Счастья молодым или покойтесь с миром

Тонкой струйкой вьётся под потолок дымок благовоний, наполняя комнату ароматом сандала и цветов персика. Оконные ставни закрыты наглухо, и только сквозь тонкие щели в раме сочится внутрь нежная прохлада июньского вечера. Оттого дрожит дымная змейка, извиваясь в танце под плачущую флейту сквозняка. Но сладкому флёру благовоний не изменить скорбной торжественности похоронного бюро. Он только разбавляет её, внося с собой нотку «поддельной жизни». Завтра состоится церемония прощания с покойным и погребение, а пока мгновение здесь замерло в томительном ожидании грядущего. Вдоль обитых шёлком и деревом стен стоят стройными рядами традиционные бумажные куклы и венки всех мастей и размеров. Свисают вниз идеальными складками драпировки из шифона – бледные и белые, точно сорванный саван. Трепещущий свет от одинокого торшера едва освещает помещение. Он отчаянно разгоняет тени, пока не умирает, зачахнув окончательно. Какая ирония, что даже огонёк в этом месте не смог выжить. В центре комнаты на подставке из цельного сруба стоят две трупные шкатулки. Их крышки опущены, скрывая содержимое, и узкая дорожка желтоватого света из соседней комнаты перечёркивает полированное дерево наискось. И если в зале для прощания царит покой, тишина и безмятежность, то в зале ожидания слышны шепотки и шорохи, что доносятся во мрак проблесками жизни через приоткрытую дверь. — Какое несчастье… — Такой молодой… И не оставил после себя никого. — Он ведь так и не женился, да? Даже помолвки не было? А ведь такой видный юноша… был. — Теперь если не в жизни, то в смерти он не будет одинок… — Дазай… Какая утрата. Но ведь невеста… — Тшшш! Молчи! И не вздумай сболтнуть об этом где-либо… — Счастья молодым и пусть покоятся с миром. Начали за здравие и окончили за упокой. И всё в одном предложении. Эти слова звучали неискренне и двояко, в них скорбь лилась напополам с презрением. В кругу своей большой семьи Дазай Осаму был белой вороной. Едва ли у кого-то мог повернуться язык выразиться более грубо: «В семье не без урода». Молодой человек был высок, хорошо сложен и красив лицом. Умён не по годам, даже гениален, и хорошо воспитан. Ему прочили самое светлое будущее. Но гениальность сделала его человеком не от мира сего. Никто не мог сказать наверняка, что творилось в голове Дазая. Он улыбался как лис и флиртовал едва ли не с каждой встречной девушкой. Под его взглядом можно было растаять, и оттого трепетали девичьи сердца. Но в сердце самого Осаму ни одна не задержалась. Если кто-то смог потоптаться на пороге, это можно считать везением. Свой досуг молодой человек проводил в чайной, где засиживался до глубокой ночи, пропуская по бутылочке саке с приятелями. В подпитии он часто ударялся в лирику или полемику, обсуждая очарование смерти и серость мира, а собеседником его становился молодой охранник, а не красавица-официантка. Осаму Дазай был гениальным, ветреным, компанейским, одиноким и просто невыносимым человеком. Он очаровывал и выводил из равновесия своё окружение. Он был. Теперь его нет. Дверь зала ожидания закрылась, исчезла косая полоса света и заглох шелест голосов. Комната погрузилась во мрак и тишину. В воздухе растекалась дымка благовоний. Глубокие тени ползли по стенам из-за тусклого света уличных фонарей, пробившегося сквозь резные ставни вместе со стоном ветра. Чернели в центре футляры гробов в окружении бумажных фигур в человеческий рост, и улыбки разномастных нарисованных лиц казались зловещим оскалом, пробирающим до дрожи. Никто не решился бы остаться в этой комнате на ночь. Безмолвие нарушил шорох. Звук был глухой, скребущийся, точно мышь завозилась под плинтусом. Но вот дрогнула крышка одного из гробов, и из узкой щели показались длинные бледные пальцы. Они крепко ухватились за край ларчика и уверенно толкнули верхнюю стенку, сдвигая её в сторону и опуская на пол. Покойный жених встал и выбрался из своей шкатулки. Не было слышно звука шагов, дыхания и скрипа половиц. Только безумное видение восставшего мертвеца, который подступал ближе ко второму гробу. Длинные рукава собрались складками в локтях, когда покрытые ослабшими бинтами руки поднялись вверх. Пальцы застучали по крышке гроба очень тихо, почти игриво, а затем ладони опустились на полированную поверхность и толкнули ту в сторону. Чёрные глаза вспыхнули алыми искрами. Хрупкий юноша казался миниатюрным и женственным. Его рыжие кудри рассыпались по жёлтым бумажным цветам в изголовье его ложа. Бледная кожа казалась дорогим китайским фарфором. Губы восставшего мертвеца тронула улыбка. Холодные пальцы скользнули по щеке второго покойника, и тот, почувствовав чужое внимание, открыл глаза. Льдистая синева встретилась с кровавым янтарем. — А смерть тебе к лицу, Чу-уя, — почти промурчал Дазай. Его улыбка стала шире, а пальцы потянулись к жёлтому листку, разрисованному киноварью. Даосский талисман от зла выглядел на рыжей голове так же неуместно, как ценник с барахолки на музейном экспонате. Облизав палец, Осаму смазал пару символов. — Как же тебя угораздило? — В душе не ебу, — в привычной грубой манере отозвался Накахара, возвращая себе способность двигаться. Делиться подробностями своей смерти он не спешил. Сцепив руки на груди в замок, юноша медленно поигрывал пальцами, разминая окоченевшие суставы. — А тебя? — Это секрет, — шатен протянул руку к рыжим кудрям, наматывая локоны на пальцы, но почти сразу получил удар по тыльной стороне ладони. — Оя-оя, ты так недружелюбна, жёнушка моя. — Что ты там вякнул? — Чуя сверкнул в темноте разгневанным взглядом. — Давно по печени не получал? — Боюсь, в нынешнем состоянии мою печень ты не напугаешь, — Дазай развёл руками в стороны. — Я вполне могу её вырвать, — Накахара улыбнулся очаровательно и страшно. — Ты так сильно хочешь получить кусочек меня? Неужели ты настолько от меня без ума, жёнушка?! — Тц, да что ты заладил? — Чуя сел. — Потому что… — загадочно протянул Осаму, складывая голову на свои запястья вдоль бортика чужого гроба. — Теперь мы женаты. — В смысле? — В прямом, — Дазай с лёгким прищуром покосился на собеседника. — Кажется, моя прабабушка-китаянка настояла на соблюдении традиций, и над нами провели минхунь. — Когда кажется, креститься надо. — Я не христианин. — Я атеист. Повисла пауза, во время которой молодые люди буравили друг друга взглядом. Один улыбался, второй был серьёзен. Обоих объединяло отсутствие дыхания, сердцебиения, страшные синяки под глазами и отсутствие необходимости моргать. Хотя последнее всё же происходило в силу привычки. — Блять, — простонал Накахара, прикрывая рукой лицо. Длинный рукав его одеяния также сполз к локтю. — Скажи, что ты пошутил. — Боюсь, что нет, — улыбка Дазая стала самую малость ироничной. — Тц, боится он, — рука медленно сдвинулась с лица вниз. — У меня два вопроса. Какого хуя? И зачем? — В Китае некогда зародилась традиция заключать посмертные браки, чтобы молодые люди, не нашедшие свою вторую половинку при жизни, могли обрести её в загробном мире и быть друг другу надеждой и опорой… — В жопу твою лирику, Дазай. Ближе к делу. — Какой ты чёрствый. А как же доля романтики? — Дазай. — Ладно, — Осаму поднял руки в жесте капитуляции и поднялся на ноги. — Всё те же традиции не позволяют младшему брату жениться раньше старшего. Я, как ты заметил, немного мёртв. А моя семья в данном вопросе достаточно… консервативна, ну, ты понимаешь. — Не хочу ничего понимать, — Чуя фыркнул. — Хорошо, ладно… Я-то тут при чем? Тебе вполне могли найти какую-нибудь мёртвую девку. — А вот тут интересно выходит, — Дазай теребил пальцами стеклянные бусины чёток на своей шее. — Родные были уверены, что мои вкусы специфичны. Быть «обрезанным рукавом», конечно, позор, но любовь семьи победила предрассудки. — Ахуеть! — теперь всплеснул руками уже Накахара. Он бы взорвался намного раньше, будь он жив. Очевидно, смерть несколько притупляла эмоции. Или это тело ещё не отошло от окоченения? — Мало мне тебя было при жизни, чёртова мумия, так теперь ещё и смерть не разлучит нас. Восхитительно! Всю жизнь, блять, мечтал об этом. — Правда? — в кровавом янтаре глаз шатена вспыхнули искры задорного ликования. — Скажи же, что это романтично. Почти как двойное самоубийство. — Завались! — Чуя оскалился, и во мраке блеснули клыки. — Какая сварливая у меня жёнушка… — Я требую развод. — Да кто же тебе его даст? — передразнивая рыжего собеседника, шатен показал юноше язык. — Сейчас я встану, и ты у меня ляжешь. Твою мать… — Накахара встал и при попытке вышагнуть из гроба запутался в собственных ногах. От падения лицом в пол его спасли протянутые вперёд руки Осаму. — Какого черта? — А это, крошка Чу-Чу, ещё одна китайская традиция, — подхватив супруга на руки, Дазай вытащил его из гроба и усадил на бортик, опускаясь на колени. — Чтобы покойный не восстал и не выбрался из гроба или могилы, ему также связывают ноги. — Тц! — Чуя хотел в очередной раз ругнуться, но вместо этого только цыкнул и отвернулся. Осаму казался таким заботливым, пока развязывал тесьму на его щиколотках. Накахара покраснел бы, если бы мог. — Не сильно это помогает. А дальше что? — Мм? — Шатен взглянул на рыжего снизу вверх, а затем выпрямил спину. — Что именно тебя интересует? — Всё, — Накахара спрыгнул на пол и теперь сам смотрел на собеседника снизу вверх. Вот ведь длинная шпала. — По традиции, после проведения обряда минхунь покойных жениха и невесту хоронят вместе в одном гробу, — Дазай задумчиво потёр подбородок большим и указательным пальцами. — Но мои родственники могли и здесь устроить самодеятельность. — Это всё одна большая дерьмовая самодеятельность, — Чуя фыркнул. — Соглашусь с тобой, так и быть, — Осаму снисходительно улыбнулся и протянул к собеседнику руку. Пальцы коснулись ажурной вязи серьги в правом ухе рыжего, затем медленно опустились к кисточке. Шатен склонился и шепнул над ухом. — Смерть тебе действительно к лицу, Чуя. Ты красивый, — Дазай отстранился раньше, чем получил какой-то ответ на свои провокационные слова. — Полагаю, где-то здесь должен быть сценарий похорон. Такие вещи планируются так же дотошно, как свадьбы. Давай осмотримся. Ответом служил зубной скрежет и неразборчивое ворчание. Но, несмотря на это, Чуя последовал за ним. Уголки губ шатена сами собой дрогнули в самодовольной улыбке, пока это было незаметно. Накахара Чуя всегда был таким, насколько мог помнить Осаму, а знакомы они были не первый год. Грубый, ворчливый, язвительный, резкий. Эти особенности характера дополняли красивую внешность юноши, как шипы – ветки акации. Ещё одним достоинством молодого человека было терпение. Страшно представить, как часто у прямолинейного и скорого на расправу Чуи чесались кулаки после очередной каверзной тирады Дазая, но он сдерживался: положение обязывало. Ведь подавляющее большинство их встреч проходило в стенах чайной, где Накахара был работником, а Осаму – гостем. Когда с приходом сумерек напитки в заведении становились крепче чая и градус обволакивал туманом разум, шатен делался собеседником тяжёлым. Он рассуждал о вечном, о низменном, о страшном и об оккультном. И красавицы, по обыкновению своему составляющие компанию Дазаю, были слишком впечатлительны или суеверны, чтобы поддерживать тон беседы. Они достаточно охотно уступали свое место Накахаре, оставляя мужчин наедине. Слушателем Чуя был хорошим и комментарии порой выдавал настолько удивительные, что Осаму внутренне вспыхивал и затевал очередной спор или перепалку. Всё ради того, чтобы превратить рыжеволосого в гневливого демона. Выводить Чую на эмоции было любимым развлечением для Дазая. Сам Чуя считал Осаму своим наказанием и каждый раз сокрушался на тему того, за какие прегрешения его так карали боги. Однако именно Накахара взваливал на свои плечи тяжкий груз чужого тела, если Дазаю случалось перебрать. Он выпроваживал гостя из заведения и уже на улице не стеснялся распускать руки. Рёбра и бока Осаму не раз познавали на себе силу кулаков юноши. Таких маленьких, обманчиво хрупких и острых кулаков. Несмотря на демонстрируемые раздражение и антипатию, Чуя всегда исправно доводил Дазая до дома, ни разу не бросив пьяного молодого человека на полпути. И уходил сразу, как только сгружал Осаму в руки домочадцев, потерявших старшего из молодых господ. Грубый и сварливый Чуя казался Дазаю самым надёжным человеком в своём окружении. Молчаливая и ненавязчивая забота ворчливого юноши подкупала. Со своей яркой внешностью и не менее ярким темпераментом Накахара был подобен живому солнцу. Как же так вышло, что оно закатилось в самом расцвете юности? — Так ты расскажешь? — Что? — Как тебя угораздило умереть? — Сердце не выдержало от радости, когда сказали, что ты больше не придёшь действовать мне на нервы. Я даже распил бутылку вина, чтобы отпраздновать, — усмехнулся рыжий. — Вот только счастье было недолгим. Даже после смерти я вынужден наблюдать твою противную хитрую морду! — Хо-оо, — протянул шатен, задвигая один из ящиков бюро на место. — Свежо предание, да верится с трудом. — Ты это к чему? — Накахара отвлекся от изучения содержимого другого ящика и повёл бровью, окидывая взглядом собеседника. — К тому, крошка Чу-Чу, — Дазай встретился с юношей взглядом, — что врать ты не умеешь. — Я не соврал, — Чуя пожал плечами, пропуская прозвище мимо ушей. — Вино, между прочим, было вкусным. — А ещё ты глаз от меня отвести не можешь, — губы Осаму растянулись в отвратительно довольной улыбке. — Агрх! Не выворачивай сказанное мной так, как тебе удобно! — Накахара рыкнул и с силой задвинул ящик в пазы, отчего бюро опасно покачнулось. Но его успели придержать чужие руки. — Я сказал – «вынужден». Вынужден! Слышишь меня? — Не вижу, чтобы кто-то тебя принуждал, — речь довольного шатена сделалась певучей. — Шут! — проворчал юноша. — Завязывай ломать комедию и ищи сценарий похорон. Мне надоело ковыряться в бухгалтерских отчётах за прошлый год. Тц, тут вообще пусто! — Лучше бы сказал спасибо за то, что я вскрыл замок на двери, — протянул Дазай, наблюдая, как супруг порывисто выдвинул очередной ящик, чтобы сразу задвинуть его на место. — Ты вообще собирался её выбить. — Вскрытие замков – сомнительное умение для молодого господина из богатой семьи. Не находишь? — Что тут сказать?! Я личность многогранная, у меня много талантов. — Ага, ещё ты такой скромный, — Чуя закатил глаза и сделал шаг назад, упирая руки в бока. — Ничего. Тут только бухгалтерия и накладные. Мы ищем не там. Теперь пришла очередь Дазая проявить снисхождение. Впрочем, неприкрытый сарказм в словах о скромности молодого человека не смутил. В ответ он только улыбнулся своей дежурной хитрой улыбкой. Длинные пальцы глухо постукивали по откидной столешнице бюро, пока молодой мужчина осматривал помещение. Небольшой кабинет с рабочей зоной и парой кресел для посетителей. Вдоль стен – обилие шкафов, забитых документами и иными бумагами. Пара растений и декоративных статуэток, чтобы придать серой коробке живой вид с намёками на уют. И всё же как-то пресно, безлико. Янтарно-кровавый взгляд задержался на стопке бумаг на столе. Закрыв крышку бюро, Осаму сделал шаг вперёд, бесшумно проплывая мимо резных кресел. Придерживая длинные рукава своего посмертного одеяния, молодой человек потянулся к бумагам, перебирая исписанные листы. Взгляд скользил по строчкам, пока на лице не отразилось удовлетворение. В документах мелькнула нужная фамилия. — Нашёл, — прошелестел мертвец, привлекая внимание своего спутника. Но по ходу чтения выражение довольства сменилось сосредоточенной серьёзностью и хмуростью. — Дело дрянь. Как я и думал, без самодеятельности и здесь не обошлись. — Что там? — Чуя с волнением смотрел на молодого мужчину. — После церемонии прощания с умершим наши тела будут кремированы. Урна с прахом будет установлена на семейной могиле. — Ранее