Рискни, если сможешь

— Антон, у вас генетическая предрасположенность к болезням сердца. На улицу почаще выбираться, питаться рациональней, волноваться меньше, стресс тоже влияет. И, — врач подозрительно долго задерживает взгляд на кармане куртки Шастуна, откуда у него постоянно выглядывает красный winston, — с вредными привычками придётся попрощаться во имя профилактики засорения сосудов и их спазмов. Могу посоветовать записаться на ненапряжённые тренировки, лёгкая физическая нагрузка не помешает. Шастун кивает, как китайский болванчик, выдерживает умное выражение лица с полным понимаем происходящего, но из всего услышанного он понимает целое нихуя. Только выданный ему лично в руки буклет с профилактическими мерами явно гласит «У тебя с сердцем проблемы, чувак. И с головой тоже. И с жизнью. Пойдем бухнем, что ли?», и это всё проясняет, но не сильно. Мелькает навязчивая мысль, что Антону гораздо легче было ходить на обследования с мамой, но требуемая возрастом самостоятельность отрезвляюще бьет по щекам и заставляет разбираться с подобным говном в одиночку. «Ну ничего, прорвёмся!» — размышляет Шастун, выходя из главного корпуса больницы и по пути бегло закуривая сигарету. Как в ходе этого «происшествия» Антон оказался в фитнес-центре с бейджиком тренера-консультанта, он сам понять не смог, хотя с этим ещё можно было смириться и преспокойно жить. Желание упасть и умереть после первых же «ненапряжённых легких» тренировок несколько отталкивало, но приобретаемый в ходе занятий опыт не мог не радовать. И это всё ещё не особо мешало мирному существованию. А вот открывшаяся в нем по итогу предрасположенность не только к болезням сердца, но и к людям того же пола, что и он сам, выводила из привычной колеи куда более ощутимо. И никакой призрачный опыт тут не помогал. Но начнём мы, пожалуй, точно не с этого. У Антона на принятие сего спонтанного решения было несколько причин. Первая — он болезненный дрыщ. Хотя нет, первой, скорее всего, всё-таки было ожидаемое — и весьма прозрачное — желание обзавестись какой-никакой работёнкой после окончания школы. Наивно было подумать, что Шастун, вылетев из ворот учебного заведения с лентой счастливого выпускника, с таким же довольным видом полетит дальше в некий колледж или, ещё чего похуже, в вуз. Мама, озабоченная собственными проблемами с сердцем и заметно волнующаяся за судьбу единственного и самого лучшего в мире сына, до последнего предлагала поступить на экономический. Но в Антоне от экономиста была только белая рубашка, а вести ежедневную отчетность и заниматься донельзя скучной аналитикой уж точно не хотелось и не представлялось реальным. Даже петлю на своей шее Антон смог бы представить явственней этого несусветного кошмара — в нем ни единой жилки специалиста по экономике. И при виде лучшего друга, который вполне серьезно и со всей свойственной ему ответственностью задумался о спасении жизней людей — или спасении их ненаглядных белоснежных зубов — и без задней мысли погнал на медицинский, Антону оставалось лишь тяжко вздохнуть и не менее тяжко откинуться на спинку дивана, больно стукнувшись затылком об стену. В голове сразу же явился угнетающийся образ хмурого врача, втирающего что-то про предрасположенности, но тут-то и постучалась ненавязчивая мысль о спорте. Вернее о том, как умело можно на нём подзаработать. «Гений, Шаст, ты гениален!» — светилось в голове мелькающей неоновой вывеской, когда спустя секунду после этого перед глазами был открыт сайт с незатейливым «фитнес-тренер, дистанционный колледж, девять месяцев, два диплома, записывайтесь!». Антон сам себе улыбнулся и мысленно приписал в конце предложения игриво подмигивающий смайлик или донельзя глупое «отель — триваго», но заявка на обучение была отправлена им уже через минуты три. А спустя несчастные девять месяцев ничего не делания, призрачного обучения и хождения на плавание, пилатес и убивание сил на упражнения по кардио, ещё три месяца летнего отдыха и поиска подходящих работодателей, один поход к врачу на повторное обследование, несколько десятков опустошенных пачек сигарет и миллиард миллионов потерянных нервных клеток от маминых переживаний насчёт благополучной работы, Шастун наконец находит его. Его — не парня своей мечты, потому что он, вроде как, должен быть натурал. Его — не магазин с хорошей скидкой на поварёшки, потому что живет он не один, и подобная дребедень ему обычно в повседневности не пригождается. Его — не лотерейный билет с кучей денег, хотя это было бы очень даже кстати. Его — свободное место на должность тренера в небольшом фитнес центре ближе к окраине города, в котором Антон прозанимался всё это время, и в котором срочно требовались работники с каким-никаким образованием и точно такими же навыками. А у Шастуна они как раз никакие, так что подходил он по всем пунктам, требованиям и параметрам. Идеальный кандидат. Сказочный. Антон даже хочет похвастаться тем, что подтянул форму за прошедшее время, но… это не отменяло того, что он всё ещё оставался двухметровой шпалой с палками вместо конечностей. По крайней мере, ему, бедняге, так до сих пор казалось. И не ему одному — как минимум еще один такой же претендент на желание подшутить над темой роста и мускулатуры нашёлся в этой самой тренажёрной.

