***
«…отвел меня в постель». Разумовский был несколько старомоден и, вероятно, не слишком часто дело у него до пресловутой постели доходило. Это замечание вкупе с тем, сколь чутко он реагировал на самую незатейливую ласку — задрожал весь от поцелуев вдоль горла — насторожило Игоря. С трудом оторвавшись от кожи, теплеющей под губами, он деликатно взял того за подбородок. — Все в порядке? Сергей кивнул, не открывая зажмуренных глаз, — ресницы его трепетали, и Гром не мог определить, испуган он или возбужден. — Давно не было? — У меня был… друг. Сотрудник “Vmeste”. Мы с ним… — в волнении Разумовский прикусил губу и коротко пискнул: разбитая, за сутки она не успела зажить. — Год назад он решил, что мы должны… вести себя в рамках профессиональной этики. — И с тех пор? Сергей помедлил, явно испытывая дискомфорт от своей откровенности, но все же покачал головой. — Хочешь остановиться? — Нет! Боже, нет. Просто дай мне минутку, — он сделал пару глубоких, размеренных вздохов, по-детски раздувая ноздри. Вжатый в стену, со сбившимися к локтям рукавами, бросил взгляд Игорю за плечо. — На диване? Гром пожевал губу: хлипкая рухлядь едва выдерживала его одного. — Давай на кровати? Сережа, с его богемной бледностью и худобой, с его выраженным фенотипом — а Игорь знал, на каком теле быстрей проявятся синяки, — покраснел гуще прежнего. Гром готов был поклясться, что видел, как наливаются едва не малиновым кромки ушей. — Только если… Только если ты сам этого хочешь. Игорь фыркнул, наклонился — и закинул Разумовского на плечо. Трюк, которым он еще в студенчестве пользовался на вечеринках, заставляя девчонок взвизгивать и хохотать, сработал и в этот раз — Сережа вскрикнул, безнадежно срываясь в фальцет, и задрыгал ногами. — Эй! — принялся колотить по спине. Ну, хоть разомнет. — Поставь меня! — Вы имеете право хранить молчание. — Игорь. Короткое путешествие мимо гостиной — и Гром с облегчением, в котором сам себе не признался бы, опустил Сережу на кровать. Тот приподнялся на локтях, разве что молнии из-под ресниц не метая. Впрочем, надолго его не хватило — буквально через секунду он разразился смехом. — Ты дурак. — А ты тяжелее, чем кажешься, — парировал Игорь, морщась. Ему и впрямь не помешало бы посетить мануального терапевта. Смех постепенно сошел на нет и улыбка ослабла на пару градусов, когда Разумовский понял, где находится. Шаркнув по изножью кровати, он сложил на коленях руки — было в жесте что-то трогательно покаянное. На Грома волной обрушилась нежность. — Я не сделаю ничего против твоей воли, — пообещал он, склонившись, чтобы заправить Сереже за ухо непослушную прядь. — Одно слово — и мы сразу же прекратим. — Не хочу останавливаться, — выдохнул тот. Игорь счел его взгляд, поплывший и томный, за разрешение. Стянул через голову, не расстегивая, рубашку — и авансом устыдился перед теть Леной: послышался характерный треск. Но муки совести быстро исчезли; ни разу не тщеславный, он не мог не порисоваться игрой мышц, их рельефом, наблюдая чужое завороженное лицо. — Нравится то, что видишь? Сергей, сглотнув, закивал. Это и позабавило, и придало ускорения — вслед за рубашкой последовали штаны. Гром не имел привычки носить белье и потому вернулся к кровати, опершись коленями по обе стороны от ног Разумовского, уже полностью голый. — Знаешь, — непринужденно заметил он, — получится немного неловко, если лишь один из нас будет раздет. Сережа вытряхнул себя из толстовки со скоростью, о которой сам, наверное, не подозревал; снял футболку — дурацкий принт, в