ты говорил про общий гроб и могилу, — Накахара поднял взгляд от бумаг к лицу Дазая. — Да, так и должно быть. Следуя традиции, после проведения обряда минхунь покойников перезахороняли вместе. Один гроб, одна могила. Как символ брачного ложа. Никакого огня. — Дерьмово. Поджимая губы в тонкую линию, Чуя отвернулся и уставился взглядом в столешницу, точно на полированной древесине могли найтись ответы на интересующие его вопросы или инструкции о том, как выкрутиться из сложившейся ситуации. Дазай отложил бумаги, продолжая выжидательно наблюдать за юношей. — Осаму, я не хочу, — Чуя заговорил придушенным шёпотом, медленно поднимая голову. Неожиданное обращение по имени сделало этот момент по-настоящему интимным. — Не хочу сгореть заживо. И не смей смеяться надо мной! Я не забыл о том, что уже умер. — Тшш! Спокойнее, крошка, я что-нибудь придумаю, — в иной ситуации он бы действительно пошутил. Но сейчас Накахара показал себя с другой, незнакомой стороны. Будучи встревоженным и напуганным, юноша казался хрупким и вызывал желание позаботиться и укрыть от всех бед этого мира. Кроваво-янтарные глаза засверкали, а улыбка шатена стала поистине дьявольской. План созрел в кратчайший срок и был максимально прост. — Пусть всё идёт своим чередом и гроб сгорит. Только без нас. — Но церемония прощания… — Сомневаюсь, что мои родные оставят нашу шкатулку открытой, — Дазай пожал плечами. — Наверняка сошлются на дурное состояние трупа из-за жары или придумают заразную болезнь, подкосившую меня в кратчайший срок. — Почему ты так в этом уверен? — Потому что, жёнушка моя, церемония минхунь – традиция старая и на сегодняшний день не совсем законная. К тому же, — шатен провёл пальцами по бледной щеке супруга, отгоняя чужую тревогу ненавязчивым ласковым жестом. Сам от себя не ожидал, а Накахара тем более. — Моей семье проще придумать небылицу для закрытого гроба, чем признать факт проведения обряда и мои предпочтения. Так они хотя бы сохранят лицо. — Не могу сказать, что завидую подобным отношениям, — Чуя ощутил долю сочувствия к Осаму, но старательно подавил этот порыв. — Как-то это всё лицемерно выглядит. — Как есть, — шатен отнял свою руку от чужого лица. И так задержался дольше, чем следовало. — Ладно, — рыжий отступил назад, возвращая себе контроль над разбушевавшимися эмоциями. — Но разве гроб без тела не будет слишком лёгким? И куда в таком случае пойдем мы? Сомневаюсь, что пара покойников, разгуливающих при свете дня, останется незамеченной. — Нам и не придется, — улыбка снова украсила лицо умершего. — Уложим в гроб чужое тело, а сами спрячемся в другой шкатулке и дождёмся, пока нас закопают как положено. Откопаемся на следующую ночь – и всё, мы свободны. — Стоп! Подожди, — Чуя по привычке моргнул пару раз, уставившись на Осаму. — То есть, ты предлагаешь сыграть в напёрстки с гробами и трупами? — Ну… В общем-то, да. — Дурацкий план. Ты же понимаешь, как это всё дико звучит? — А жизнь после смерти тебя совсем не напрягает, как я погляжу, — Дазай иронично усмехнулся. Видимо, смерть действительно что-то меняла, притупляла восприятие. Иных объяснений для такой спокойной беседы подобрать не удалось. — Давай просто решим более насущную проблему? Один раз я уже умер и не хочу умереть снова. Если тебя волнует, что я об этом думаю, то поговорим об этом потом, — Накахара смерил молодого человека серьёзным взглядом, мол, «какого чёрта ты смеёшься, сволочь?». — Ты говоришь на удивление разумные вещи, Чу-уя. Я приятно удивлён, — шатен сделал вид, что укора во взгляде собеседника не уловил. — Заткнись и займись делом, — Чуя оттолкнул Дазая в сторону, а сам обошёл стол, осматривая бумаги и доставая из верхнего ящика чистые листы и перьевую ручку. — Подбери нам гроб, а я займусь чистописанием, чтобы утром могильщик первым делом отвёз нас на кладбище и предал земле. — Ты умеешь писать? — округлив глаза, Осаму уставился на Накахару так, словно видел впервые в жизни. Так и замер с занесённой для шага ногой в смешной позе. — А чего ты так удивляешься? — Чуя на него даже не посмотрел. Взгляд живого мертвеца скользил по строчкам документов, разбирая особенности и структуру чужого почерка, который предстояло повторить. — Я занимался учётными книгами в чайной… — Ты и считать умеешь? — Дазай продолжал таращиться на юношу. — Я умею читать, писать, считать и играть на скрипке, — губы сами собой растянулись в издевательской ухмылке. С кем поведешься, от того и наберёшься. — Я слышал, чтобы скрыть ложь, её надо умело перемешать с правдой, — Осаму прищурился. — Ладно, признаюсь, — вздохнул Чуя, задирая нос, и развел руками в стороны. — Про скрипку я напиздел. — Я всё ещё в шоке. — В смысле? — Ты умеешь писать… — Да за кого ты меня принимаешь? — Чуя хлопнул рукой по столу и потёр пальцами переносицу, точно у него начинала болеть голова. Он снова смерил собеседника тяжёлым взглядом. — Или ты думал, что раз я сирота, то школу не посещал? — Да, — прозвучало вполне искренне. — Пизда! — рыкнул Накахара. — Боже, Дазай, как же ты заебал. — Ты обвиняешь меня в том, чего я ещё не сделал! — Дазай состроил из себя оскорблённую невинность, театрально прижав руки к груди. — Заткнись. Просто заткнись. Пожалуйста, — Чуя рухнул на стул и прикрыл лицо руками. Ладони медленно