Ну, я твоя должница. А как мы пересечемся? А, хорошо. Ну давай, все, пока. — Кого ты там целуешь? — игриво спрашивает Шастун. — Да не важно. Пойдем, хорошая новость. — Зинченко застрелился? — Да нет, лучше. — Что может быть лучше? — Паспорт тебе сделали. — Че, правда? — Ну конечно. — И че? — Ну как, что? А кто сегодня весь день ныл, что он без документов? Сейчас поедем, заберем паспорт и ты вернешься в редакцию, утрешь всем нос. — Думаешь? — Я уверена. — Слушай, Оксан, а кого ты все-таки целовала? — Шаст, я не понимаю, это что такое сейчас начинается? — Че, новый хахаль появился? — Это не твое дело. — Не зря тебя Леша ревновал. Ну, ты поделилась бы хотя бы с подружкой. — Да какая ты к черту подружка? — Ну а че? Мы с тобой уже все равно в один туалет ходим. — Шаст, я вижу тебя на хи-хи пробило. — Нет, меня пробило на одну классную идею. Поехали за паспортом, расскажу. Оксан, он хоть целуется-то ниче? — Шастун, я тебя сейчас убью.***
— Шастун Анна Алексеевна. Звучит неплохо, — говорит Антон сам себе, заходя в типографию, в которой во всю кипит работа. Он подходит к начальнику типографии и говорит: — Глуши мотор, отец. — В смысле? — растерянно спрашивает мужчина. — В прямом. У нас маленький чендж. Вы будете печатать вот это, — говорит Шаст, перекрикивая звук работающих типографских машин и указывает на свой новый номер. — Не понял. — Пойдемте, я сейчас объясню. — Я не могу остановить печать по чьей-либо прихоти. — Это не чья-то прихоть. Это приказ главного редактора. — Главный редактор может приказывать у себя в редакции, а за типографию несу ответственность я. У меня уже указано, что печатать. — Послушай, дядь Валера. — Откуда вы знаете, как меня зовут? — Я много чего знаю, так же я знаю, что вы разбили служебную машину в мае, когда на рыбалку ездили, в прошлом году. — Ну я… — Я знаю, вы ну и я. И так же я знаю, что Антон это дело замял. — А вы? — А я его двоюродная сестра и у него нет от меня никаких секретов. Кстати, вы знаете во сколько обошелся ремонт этой машины? — Ну я все отдам. — Ну, Антон не сомневается. Только он очень просил, чтобы вы пошли мне навстречу.***
Арсений тихо заходит в комнату дочери, мило сопящей во сне уже несколько минут. Он аккуратно, чтобы не разбудить, снимает с головы Кьяры ободок, накрывает ее одеялом и легонько, едва касаясь, целует девочку в лоб. Затем он выключает ночник и буквально на цыпочках выходит из комнаты.***
— Оксан, ты бы видела его рожу. Это был полный капец. Когда он увидел мой паспорт, я думал его кондратий схватит. На тебе, умойся. Вот тебе Анна, вот тебе твой начальник, — весело почти кричит Шаст, пританцовывая с банкой пива в руках. — Антон, мне кажется, с паспортом ладно, но с тиражом перегнул. — Да ладно. Че я перегнул? — Ну не знаю. В обход Добровольского. Он тебе это не простит. — Простит — не простит. Теперь какая разница. Мне главное, чтобы был выход. — Ну не знаю. Антон бы так не поступил. — А Анна сделала. — Слышь ты, я уже не знаю, кто ты там, хватит жонглировать моими мозгами. Анна-Антон, Антон-Анна. Завтра в семь часов утра зазвонит телефон. Я даже к нему не подойду. Сам будешь выкручиваться. Или сама, как там тебе удобнее. — Слушай, Оксан, не гони волну. В кои-то веки у меня хорошее настроение. — Знаешь что? Вот ты думаешь, у тебя сегодня были неприятности? Ты ошибаешься. У тебя завтра начнутся настоящие неприятности. — Вот бабы, а? Умеют настроение испортить.***
Окрыленный выходом нового номера Добровольский заходит в редакцию. — Доброе утро, Юленька. — Доброе утро, Павел Алексеевич. — Я бы сказал, божественное утро. Это вам, — он протягивает девушке спрятанный за спиной букет из гиацинтов. — Так здорово. Спасибо вам огромнейшее. — Ох, какой запах, — Павел жадно втягивает запах носом, жмурясь от наслаждения. — Да, хорошо пахнут. — Я не про цветы. — Может быть, кофе тогда? — Краска… — Краска? — Типографская краска. — Простите, павел Алексеевич, но я ничего не чувствую. — С мое поработай, Юль. Сегодня выходит новый номер. Сегодня будет все пропитано этим божественным запахом. Всем доброе утро. Юля, завтракать. — Хорошо, Павел Алексеевич. В это время всем сотрудникам редакции уже успел прийти новый номер. Сказать, что все были в шоке от увиденного, это значит не сказать ничего, ведь вместо номера, подготовленного Зинченко, все увидели обложку с загадочно улыбающимся Шастуном.***
— Господин Добровольский у себя? — сильно сдерживая приступ гнева говорит секретарше Шеминов. — Кто? — Ты что, плохо слышишь что ли? — А, Павел Алексеевич у себя, но он это… — Что это?! — Он просил не беспокоить. — ЧЕГО?! — Понимаете, у него… — Слушай, милочка, если я захочу, то ты у меня будешь толкаться на бирже труда, а не тупые вопросы задавать, ясно?! — Извините, Станислав Владимирович. — Передай своему шефу, что я жду его через минуту в зале заседаний. С памперсом. Совсем оборзели.***
— Оксан, ты в ванной там заснула что ли? — кричит девушке Антон, сидя на своей кровати и гладя Фиону. — Я сейчас, — подает голос, перекрикивая шум воды, Фролова. — Че-то нам никто не звонит. Даже странно, — только успевает сказать это Шаст, как тут же его телефон начинает разрывать трель звонка. — О, проснулись. Ну что, понеслась душа в рай. Алло. — Анна Шастун? — голосом полным стали спрашивает Добровольский. — Доброе утро, Павел Алексеевич. — Госпожа Шастун, с сегодняшнего дня вы уволены.