Enemy

Лучи солнца приятно освещали верхушки крыш уже проснувшегося и гудящего Токио. Шумные улицы наполнены сотнями и тысячами зевак, спешащими по своим разнообразным делам. Он запоминал каждую деталь, яркого дня, в кои-то веки ощущая себя окрылённо счастливым. Даже если солнце не касалось его кожи, спрятанной под тяжёлой одеждой. Одевать, что то другое было очень сложно, поэтому он решил бросить это дело. Ему не хотелось упасть в панической атаке где нибудь посреди улицы, если бы кто то бросил на него или его запястья жалостливый или брезгливый взгляд. Ничего страшного в том, чтобы носить что-то столь длинное, чтобы даже нос был покрыт мягкой тканью. Совсем ничего. Или же парень слишком сильно не желал признавать, что его проблемы с головой намного больше, чем ему казалось. Он двигается не спеша, держа руки в карманах и сжимая в ладони ту самую бумажку. Она так много раз была прочитана, что парень даже с закрытыми глазами сможет точно воспроизвести в памяти кривоватый подчерк. Каждую загогулину и ответвление. Неспешно идя по улицам города, он вспоминает, как когда-то счастливо бегал с сестрой по таким же. Как они вместе тихо прятались по переулкам от старшего брата и весело хохотали, когда он находил их в считанные минуты. Они знали, что тот просто подглядывает, но никогда не тыкали его в это. Тот бы точно всё отрицал. Иногда их дорогой старший братик сам присоединялся к ним, и тогда они веселились все вместе, а после получали от другого старшего. Крупные солёные капли так и наворачивались на опухших, сонных глазах. А ещё было стыдно. Стыд захватывал его полностью от макушки до пальцев ног, покрывал его шею и щёки. Бросил их. Бросил всё, что было, сбежав как побитая уличная псина. После этого он даже не надеялся на разговор. Всё чего хотелось это лишь мельком взглянуть на повзрослевшую беловолосую макушку. А может уже и не белую? — Уверен, ему бы пошёл розовый, — тихо шепчет он себе под нос и мягко улыбается. Какой же он сейчас? Счастливый ли? Или, что более вероятно, находится в железной хватке старшего? На этой мысли взгляд стал пустым и отчаянным одновременно. — Прошу, будь в порядке… — заботливо проносится в голове, но голос в голове противоречит его мыслям: «Кто ты такой, чтобы думать об этом? Ничтожество… Просто прими свою жалкую натуру!» Внезапно накатывает поток людей и пускает его в свободное плавание, заглушая его личное чудовище. Народу так много, что протолкнуться можно только чудом и он старается это чудо поймать. Толпа становиться тише и расходиться лишь через пятнадцать минут такого бурного собрания. Запустив пятёрню в свои тёмные волосы, он оглядывается по разным сторонам и старается припомнить, что же это за место. Голова поднимается чуть вверх и он видит небольшую надпись с метро. Это же… — Уже пришёл? — звучит удивлённо. — Я ожидал, что буду петлять ещё как минимум полчаса. Видимо вселенной очень хочется, чтобы я был в этом метро, — подавлено усмехается и наконец заходит внутрь. Невозможно было подумать, что случайные слова вылетевшие тогда были самой настоящей правдой.

***

Народу внизу оказалось тоже много. Люди были везде. Грузились возле стен и высоких колонн. Скапливались возле разноцветной карты метрополитена и возле выхода. Удивлению парня не было предела. Сегодня какой то праздник? Откуда так много людей? Его подсознание зло мурлыкало о том, что он слишком давно не общался с людьми и не ходил в общественные места, чтобы говорить подобное, но парень отмахивался от него. Снова. Лишь натянул капюшон и рукава пониже, а после протиснулся сквозь толпу. Что-то странное захватило его разум, когда он понял, что оказался в первых рядах к следующему поезду. Как это произошло? Там же даже места для того, чтобы вылезти не было. Он обернулся назад, но ничего необычного не заметил. Рядом с ним стояла женщина с прелестной белокурой девочкой рядом, которая чем то напомнила ему о сестре. Особенно эти красивые голубые глазки. Нежная до боли улыбка непроизвольно лезло ему на лицо. Ещё была большая компания подростков, яростно ругающихся друг с другом из-за последней сигареты и мужчина в выглаженной рубашке и штанах. Остальной народ стал какой то серой массой, слившейся в один ком. Совсем ничего не обычного. Но что-то его тревожило. Что-то так и терзало его сердце. Но что… Послышался шум приближающегося поезда и он наконец понял, что осталось совсем немного. Скоро они встретятся… Вдруг почувствовалась лёгкость в ногах и теле. Он открыл глаза от резкого толчка в спину и слишком сильного удара обо что то безумно твёрдое и холодное. Вокруг послышались крики. — Человек на рельсах! — Боже мой! — Самоубийца, что ли?! На рельсах? Самоубийца? Кто? Он? Парень поворачивает голову в бок и видит яркий оглушающий свет. А после все темнеет. Лишь в последнюю секунду он думает: — Прости, Санзу… Мне так хотелось стать для тебя и Сенджу хорошим братом. Если бы только у меня был шанс…