***

— А это Шастунец — длинный огурец, и в хозяйстве полезный, и хер у него бомбезный. Всю грусть от нас отгонит — гантель на ногу уронит. — Кто рифмует на глаголы, того в рот ебут монголы, — безынтересно бурчит Антон, сидя в кладовой и не отвлекаясь от методичного раскладывания в более-менее организованную кучу спортивного инвентаря. Хочется тягостно вздохнуть — ну Шастун ведь никогда ещё не ронял на ноги посетителей гантели! Только на свои. И то в первый день. Поэтому причин для претензий найти он нигде не может. Сейчас он даже не пытается обернуться на голос — этого озорника он узнаёт с первого звука. — Тебя таким невероятным «здравствуйте» учили на курсах «самое позорно-уебищное представление человека» или что? Серёжа — первый человек, с которым Антон познакомился в тренажёрной. Тренером он был зачётным, часто шутил (а иногда даже не настолько тупо, как сейчас) и с Шастуном сдружился на удивление быстро. От Матвиенко колкостей сродни этим импровизированным стишкам было полно каждый рабочий день, и потому Антон не мог не научиться бросаться такой же дурью в ответ. Хотя, манера их общения постоянно могла отпугнуть невинных людей, случайно заставших эдакий спектакль. Уже отпугнула — понимает Шастун, переведя взгляд с фигуры уже махнувшего рукой и уходившего по делам Серёжи и натыкаясь взором на удивлённые глаза стоящей около особы. Опять Шастуну самому со всем разбираться. Ничего не меняется — Матвиенко всё так же, как и всегда, элегантно сваливает. Миловидная девушка, с виду новая претендентка на должность тренера, которую Шастун в то же мгновение бегло окинул взглядом, явно к подобным приветствиям не была готова. Но сил на то, чтобы собраться с мыслями и быстро пожать Антону руку, у неё хватило, а значит абсолютно всё в полном порядке, даже она сама. В любом случае, у Шастуна ровно шесть минут до начала смены и никакого желания терять последние мгновения свободы на бессмысленные загоны. — Оксана, — представляется девушка, а Антон лишь кивает и многозначительно повторяет уже произнесенное ранее другом в шутливом ключе: — Шастунец. Пусть лучше так называют, чем Тошенькой. Имя ведь и без того есть на бейдже и болтается там совершенно без дела. — Давно тут работаешь? — не отстаёт она. Видимо, чувствует себя на новом месте довольно неловко, особенно если учесть то, как стремительно Матвиенко обычно расправлялся с новоприбывшими, будь то тренера-новички или посетители. Антон в полной мере прочувствовал это на своей шкуре, когда ему самому было брошено только поспешное «ну, здесь ты занимаешься, тут зал, это переодевалка, а вот уборная, пока!». — Месяца полтора, — со вздохом произнёс парень. Работал Шастун чуть больше и работал вполне исправно и без поблажек, даже уже получил полную зарплату, которую сразу на радостях потратил за два захода в продуктовом, но должность личного тренера для занятий тет-а-тет ему так и не дали. Не сказать бы, что Антона это сильно волновало: меньше всего ему сейчас хотелось прописывать планы постоянных занятий, расчитывать диеты, планировать день, отталкиваясь