Человеческая слабость

Всё так или иначе встаёт на свои места. По крайней мере, Юнги думал так последние несколько лет. Теперь он на собственном опыте, напрыгавшись на граблях осознал, что нет никакого «места». Нет человека, который бы подошёл к нему с тёплой улыбкой, прощая за все грехи, которые он совершил. Как ему казалось, что совершил. — Что-то не так? — голос был крайне мягок, однако бесстрастный взгляд выдавал его. Брюнету хватило терпения в принципе задать этот вопрос, не наградив Юнги чем-то острее иронии. Юноша, оглядывая высокую возле себя фигуру, сконфузился, бегло пытаясь зацепиться за что-то, чтобы могло отвлечь их от неприятного разговора. Естественно, ему не нравились многие вещи. Более того, он бы не посмел заикнуться, но его не устраивала излишняя внимательность старшего брата ко всему. Решаясь не испытывать судьбу окончательно, низкорослый парень уловил отсутствие настроения у брюнета и тут же сам сократил расстояние между ними. Ведь Юнги больше не нужно было учить — он уже давно всё осознал. Его не морят голодом. Ему покупают одежду. Ему порой даже предоставляют выбор. Это уже что-то, правда? Юнги целует чужое запястье, на котором еле различимо отбивает пульс. Он избегает чужого тёмного взгляда, ведь понимает, что иначе у него ничего не выйдет. Поэтому, когда руку не отдёрнули и ничего не ответили, юноша мягко продолжает держать чужую ладонь в своей и прикладывает её к собственной щеке, стараясь скрыть нервозность. Но ведь он и так знает, что Хосок видит его насквозь, так зачем пытаться юлить? — Зачем ты постоянно звонишь туда? — молодой человек смотрит на него сверху вниз с притворной безмятежностью, точно слова Юнги едва ли задевают напускное безразличие. Юнги осознавал, что независимо от ответа, Хосок останется чрезвычайно недовольным. А солгать Юнги бы не смог хотя бы по той причине, что ложь чаще всего приносила ему что-то похуже словесной перепалки. Он легко отпустил чужую крепкую руку, позволяя своей повиснуть вдоль тела. Запястье потряхивало, и Юнги был бы глупым, если думал, что это из-за напряжения, а не из-за повреждённого когда-то сустава. — Я не слышу ответа, Юнни. — сначала холодно-сакральный, а после нежный тон, точно растаявшее на июльском солнце ванильное мороженое. От одного голоса у юноши порой нервно подрагивали уголки губ. Юнги старается подавить в себе безобразную палитру чувств, которая уже вот-вот, да вырвется наружу рвотой. — Прости меня… Пожалуйста, прости, Хосок. Я просто… Понимаешь, я очень скучаю. — Юнги стремился оказать давление на молодого человека, чтобы тому стало хоть каплю его жаль, поскольку всё, что он говорил, было правдой. — Вот оно что, Юнни. Расскажи-ка мне поконкретнее, по кому ты здесь тоскуешь? — его интонация была пронзительно издевательской, отторгающей, будто брюнет и в самом деле был заинтересован — искренне и из добрых побуждений. — Ты не будешь сильно сердиться, если я продолжу говорить…? — худой парень сцепил ладони в замке, стараясь морально защититься от искрящего напряжения, повисшего в комнате. Вид Хосока со стороны был полностью спокойным, однако трудно скрываемое отвращение к этой теме всё так же мелькала в его взгляде. Тот покачал головой, и от этого появилось больше вопросов, чем ответов. — Я скучаю по маме. Теперь, когда они вдвоём жили за границей в действительно большой квартире с несколькими спальнями, у Юнги была возможность скрыться в одной из комнат, пока внутри Хосока происходил ураган ярких вспышек злости. Он и впрямь порой был совершенно неконтролируем. Однако сейчас не было сомнений в том, что юноше не дадут улизнуть в моменте, когда он сам так глупо попался на телефонных звонках. Тем более, туда, куда дозвониться было невозможно. Потому что родственница не хотела иметь с ними ничего общего