Новая страница

— Кто мог отомстить Андрею Андреевичу? За что? В моей голове не укладывается никак, Николя, — нарушила длительное громоздкое молчание Софья Станиславовна. Еще спустя полчаса, а то и час она с Николаем Дорошенко дожидались в коридоре, не зная чего. То ли вестей об Андрее, то ли Катю, которая до сих пор не вышла из молельни. — Андрей жил открыто. Он запросто встречался и вел дела с самыми разными людьми. Но почему именно в этот день? — произнес Николай Александрович, в голове которого роился миллиард вопросов. Как всегда, он пытался снова связать воедино все детали произошедшего события, найти зацепку, мыслить рационально, но возможная смерть еще одного друга не укладывалось в его сознании. Какое-то жуткое роковое предназначение преследовало его — расследовать убийства своих близких друзей и товарищей. Снова воцарилось молчание, нарушаемое лишь робко падающим звуком свежевесеннего дождя, пропитанного ароматом только распустившихся листьев и трав. Дождь шел мелко и робко, словно рассыпающееся мелкое зерно, орошающее землю. Через двери из коридора, со стороны молельни, вдруг резко потянуло сквозняком, разбавлявшим затхлый больничный запах. В помещении, несмотря на день, потемнело. — Что-то Катюши нет долго — уже почти час не возвращается, — заметила Софья Станиславовна рассеянно. Ее лицо блестело от ещё не высохших до конца слез. — Не волнуйтесь, дорогая Софья Станиславовна. Вы ведь сами говорили, что Кате нужны надежда и успокоение, — ответил Николай Александрович, который тоже снова вспомнил о самой Кате, к которой сердце у него переполнялось состраданием не меньше, чем у Софьи Станиславовны. — Бедная, бедная девочка. За что же ей такое выпадает, Николя? Сколько бед пришлось на долю этого славного ребенка, а сама она никому ничего плохого не сделала. Как же она все это переживет — Катя, Катенька моя! — всхлипнула Софья Станиславовна. К глазам снова подкатили слезы. Николай приобнял, как сын, маму его первого лучшего друга и названного брата Алеши. — Не рвите и поберегите свое сердце, Софья Станиславовна. Я знаю, как вы привязались к Кате, но я также знаю еще одно: Катя необыкновенно сильная и волевая личность. Такой воли, силы и жажды жизни, толкающей ее двигаться вперед, я ни у кого среди женщин не встречал. Да и не всякий мужчина из тех, кого я знаю, мог бы похвастаться такой силой, которая рвется изнутри этой хрупкой на вид девушки, — попытался утешить Софью Станиславовну Николай. Софья Станиславовна пристально взглянула на младшего Дорошенко. — Да, ты прав, только… Все равно. Сердце у меня не на месте. Она хоть и сильная, а все же ребенок. Она ребенок, Николя! — отчаянно выдохнула госпожа Косыч, сжимая с силой кружевной платок. — Она справится! Быть может, Андрея еще спасут. Ведь доктора — лучшие доктора! — битый час хлопочут над ним. Вот только где же они? — Николай Александрович сжал губы. Напряжение и волнение усилилось внутри. Снова молчание. Сквозняк усилился и зловеще завывал где-то в щелях, трубах. В помещении стало прохладнее, и Софья Станиславовна поежилась, кутаясь в накидку. — Вероятно, в молельне открыли настежь окно, — зачем-то рассеянно заметила госпожа Косыч. Николай Александрович так же рассеяно кивнул, а потом вдруг напрягся. — Окно? В молельне? Николай и Софья Станиславовна в недобром предчувствии переглянулись. В следующий миг раздался крик испуганных медсестер из коридора у входа в молельню. С колотящимся сердцем Николай и Софья Станиславовна поспешили туда. Николай вбежал первым, но, переступив порог, замер с застывшим ужасом в глазах, устремленных в окно. — Стойте все, ни с места! — закричал он, не пропуская никого вперед. То, что Николай увидел в окне, поразило его сильнее удара молнии. Сложно было выразить словами те смешанные, ужасающие ощущения и эмоции при виде зрелища — смертельно жуткого и, вместе с тем, гипнотически-завораживающего и замораживающего смертельным холодом внутри. Невеста, несколько часов назад припадавшая белоснежной голубкой на руку своего избранного и возлюбленного жениха, припадала теперь к окну спиной, отчаянно цепляясь руками сзади за деревянную раму окна, как цепляются за последние ниточки жизни. В исступлении она проговаривала молитву, телом пятясь к оконной раме, а лихорадочным взглядом оценивая расстояние между небом и землей, окуная сознание в пропасть. Внизу зеленела