Человеческая слабость

***

Похороны выдались сложными. Таковыми они были не из-за того, что Юнги до ужаса скорбел и не находил себе места, нет. Ему было стыдно признаться, но он буквально кожей чувствовал мрачную атмосферу и повсюду леденящий взгляд Хосока, следовавший за ним по пятам. Казалось, будто он пресекает каждое возможное нормальное общение между ними, презирая его за то, что тот просто дышал. Юнги не понимал. Тот вводил его в заблуждение. Теперь старший брат не казался ему просто подростком со своими тараканами в голове. При первой же встрече он показал то, с каким пренебрежением относится к своей семье, насколько нежелателен их приезд спустя долгое время, и что многое, очень многое изменилось за каких-то несколько лет. Оставаясь с братом один на один, Юнги начал догадываться, что не всё так просто: Хосок мог игнорировать его существование, отвечать колко, грубо, раня словами насквозь. И если бы младший ребёнок мог кровоточить от сказанного и недосказанного в такие моменты, он бы давно умер от этого, и хоронить бы пришлось следом и его. Стоило попасться родителям в поле зрения, как Хосок, прежде холодный, отчуждённый и высокомерный начинал проявлять напускное участие и интерес к жизни Юнги, отчего тому становилось не просто не по себе — его пробирала орда мурашек. И ведь действительно, что поистине не понимал младший сын, так это того, что никто, абсолютно никто из собравшихся родственников в этом захудалом домишке не видел того, что на самом деле происходило. Все видели старшего брата как образцового ученика, поражались тому, насколько он умён, судя по оценкам, о которых то и дело говорил гордый отец, и не видели ничего провокационного, когда, казалось бы, это преподнесено на вытянутой руке. Вымотанный, он подошёл к матери, которая никак не могла набеседоваться с отцом, и, высказавший ещё раз свои сожаления, отошёл чуть дальше от дома, садясь на какую-то потёртую скамейку. Ёрзая, чувствуя себя не на своём месте, мальчика перекосило от того, что ему, вероятнее всего, придётся ночевать в одной комнате с Хосоком. «Может, нам удастся разговориться друг с другом, и он будет помягче со мной…? Я же его брат…» Стоя в сторонке, к Юнги спустя какое-то время присела женщина, которую он отдалённо помнил где-то глубоко в детстве. Потирая по привычке щёку, задевая при этом очки, мальчик смущённо посмотрел на неё, а затем перевёл свой взгляд на коленки. Теребя в руках голубой платок, который отдала ему мама, он почувствовал, как на него смотрят. — У меня что-то на лице? — поднимая глаза, он столкнулся с ещё одной парой глаз, которая прожигала в нём дыру. Сомнений не было. Эта способность была только у брата. — И ты присаживайся, Хосок. — женщина похлопала возле себя ладонью, несмотря на то, как в одно мгновение съёжился Юнги. Он принял решение избегать общества Хосока всеми силами, перебегая из комнаты в комнату, охваченный скользящим и пугающим чувством. Юнги рассчитывал на то, что если сейчас целый день они не будут сталкиваться, то ночью, когда будут ночевать в одной комнате, всё будет тихо и мирно. Однако, как бы не старался себя обманывать мальчик, он всё ещё отголосками своей души надеялся, что будет также чувствовать безопасность, как и в детстве, когда засыпал вместе со старшим братом. Именно по этой причине он нервничал больше всего. — Спасибо, я постою. — в пятнадцать лет он совсем не был многословен, как другие его ровесники. — Знаете, несмотря ни на что, ваши родители всё ещё неплохо ладят. — продолжая стоять, как восковая фигура, будто он не живой, Юнги подумал про себя, что захотел бы докоснуться до Хосока, потому что тот выглядел величественно, как настоящая статуя. — Почему вы так думаете? — младший брат первым подал голос, старший же устремил вопросительный взгляд на женщину, которая являлась их тёткой, сдерживая промелькнувший интерес. — Вы и сами наблюдаете за этим, дети. — на таком обращении Хосок неприязненно скривился, задавливая в себе подступающее отвращение. — Они всё общаются и общаются друг с другом, не могут оторвать глаз. — Это связано с тем, что сейчас траур. Они не имеют права спорить на глазах у всех рядом с гробом. — Юнги слушал то, какой всё-таки у его брата властный голос. Он говорил медленно, заволакивая буквами, которые складывались в предложения. Он казался невероятным