соскользнули вниз, складываясь в молящем жесте и прикрывая нос и рот. — Как я могу тебе отказать, жёнушка моя, когда ты так вежливо просишь? — губы шатена растянулись в улыбке. Он чувствовал вкус победы в этой словесной перепалке. Прямо-таки лучился самодовольством и скалился. — Как же ты меня бесишь… Дазай поспешил ретироваться из кабинета, шестым чувством ощущая опасность. Промедли он ещё немного, и гневливый рыжий карлик запустил бы в него чем-нибудь тяжёлым. Говорят, что горбатого могила исправит. Хорошо, что это было сказано не про Чую. Юноша был таким же смешным и вспыльчивым, как при жизни. И всё же ответов на свои вопросы Осаму не получил. Как Накахара умер, всё ещё оставалось загадкой. Но он намерен её разгадать: в этом крылось нечто важное, интересное и не совсем приятное. Но Чуя прав, и для начала стоило разобраться с проблемой более насущной, а допрос оставить на потом. Смирив своё любопытство, Дазай спрятал кисти в длинных рукавах своего посмертного одеяния и заскользил бесшумно в темноте в сторону лестницы, возвращаясь на первый этаж похоронного бюро. Чуя продолжал смотреть на закрывшуюся дверь ещё некоторое время. В какой-то момент его плечи задрожали и он откинулся на спинку стула в приступе беззвучного смеха. Дазай Осаму. Даже будучи мёртвым, он казался живее всех живых и продолжал действовать Накахаре на нервы. Но стоило отдать ему должное: своим шутовским поведением он разбавлял атмосферу напряжения, не позволяя сломаться под гнётом внезапно навалившихся проблем. А ситуация складывалась одновременно нелепая и страшная. Тут впору хвататься за голову и рвать на себе волосы в приступе помешательства. Юноша шумно выдохнул, скорее по привычке, чем по необходимости, и посмотрел на свои руки, сжал и разжал пальцы. Суставы под кожей скрипели и хрустели, скованные трупным окоченением. Мелкая моторика выходила неестественно ломаной и угловатой, несмотря на активную жестикуляцию во время разговора с Дазаем. Поджав губы, Чуя окинул взглядом писчие принадлежности. Ему казалось, что его руки сейчас ничем не отличались от таковых у какой-нибудь старушки, чьи суставы были давно разбиты артритом. И Накахаре предстояло взять этими руками перьевую ручку и подделать чужой почерк. Умереть не встать! Хотя он уже восстал. Сцепив руки в замок и вывернув кисти ладонями наружу, Чуя потянулся. Захрустело всё, от пальцев до плеч и спины. Так смачно и глухо, точно звук отразился эхом от стен кабинета. Отвратительно. Но вместе с тем появилась какая-то лёгкость в теле, почти ленивая нега. Фантомное чувство удовлетворения, когда после долгого пребывания в одном положении удаётся размяться. Наверное, это хороший знак. Пальцы обхватили тёмный стержень, и изогнутый кончик пера заскрипел по бумаге, оставляя за собой витиеватый чернильный след. Необходимо расписаться, набить руку. Как и ожидалось, первая попытка письма выглядела ужасно. Вторая тоже, затем третья… Непригодные листы с шуршанием сминались и отправлялись в ведро. Пусть хозяин кабинета не будет внимателен к мелочам. На шестой странице почерк выровнялся; с седьмой всё больше походил на оригинал; восьмой лист выглядел так, будто его и документы исписала рука одного человека. Чуя остался собой доволен. Когда Накахара делал последние штрихи на поддельной бумаге о захоронении, тихо скрипнули дверные петли. Дазай бесшумно перешагнул через порог и приблизился, вставая за спиной рыжего юноши и поглядывая из-за плеча на листок. Кровавый янтарь очей заискрился от восторга. Способности Чуи действительно поражали. Осаму окинул беглым взглядом строчки и удовлетворённо хмыкнул. Ладонь опустилась на плечо, как только перьевая ручка была отложена в сторону. Накахара обернулся. Льдистая синева вновь столкнулась с кровавым янтарём. Дазай прищурился, отчего выражение лица стало смешливым и хитрым, как у лисицы. Чуя в привычной манере хмурился и поджимал губы, ожидая очередной каверзы. Но шатен молчал, только кивнул в сторону двери и поманил за собой. Приготовления в зале для прощания с умершим были завершены. На подставке стоял один-единственный гроб, более широкий и массивный на вид, чем те, в которых ожившие мертвецы лежали по отдельности. Крышка плотно прилегала к коробу, скрывая содержимое. Сбоку виднелись желтоватые листы талисманов, точно даос уже провёл ритуал очищения над покойными, дабы тела не потревожило зло. Ещё одна из традиций, которые так чтили родственники Осаму. И только бумажные куклы вдоль стен были свидетелями того, что это всё – одна большая афера, которую провернул один из восставших мертвецов. — Кого ты уложил внутрь? — Хм, да так. Пошуршал в морге через дорогу и нашёл там тело какого-то плечистого работяги, — пожал плечами шатен. — Он был достаточно грузным, чтобы по весу сойти за нас двоих. — Ты был на улице? В морге? — следуя за Дазаем через всю комнату, Чуя обернулся к гробу. — А его не хватятся? — А не всё ли равно? — равнодушно отозвался Осаму. — Это уже будет не наша проблема, — шатен окинул хмурого рыжика взглядом и улыбнулся. — Ты слишком много думаешь, крошка Чу-Чу. Так! А вот и наша шкатулка. Выбранный гроб больше напоминал футляр для хранения длинных ажурных шпилек. Полированная тёмная древесина имела красно-коричневый оттенок и отливала глянцевым