самом деле — и побледнел, смущенный собственным рвением. Игорю оставалось только поцеловать его, растерянного и горячного, принимая дрожащий стон в рот. Разумовский прильнул, подался навстречу, и Гром, ощутив под ягодицами твердость, сочувственно цокнул: джинсы у него были в облипку. Разумовский откинулся на постель, не зная, куда деть руки, однако не стараясь прикрыться. Распростертый под Игорем, белел шеей, грудью и животом — ни одной веснушки. Гром нашел это странным: Сергей рыжий, и он ожидал, что будет губами повторять их созвездия. Но нет, на фоне разметавшегося пожара волос тот сиял алебастрово, как человек, не видевший солнца. А может, и правда не видевший, если Разумовский не покидает Башню в перерывах между улучшением мира и игрой в “World of Warcraft”. Игорь провел пальцами по груди, минуя набухшую розоватость сосков, скользнул к бокам, заставляя едва не взвиться. Сережа был подтянут и строен, но сложен отнюдь не как Гром. У него оставался детский жирок, совсем немного и так беззащитно, в области, где бедра соединяются с тазом. А по линиям ребер расползся, марая бордовым, синяк — напоминание о бессмысленном благородстве и падении с лестницы. Гром накрыл это место ладонью, погладил в выражении бережности. — Все не так уж и плохо, — улыбнулся Сережа. — Я чудом ничего не сломал. Не задумываясь, Игорь чмокнул по центру, в болезненно-яркий участок кожи, и пощекотал языком. Разумовский дернулся, мышцы живота сократились — и Грому в волосы зарылась смелеющая рука. Он неуклонно спускался вниз, ловя вибрацию вздохов, пока не наткнулся подбородком на пояс. — Давай избавимся от этого, — предложил и завозился с ширинкой, не дожидаясь ответа: Сергей изогнулся, согласный безмолвно. От пупка у него начиналась поросль, след ее, блекло-рыжий и тонкий, ведущий к паху. Брендовые джинсы отправились на пол вслед за кедами — на контрасте поношенными, не тянущими на сотню-другую баксов. Игорь забрался обратно в постель, подмял под себя Сережу и вжался ртом в его рот. Поцеловал раскаленно и крепко, запустив пятерню в его волосы. Испытал восхищение: медный шелк щекотал ему пальцы, кожа вплавлялась в кожу, короткие ногти царапали контур лопаток. Отстранился, чтобы пробормотать в ямочку меж ключиц: — Ты прекрасен, ты это знаешь? Великолепен, — и подтвердить слова россыпью поцелуев. Тот заскулил, растроганный и распаленный, подталкивая Игоря ниже. И Гром подчинился, накрывая губами сосок. Втянул в рот, огладил языком, даже скребнул зубами — Разумовского выломало. Стон, сорвавшийся с губ — они блестели не то слюной, не то кровью из открывшейся ранки, — прозвучал несдержанно порнографично. Довольный собой, Игорь закреплял эффект еще с минуту, и больше, и больше, пока Сергей не захныкал беспомощно от того, сколь заласкана его грудь. Затем подтянулся к губам — зализать железно-соленый привкус; крепче обхватил торс коленями. — Можно тебя попробовать? — выпалил без предисловий. Сережа уставился на него, разинув рот и подрагивая грудью и бедрами. Он так долго не находился с ответом, что Игорь решил уточнить: — Я имею в виду… — Я знаю, что ты имеешь в виду, — отрезал Сергей, раздраженный своим же стеснением. Ключицы и шея его покрылись нервными пятнами. Гром склонил голову вбок, ожидая. С неясным волнением всматривался в чужое лицо — румянец Сереже шел, оживлял, и щеки казались менее впалыми, — но с ним упорно не хотели встречаться взглядом. Наконец, после короткой внутренней борьбы, Разумовский буркнул: — Продолжай. На его стыд, явно больший, чем