и порой хотелось игнорировать то, что значили его слова. — Нет, Хосок, у них есть своя история. Вы хоть раз слышали о том, как они познакомились? Откровенно говоря, старшему брату было до неприличия наплевать. — Нет. — Юнги высказался первый, а Хосок лишь кивнул, в знак согласия с младшим братом. — Тогда слушайте. Это была девушка, которую нельзя назвать красавицей, однако было в ней что-то притягательное, обаятельное, отчего многие молодые люди то и дело проявляли ей знаки внимания. Слишком густые темные волосы блестели под жаркими солнечными лучами, кожа с нежно-золотым отливом блестела, завораживая всех своей молодостью и свежестью. От неё пахло цитрусами и абрикосами, на носу было много веснушек, а сама она была одета в миловидное расклешённое зелёное платье с небольшим разрезом выше колена. Её внешность не была статичной, она была поистине особенной, настоящей, уникальной. Всё ее тело дышало, девушка была молода и, возможно, даже немного хороша. Конечно, не всем было суждено потерять от её обаяния голову, однако с кем же всё-таки это произошло — долгие годы не могли забыть её улыбки и горящих глаз. Тонкие ресницы хлопали так мило и невинно, отчего неясно было, нарочно ли она это так делала или же исключительно из-за своей женской прихоти. Естественно, получилось так, что наконец будущая мать нашла предмет воздыхания. Сыльги была упряма в свои года, настырна и от этого не менее притягательна, а лишь наоборот — более желанна. Стоило ей увидеть его — крепко сложенного, с красивыми чертами лица: острым подбородком, правильным носом и необычным разрезом глаз для корейца, как её грудь начинала подниматься и опускаться из-за нахлынувшего волнения и любопытства. Поначалу это было лишь ребячеством, ничего серьёзного. Девушка, ослепленная неизвестным юношей, буквально у всех своих друзей и знакомых пыталась выяснить, что за это за молодой человек такой — молчаливый, улыбчивый, порядочный. И пусть последняя черта её мало беспокоила, о его симпатичном лице спорить не приходилось. Джун же, в действительности, как сейчас известно, отвечал ей с уверенной взаимностью, но не по той причине, что был сильно влюблён в неё с самого начала, а лишь для наглядности о том, что ему это не претит. Признать справедливости ради, нравом они сошлись далеко не сразу. Он был кроток и спокоен, а она — настоящая бестия, такая, какую и представить сейчас сложно. Совершенно два разных человека. Раньше они сильно отличались от прежних. Совершенно. Прошло пару месяцев и молодой парень, не в силах сдерживать порыв, который свойственен только людям его возраста, вскоре впервые заговорил с ней, однако, Сыльги то и дело воротила нос, в надежде на то, что он придумает ещё что-либо более изощрённое, чтобы доказать свои истинные чувства. В итоге же девушка, которая и умела, что путать мужчин своими словами, своими поступками вынудила пойти Джуна на отчаянный шаг. В один вечер, когда они в назначенное время вместе встречались, Джун с улыбкой на лице сказал, что отправляется за границу. На войну. Парень хотел своей кровью доказать то, что он готов ради нее даже пожертвовать своей жизнью во благо других. И это звучит настолько нереально, насколько на самом деле было. Сыльги не восприняла это всерьёз, отмахнувшись. А потом Джун пропал. Через два года, когда он пришёл с фронта, а пришел уже другой человек — он не знал слово «улыбка», понятия не имел, что раньше у него был мягкий взгляд и такие же руки, состоялась свадьба. Стоила ли такая жертва этого или же нет, но с тех пор двое молодых людей были очень уж больно привязаны друг к другу, и со временем их характеры совершенно поменялись местами. Джун с войны пришел не один, он пришел с такой чертой характера, как жёсткость и неумолимость. — Вы не шутите? Наш папа действительно был на войне?! — спрыгивая со скамьи, Юнги заглядывал женщине едва ли не в рот. — Нет, я не шучу. — улыбка коснулась её губ. — Ваш папа был ещё тем авантюристом. Хосок, чувствуя то, что похоронная процессия скоро подойдёт к концу, куда-то направился. Юнги совершенно не ориентировался в этой местности, поэтому решая проигнорировать, договорил с женщиной и направился к родителям. И всё-таки, его удивило то, что его брат просто встал, как будто ему рассказывалось нечто подобное каждый день, и ушёл. «Интересно, он скрывает свою