от кучи индивидуальных тренировок, и всё оттуда вытекающее. Самым же кровожадным и жестоким испытанием для него всё ещё казалось близкое общение с большим количеством незнакомых людей — парнишка и так держался за одного только Серёжу, как утопающий за соломинку. И потому нынешняя тишь, да гладь, да божья благодать были работой почти беспечной. Всё, что он должен делать в течении рабочей смены — консультировать тренирующихся в зале, проводить инструктаж, подходить с нечастыми советами самостоятельно, если язык уж совсем не держался за зубами и постоянно дёргался сорваться в виде «да неправильно он эту палку держит, да екарный бабай!», просто с важным видом гулять от тренажёра к тренажёру, сдувая пылинки, и иногда, в самых неожиданных случаях, раскладывать инвентарь по положенным местам. Сейчас он как раз соорудил из матов ровнейшую стопку, мысленно похвалил себя, назвав самым самостоятельным и трудолюбивым мальчиком, и, отряхнувшись, полностью перевёл внимание на Оксану. — Показать тебе здесь всё? — Не, Серёжа уже показал. А жаль. Шастуну невыносимо сильно нравилось делать вид того, что он во всем тут разбирается. А иногда и делать вид не приходилось. А в другое иногда он правда чувствовал себя самым главным. Особенно, когда получалось сделать три подхода упражнений почти без остановки или помочь некому посетителю разобраться с устройством навороченного тренажёра. Да Антон вообще был незаменимым в своём непростом деле! — Шасту-ун! Харе лодыря гонять, давай за работу. И подойди ко мне потом, ладно? — и вся напускная уверенность Антона рассыпалась в щепки. Павел Алексеевич, директор сего заведения, хоть и был большую часть времени абсолютно добродушен и шутлив и даже сам нередко занимался в собственном тренажерном зале с видом обыкновеннейшего посетителя, как и сейчас, по непонятным причинам вечно общался с Шастуном, подобно родителю, заботливо приглядывающему за шкодливым ребёнком, и Антон даже не мог объяснить, почему. Может, дело в возрасте. Или в статусе. Или в том, что они были одинаково худы. А может и в том, что на третью неделю своего здесь пребывания он по воле несчастного случая спалил Волю за распитием небольшой бутылочки хорошего коньяка в его кабинете на пару с каким-то расфуфыренным ферзем. По крайней мере, Антону так показалось — за долю секунды разглядеть второго человека было делом трудноисполнимым, но Шастун успел зацепиться взглядом за темную шевелюру и не менее тёмное пальто перед тем, как поспешно захлопнуть дверь с видом «я не я, и лошадь не моя, и хата не моя, и вообще идите нахуй». Оба на потревожившего их безымянного работника успели лишь безынтересно оглянуться и, Антон очень сильно надеялся, тут же о нем забыли. В любом случае, обстановка их светской (и самую капельку пьяной) беседы выливалась в весьма неформальную. Если не сказать, абсолютно дружбанскую. Теперь повторно заглядывать в тот кабинет особого желания не возникало — вдруг этот самый ферзь резко выскочит из шкафа и примется читать гневные лекции о неимоверной важности стука перед входом в кабинет.