соком земля, дышащая жизнью, но, если сейчас хотя бы одну ногу передвинуть с края подоконника на три сантиметра и отпустить одну руку, сделать одно неверное движение — и она, упав на эту землю, даже не успеет увидеть, так как тьма поглотит ее. Пышные юбки венчального платья то медленными волнами, то резкими порывами ветра развевались, светло-русые пряди волос выбились из-под венка, падая на глаза и мертвецки побледневшее и без того белое личико девушки. Николая охватила холодная дрожь при виде ее глаз, ясно-голубых, лучившихся светом негасимой силы жизни и тепла, которыми эта девушка щедро одаривала и благословляла каждого, с кем имела дело, даже самых жестоких своих врагов и в минуты мучительных страданий, как физических и душевных. Сейчас они потемнели, словно из заволокло тучами, казались бездонными и глядевшими невидящим взглядом поверх жизни. Это был взгляд человека, который еще физически не пересек черту долины смерти теней, но разум и сознание его уже заглядывали за черту, осторожно нащупывали ее контуры и пространственно сливая себя с ними, органично вкладывая свои очертания в контуры смерти, словно в компактный футляр. Смерть, с которой невеста стремилась соединить свой светлый образ, накладывала на хрупкий нежный образ свой отпечаток, превращала девушку в какое-то неземное, нереальное создание. Зрелище добровольного заключения самой жизни, образ которой воплощала для всех и для Николая в то числе Катя, в объятие смерти было ужасающе-обворожительным и вводящим в оцепенение. Но блестящие дорожки, проложенные еще не высохшими слезами из глаз по горящим припадочным румянцем щеках, свидетельствовали о том, что грань сознания, сочившаяся кровью и пульсировавшая болью, была по эту сторону бытия. Она ощущала сладкий свежевесенний травяной аромат свежести, не могла так просто избавиться от прелести возможности жить, даже сквозь невыносимые страдания, которые эта злосчастная и чарующая жизнь доставляла. Катя стояла на подоконнике, глядя вниз расширенными глазами и тяжело дыша. Она испуганно попятилась, еще сильнее облокачиваясь на угрожающе покачивавшиеся дверки окна, когда в молельню вбежали непрошенные посетители. На миг ее сознание вновь соприкоснулось с жизнью, отчего ее глаза просветлели, она задрожала, как осиновый лист. Николай вырвался из леденящего оцепенения и сделал осторожный шаг вперед, дабы приблизиться безболезненно к окну и быть напоготове ко всему. — Катя, полно вам! Катя! — успокаивающим тоном обратился Николя, мелкими и незаметными шажками сокращая расстояние к окну. Катя окинула Николя испуганным и лихорадочным взглядом, еще сильнее вдавливая себя в дверцу окна, но дальше пятиться было никуда. — Нет! Оставьте меня в покое! Так будет лучше для всех! Тяжело дыша, Катя круто повернулась спиной к пришедшим и подставила лицо мелким и редким каплям дождя. — Катя… Катенька, — Николай в панике пытался подобрать нужные слова, которые помогли бы остановить девушку от рокового шага — любое утешение или ласковое слово. — Андрея спасут. Вот увидите, он будет жить! Дайте мне руку, Катя! Дайте руку немедля! Николай сам сомневался в том, что Андрей выживет или выжил, но он понимал, что в данной ситуации любая даже ложная надежда оправдана, если она способна в этот самый миг остановить человека от шага, который перечеркнет в один миг все, ведь Катя бросалась в объятия смерти в горячке, в горестном помешательстве. Любое подручное средство, ложное ли, правдивое, должно быть пущено в ход в критический момент. Времени на размышления не было. Софья Станиславовна стояла сади, будучи на грани обморока, но страх за Катю заставлял ее сохранять самообладание. Услышав имя любимого, Катя медленно повернулась опять лицом ко всем и посмотрела на Николая. — Я все знаю. Я знаю правду, Николай Александрович. Андрей умер. Его не удалось спасти, — часто-часто дыша, проговорила Катя, чувствуя, как в горлу поступало удушье. — Да кто вам… — Я слышала, как доктор сообщил медсестрам и велел не распространять эту новость, пока сам со мной не поговорит! Я знаю, я все знаю! — яростно прокричала Катя, но за этой яростью просто крылись отчаяние и слезы, который в следующий миг полились новым потоком слез из глаз, но она давила рыдания, рванув снова ближе к обрыву. Николай Александрович инстинктивно дернулся вперед, но немедленно остановился, боясь неосторожным движением