заинтересованность, или же он и в прям настолько равнодушен.» — Куда делся Хосок? — стоило Юнги столкнуться с отцом, тут сразу же задал ему этот вопрос, вздергивая бровь. Желание спросить о том, что ему поведала женщина пару минут назад защекотало под лопаткой, но тот сдержался от неуместного вопроса. — Я видел, как он выходил за калитку. — Поправляя спавшие на кончик носа очки, проговорил Юнги. — Вот мальчишка! Совсем пренебрегает моим авторитетом. — на это младший сын ничего не сказал, глядя на землю под его ногами. Погода была сырая, и в воздухе это отчётливо ощущалось. Почесав покрасневшую щеку, мальчик взглядом принялся искать мать. Ходить было некуда, делать нечего, оставалось только сидеть, наблюдать за скорбью других и ждать, когда погода улучшится. На часах уже было около шести вечера, когда всё это закончилось. Весь вечер беспробудно лил дождь, видимо, оплакивая его бабушку, отцовскую маму. Укрывшись потуже шарфом, а затем моргая из-за попавшей каплей воды за линзы очков, Юнги заметил, что родители о чём-то переговариваются, оборачиваясь по сторонам. Решая не смущать их диалог, мальчик топтался в грязи в саду, осознавая то, что новые ботинки, которые подарила ему его мать, скоро окончательно размякнут и превратятся в кашу. Продолжая не обращать на это никакого внимания, он бы так и простоял, если бы не женщина, которая окликнула его, стоя у крыльца. — Не мог бы ты сходить в аптеку на углу? Мне нужно кое-что от головы… — тётка замялась, видимо, находясь в довольно неловком положении. Младший ребёнок посмотрел на неё немного странно, потому что он знал, что она в курсе его топографического кретинизма в этом месте. — Я не совсем разбираюсь в этом городе. Не совсем понимаю, про какую аптеку вы мне говорите. — Тут совсем близко. Пойми, дорогой, все сейчас заняты суматохой, мне нужно помочь твоей матери убраться. Пройди вдоль дороги до остановки, а потом поверни налево — там ты увидишь вывеску кофейни. Вот за ней будет аптека. Твоя мама дала добро, она понимает, что это недалеко. — Хорошо… Хорошо. Забегая в дом буквально на минутку, чтобы поменять промокшие в воде носки, долго выбирая между красными и зелёными, он остановился на оранжевых. Смущённо глядя на себя в зеркало, ему на секунду захотелось оставить очки в комнате, но это было лишь секундное желание. Осматривая его давнюю комнатку, которую он делил со старшим братом, Юнги удивился, что она порядком и не изменилась: те же деревянные две кровати, одна тумба, стоящая сбоку у подножия, небольшой осиновый шкафчик с одеждой, в которую он уже успел убрать какую-то часть своих вещей. Створка с окошком, сейчас закрытым из-за прохлады снаружи, на который была та же надпись, которую они вместе выскребли около шести лет назад: «Х и Ю навечно». Сейчас Юнги мог только догадываться, что она значит, но как только его глаза пробежались по ней, а пальцы коснулись изрезанной древесины, улыбка сама по себе появилась на лице. Грело душу, вне сомнений, то, что даже при переезде здесь осталась какая-то маленькая, затерявшаяся частичка его души. И пусть сейчас он не мог чувствовать себя здесь, как дома, в особенности, после того, как говорил с ним после долгой разлуки брат, он всё ещё был воодушевлён и полон сил, благодаря этому месту. Присаживаясь на чужую постель, а Юнги это понял, потому что на ней осторожно лежала книга с толстой кожаной обложкой, он долго метался, стоит ли ему посмотреть о чём она, потому что она не была похожа на те, что лежали полками выше. А справедливости ради, он недолго сопротивлялся этому порыву. Взяв её в руки, мальчик почувствовал, как на коленки ему упал небольшой обрывок бумаги из этой самой книжки, на котором было красивым каллиграфическим подчерком выведено: «Не смей трогать мои вещи.» С расширившимися глазами от страха, Юнги отпрыгнул от кровати, отбросив книжку куда-то в угол постели, тяжело дыша. Нахмурившись, он тут же выскочил из комнаты, а затем и из дома, тепло одетый и готовый к пасмурной погоде. Прокручивая в голове случившееся, Юнги был, мягко говоря, шокирован этой запиской. «Выходит, что он знал то, что я возьму его книгу. Он знал уже с утра перед моим приездом о том, что я буду сомневаться, но в итоге сяду на его кровать. Значит ли это, что он проверял меня? О, Господи…» Идя по улице, будучи на нервах, Юнги то и дело