***

И все равно после смены он оказывается рядом с Пашей, который тоже явно собирается домой, складывая документы, и меж делом тараторит: — Завтра новый парень придёт, знакомый мой. — Работать? — не догоняет Антон. — Нет, Шастунишка, заниматься. И он здесь, ну… по блату, не рядовой, в общем, — Воля выходит из кабинета и жестом манит Шастуна пойти за собой. — Надо будет тренировки личные устроить во всех прелестях, план занятий расписать, сечёшь? — Секу, — он торопливо кивает. В голове загорается сирена с бегущим текстом содержания «Стоп! Отмена! Отказ! Пожалуйста-только-не-это-ну-за-что?!», но воспротивиться Антон даже не успевает — Павел Алексеевич не даёт сказать и лишнего слова. — Если трудно будет, сразу говори. Я сначала думал Серого этим занять, но Арс сказал, что «мы проржём всё время тренировки», поэтому вывозить будешь сам, — Павел Алексеевич приостанавливается только для того, чтобы пальцами деловито показать кавычки, пародируя речь, но Шастун всё равно понимает самую меньшую часть из ему доложенного. Лишь собирает по амбарам по сусекам остатки своих мозгов и суетливо интересуется, пока Воля не ушёл окончательно: — А когда он прийдет? — Завтра, — директор бросает последнее слово уже через плечо и скрывается за дверью, деловой походкой прошествовав к своей машине. Не удивительно, что он так спешит и встревожен — весь день Паша не мог заткнуться и воодушевленно рассказывал что-то про невероятную-прекрасную-великолепную Ляйсан, возвращающуюся сегодня с выступлений.

***

Вечером Шастун не находит себе места. Ругает себя за желание стать фитнес-тренером, старается вспомнить весь пройденный им курс, прописывает план первого занятия, стараясь уложить в него тренажёры на самые главные группы мышц, чтобы понять уровень подготовленности будущего посетителя, в конце концов чуть ли не репетирует вступительную речь перед зеркалом, но, будто вовремя опомнившись, просто пишет Серёже. Шест блин, серый совет нужен ко мне на тренировку завтра Арс какой-то прийдет, знаешь такого? Серёженка пироженка Знаю А что? Шест он вообще кто и как и почему ссыкотно мне, можт ты его себе на тренировки возьмёшь а Серёженка пироженка Ну не ссы ты Арсений правда нормальный мужик Шест мужик? ему че, 40 лет? Серёженка пироженка Не, он мой ровесник Шест то есть ему почти есть тридцатка бля он меня съест Серёженка пироженка Шаст, он актёр, а не каннибал Шест бля(( ещё и персона шибко важная он точно меня съест Серёженка пироженка Да не нагоняй Он реально классный, зуб даю Шест сдался мне твой зуб ((( но если ты окажешься неправ, я самолично вырву его плоскогубцами На том и порешили. Антон откладывает телефон, тяжко вздыхает и без сил валится на кровать, бездельно прикидывая, в каком шкафу у него могут лежать плоскогубцы и чем в случае их отсутствия ещё вырывают зубы. На деле, всё было не так плохо, Серёжа прав. Работать с людьми Антон всегда умел, разговаривает он с трёх лет и вряд ли разучится в ближайшее время, а нужные ему завтрашним днём упражнения все законспектированы на отдельном листе. Причин для волнения нет. И если уж учитывать правило, гласившее «клиент всегда прав, а левых клиентов не существует», Шастуну не кажется, что этот самый клиент прикажет ему писать заявление об увольнении или сведёт в могилу в первый же день появления.

***

— Так, всё, я буду увольняться нахуй или ждать, когда вы меня захороните! — ошалело шепчет Антон, явно не готовый к подобному театру абсурда, и прячет лицо в ладонях, опираясь локтями на стойку информации. — Захороним? — до Серёжи доходит смертельно туго, но это ничего, Шастун заставит Матвиенко платить за его погребение и за самый дорогой памятник следом. Антон ведь помнит, что врач запретил сильно волноваться, а значит, по его собственным наивернейшим подсчётам, жить ему осталось не больше трёх минут. — Да, здесь и сейчас! — он сквозь щёлку между своими пальцами наблюдает, как в противоположной стороне коридора мужчина оставляет в гардеробе осеннее пальто и уже переобувается, а Антон помнит и это тёмное пальто, и эту, сука, такую же тёмную шевелюру, и он готов поклясться, что не имеет проблем со зрением, как и с памятью. Шастун точно видел этого Арсения вместе с Волей, когда они полупьяные о чём-то разглагольствовали, улыбаясь. И теперь он должен заниматься его тренировкой. А ещё должен провалиться под землю от стыда в эту же секунду.