блеском при скудном освещении с улицы. Внутренности обиты мягкой тканью, а крышка, украшенная в изножье и изголовье резьбой, покрыта серебристой краской. Дорого-богато. Почти вычурно. Чуя смотрел на трупную шкатулку пару минут, скользя взглядом по гладким бокам, резьбе и нутру. — Ну что стоим? Забирайся, — своим окликом Осаму вывел юношу из оцепенения. Он уже забрался внутрь и протягивал к Накахаре руки, болтая в воздухе длинными рукавами с торчащими из-под них бинтами и зазывая в объятия. — Ты серьёзно? — Более чем. Или у тебя предрассудки перед роскошью? — Нет, но… — Значит, залезай, у нас не так много времени. Снаружи уже светает, между прочим. Оставив церемонии, Дазай схватил собеседника за плечи и потянул на себя. Чуя удивлённо вскрикнул, переваливаясь через край и падая на грудь шатена. Руки обвили изгиб талии, притискивая ближе к телу, и Накахара уже хотел вырваться, встать и возмутиться как следует, но сверху уже опускалась крышка. Осаму подтянул её одной рукой, скрываясь вместе с супругом от всего остального мира в полнейшей темноте. — Руки убери, — ворчливо прошипел Чуя, когда чужие ладони заскользили по бокам. — Куда же я их уберу? — притворно удивлялся Дазай, обвивая руками миниатюрное тело. — Кстати, раз мы остались наедине и в такой интимной обстановке... — Чуя сверху заметно напрягся, вслушиваясь в его речь. Осаму растянул губы в ухмылке. — Как насчёт консумации брака, жёнушка моя? — Чт… Чего? Да ты офигел! — агрессии в шипении рыжика стало значительно больше. Юноша завозился, пытаясь вывернуться и двинуть собеседнику хоть как-нибудь, но пространство вокруг было крайне ограничено. — Сейчас ты встанешь и выйдешь отсюда! — Какой ты вредный, Чуя, — обиженно проскулил Дазай, когда Накахара за неимением лучшего боднул его макушкой в подбородок. — И куда же я тогда пойду? — Это уже будут не мои проблемы, сутулая ты псина! — Тшш, — шутливый скулёж сменился на серьёзный тон и ладонь Дазая опустилась на чужой затылок, прижимая юношу к себе. — Я слышал шум. Чуя упёрся лбом в чужое плечо и замер, прислушиваясь. Снаружи действительно доносились глухие шорохи, похожие на далёкие шаги. Скрипнули половицы, кто-то выругался, запнувшись о порожек. Вымершее минувшим вечером похоронное бюро снова наполнялось живой возней, и это вызывало волнение. Вдруг они где-то ошиблись? Вдруг кто-то заглянет в гроб? Вдруг могильщики не заметят подготовленный документ? Сомнения захлестнули Накахару. Он вцепился пальцами в ткань чужой одежды, сам того не замечая, пока чужая ладонь не скользнула вдоль позвоночника. Дазай по-прежнему обнимал его одной рукой за поясницу, прижимая к себе. Вторая рука успокаивающе поглаживала по спине, разгоняя возникшее напряжение. Ласка была лёгкой, совершенно ненавязчивой, и она работала. Чуя немного расслабился, но продолжал вздрагивать, когда шум снаружи становился ближе и громче. Но Дазай держал крепко, пресекая любые попытки дёрнуться. Его пальцы зарылись в мягкие медные кудри, массируя затылок. В какой-то момент холодные губы прижались к виску и беззвучно шепнули: «Попробуй уснуть». На такое предложение Накахара только иронично улыбнулся. А мёртвые спят вообще или нет? Гроб содрогается, когда его поднимают и куда-то несут, ставят. Вероятно, грузят на катафалк, потому что шум помещения сменяется на скрип колёс и размеренную тряску. Они тронулись в путь, на кладбище. В своей борьбе с волнением Чуя уткнулся носом в чужую шею. Его ладони лежали на груди Осаму, а пальцы перебирали стеклянные бусины чёток. За этим монотонным занятием поездка прошла почти незаметно, и вот снова их трупная шкатулка затряслась, погружаясь в заготовленную для погребения могилу. Рыжик вздрагивает, когда о крышку гроба ударяется первый ком земли, подкинутый с лопаты. Страшно быть закопанным заживо. Чуя нервно усмехнулся, ему действительно смешно с самого себя, ведь он уже мёртв. Но чужие прикосновения снова разогнали странные мысли – подушечки пальцев невесомо скользнули по щеке, очерчивая линию скулы, затем по краю челюсти и под подбородок, где касания показались щекоткой. — Дазай… — Мм? — Что мы такое? — Ты наконец-то задаёшь правильные вопросы, жёнушка моя, — воркующе прошептал в ответ на чужой тихий шёпот Осаму. — Ты хочешь услышать сказку перед сном? — Ты сам предложил мне поспать, — максимально тихо зашипел Чуя. — Так что позаботься обо мне, муженёк. — Оя?! — Дазай округлил глаза от удивления. От того, как ядовито Чуя процедил по слогам «мужёнек», у него в груди неожиданно затрепетало. Рыжик поразил его в очередной раз. — Я думаю, что мы стали цзянши. — Ха? Это ещё кто? — даже в шёпоте слышался привычный гонор молодого человека. Накахара оставался Накахарой, даже если ему было неспокойно. — Разновидность нежити в китайском фольклоре. Прабабушка рассказывала мне о них в детстве, и что-то я не так давно прочел в книгах, — Дазай начал накручивать рыжие локоны на свои пальцы. — Китайский «прыгающий» вампир, а если точнее – оживший мертвец, питающийся энергией живых. Разгуливает под покровом ночи, а при свете дня скрывается в гробу или в местах, куда не проникает солнечный свет. Описывается везде одинаково: как окоченевшее тело в одеждах династии Цин, которое передвигается прыжками, вытянув руки вперёд. Интересно, почему