облизывал пересохшие губы, глазами выискивая ту самую табличку. Сжимая и разжимая похолодевшие руки, мальчик подумал о том, что брат его, на самом деле, не так прост. Мало того, казалось, словно аура возле Хосока изменилась со времени их последней встречи, стала ледяной, тёмной, из-за которой было сложно дышать или приходилось задерживать дыхание. Его глаза, прежде смотрящие с неким подобием нежности резали тело, и, подобно раскалённому металлу прожигали кожу, из-за чего появлялось желание скрыться с пронизывающих глаз. Повертев головой, чтобы выкинуть все глупые мысли из головы, младший брат завернул ровно туда, куда ему указала женщина, объясняя как добраться. Понимая, что в итоге свернул не совсем туда, Юнги не стал паниковать, потому что прекрасно знал то, что город совсем небольшой и окончательно потеряться тут будет сложно. Единственное, что не нравилось, так это то, что на улице было совсем темно и те немногие фонари, которые были вдоль переулков не совсем добавляли освещения, а лишь немного добавляли видимости. Краем уха уловив какое-то копошение между углом дома, куда вёл какой-то закоулок, Юнги определённо был настороже и не хотел туда идти, но стоило незнакомому болезненному вскрику обдать его лицо, как мальчик тут же устремился в глубь темноты, отряхивая от одежды побелку. — Прекрати! Я не хотел ничего плохого! — на голос шагая куда-то вперёд, перед глазами Юнги показался школьник, который, наверное, был старше его самого на года два. Пытаясь подтвердить свои мысли о том, что, скорее всего, тут дело в хулиганстве, он совершенно не заботился о своей безопасности. Он ненавидел, когда людям делали больно, не понимал этого и верил, что всё можно решить словами. Он поздно понял, что помочь парню он ничем не сможет. — Закрой свой грязный рот. Тебе не позволено его открывать. — старший брат, стоявший возле сидящего на коленях парня, которого держали какие-то юноши, обтёр свою грязную подошву прямо об чужие светлые джинсы. След остался прямо на уже изрядно промокшей ткани, впитываясь глубже. Видимо, всё это порядком утомило Хосока и то, что какой-то подросток продолжал тараторить что-то шёпотом, поэтому он ногой ударил того по плечу, заставляя упасть навзничь. Другие же парни, которые держали побелевшего от ужаса юношу, отпустили, когда поняли, что тот уже не может держаться. Хосок уже в восемь лет знал неписаные законы, знал, как полагается вести себя мужчине. Одно из правил являлось то, что нельзя бить лежащего на земле человека. Так поступают только безжалостные и очень нехорошие люди. Тем не менее, отец, который воспитывал его по этим правилам, часто не сдерживал свои слова, и это было равнозначно тому, что Хосок научился выкидывать их из своей головы. Он подошёл к неподвижному парню и ударил ногой по рёбрам. Уши Юнги, клянётся он, в этот момент услышали, как на болотах стонет выпь. — Ты всерьёз думал, что распуская сплетни о моей семье тебе ничего не будет? — голос брата, прежде грозный, стал совсем тихим, совершенно не выражающим гнева. — Ты должен определиться со стороной, которую выбираешь, прямо сейчас. — Откуда мне знать, что я могу доверять тебе?! — кровотечение из носа возобновилось, и незнакомому несчастному подростку пришлось вновь сглатывать кровь. Этот паренёк лежал на асфальте и плевался багровой вязкой жидкостью, сплевывал под себя, потому что сил не было, а затем клацал зубами. Звуки боли отчётливо слышны при каждом его вздохе, и он едва ли держался, чтобы не потерять сознание. Наблюдая за отвратительно-жестокой сценой, Юнги несколько раз посмотрел на Хосока из-за угла, в надежде найти сочувствие. Однако судя по лицу старшего брата, тот не находил в этом ничего неправильного. Такой безнравственный поступок был равносилен падению в пропасть. — Ты не знаешь, но поскольку у тебя осталось меньше пяти минут, прежде чем это произойдёт, ты будешь вынужден принять решение в любом случае. Кажется, он проживал испуг вместе с тем юношей, жизнь которого теперь превратиться в её подобие. Младший брат и не подозревал о том, насколько изменился Хосок, насколько тот стал пугающим и бескомпромиссным, он осознал, насколько сильно тот научился притворяться и теперь боялся этого. Но градус страха стал выше, когда брат подошёл к его укрытию чуть ближе. Бешено колотящееся сердце точно можно было услышать, и