когда-либо прежде испытанный, Гром ответил усмешкой — и стянул нижнее белье. Член, горячий и твердый, с блестящей от смазки головкой, шлепнулся Разумовскому на живот; Игорь со странным умилением обнаружил, что его можно назвать изящным — во всяком случае, у Сережи был тоньше, чем у него. Поразмыслив, он закинул чужие ноги — длинные не модельно, но около — себе на плечи. Пояснил на бессвязный протест: — Хочу тебя видеть, — и прихватил губами, а потом и зубами молочную кожу бедра. Сережа затих, взбудораженный. Когда язык, щекоча и лаская, добрался до тесной ложбинки, он дернулся — Игорь его удержал. Провел вдоль по беззащитному, жаркому, притом гладя по острым коленкам. Сережа дрожал ими, пытался свести — они разводились, беспокойные и нагретые с внутренней стороны. А потом Игорь надавил и проник — аккуратно и скользко, кончиком, — и он заметался, глотая рыдания, словно у него разрывалось сердце. Но плохо ему явно не было: с налитой головки стекало, марая низ живота, струйкой предсемя. — Игорь, — вышептал он, и Гром застонал-зарычал в ответ, проталкивая язык глубже. Разумовский выгнулся, закрывая лицо рукой, и если сердитые разглагольствия, с которых он начал ночь, не разбудили соседей, то стоны и всхлипы разбудят точно. Игорь слушал их и честно не мог вспомнить, когда в последний раз возбуждался настолько сильно. Не заметил даже, как обхватил себя, сжимая и гладя, пока чуть не довел до пика. Голос Сережи показался далеким, как через слои ваты: — Я не могу, нгх… Мне нужно, чтобы ты меня взял, Игорь. Возьми сейчас же, иначе я… — он прикусил свой кулак, зажмурившись; ресницы были склеены влагой. Гром, поочередно чмокнув упругие половинки, наконец отпустил его. Вытер с подбородка слюну. — Презервативы в аптечке, — вспомнил он, — в ванной. Были, кажется… — Я чист, — с готовностью прервал его метания Разумовский. — А ты? — Тоже, — никогда бы не подумал, что будет благодарен за плановые медосмотры. — Смазка в ящике слева от тебя. Минуты две Сережа рылся вслепую, прежде чем сведенные от усердия брови не разгладились, а в руке не оказался лубрикант. — Со вкусом винограда, — покосился на Игоря. — Презент от старой подружки, — криво ухмыльнулся Гром. — Так и не опробовали. — Ее потеря, — отзеркалил ухмылку Сережа, выдавливая щедрую порцию геля ему в ладонь. Расслабиться у него, зажатого и напряженного, натянутого, как оголенный нерв, не получалось. Осторожность и ласковые уговоры — вообще-то, Игорь не жаловал болтовню, но с Сережей хотелось быть нежным, обеспечив ему и удовольствие, и комфорт — положение не спасли. В итоге терпение потерял сам Разумовский — подался на руку, стиснув зубы от боли. — Потерпи, — Гром погладил его свободной рукой от талии до косточки таза, выпирающе-колкой, неторопливо сгибая в нем пальцы. — Тем более, раз давно не было. А потом что-то произошло. В спальне царил полумрак, и все можно было списать на игру светотени, но Игорь слишком внимательно, ловя трепет бровей и губ, всматривался в лицо напротив — и не мог не заметить, как сверкнули чужие глаза. Не слезами, а янтарем, по-хищному зорким, и это не походило на безразличные отблески фонарей. Разумовский взметнулся, снимаясь с пальцев; перевернул Грома на спину — бесцеремонно, буквально выбив из него дух. — Эй, — захрипел Игорь, приподнявшись на локте, — полегче, тигр. Сергей оставил реплику без внимания, даже взора не поднял; ухватился за руку Грома у себя между ног — и заломил обе ему за голову. Игорь опешил от его напора, хотя против ничего не имел: так куда