Или же нет?
Чтобы убедиться, Юнги поднимает глаза на девушку, ища в её взгляде то, что спасёт его, однако теряется, когда видит перед собой трупно-серое, словно бескровное лицо. Он накрывает её ладонь своей, чувствуя чужую лёгкую дрожь и на мгновение теряется, потому что ему кажется, точно он дрожит вместе с ней. Её плечи содрогаются, и по её действиям видно, как она старается совладать со своими чувствами. Дауль отводит от него взгляд, плотнее закрываясь в фантомной боли, игнорируя умоляющий напротив, который бросает на неё Юнги. Девушка приоткрывает губы и не с первого раза отчётливо произносит то, что ей нужно сказать. Необходимо. — Это не может быть правдой. Я не верю. — сухой вердикт, но Юнги, глядя на реакцию подруги, которая скривила губы, чувствует зарождающийся червь сомнения. Мандраж мешает ему сосредоточиться на словах бывшей одноклассницы. Что делать? Он опускает свою ладонь под стол, чтобы нащупать свой пульс. Живой. Поэтому и Чимин должен быть таким же, ведь в его друге тоже есть горячая кровь. Его близкий друг дышит и существует. Он же написал, что…ждёт его. — …Я не хотела сообщать это по телефону… Я лично присутствовала на похоронах… Он не чувствует губ, которые прокусывает до крови. Отворачиваясь от Дауль к окну, Юнги смотрит на темнеющее небо, проживая в себе мясорубку страдания. Пытки. И всё, что ему удаётся сделать, — так это ловить воздух, который отчего-то стал слишком застылым и удушливым. Юнги не может выровнять дыхание, ощущая как по щеке скатывается первая холодная слеза. Чуть погодя, он уже практически давится ими, но старается сдержать где-то у себя в горле, чтобы не показывать боль подруге. Внутри всё раздирает. Юноша ничего не может ответить девушке, которая кладёт собственную ладонь на его плечо. Такую маленькую и хрупкую. Он стирает дорожку слезы со своей щеки небрежным движением, словно просто испачкался в чём-то. Не подаёт вид, как будто это что-то постыдное. Он отстраняется, вставая на ноги. Дауль делает тоже самое, оставляя на нём липкий взгляд сочувствия и поддержки, который не помогает ему почувствовать себя лучше — напротив, делая только хуже. Он чувствует, как земля уходит из-под ног, и хочет верить в то, что всё это не настоящее, и вся та боль, которую он испытывает от осознания произошедшего тоже. Юнги понимает, что никогда больше не увидит сверкающей улыбки друга. Он никогда больше не поздравит того с праздником весны и впредь не останется у него на ночёвку, пробуя имбирное печенье, что купила тётя специально для него. Проходит минута, а затем ещё одна. Это невозможно принять. Он когда-нибудь сможет простить себя за то, что не сделал для него всё, что мог? Это была буря, хлёсткое отчаяние в груди и борьба, что ранила не хуже хорошо заточенного лезвия. Его друг убил себя. А Юнги теперь придётся жить с этим. Юнги кажется, как будто он потерял слух, потому что никак не реагирует на то, что Дауль по телефону позвонил отец. Всё пропускает мимо ушей. Не реагирует даже тогда, когда она говорит ему о том, что за ней на автомобиле приехал папа. Дауль говорит «папа», потому что она достаточно смелая, чтобы в подростковом периоде иметь крепкую и прочную связь с родителем. В какой-то момент Юнги и вовсе кажется, словно он видит всё смутно, даже несмотря на то, что очки всё ещё на нём. «…Когда-нибудь я позабочусь о своём любимом человеке, Юнги… Понимаешь, я открою свою душу и стану для него убежищем, в котором он сможет спрятаться от всех невзгод. Каждый секрет, произнесённый им, будет хранится у меня в сердце. Я просто хочу запомниться хоть кому-то прежде, чем я умру…» — Юнги вспоминает слова Чимина, которые тот сказал ему около года назад. В тот момент он отшутился, пихая друга в плечо. Юноша ответил ему, что когда-нибудь он попросит забрать свои слова назад — настолько много у него будет поклонников. Но ведь теперь понятно, что всё это время его лучший друг говорил о нём?.. Юнги был настолько ужасен, что не смог догадаться. Он пропускает момент, когда подруга зовёт его в коридор, чтобы он проводил её — с красным носиком и слегка подтёкшей тушью под нижними ресницами. Однако он возвращается в жизнь, когда видит перед собой высокую фигуру брата, которая прислонилась к косяку возле Дауль. Они о чём-то переговариваются.Всё мгновенно встаёт на свои места.