спровоцировать непоправимое. Он перекинулся взглядом с Софьей Станиславовной. — Мы очень сочувствуем вашей утрате… Но, прошу вас… Надо двигаться дальше, надо жить… — Николай пытался лихорадочно подобрать слова поддержки, но вдруг почувствовал, что все эти слова просто пустые и бесполезные. — Не за чем жить, — отозвалась Катя, угрожающе подавшись корпусом тела вперед. Николай немедленно метнулся впритык к окну, забыв о предосторожности. — Катенька, вот моя рука. Пожалуйста, хватайтесь — и покончим с этим. Мы ваши друзья, мы рядом и не оставим вас. Умоляю, ради всего святого, дайте мне руку! — Николай хотел было пойти на еще один рискованный шаг и схватить девушку за руку, но та так резко и опасно отскочила к оконном створке, что сердце внутри его перевернулось. — Не дотрагивайтесь!!! — страшным голосом вскричала Катя. Она перевела лихорадочный взгляд с руки Николая на его лицо, и внезапно ее воспаленное воображение прожгла странная и совершенно дикая мысль, вернее даже не мысль, а мимолетная картинка, которую она немедленно выкинула из головы. — Неужели вы еще не поняли?! Это все из-за меня! Это все из-за меня! Все, кто имеют со мной дело, умирают. Оставьте меня! Я проклята! Я ПРОКЛЯТА! — воскликнула Катя, сорвавшись на рыдания и резко и опасно дернувшись. Николай Дорошенко остро ощутил безвыходность положения. Даже его рациональный ум не мог подобрать тех нужных слов, которые смогли бы остановить Катю, находившуюся на грани помешательства и не способную прислушиваться к обычным словам сожаления и дружеской поддержки. — Глупость! Чудовищная и бессмысленная! — раздался строгий и внушительный голос Софьи Станиславовны, которая все это время не решалась заговорить, пораженная ужасной сценой, а сейчас сердцем почувствовала, что настало ее время вмешаться. — Не выдумывай! Слезай немедля! На удивление, именно командирский строгий голос Софьи Станиславовны заставили вдруг Катю замереть на месте и повернуться медленно лицом к ним. — Но ведь вы первая должны меня ненавидеть! Алёшенька из-за меня погиб. Если бы не я… — Причем здесь ты? Алексея убил Григорий. Но не из-за тебя, а из-за трусости. Ты тут не причем. С тобой или без тебя, узнав о вранье Григория, Алёша бы не смолчал, и все закончилось бы тем же. Виновник смерти моего сына уже в могиле. Тебе корить себя не в чем, — ответила Софья Станиславовна. Николай переводил взгляд с Софьи Станиславовны на Катю и наоборот. У него появилась надежда, что у Софьи Станиславовны получиться успокоить девушку, так как последней нечем было крыть на ее аргументы, и Катя слушала ее. Сам он решил воспользоваться случаем, пока внимание Кати было целиком перехвачено Софьей Станиславовной, чтобы переместиться и стать вплотную к левой стороне окна, где он мог, в случае чего, своевременно и безопасно перехватить девушку, если она вздумает прыгнуть. — А как же крестная, отец, Василинка… Даже Лидия с Захаром. Это все из-за меня! — Ошибаешься! — твердо остановила Катю Софья Станиславовна. — Люди сами выбирают свою судьбу. Каждым своим решением. Каждым своим поступком… Ежеминутно. Ни ты, ни проклятие здесь не при чем. Можно все исправить… Кроме смерти. Оттуда уже нет пути назад. Отрешенный взгляд Кати вновь стал человеческим. В один миг ее решимость, с которой она готова была броситься из окна, начала таять, как снег на солнце, и она оставалась снова лицом к лицу с жизнью. Катя начала осознавать, что не в силах совершить то, что только что намеревалась, а реальность жгла ее беспощадно. — Оттуда нет пути назад… — прошептала Катя. — О, Андрей! Ураган рыданий рвался из груди наружу. Катя закрыла лицо руками и обмякла всем телом, сползая спиной вниз, к подоконнику. Но внезапно, из-за того, что руки потеряли опору, каблук ее туфлей, зацепившийся за кружевной край подола юбки, поскользнулся, и девушка, потеряв равновесие, соскользнула вниз на наружную сторону окна. От испуга у нее закружилась голова. — Катя!!! Катя сорвалась бы девяносто девятью процентами вниз, если бы Николай, стоявший предусмотрительно почти вплотную к окну на стреме, моментально не среагировал и не схватил ее под локоть, изо всей силы потянув на себя, пока она не обрела опору в его руках. Обхватив девушку за пояс, он бережно снял ее с подоконника и привлек к себе. Ослабевшая после всех потрясений, Катя не сдвигалась с места, орошая слезами сюртук Николая