именно династии Цин? Может, на тот момент подобные истории были наиболее популярны? — Ты у меня спрашиваешь? Я бесовщиной и оккультизмом не увлекаюсь. — Это мысли вслух, крошка Чу-Чу. Просто мысли вслух, — сверху продолжала валиться земля, и при её падении рыжий юноша вздрагивал. Ощущая его дрожь, Осаму успокаивающе погладил молодого человека по спине. Его движения были лёгкими, монотонными, почти баюкающими. — И мой интерес вызвал вовсе не оккультизм, а мифология в целом. Тематическая литература данного направления может быть весьма интересной. Но художественный вымысел всё равно уходит корнями в старые народные легенды, — речь шатена лилась тихо и ровно, как нежная колыбельная. — Цзянши появляются по-разному. Это может быть одержимый духом труп или тело, намеренно поднятое из могилы колдуном. Описывалось, что труп мог подняться из-за несоблюдения традиций погребения, если в него ударила молния или ещё абсурднее – когда беременная чёрная кошка перепрыгнет через гроб. Эти суеверия звучат смешно! Хех… Иногда душа отказывается покидать тело из-за преждевременной смерти, самоубийства или по причине затаённых обид. Тогда труп также превращается в цзянши. — Самоубийство, да? — голос Чуи звучал так тихо, что его едва можно было различить. Он уже засыпал. — Тебе подходит, суицидальная мумия… Дазай на это замечание только улыбнулся, продолжая поглаживать молодого человека. Его тело окончательно расслабилось, а сознание провалилось в сон без сновидений, оставляя шатена бодрствовать наедине со своими мыслями. Комья земли, глухо присыпающие дорогой гроб, казалось, совершенно не тревожили Осаму. Он прикрыл глаза. Темнота под веками ничем не отличалась от таковой в гробу. Какой смысл поднимать веки? Для поднятия трупа из могилы нужна соответствующая мотивация. Подобное утверждение звучало достаточно уверенно и убедительно, пока молодой человек вёл внутренний диалог с самим собой. Да, Дазай подходил под условия. Он не раз пытался свести счёты с жизнью – об этом свидетельствовали многочисленные шрамы, покрывающие его тело. Где-то тонкие порезы были оставлены намеренно, а некоторые отметины появлялись по воле случая. Но ни одна рана или порез не смогли забрать его жизнь. Словно в рубашке родился. Это насмешка судьбы, не иначе. Осаму также задумывался о парном самоубийстве. Быть может, Бог Смерти прибрал бы его к рукам, если бы молодой человек откинулся вместе с какой-нибудь красавицей? Но ни одна девушка так и не согласилась. А юноши… Дазай однажды высказался, что не любит мужчин. Видимо, недостаточно убедительно, раз его всё равно посчитали «обрезанным рукавом». Только Накахара выбивался из числа прочих, являя собой исключение. Яркая внешность, колючий характер. В трезвом уме Дазая так и подмывало вывести рыжего из себя, а в пьяном угаре он мог вливать в его уши любой бред и изводить его ещё больше. Почти всегда он бывал бит, едва вывалившись на улицу, но оно того стоило, как думал Осаму. И сейчас, прокручивая все эти моменты, шатен с удивлением отметил, что в компании Чуи мысль о суициде ни разу не посетила его. Да, он упоминал об этом, но ни разу не был серьёзен. Накахара дышал жизнью и энергией за них двоих. «Такой, как ты, на самоубийцу не похож. Так как же ты умер и кто тебя так сильно обидел, коротышка?» Чем дольше Дазай думал об этом, тем сильнее хмурился. Как ни посмотри, у Чуи мотивации не было. Шатен её просто не находил, сколько бы ни искал. А об обстоятельствах смерти юноша продолжал молчать, и это тревожило. Шум снаружи затих. Очевидно, могильщики свою работу выполнили. Пользуясь моментом и бессознательностью партнёра, Осаму изучал руками чужое тело. Фигура у Чуи была красивая: гибкий и крепкий стан, сильные руки и ноги, плавный изгиб талии. Именно плавный, а не по-женски изящный. С таким телом им можно и увлечься. Он действительно исключение. Длинные пальцы украдкой скользнули под одежду, оглаживая бока. Молодой человек успел пересчитать чужие ребра, когда, опускаясь ниже, заметил нечто необычное. Область левого бока ощущалась несколько асимметричной: с правой стороны кожа гладкая и ровная, а слева нащупывалась неровность. Кожа вспорота, след небольшой и свежий, на нём чувствовалась влага. При попытке ощупать лучше кончики пальцев немного проваливались. Отнимая руку от чужого тела, Дазай поднёс ладонь к губам, мазнул по подушечкам языком и нахмурился сильнее. Кровь. Рана есть, но она быстро затягивается, ведь Чуя больше не человек. Зубы скрипели, когда Осаму сжал челюсти. Он злился и крепче обнимал рыжего юношу, притискивая к себе. Ранили. Убили. Кто посмел? Гнев теплился в Дазае, точно раздуваемый ветром уголёк, и отказывался потухать. Ему собственное открытие не нравилось, и желание учинить допрос с пристрастием только укоренилось, превращаясь в первостепенную задачу. Сразу, как только проснётся эта несговорчивая мелочь. Его мелочь. В собственническом порыве Дазай уткнулся носом в рыжие кудри, вдыхая чужой запах. От Чуи не пахнет смертью. На волосах остался запах ароматного чая, сладкой выпечки и дыма благовоний. Он совсем как живой. Как живой… Убили. Убили! Убили!!! Дазай был очень зол и не замечал течения времени. — Дазай… Эй, Дазай. Осаму! — голос Чуи и прикосновение пальцев к щеке вернули к