»…Больше не подходи ко мне. Я не хочу проблем. Пожалуйста, Юнги…» — в голове пробегают слова друга…последние, что тот ему сказал. Юнги знает, что в квартире сейчас три человека, один из них — его подруга, которая не сообщила о трауре сразу, как только Чимин покинул их. Она не сообщила ему, хоть и знала, насколько они были близки с самого детства. Теперь греть в душе самые лучшие моменты их дружбы будет только один из них, потому что второй наложил на себя руки. Юнги смотрит на Хосока безэмоционально лишь мгновение, чувствуя то, как старший брат сверлит его взглядом в ответ. Юнги уверен в том, что это не прекратится, пока он не закричит на него. — Ты… Юнги сбивается в дыхании, когда рывком подскакивает в сторону мирно стоящего Хосока. Казалось злоба никуда и не отступала, оставляя запасное для себя место. Дыша возмездием, чувство горечи уходит к самому краю сознанию, к его отмели, в Юнги устанавливается едва ощутимое состояние покоя, когда он успевает отступить назад. Хосок отшатывается, из носа у него багряными красками течёт кровь, горячая, точно она не принадлежит ему. Мгновенно заляпывая хлынувшей кровью светлые обои, Хосок с шоком наблюдает за тем, как её капли разбиваются об пол. На лице видится гримаса боли, после чего выражение лица сменяется на изумлённое. Юнги впервые видит ярко выраженное удивление на нём. Это стоило того. Определённо стоило. Дауль всё это видит, с ужасом подмечая про себя, что костяшки Юнги перепачканы в красном. Боясь пискнуть, не понимая, что вообще происходит, она кидает недоверчивый взгляд на Юнги, который вот-вот готов накинуться на старшего брата с кулаками вновь. Её лицо в страхе белеет, когда она подходит к Хосоку и спрашивает о том, всё ли с ним в порядке. Очевидно, блять, что нет. Но молодому человеку это внимание кажется раздражительным, как и кровь, которая запечатывается на его коже, обрастая новой чешуёй. — Закрой за собой дверь. — голос Хосока звучит так, точно он забивает гвоздь. Дауль хочет воспротивиться и желает как-то помочь, но рука Хосока отдёргивается, когда она пытается прикоснуться к нему, с немым вопросом обращаясь к Юнги. Старший брат широким шагом доходит до двери, выпроваживая девушку, которая больше никогда не перешагнёт порог этого дома, потому что Хосок больше этого не допустит. Он использовал всё своё медленное, терпеливое давление, чтобы совладать с собой и не сделать непростительного с младшим братом прямо у неё на глазах. Он продолжал с треском удерживать себя в руках, глядя на дверную ручку, которую он запачкал, пока закрывал дверь. Бледные ладони нащупывают ткань, напоминающую платок на комоде, стараясь заткнуть кровь. Юнги стоит также, не шевелясь, а на пальцах его красные размазанные следы удара. Глаза светятся. — Это ты. Это всё ты! — Юнги кивает в угоду своим словам, а из его глаз выкатываются слёзы, растворяясь на одежде. Он поднимает лицо вверх, чтобы слёзы перестали капать на его щёки. Юнги чувствует, как бьётся его сердце. Он прекрасно знал то, что не было ничего мягче его, однако это не значит, что он не сможет оставаться честным. Юнги обязан иметь мужество отстаивать свою дружбу. Даже если она погибла. Юнги слышит грудной смех. Он принадлежал Хосоку. А ведь он только начал верить в то, что его старший брат не такой ужасный человек, каким может казаться. Юнги понимал, что тот определённо был не в себе, однако он всерьёз готовился поговорить с ним о том, что происходит между ними, об их связи. Он был готов вновь поверить ему, если бы Хосок пообещал не оказывать давление на его жизнь, следуя возможности в будущем разойтись разными путями. Юноша взлетает вперёд и вновь замахивается, распалённый удачной попыткой нанести удар. Сделать больно. Хосок насмешливо-ядовито смотрит на юношу в ответ, глядя на попытку отомстить. — Мне так жаль, моя любовь. — «…что я убил его.» — вот окончание фразы. Юнги понимает это и горит огнём из-за насмешливого, ироничного голоса. Хосок перехватывает кулак, что был вдвое меньше его, отчего он даже на секунду позволяет мысли о сочувствии просочиться сквозь него. Он бьёт в ответ сильно, позволяя воздуху рывком выйти из лёгких мальчишки, отчего тот отлетает назад, приваливаясь к стене. Очки со свистом падают на пол. Он выворачивает хилую руку в сторону, отчего Юнги кричит от боли, стараясь пнуть ногой Хосока в ответ. Юноша изо всех сил старается и смотрит на всё, за что может удержаться его взгляд, цепляется так, как человек, падающий с девятого этажа цепляется за руки ангела перед смертью. Режущая боль прокатывается по всему юношескому телу, когда крепкие жилистые руки тянут конечность на себя, словно желая с треском выбить сустав. Юнги визжит, из-за чего жёсткая ладонь закрывает его рот, и он чувствует едкую горечь во рту из-за чужой крови, попавшую ему на губы, солёный привкус, который смешивается с его слюной. Тут же стараясь отдернуться, он испытывает несказанную резкую боль. Это было очень зря. — Меня тошнило каждый раз, когда я видел его рядом с тобой, эдакий достающий, ничем не выводимый паразит. — Хосок склонился к уху, шепча так, словно они были не наедине. Юнги сглатывает слёзы. — Уже тогда, когда ты ушёл к нему на ночёвку, я знал, что избавлюсь от этого выродка. А знаешь, что самое интересное? Я бы мог воздержаться от своего желания уничтожить его, однако ты не попросил. — голос, полный презрения, залез под кожу, разъедая плоть. — Ты УБИЙЦА! — мычит, измазывая лицо в слезах. — Теперь я понимаю, что это не временно. Ты и впрямь надменный ублюдок, который всегда был таким! — И Хосок прекрасно понимает его. Перекладывая руку за шиворот, молодой человек отбрасывает куда-то в угол испачкавшуюся тряпку, в то же время другой ладонью, покрытой запекшейся кровью, хватает за волосы, заставляя смотреть на себя. — Он умер из-за тебя, идиот. — клокочущее раздражение вырывалось из груди Хосока. — Я предупреждал тебя что будет, если ты свяжешься с ним. — глядя на наполненные слезами глаза, Хосок сжал руку во вьющихся волосах сильнее. — Глазки щиплет? Раньше надо было думать головой. Юнги чувствует, как слёзы, точно океан, ополаскивают его лицо, скапливаясь на подбородке. Тяжесть горя и вины подкосили его ноги, но он не упал — слишком крепко его держал старший брат. — Ты не понимаешь по-хорошему, поэтому я сегодня покажу тебе тем, кем я действительно могу быть. Это произошло слишком быстро. Ударяя Юнги лицом об стену, Хосок сглатывает остатки крови во рту, когда подросток придушенно вскрикивает, в страхе не понимая что ему делать и как защитить себя. Но всё это бесполезно. Рыдания, рвущиеся наружу вызывают в Юнги боль, а в голове мир плывёт и кружится, оставляя чёрно-белые пятна в глазах, что то и дело мелькали, не давая сориентироваться. Затылок становится тяжелым, но постепенно, где-то с периферии, к нему наконец возвращается зрение. Хосок держит его и проносит в комнату, пренебрежительно бросая его тело на пол, забавляясь откровенной попыткой Юнги прикрыть руками затылок. Жёсткие ладони сжимают живое лицо, по которому текут белые слёзы, выражающие слабость и непокорность, после чего Хосок выпрямляется и практически шипит: — Как ты уже успел заметить, — Хосок приподнимает Юнги за волосы, игнорируя неприятное ощущение, отдающее пульсацией на носу. — Победителей не судят. Когда Юнги упал лицом в подушку, то не сразу осознал то, что сейчас случится. Он нервно задёргался всем телом, чтобы его отпустили, но от этих движений ему на затылок упала широкая ладонь, вжимая того лицом в подушку сильнее, чтобы тот, наконец, прекратил сопротивление. Удерживая его бьющееся, словно в припадке тело, Хосок переждал, когда он выбьется из сил. Он ждал, когда Юнги угомониться и обессиленный не сможет продолжать борьбу. Однако Юнги всё равно визжал в подушку так, словно его режут, когда понял, что с него снимают штаны. Юнги выкручивался и дрыгался, как рыба на раскалённом песке, стараясь помочь себе руками, которые тут же заломили, останавливая череду выпадов ногами. Когда спускается нижнее белье, Юнги старается приподнять голову, но ему не удаётся, поэтому он начинает кричать в подушку и мотать лицом в разные стороны, от этого задыхаясь. — Перестань сопротивляться, иначе будет больно. — ладонь осторожно проскальзывает на голые лопатки, задирая оставшуюся одежду. Эти слова ударяют по