Дорошенко. Сердце Николая исполнилось глубокой жалости и сострадания к этой девушке, которая инстинктивно искала опоры в нем в трудную минуту, доверительно уткнувшись красиво убранной, но сейчас потрепавшейся, русой головкой в венке к его плечу. Волею судьбы он стал для Кати своего рода «волшебным помощником» из народных сказок, который появляется как старший верный друг и брат незаметно, подставляя плечо и руки, когда она теряла опору в жизни, когда ей не было куда бежать. В этот раз он мог подставить плечо только в прямом смысле, не в силах вернуть Андрея с того света, как бы он сам этого не желал. Ни его эрудиции, ни его влиянию, состоянию, фамилии это было не по силам. Поначалу Николай убеждал себя, что помогал Кате, исполняя долг дружбы перед убитым Алексеем Косычем, но, когда познакомился с ней ближе, невольно подпадая под обаяние добрых и доверчивых глаз Кати, ему самому хотелось защитить эту маленькую хрупкую девушку, помочь ей. Со спокойным сердцем и доверием он передал ее в руки своему еще одного лучшему другу и был искренне счастлив за молодую пару, он любовался ими в церкви, когда они выходили такие светлые, исполненные новых сил, надежд, планов, любви. И вот сейчас жизнь снова не пощадила Катю, и снова она оставалась беззащитной и одинокой. Николай крепко держал Катю и не отпускал ровно столько, сколько ей потребовалось, чтобы выплакаться, и, в определенном смысле, и из опасения, что в горячке ей снова вздумается лезть в окно. — Катя, к сожалению, ни я, ни Софья Станиславовна не в силах вернуть вам вашего Андрея. Но мы ваши верные близкие друзья, на которых вы всегда можете рассчитывать, и мы всегда рядом — я, Елена Александровна, Софья Станиславовна, Павлина и все ваши друзья. Вы не одиноки, Катя! — Николай на секунду оторвал Катю с плеча, заглядывая в ее затуманенные слезами глаза, которые сияли при свете, как чистый кристалл. — Спасибо вам, Николай Александрович! — всхлипывая, через силу ответила Катя. Софья Станиславовна, которая все это время стояла молча, прижав руку к груди, оправилась, наконец, от шока, после того как Катя едва, уже не по собственной воле, не сорвалась вниз. — Николя прав, Катенька. У тебя не осталось отца и матери, но мы твои друзья и твоя семья, что бы ни случилось, — мягким и нежным голосом произнесла госпожа Косы и протянула руки. — Иди ко мне! Катя, как ребенок, который искал успокоение в объятиях матери, бросилась со слезами в объятия Софьи Станиславовны, которая принялась гладить ее по волосам. Встретившись со взглядом госпожи Косыч, Николя дал знак медсестрам, сбежавшихся на крики, выйти из молельни и удалился сам по делам, оставляя Катю и Софью Станиславовну наедине. — Катенька, все в руках Божьих. Выше Него нет власти. Любые людские проклятья — пыль, по сравнению с Его властью. Господь всемилостив и всемогущ. Вот, на что тебе уповать надобно. Хорошая моя, — нежно успокаивала Катю Софья Станиславовна. Ободрительные наставления, нежные и теплые объятия Софьи Станиславовны, ее материнская поддержка подействовали на Катю успокаивающе. Еще около получаса Катя и Софья Станиславовна сидели уже молча в молельне в том же положении, пока не зашел сам доктор, а после него вновь вернулся Николай Дорошенко. — Пани Жадан, — начал он, снимая очки. — Я должен сообщить вам тяжелое известие… Мы сделали все возможное, поверьте мне, но… Катя на ватных ногах поднялась, но нашла в себе силы выстоять и взглянуть на доктора. — Можете не договаривать, доктор. Я все знаю, — сцепив зубы, произнесла она. — А… — доктор хотел что-то произнести в замешательстве, затем передумал и сочувственно кивнул. — Я искренне сожалею, Катерина Степеновна. — Я хочу видеть его, сейчас же. Это возможно? — решительно заявила Катя. Софья Станиславовна и Николя тревожно переглянулись. Доктор с сомнением окинул взглядом девушку. До него дошли слухи о невесте, которая едва не выбросилась из окна больницы. — Я прошу вас! Я имею право! — наступала Катя. — Да, конечно, запретить я вам не имею права, но… — Я не стану истерить и выбрасываться из окна, не предоставлю вам никаких неудобств и сложностей. Доктор в замешательстве стал протирать очки, затем, поняв, что госпожа Жадан не сдастся, кивнул. — Ну хорошо, воля ваша. Я вас понимаю. Палата в конце коридора. Медсестры проводят вас. Я прошу меня простить, но самому мне придется покинуть вас: пациенты ждут.