даже после того, как её разум стал чуть более ясным, чем прежде. — Может, из твоей жизни следует исключить что-нибудь ещё, как считаешь? К примеру, будешь ли ты так сильно скучать по улице, Юнги? Подозрительно восходящая интонация, с которой это было произнесено, не сулила ничего хорошего. От выходки Юнги высокий молодой человек действительно внутри метался из-за бешенства, и юноша сейчас усердно пытался перебирать варианты, благодаря которым он не попадёт в серьёзные проблемы. — Не поступай так с-со мной. В этом нет необходимости, Хосок… — сейчас юноша боялся его. Был испуган до смерти из-за того, что брюнет и впрямь мог выполнить то, что сказал ранее, и слова Юнги мало могли чем помочь. — Я лишь забочусь о том, чтобы такой хорошенький юноша как ты не забивал свою голову чем-то крайне глупым, — высокая фигура заставила попятиться юношу, который поясницей болезненно упёрся в стол, но и это не помогло ему, потому что теперь брюнет буквально нависал над ним, расставляя ладони по сторонам от него. Страшная мёртвая бледность проступила на лице; казалось, даже руки побледнели у Юнги. — Я даю тебе ещё одну попытку, иначе даже твоё очарование не спасёт тебя. «Только бы не облажаться… Что он хочет услышать от меня? А если я отвечу не так, как он ожидает, то он просто не оставит от меня мокрого места? Нет, это совсем не так. Не думаю, что он поступит так жестоко, но свою угрозу осуществить вполне сможет, заставив сидеть меня днями напролёт дома…» — Я…Я больше так не поступлю. Прежде чем позвонить, я буду предупреждать тебя… — но тут Юнги не дали договорить, опасно сверкнув тёмными зрачками. Хосок взглянул на Юнги с добродушным презрением. — Ты будешь спрашивать у меня, Юнги, — объясняет с уставшим видом, точно пытается донести какую-то истину до неокрепшего ума. — Иначе у тебя больше не будет возможности звонить кому-либо. Надеюсь, что ты понял меня, в противном случае мне не составит труда сдержать своё обещание. Так ведь? И Юнги кивает, хотя обида разливается в его груди. Чувство, что обволокло всё его естество тёмным пятном прилегает к внутренностям, скручивая внутри желудок. Желчь подступает к горлу, а воздух из лёгких тут же пропадает, когда в ответ Хосок лучезарно улыбается. Так харизматично и красиво, отчего Юнги мимолётно подумал: «Говорят, что красоте всё простительно. Видимо, кто-то наивно обронил эти слова по отношению к нему, совершенно не подумав о последствиях.» — Почему ты так жмёшься к столу? — Хосок расправил плечи, позволив юноше глотнуть каплю воздуха, так как казалось, словно он не дышит вовсе. — Я что, бью тебя? Юнги поднял свои напуганные от этих слов глаза, что стали размером с маленькую планету. Младший ребёнок задышал чаще, не справляясь с паникой, и от того становилось только хуже — казалось, что Хосок начинает терять терпение. — Ты злишься. На меня. — всё, что смог выдавить из себя выжатый, точно лимон, голос. Казалось, что даже зубы проскрипели от усилия, с которым это было произнесено. Юнги сдержал порыв перелезть через стол и убежать в спальню, когда Хосок улыбнулся ещё резче, громко засмеявшись. Мужской голос отлетел от стен, отбивая трелью в голове юноши, что ловил каждое слово и взгляд, чтобы понимать происходящее. Юнги в этот момент снял очки и тщательно протёр их. От волнения его лицо сделалось ещё краснее. Хосок пригладил вспотевшую чёлку младшего брата, ласково убирая мешающие пряди с лица. — Это почти мило, — статный брюнет положил свои холодные ладони на юношеские щёки, любуясь им, словно в первый раз. — Ах, Юнни, ты действительно многого не понимаешь. Я не злюсь, а лишь раздражён твоим поведением. Это разные вещи. Ты же так хорошо чувствуешь эмоции в отличие от меня, и всё же допускаешь такие глупые ошибки. Он говорил с юношей как с ребёнком, внимание