голове, поэтому сердце разгоняется сильнее, посылая по телу дрожь. — …Нет! Пожалуйста! Не хочу, прошу тебя, не поступай так со мной… Ты не должен так делать! Давай просто поговорим… Нет! — голос глухо разбивается об ткань, однако надрывность голоса слышно и то, с каким отчаянием он пытается донести сказанное до Хосока. Однако молодой человек игнорирует. Он не обращает внимание на надрывный рёв и нечеловеческие глухие крики в подушку, опуская свои прохладные ладони к ягодицам. Хосок старается быть внимательным и осторожным, однако Юнги мешает ему, постоянно брыкаясь под ним, дёргаясь и пища что-то невнятное. Его это почти не раздражает. Тем не менее, для Хосока сопротивление ничего не значило, ровно как и нежелание со стороны подростка. Он бы не стал останавливаться, даже если бы Юнги пообещал ему взамен на сохранение добродетели весь мир. Юнги не видит, как молодой человек обильно смачивает пальцы во рту слюной, оставляя на них полупрозрачную нить. Однако он чувствует резкие движения, среди которых вторжение является самым ярким. Юноша испуганно пытается отстраниться, но не может, испытывая жжение и неприязнь, боль и то, что всё тело напряглось до предела. Хосок не внимает его глухим мольбам и рыданиям, содрогающие всё тело. Юнги в последний раз дёргается всем телом и замирает. Кажется, словно Хосока это совсем не трогает, и он не чувствует ничего: жалости, сочувствия, сострадания. Только пустоту и необходимость. Он не доволен сложившейся ситуацией, но не против того, что происходит. Хосок абсолютно равнодушен к горьким слезам и всхлипам, продолжая делать то, что начал. Юнги всё так же истошно вопит, зажмуривая глаза, точно это сплошной кошмар, однако больше не предпринимает попыток вылезти из-под тяжёлого тела на нём. Он знает, что Хосок не станет прислушиваться к его мольбам, даже несмотря на то, какую боль он ему принесёт. Мальчишка боится, из него доносится слабый и безнадёжный всхлип… Он старается максимально сжаться, поддаваясь вперёд, чтобы отстраниться, однако холодные пальцы тут же спускают его с небес на землю — ему не вырваться. Юнги громко плачет, как ребёнок, когда слышит звон молнии брюк и чувствует обжигающее мышцы проникновение. Тяжело дыша, Хосок чувствует, как кровь толчками пульсирует внизу живота. Кажется, его волосы теперь тоже в беспорядке, и из-за этого на его лице появляется едва заметная ухмылка — теперь он и Юнги станут одним целым. Он сдавливает руки младшего брата всё сильнее, желая поскорее войти в него полностью. — Я вошёл только наполовину, хватит рыдать. — не «мне очень жаль», «прости меня», «постарайся расслабиться», а приказ, чтобы он держал свои чувства при себе. Наконец-то более плотный контакт, такой, благодаря которому Хосок может почувствовать нетронутого юношу полностью. Он ощущает, как разгоняется кровь, и понимает, что Юнги под ним затихает. Он больше не визжит, чувствуя как их тела вплотную прижаты друг к другу. Всякий раз Юнги кажется, что вот он — конец его жизни. Не зная того, что это только начало. С каждым толчком в глазах едва ли не темнеет, и мальчишка всерьёз думает, что ещё немного и он больше не выдержит. Чувство унижения и бессилия душат его слезами, которые смочили всю подушку, пропитали всё его естество, а боль никак не хочет притупляться, становясь всё ярче, сдавливая и сверля ткани внутри него. Больно. Унизительно. Проходит время, когда руки Юнги отпускают, решая, что юноша уж точно не станет предпринимать никаких попыток сопротивления, и Хосок оказывается прав — он просто продолжает лежать, вздрагивая каждый раз, когда в него проникают на всю длину. Он не помнил, сколько это длилось, однако когда старший брат отстранился от него, перед этим испачкав спину и бёдра в семенной жидкости, Юнги не вскочил с места, потому что обессилел, а лишь отстранился, отползая от старшего брата на другую сторону кровати. Это не помешало Хосоку оставить лёгкий поцелуй у изгиба шеи, с напряжением глядя на то, как мальчишка из-за этого действия прячет голову в плечи, с неописуемым ужасом глядя на того в ответ. Он испуганно отшатывается, боясь даже вздохнуть. Юнги не в силах разогнуть ноги, поэтому оглядывается, а после накрывает себя одеялом до