***

В полностью затемненной палате, освещаемой светом лампадки, он лежал какой-то неземной, просветленный светом изнутри, из груди — еще непогасшим светом только-только покинувшей ее души. Его губы застыли в полуулыбке, будто он обрадовался, что его невеста пришла к нему. Катя обошла вокруг Андрея со всех сторон, затем склонилась на коленях у его тела и взяв руку, на котором виднелось колечко, надетое ею на палец сегодня в церкви, поднесла к губам. Внезапно в палату вошли медсестры. — Простите за вторжение, пани Жадан, но нам необходимо омыть и привести в порядок тело. Катю охватила дрожь в ногах, но она преодолела ее. — Позвольте, я сама омою тело моего мужа, — решительно заявила Катя. Медсестры переглянулись. — Хорошо, пани, как знаете. Только мы обязаны вам помочь. Катя не стала возражать и немедленно, сквозь дрожь и подступавшие слезы, взялась за дело. — А теперь, прошу вас, оставьте меня с ним наедине, — сказала Катя, вновь стоя на коленях, держа в руках руку мужа и не спуская с его лица горестно-любящего взгляда, когда с омовением тела было покончено. Когда медсестры покинули палату, воцарились темнота и гробовая тишина. На улице уже, вероятно, совсем стемнело. Скудный огонек в лампадке время от времени припадала то влево, то вправо под воздействием невидимых ветряных потоков или еще каких-то факторов. Он единственный, при взгляде на который, давал ощущение покоя, не дававшее совсем потерять рассудок. Катя переместилась на колени перед лампадкой и принялась долго и без остановки молиться, пока физические и душевные силы не покинули ее. Ее до смерти тянуло в сон. Катя вернулась к Андрею, который, казалось, мирно спал. Пододвинув стул и сев рядом, она положила голову уже с освобожденными от нарядной прически и венка волосами на грудь мужа. — Вот какова наша судьба, Андрюша. Скажи же, как мне жить дальше без тебя, мой ясный сокол? Я должна была обнимать тебя, твои сильные плечи, а в итоге готовлю тебя к погребению и омываю твое лицо своими слезами. Чем же ты согрешил таким, что из-за меня тебе приходится расплачиваться? Ведь это все я, милый мой, я… Что за судьба у меня такая — отбрасывать тень на тех, кого я люблю… Внезапно тяжесть сковала ее веки, пока ее сознание не выключилось на время и темные стены не превратилось в черное вязкое море, в котором она оказалась. Вдалеке виднелась белая полоса берега, а оттуда горел теплым пламенем огонек. Она пыталась плыть, но тяжелые юбки свадебного платья оттягивали ее вниз, на дно. Она задыхалась, пыталась освободиться от тяжести в ногах, но очнулась, тяжело дыша, на окончательно остывшей груди мужа. Катя обнаружила, как болит все тело от усталости, неудобного положения. Она не знала, сколько времени провела и пролежала так в палате с телом Андрея, но только сейчас осознала, что, вероятно, все гости разошлись, и вряд ли кто стал бы дожидаться столько времени ее. Отряхнув остатки болезненной дремы, она выглянула из палаты в коридор. Больница совсем опустела и полностью погрузилась в темноту вечера и наступления ночи. — Катя, ну наконец-то, вы вышли! Катя вздрогнула от неожиданности. Она не заметила в углу дожидавшегося ее Николая Дорошенко, который немедленно направился к ней, когда она, наконец, вышла из палаты. — Николай Александрович? Что вы здесь делаете? Я думала, все уже давно разъехались, — удивилась Катя. Николай был не один. Вместе с ним в темном коридоре находился Богдан Юрьевич — поверенный и ближайший друг Андрея Жадана. — Здравствуйте, Богдан Юрьевич! — поприветствовала Катя друга Андрея. — Добрый день, Катерина Степановна. Примите мои соболезнования, прошу. Должен заметить, что не только вы потеряли любимого