Enemy

Одиноко. Отвратительно. Запах затхлой воды едко впивается в ноздри, смешиваясь вместе с плесенью. В воздухе дома витает смрад и в такой помойке нормальный человек бы закрыл нос, убираясь с этого забытом богом места, но только не он. Да и некуда ему идти больше. Только здесь он в конце концов не умрёт от пули в голову. Но нужна ли ему такая жизнь? Словно крыса в помойке. Оставил всех и всё. Бросил в руки чудовища всех важных ему людей. Его брат… Взмахивает головой. — Я не заслуживаю звать его так… А его босс… Что же с ним теперь? Сидит взаперти у этого сумасшедшего ублюдка или может всё хорошо? Вдруг он наконец живёт тихой жизнью со своей чудесной семьёй? На это так хотелось надеяться, но шансы были слишком малы. Тот никогда не упускает свою одержимость. Его совесть снова бьёт в поддых. Ты должен был, что то сделать… — начинает она мягким, скользящим языком по своим острым зубам, а заканчивает демоническим криком, разрывающим барабанные перепонки. — Разве вы не были лучшими друзьями? Разве он не считал вас близкими? А вы? ПОЧЕМУ ТЫ ЕГО НЕ СПАС! ЖАЛКИЙ ЖАЛКИЙ ЖАЛКИЙ ЖАЛКИЙ ЖАЛКИЙ ЖАЛКИЙ ЖАЛКИЙ . . Кладёт руки на уши и пытается заткнуть крик. У него больше нет ничего. Он прячется по углам. Прижимаясь к ним острыми плечами и выпирающими позвонками. На улице появляется лишь в самых редких случаях. Страх быть пойманным и убитым слишком велик, чтобы высунуть хотя бы нос за порог. С таким отношением появилась привычка голодать и питаться чем придётся. Длинные кофты с огромными капюшонами, которые накрывают всю голову и лицо, захватили весь его не очень большой гардероб. Холод — его постоянный спутник. По выпирающим костям бегут мурашки почти каждую секунду, а рвота стала уже обычным делом. Иногда ему кажется, что желчь заполняет не только его желудок, но и лёгкие. Так сильно его организм пропитался этим дерьмом. Мышцы такие слабые, что даже приподнять палец кажется чем то несравнимо тяжёлым. Все конечности болели настолько, что спать почти невозможно. Бессонница и сонные параличи с окровавленными лицами его самых близких когда-то людей, стали его самыми «лучшими друзьями». Воспоминания о том, как яростно он мог бить своих врагов, раскидывая их своей силой и очаровательной улыбкой, теперь отдавали невыносимыми страданиями. На полу куча коробок и банок из-под дешёвого пива. На вкус оно точно моча, но выбирать особо не приходилось. Только после него ему не хотелось выблевать себе все органы… А ещё оно помогало мыслям улетать далеко-далеко и не возвращаться. Вина. Вина. Вина. Она скручивает его кишки изнутри и выбивает воздух. Он поднимается со скрипучей до скрежета зубов, кровати и подходит к пыльному зеркалу, висящему на стене, и тычет в него пальцем. — Это всё твоя вина. Она умерла из-за тебя! Почему ты не спас её?! — он повышает голос и слышит стук в батарею. Ах да. Картонные стены. Но его это не заботит. Перед глазами стоит картинка. Когда то греющая душу улыбка опущена и аккуратный подбородок окрашен алыми разводами. Веки крепко захлопнулись, скрывая голубой небосвод. Она больше никогда не сможет их открыть и как раньше обнять тёплыми руками. — Какой же ты жалкий, — почти выплёвывает это самому себе и падает на колени, размазывая по щеками крупные слёзы. Его миловидное когда-то лицо, теперь осунулось. Похудело. Пропала яркая спасающая всех улыбка. Солнечный когда-то мальчик потух под грузом боли, отчаяния и обстоятельств. Теперь он выглядел жутко. Плечи, всегда расправленные в сторону попутного ветра, опустились, а взгляд не поднимается. Волосы же, свалявшиеся грязным комом, достают ему до плеч. Чёрные. Он назвал бы это цветом грязи. Такой же какой считал самого себя. Запястья покрывают полоски продолговатых шрамов и нескольких совсем новых порезов. Убежать от реальности? Возможно он хотел именно этого. На испачканном деревянном столе с жёлтыми, уже въевшимися пятнами от соуса из противно пахнущей лапши для быстрого приготовления, валяется несколько металлических резаков. На двух из них корочкой засохла чуть коричневатая кровь на ощупь, напоминавшая наждачную бумагу. Последний резак лежит на краю стола и выглядит таким чистым и невинным во всём этом бардаке, что ему хочется разрыдаться ещё больше. Он крадясь подходит к кусочку металла, громко хлюпает носом и берёт его двумя пальцами, словно боится запачкать своими руками, и долго смотрит. Так долго, что голова могла пойти кругом. — Чёрт… чёрт… ЧЁРТ! — он со всей силы, с размахом бросает лезвие в стену и оно прорезая воздух, пробивает тонкий картон и остаётся в нём, мозоля глаза. Чёрноволосый спускается на пол и ударяется головой. Бьёт усталыми руками по нему. От грохота, прошедшего по каждому миллиметру комнаты, со стола валятся остальные вещи, и он слышит как что-то с треском бьётся об пол. Мутной головой пытается вспомнить, что же такого стеклянного могло лежать на нём, и когда осознание до него доходит, он в ужасе подскакивает, разгребая вещи, трясущимися руками поднимает фоторамку и проводит пальцем по самой фотографии, стараясь не задевать осколки. Оно выглядит не так, как весь дом и сам парень. Чистое, светлое, словно только-только сделанное. На нем три совсем юных ребёнка. На вид им от силы пятнадцать или шестнадцать лет. Их милые лица освещены их яркими улыбками и смешными рожицами. По середине белокурая малышка с короткими, похожими на облачко волосами. У неё светлые небесные глазки, которые прищурены то ли от яркого света, то ли от счастья наполняющего её сердце. По левое плечо от неё стоит парень. Его лицо похоже на её так сильно, что можно было бы сказать, что эти двое двойняшки. Его длинные локоны красиво спадали с тонких на вид плеч. Глаза так же прелестно голубые. Рука сжимает щёки так, что губы вытягиваются, а два неприятных шрама рядом с ними выделяются ещё больше. Впрочем лицо они не портили совершенно. С другой стороны от девочки стоит блондин. Хотя цвет его волос определённо нельзя назвать натуральным. Они немного сожжены краской и плойкой, но выглядят всё ещё мягкими. Глаза сияют насыщенным синим цветом, похожим на ночное небо. В них будто поселились звезды. Рот его раскрыт и язык смешно высунут, а указательный и большой палец разведены на манер пистолетика и ямочкой между ними приставлены к подбородку. Чёрноволосый смотрит на них долго, так долго, что кажется словно весь мир пропал. — Мы тут такие счастливые… — тихо бормочет он, и уголки его губ чуть приподнимаются, дрожа. Рамка прижимается ко лбу и слёзы текут с новой силой. — Хочу их увидеть. Как же я скучаю. Скучаю… Деревянный прямоугольник вновь падает на пол, и оттуда вылетает небольшая бумажка. Чуть больше его указательного пальца и помятая. На ней красной ручкой начиркан адрес. Зрачки парня бегают по надписи и хвастаются за неё как за соломинку. — Хочу увидеть… Хотя бы его… — ладонь сжимает бумажку с силой, и в его синих глазах наконец загорается пламя. Возможно пора что то менять.