лучше, чем переживать, что партнер нервничает или боится. — С чего такая резкая перемена? — спросил, выдыхаясь к последнему слову: Разумовский заставил улечься, надавив ладонью на грудь. От него веяло напряженностью, как от какого-нибудь гроссмейстера. Такой он пугал — и Гром напугался бы, послушный ему в угоду, если б не изнывал в вожделении. — Не торопись, — предупредил, кладя ладони на бедра. Сергей его проигнорировал — опустился на член в одно движение. Принял сразу всего, отработанно-плавно, и замер, точно давая прочувствовать, осознать. На миг Игорю показалось, что он позорно отключится, — так поразила его упорная теснота. И думать мог лишь о месте единения тел, о пульсирующей жаром точке; о том, как Разумовский, насаженный до упора, ерзает в поиске равновесия. Хотелось что-то сказать, спросить, что угодно — узнать, не больно ли ему, в конце концов, — но Сергей не позволил: стал двигаться. Качнулся томно вперед и вверх, и снова вниз, вбирая до основания, и снова; Игорь все слова растерял. Застонал неуверенно, пробуя, комкая в пальцах простынь над головой. Надолго его не хватит, и Разумовского тоже — Гром мог судить по лицу: брови вздернуты, рот приоткрыт. Ощущая, как внутри все скручивается и накатывают горячие волны, Игорь спешно уронил Сергея себе на грудь — вжаться в губы, не столько целуя, сколько делясь полувздохами. Внезапно сделалось важно, чтобы кончили одновременно. Угол не самый удобный, но объять пятерней чужой член Игорю удалось — незнакомо-приятно, бархатно. Он постарался перехватить и взгляд, молча спрашивая, все ли правильно, и когда это вышло, в который раз удивился: в глазах напротив не мерцала более инфернальная желтизна. Это был просто он — неловкий, потерянный, чертовски милый Сережа. — Игорь? — позвал он робко, будто что-то забыл, и выплеснулся ему на живот белесой струей. Гром последовал за ним, отстав лишь на мгновение, утонув лицом во взмокших рыжих волосах.***
После этого Сережа не проронил ни слова и не шевельнулся, притих — только дышал учащенно. Наверное, к нему вернулось смущение — или накатила опустошенность, какая бывает после бездумного спонтанного секса. Игоря душевные метания заботили мало; он нашарил возле кровати свою футболку, обтер их обоих. Поморщился: судя по ощущениям, в пылу страсти Разумовский сломал ему член. — Могу я воспользоваться твоим душем? — вдруг подал тот голос. Неуверенный и подчеркнуто вежливый, будто не он немногим раньше седлал Грома без всякого чувства стыда. Игорь махнул рукой в сторону ванны и пронаблюдал, как Разумовский торопливо надевает белье. Дрожа от липкого холода, пробежавшегося по коже — пот начал остывать, — Гром натянул одеяло до подбородка. С кухни донесся визг — стоило, пожалуй, предупредить Сережу о неконтролируемом температурном режиме. Ну, он ведь технический гений — и со смесителем как-нибудь разберется, пусть возиться с водоснабжением в старом доме и компьютерами не одно и то же. Должно быть, Игорь провалился в сон, потому как в следующий миг обнаружилось, что Сережа вернулся из душа и теперь копошился подле — в поисках своих вещей. Влажная рыжина снова вилась, и Игорь отметил: так ему, естественно и небрежно, шло больше, чем с прилизанностью поп-звезды. Он смотрел, закинув руки за голову, как Разумовский прячет дугу позвоночника, родинки и движение мышц под футболкой. А потом пытается влезть в джинсы, путается, неуклюже прыгает на одной ноге… стоп. — Ты чего делаешь? Сережа замер как был — со спущенными штанами и недоумением в глазах: — Одеваюсь. — Уходишь? Сейчас, — Игорь, с трудом подавив зевок, покосился на циферблат будильника, — три ночи. — Я думал, ты захочешь, чтобы я ушел. Чтобы ты мог спокойно отдохнуть. Гром понятия не имел, что за "друг" был у Сережи во “Vmeste”, но внезапно в нем вспыхнуло дикое желание его ударить. — Не говори глупостей. Иди сюда, — он откинул уголок одеяла. Разумовский не двинулся с места, мнущийся и тревожный. Игорь вздохнул: на ум шли одни клише. — Ты мне очень нравишься, Сереж. Сегодняшняя ночь была чудесной. И меньшее, что я могу сделать после отличного секса, — предложить завтрак на следующее утро. Это мой принцип, ясно? Побалуй меня. Пары топорных и честных фраз оказалось достаточно, чтобы Разумовский, отбросив джинсы, ужом скользнул под одеяло. Они полежали так пару минут, не уверенные, что кто-то из них хочет просто поспать. — Ты не можешь предложить завтрак, — фыркнул Сережа, смешливо скривив рот. — У тебя в холодильнике мышь повесилась. — Ах ты шпион! — Игорь пихнул его локтем. Тот хихикнул, выглядя донельзя довольно, может, даже счастливо, и Гром решил: будь он проклят, если они останутся лежать на расстоянии вытянутой руки. Без колебаний он притянул Сережу к груди, вжал в себя, обнимая за талию. Разумовский сперва застыл, удивленный, но вскоре расслабился. Он был разнеженно-теплый, податливый и пах его мылом. Заснул Игорь с мыслью, что безработица не так уж плоха.***
Много позже, когда под ногами захрустит стекло и у Башни завоет полицейская сирена, Игорь будет размышлять о той ночи. Какую игру вел Разумовский? Хотел порыться в его вещах, пока он беспечно спал? Значит, разведка обернулась успехом: подсохшие бумаги так и остались на кухонном столе. Гром еще долго будет корить себя за эту оплошность. Сергей, конечно, не мог надеяться, что переманит его на свою сторону, — Игорь принципиально законопослушен. Может, он пытался сбить его со следа? Развеять подозрения насчет своего друга — дружка, — который и без того год как числился погибшим, но никак не сотрудником “Vmeste”? Оглушить неумолимой пьянящей близостью. Или — в этом Гром видел правду, горькую и уродливую, львиную ее часть — Сергей лег к нему в постель, совершая жестокость ради жестокости? Чтобы всякий раз, как Игорь вспомнит о нем, ненавидя, искра влечения высекалась вдоль линии разлома? А то и хуже — привязанности, не по-мужски сентиментальной и кроткой. Сделал ли он это из заблаговременных соображений мести, чтобы после его задержания коллеги шептались у Игоря за спиной? Кивали и прикусывали щеки изнутри, пряча ухмылку: «Он трахнул Чумного Доктора». Федор Иванович приложит все силы, дабы остановить распространение слухов, но на допросе Грома вынудят сознаться в отношениях более близких, чем приятельство, и Стрелков с восторгом кинется это всем растрепать. Наконец, было ли его целью устроить так, чтобы спустя годы, когда Игорю не повезет наткнуться на новостной репортаж по телеку или ретроспективный обзор в блоге Юли, он думал не о масках и птичьих клювах, не о развешенных на каждом углу плакатах, не о запахе жженой плоти и не о родном Петербурге, тонущем в пламени, — о том, как Ненадолго проснувшись, он застал предрассветный час: небо дремало спокойно и серо-сине, безоблачно, и квартиру окутало разбавленной полутьмой. На мгновение он был дезориентирован телом, жавшимся к его боку, но быстро вспомнил — и улыбнулся. И теперь, слушая в записи резкий, потрескивающий голос Доктора, он слышал лишь мягкий ищущий звук, который Сережа издал во сне, уткнувшись лицом ему в шею?