которого надо отвлечь. Юнги был встревожен, из-за чего молча насупился, рассуждая у себя в голове о том, на хорошей в итоге или плохой ноте закончился разговор, однако следующее действие брюнета дало ему это ясно понять. Холодные пальцы огладили предплечья, а после положили худые ладошки к себе на плечи. От Хосока исходил аромат шалфея и ветиверового масла. Хорошо сложенный молодой человек наклонился к Юнги, соприкасаясь своими губами с чужими. Проникает языком внутрь, проводит по дёснам и зубам, не забывая поглаживать своими ладонями сомкнутые бёдра. Грудной голос шепчет что-то на ухо, однако Юнги уже не слышит, потому что ещё немного и его явно поведёт. Юноша млеет в чужих руках, когда чувствует прикосновения уже у себя на шее, и он прикрывает глаза не понимая: его ли сердце так быстро бьётся? Юнги тянется выше и обвивает дрожащими руками чужую шею. Хосок некоторое время помолчал. В глазах его светилось нечто, похожее на нежность — так смотрят на животных у дороги, которым ты решил спасти жизнь и увести на тропу, вместо того, чтобы на огромной скорости размазать их внутренности по асфальту. Юнги стыдится, однако не может сдержать едва слышимого стона. Шея всегда была его слабым местом. Пребывая в лёгкой прострации от действий брюнета, Юнги не сразу замечает, как ноги ослабевают, потому что тело без опоры стало трудно держать — Хосок отстранился. Юнги понял, что предал себя. Глаза, чёрные омуты вулканических кратеров, смотрели на него с открытой и давно принятой любовью. Юнги ничего не хотелось говорить. Ему было бы предпочтительнее после такого взгляда проваляться в постели несколько дней, неконтролируемо рыдая, однако он не стал судить себя, как обычно привык это делать. Хосок не был способен влюбиться и ценить что-то, не изувечивая это, и именно по этой причине Юнги смирился с тем, что тот всё делал на свой лад. И потому копаться в их чувствах было бессмысленно. Юнги осмотрел место, в котором они находились наедине. Всё это было почти невозможным, однако ведь и с Хосоком периодически он чувствовал счастье. Ему не нужно было доказывать кому-то свою значимость; постоянно волноваться о том, что когда-то найдётся человек получше него. Жизнь для Юнги, оказывается, совсем не остановилась, а просто двигалась в другом направлении, которого никогда не должно было существовать. — Такой задумчивый. Не хочешь поделиться со мной? — Хосок опустил руку на голову юноши, ласково перебирая непослушные пряди. Юнги не понимал, как у человека, лишённого всякой морали, могло даже в обычных движениях проскальзывать искрящееся достоинство. — Тебе разве никогда не было одиноко, что ты не можешь быть откровенен с окружающими тебя людьми? — Юнги сам не понимал, что на него нашло. Хосок выглядел слегка озадаченным. Каждый раз, когда юноша видел подобную эмоцию на его лице, внутри начинало знобить. — Я откровенен. С тобой. — отстранённо осведомляется, опуская ладонь. Юнги не смог выиграть в битве взглядов, из-за чего перевёл его на чужие плечи, шею, торс — лишь бы тот не подумал, что у Юнги в голове совсем пусто. Конечно, его такой ответ не удовлетворил, так как его редко посвящали во что-то важное. Чаще всего их диалоги состояли из нейтральных тем, которые никак не касались их прошлого и того, что там происходило. — Есть люди, которым ты причинил боль из-за поступков, в которых нет ничего плохого. Ты осознаешь это? — он не хотел воззвать того к совести, но хотя бы попытаться понять мотивы большинства его действий. Это было поистине непросто. — Ты про своего друга или подружку? Никак не могу вспомнить их имена. Юнги знал, что Хосок сказал это нарочно, как бы негласно обозная предел этой темы. Он буквально сказал ему: «Ты уверен, что достаточно смелый для этого?» — Это бесчеловечно. — Очень может быть.