мужа, но я потерял лучшего друга, поэтому я способен разделить ваше горе, — сказал Богдан Юрьевич. Выглядел он уставшим и потрепанным. — Мы с Богданом Юрьевичем занимались делами расследования и вот под конец решили дождаться вас вместе и заодно обсудить, что удалось разузнать. — Удалось ли что узнать? — Катя вопросительно посмотрела на Богдана Юрьевича. — Увы, Катерина Степановна, немного. Я сегодня целый день бегаю в поисках убийцы, мне удалось поймать его след, но он сбежал. А наша распрекрасная полиция, как всегда, поймала не того! — яростно выпалил Богдан Юрьевич. — Вы сейчас домой, Богдан Юрьевич? — спросил Николай. — Я собираюсь проверить еще кое-что, а потом да, домой. — Хорошо, — кивнул Николай, а затем повернулся к Кате: — Катя, а вы поедете с нами. Вам нельзя сейчас оставаться одной. Будет лучше, если вы поедете со Софьей Станиславовной — она настаивает, чтобы вы поехали с ней. К тому же, одной вам оставаться не то что плохо, но и небезопасно. Черт знает, что у убийцы на уме и на что еще он способен. — Но… но… Николай Александрович, я… Нет, я не могу, я хочу, должна быть с ним, здесь, поймите! Я никуда не поеду, — Катя упрямо покачала головой. Николай мягко, но настойчиво взял девушку за руку. — Катенька, я понимаю вас, но, прошу вас, не упрямьтесь. На вас лица нет! Вам необходимо отдохнуть. Мы не хотим еще и вас потерять. Даю слова, что завтра рано утром Богдан Юрьевич заедет за вами и отвезет в больницу, чтобы вы могли еще проститься с Андреем. Послушайтесь меня и Софью Станиславовну, — Катя с сомнением смотрела на Николая, но сама чувствовала, что ноги не держат ее совершенно, и она помимо своей воли кивнула, облокачиваясь на предложенную руку друга. — Вот и славно. Богдан Юрьевич пока сопроводит вас до выхода, а я скоро подойду: у меня есть несколько вопросов к доктору. Когда Катя с Богданом Юрьевичем вышли на улицу, к ее удивлению, двор был заполнен людьми. Все самые близкие ей люди дожидались ее: Павлуся, Орыся, Назар, Софья Станиславовна. Но не успела Катя приблизиться к ним, как, к ее ужасу, на нее налетела толпа репортеров, приставая с множеством вопросов: «Что вы почувствовали во время нападения?», «Вам страшно?», «Вы опознали убийцу?» — Н-не знаю. Пожалуйста, не надо ничего расспрашивать, — слабым голосом отбивалась Катя, чувствуя, как неумолимо кружится голова, а толпа наступала на нее беспощадно. — Разойдитесь! Да оставьте ее в покое! — Николай Александрович вовремя поспешил на подмогу, разогнав репортеров и зевак, и сопроводил ее к коляске, в которой дожидалась ее Софья Станиславовна. — Спасибо вам, Николай Александрович! — несмотря на боль и усталость, Катя ощущала искреннюю и глубокую благодарность своему другу. — Пустое, Катенька. Поберегите силы и отдохните! — ответил участливо Николя и помог ей сесть в коляску на сидение рядом с Софьей Станиславовной. — Катюша, девочка моя, как хорошо, что ты согласилась поехать ко мне, — произнесла Софья Станиславовна, облокачивая к себе на грудь Катю и гладя по волосам. — А где Марьяна? — слабым голосом спросила Катя. — Она уже дома дожидается, — ответила госпожа Косыч. Коляска въехала в густой лес. Листья на деревьях в темноте блестели при свете фонарей с коляски и напоминали шелковый черный плащ, накинутый на мироздание. В его чаще напевала какую-то тоскливую песню одинокая потерянная птица. Картина слилась перед глазами Кати, и скоро все тревоги покинули ее в умиротворённом сне, в котором лицо ее с черными кругами под глазами просветлело. Софья Станиславовна накинула на девушку сверху свою шаль и погладила по голове, крепче с теплом обняв ее. — Спи, моя девочка. Мы преодолеем. Мы все преодолеем…