подбородка, свернувшись клубком, как бы в попытке спрятаться от человека, который посмел сделать с ним такое. Как же всё болело… Глаза юноши были опухшими, обкусывая от нервозности ногти, он злился сам на себя за то, что просто родился. От смятения и испуга Юнги сминает свои пальцы, задерживает дыхание, когда Хосок поворачивается в его сторону, наблюдая. Он старался не смотреть в сторону старшего брата, который натягивал на себя домашнюю одежду. Ему не хотелось думать о том, что этой ночью он будет спать рядом с этим человеком. Откровенно говоря, ему было настолько страшно и тошно, отчего он мечтал рассыпаться на миллионы осколков, стать таким маленьким, чтобы он мог спрятаться за подушку и никогда больше не выходить оттуда. Он бы хотел рассказать всё маме…только вот кроме Хосока у него никого нет. Внезапно, старший брат наклоняется, опираясь ладонями на кровать. Он целует Юнги в лоб и поправляет тому взлохмаченные волосы аккуратным, нежным движением. Всё в нём сейчас горит лаской и нравственностью, однако это всё было обманом. Приторной ложью, которую Юнги пытались подсунуть. — Такое случается, Юнни. — он сказал это мальчишке, смотря ему прямо в глаза, поправляя при этом одеяло. — Но с тобой будет всё хорошо, потому что я буду заботиться о тебе. Юнги смотрит на матрац, который прогнулся под его весом и накрывает лицо ладонями. Он практически не может сидеть, потому что всё внизу тянет и горит, отчего дотронувшись до себя, он бы понял, что кровоточит. Накрывая глаза ладонями, он сначала задерживает дыхание, стараясь справиться с воплем, что внутри, но затем сдаётся и начинает рыдать, так по-детски наивно и громко, поджимая под себя ноги. Хосок подсаживается ближе, заключая трясущегося мальчишку в объятия. Он долгое время гладит его по голове, наблюдая за дёргающимся носиком и подрагивающими в истерике губами. — Не плачь… — Хосок касается мокрых щёк, а после дует Юнги на лицо, чтобы тот раскрыл свои медные глаза. — Тебе не стоит расстраиваться, ведь это был я, а не кто-то другой. Юнги чувствует ужас, несоизмеримый с жизнью, когда слышит эти слова. Он мысленно проклинает всё живое, ненавидит родителей, из-за которых ему пришлось переехать к брату в Сеул. Юнги рыдает от безнадёжности и факта о том, что Хосок просто-напросто помешан на нём. И если раньше он не так сильно показывал это, то сейчас всё совсем по-другому. Его старший брат тиран и изверг, который забрал его невинность, предназначенную для кого-нибудь другого. Однако, в свою очередь, молодой человек уверен в обратном, стараясь убедить в этом и Юнги. Через некоторое время Юнги чувствует себя ещё хуже прежнего. Он отворачивается от сидящего рядом с ним Хосока, опускает подбородок с кровати и понимает, что его выворачивает. Или уже? Согнувшись пополам, Юнги всерьёз думает о том, сможет ли он вывернутся наизнанку — настолько паршивые были ощущения. Он испачкал в желудочном соке всё: постельное бельё и пол, самого себя, а в частности, своё лицо. Вытирая лицевой части ладони губы, юноша прикрывает глаза, пытаясь справиться с тошнотой. Привставая с кровати, он отдёргивает ладонь от Хосока, который пытается помочь ему дойти до ванной комнаты. Внутри живота всё скрутило, точно в узел и Юнги прекрасно понимал то, что это произошло из-за пережитого стресса. Щурясь, потому что очки продолжают валяться где-то в коридоре (он надеялся, что не разбитые), подросток подходит к раковине и нагибается к крану лицом, чтобы прополоскать рот. — Тебе необходимо прилечь. — лёгкое, невесомое касание, однако Юнги воспринимает его в штыки, скалясь зубами. — Не игнорируй меня. Юнги поворачивается к нему лицом резким разворотом и толкает того прямо в грудь — не сильно, но внезапно, отчего Хосок не успевает схватить того за руки. — Не игнорировать тебя? — лицо вспыхнуло от накатываемой агрессии. — Не игнорировать ублюдочного насильника? Юнги видел то, как Хосоку удалось побороть себя и проигнорировать слова, что звоном прокатились по его лицу, точно наливная пощёчина. Ему не было обидно от этих слов прежде всего по той причине, что они были правдивы, однако он всё же не смог не скривиться от интонации, с которой это было произнесено. — Да, потому что я люблю тебя.