реальности. — Что? — Дазай удивлённо захлопал ресницами в темноте. Казалось, он вот только закрыл глаза. Не заметил, как заснул? — Что-то происходит. Сверху доносились ритмичные шуршащие звуки. Орудовали лопатой, разрывая свежую могилу слой за слоем. Звучали голоса. Обрывки фраз вливались глухим смазанным эхом в чуткие уши нежити, разбиваясь на отдельные слова. Незнакомцы обсуждали, какие ценности смогут отыскать на теле, упакованном в такой дорогой гроб. Как будто старинный клад нашли. — У нас гости, жёнушка моя, — Дазай оскалился в темноте, ласково накручивая рыжие локоны на свои пальцы. — Пара мародёров спешит поздравить с новосельем. Будь готов. Удары лопаты стали громче, и шатен убрал руки, выпуская рыжего из своих объятий. Кто-то уже шарил ладонями по крышке гроба, стряхивая с древесины землю и песок. Вот загребущие жадные пальцы подцепили край, поднимая резную спинку трупной шкатулки, и холодный ночной воздух скользнул внутрь. Прекрасно. Можно не бояться света. Как только гроб был достаточно широко открыт, холодные руки мертвеца схватили запястье живого вторженца. Мародёр, оказавшийся невзрачным мужчиной средних лет, испуганно взвыл и попятился, пытаясь отползти. Пресекая шум, Дазай выскользнул из-под Чуи и вцепился второй рукой в чужое горло. Оставшийся наверху подельник расхитителя могил дал дёру. — Чуя, не отпускай его, — рыкнул Осаму. И Чуя рванул вверх, одним прыжком выбираясь из могилы. Он в полной мере оправдывал название цзянши. Время словно замедлилось, и Дазай даже засмотрелся на чужой полёт. Накахара казался грациозным хищником, а не ожившим мертвецом, чьё тело было разбито трупным окоченением. Юноша исчез за краем могилы, и шатен вернул своё внимание к пойманному гостю. Мародёр в его руках был белее мела, дрожал от страха и обливался холодным потом. Пальцы мертвеца на чужом горле медленно сжимались. Осаму пил его, жадно втягивая в себя энергию чужой жизни, как утопающий хватает ртом воздух. Капля по капле, глоток за глотком. И жертва стремительно хирела, чахла, обмирая в хватке голодного упыря мягким кулем. А Дазай чувствовал, как по его телу вновь растекалась жизнь, как разгоралось в груди тепло, а по венам вновь струилась горячая кровь. Приятные чувства сытости, эйфории и лёгкости переполняли его. Осаму опустошил жертву – тело мужчины иссохло, потемнело и сморщилось, как изюм. Лёгким движением руки шатен откинул прочь жалкие объедки, стряхивая обтянутый кожей скелет на дно могилы, и выбрался на поверхность. На чистом небе белела идеально круглая луна, озаряя кладбище своим холодным светом. В траве затаились сверчки, по земле ползла лёгкая влажная дымка. Вокруг ни души и так спокойно. На поиски Чуи у Осаму не ушло много времени. Накахара нагнал свою добычу быстро и теперь стоял рядом, возвышаясь над иссушенным телом. Он рассматривал свои руки: сжал и разжал кисти, покрутил запястья, согнул и разогнул локти, повёл плечами… а затем запрокинул голову и расхохотался. Больше не было ощущения того, что он разбит, не скрипели скованные трупным окоченением суставы. Юноша чувствовал себя живым. — Чуя, — Дазай подошёл ближе, окликая рыжего, и замер. — Да? — Накахара обернулся. Его глаза блестели, как у сытого хищника, губы растянулись в улыбке, а на бледных щеках расцвёл живой румянец. Строптивый коротышка выглядел расслабленным и счастливым. — Какой же ты красивый, — с трепетом выдохнул Осаму и на свои слова получил в ответ всё ту же улыбку и радостный прищур. — Страшно красивый… Руки обвили изгиб талии, тело прижалось к телу и губы столкнулись в поцелуе. Чуя не сопротивлялся, напротив, он был отзывчивым и податливым. Рыжий юноша закинул руки на плечи статного шатена, обнял за шею, притянул ниже к себе и сам привстал на носочки. Он прихватил острыми зубами нижнюю губу Дазая и игриво усмехнулся, после этого целуя снова. Осаму и сам ухмылялся, крепче обнимая Накахару, и ощутил тихое фырканье на своих губах. Губы Чуи мягкие, их приятно сминать своими, покусывать, а после зализывать следы собственных зубов. Эти губы хочется целовать и совершенно не хочется отстраняться. Уста приоткрываются и их языки встречаются, переплетаясь друг с другом. По щекам Дазая скользят маленькие ладони, пальцы зарываются в его мягкие волосы, сжимая в своей хватке пряди цвета тёмного шоколада. Чуя глухо застонал в чужие губы, когда ладони Осаму скользнули по его спине вдоль изгиба позвоночника. Эти загребущие руки сжимали его так жадно и собственнически, заставляя чувствовать себя кем-то безумно важным. Такие прикосновения подкупали. Подобная близость, казавшаяся раньше чем-то безумным, невозможным и недосягаемым, сейчас оказалась простым и до дрожи естественным действием. Это всё азарт, адреналин после первой охоты и блаженное чувство сытости после трапезы. Это они вскружили голову и подтолкнули парней друг к другу. Но пусть так. Если целовать эти губы так хорошо, то ради этого удовольствия можно и умереть разок. Умереть… — Скажи мне, Чуя, — прошептал Дазай, причмокнув губами напоследок. — Что сказать? — голос Накахары звучал хрипло и так интимно, что его хотелось снова поцеловать. — Кто это сделал с тобой? — Осаму прижался лбом ко лбу Чуи, кровавый янтарь его глаз столкнулся с голубыми льдинками. — Скажи мне, кто убил тебя?