пусть это было невозможным, конкретно сейчас Юнги так не думал. Мальчик пообещал себе, что расскажет всё своей матери, и они уедут отсюда подальше, потому что то, что он видел — сущий кошмар. Жестокость, насилие и угрозы — это не то, ради чего он сюда приехал. Он хотел встретиться с братом, но увидел другого человека и теперь не знал, что ему делать с этим. Лелеющие мысли, которые сопутствовали ему на пути взросления испарились, оставляя того наедине с собой и с этим кошмаром. Стояла секундная тишина, прежде чем волосы младшего брата встали дыбом: — И что же с ним делать? — Хосок достал из штанины пачку сигарет, зажав одну из них между зубов, подставляя к ней пьезовую зажигалку. — Юнги, не стесняйся, подскажи нам. Дыхание замерло. Продолжая стоять, словно замурованный намертво, мальчик не знал, что ему следует предпринять. Тем не менее, было очевидно то, что зажиматься и прятаться уже было бессмысленно. Выходя из-за угла, глядя исподлобья на тех остальных, которые были не менее удивлены, чем он сам, Юнги плохо удавалось их рассмотреть, но старшего брата было очень даже хорошо видно. Его выделяла развязная ухмылка и горящие чёрные глаза. Юнги продолжал молчать, потому что было страшно, ведь он не рассчитывал, что всё выйдет именно так. Он лишь надеялся на то, что его брат не обойдётся с ним так, как с парнем, который сейчас лежал на земле и откашливался. — Знакомьтесь, это Юнни — мой милый маленький брат. — в этот момент Юнги посмотрел Хосоку прямо в глаза, в которых загорелась обида. — Не называй меня так. — голос был прямой, не дрожащий, но в нём слышалась просьба. Сейчас ничего не имело смысла, кроме того, что два брата стояли друг от друга так близко, что один из них, тот, что помладше, мог чувствовать его дыхание у себя на щеке. — Прямо сейчас, — заговорчески произнёс на ухо Юнги он шёпотом. — Мы вместе вернёмся домой, и ты ни одной живой душе не скажешь о том, что ты видел. — отстранившись от ещё округлого детского лица, Хосок посмотрел на него так, словно увидел что-то прекрасное. — В противном случае, я заставлю страдать твою мать. Слова прожгли ядом, и младший брат отступил назад, попятившись и прислоняясь лопатками спины к неровной поверхности бетонной стены. — Но она и твоя мама! — Юнги был не настолько в гневе, сколько в панике, потому что теперь он начинал догадываться о том, что ему тоже могут причинить вред. По лицу Хосока проскользнула хорошо видимая неприязнь, которую он и не скрывал. — Моя мать умерла пять лет назад, тогда, когда я стоял у двери и слышал то, что она оставляет меня на попечение отца. — после этих слов Юнги опустил взгляд вниз, высматривая что-то на обуви старшего брата. Он и не думал, что Хосоку пришлось это пережить. Почему-то ему никогда не приходила мысль о том, что за него всё решили и, возможно, он не хотел быть брошенным ровно также, как и Юнги. Нахмурившись над словами, которые произнёс брат, Юнги всё же хотел запротестовать и ответить то, что неправильно так говорить о родителях, когда они ещё живы, но прикусил язык, когда Хосок приказал каким-то парням разобраться с уже бессильным подростком, напоминающий оторванный цветок. Взяв за шиворот верхней одежды, Хосок повёл его в сторону выхода из переулка. — О, Юнги с Хосоком вернулись! — мать крикнула куда-то в сторону гостиной, видимо, потому что кто-то из взрослых находился там. Женщина выглядела в меру довольной, такой какой ей позволено было быть после похорон. Она подошла к Юнги и потрепала его волосы, улыбаясь рядом стоящему старшему сыну. — Вы купили лекарства? Юнги, который совершенно об этом позабыл, виновато поднял глаза на тётю, которая, кажется, и сама об этом уже забыла. Тихо извинившись, мальчик снял обувь и тут же проскочил в комнату, чтобы не чувствовать на себе его взгляд. — Что это с ним, Хосок? — мамин голос был полётным и таким же сладким, как воздушный шоколад. — Смею предположить, что ему не нравится такая погода — пасмурная и холодная. Не думайте о нём ничего плохого, я отлично его понимаю. Внезапно, женщина схватила тряпку, что висела у неё на плече и побежала на кухню, под крики тёти о том, что там что-то дымится. Стирая с лица дружелюбную улыбку, Хосок посмотрел на горящие следы Юнги, которые не остались после того, как мальчик быстрым шагом поднялся по лестнице. «Я не оставлю тебя в покое…»