***

— ТАААКЕЕЕМИИЧИИИ! НИ-САААН, Я ХОЧУ ЕСТЬ! ПОЧЕМУ ТЫ ВСЁ ЕЩЁ НЕ ВСТАЛ?! Парень открывает полусонные глаза и теряется в пространстве. Где он.? Комната выглядит такой знакомой, но это точно не помойка в которой он прожил последние 3 года, сливая последние деньги на выпивку. Нет ни мусора, ни грязи, а вместо гнили комнату наполнял приятный аромат цветов. Голова трещит по швам, а потом он в ужасе переводит взгляд на руки. — Вот дерьмо, меня же раздавило поездом, — начинает он в страхе и уже тише заканчивает. — Или что там с людьми под поездами случается. Он начинает вспоминать произошедшее и в глазах стоит момент толчка. Тот был не случайным. Кто то действительно толкнул его. А если это его люди? Воздух начинает холодить кожу. — Это значит… … Что они следили за ним всё это время. Руки перемещаются на голову и сжимают волосы у корней, пока зрачки глаз расширяются, а пальцы пробегают по волосам… . . . Что?.. . . . Почему волосы такие короткие? Насколько он помнит, последний раз он состригал их в тот день когда сбежал. Всё, лишь бы его не нашли. Странно… А потом приходит ещё одно осознание, и его взгляд снова перемещается на руки. Парень проводит пальцем по запястьям и ничего не понимает. — Где шрамы… Кожа какая-то чистая, — он осматривает себя и видит сильные мыщцы. Притрагивается к животу задрав футболку и замечает небольшие выступающие кубики пресса. Крутит плечами и понимает, что ничего не болит. Вообще ничего. Разве его здоровье не оставляло желать лучшего? Он подскакивает с мягкой кровати и бежит к зеркалу возле входной двери. Из зеркала на него оленьими глазами смотрит подросток. Кто то… Кто то совершенно не похожий на него. Глаза огромные, почти на пол лица, сияют ярким лазурным цветом. Щёки розовые, похожие румяцем на щёчки малышей. Алые губы без всякой помады, выглядят накрашенными. Наверное странно говорить подобное самому себе, но выглядит красиво. Он вновь выглядит живым и настоящим. Рост тоже претерпел некоторые изменения. Теперь он стал примерно на сантиметров девять ниже, хотя это только на глаз. Парень поднимает взгляд на свои волосы и снова запускает в них руки. Этот яркий жёлтый оттенок дешёвого тоника на волосах рябит, потому что должен был быть блонд, но не сложилось. Его бы он никогда не перепутал. Потому что только этот оттенок тоника мог достаточно перекрыть его чистый смоляной цвет. Именно им он пользовался, когда ему было 16. И это лицо… определённо принадлежало ему шестнадцатилетнему. Он оборачивается, осматривая комнату, и соглашается со всеми своими мыслями. Комната тоже навевает воспоминания.Что-то радостное захватывает его побитое сердце. Он, Такемичи Ханагаки, действительно вернулся на 12 лет назад.

***

Осознание накатывает бурным потоком, и он, не замечая своего вида, находясь в обычной спальной футболке и мягких штанах со звёздочками, вылетает из комнаты. Встречают его знакомые коридоры, тёплый пол и такой до невыносимого родной запах уюта, что слёзы накатывают сами собой. Он почти врезается в кухонную дверь, не заботясь о себе, с предвкушением открывает её и видит картину, которая пронзает болью его избитое временем и горем сердце. Рядом с плитой весело перекатывается с пятки на носок красивая, дышащая жизнью Сенджу. В её руках застыла бутылка молока и пачка каких то шоколадных хлопьев, которые так и норовили рассыпаться из-за того, что девушка, усмехаясь, ругалась на другого человека в этой комнате. Губы Такемичи дрожат, когда он переводит с неё взгляд, на того самого человека. Он сидит за столом, направив на младшую ложку, и с жадностью смотрит на хлопья. Его белые волосы захвачены небольшой чёрной резинкой, а шрамы в уголках губ остались такими же, каким Мичи их помнил. — Мичи? — начинает беловолосая, оторвавшись от спора, и оборачивается на него. Сидевший за столом делает тоже самое, и они в беспокойстве бросают свои дела, подходя к брату. — Брат, ты чего?.. Почему ты плачешь? И Ханагаки действительно плачет. Его нос щиплет так сильно, что он уже не сдерживается. Как всегда крупные капли скатываются из уголков водянистых глаз, и взгляд мечется от одного обеспокоенного лица к другому. Воздух тяжело движется в лёгких и парню кажется, что он задыхается. Но щёки его краснеют и губы растягиваются в совершенно счастливой улыбке. Блондин не отвечает, а медленно подходит ближе считая свои шаги и хватает свою семью за шеи, и крепко притягивает к себе. Он не был готов увидеть их живых и здоровых снова. Не смотреть на фотографию под стеклом, напоминающую о каждом последнем вздохе дорогого человека, представляя тёплые любящие объятия, а почувствовать их вновь. Это больно. Слишком больно. Но это состояние ощущалось покалыванием в ногах и мягкой нугой с приторно сладким вкусом. Болезненно сладко. Он зарывается носом им в плечи, в складки домашних парных пижам, приятно пахнущих именно их особенным запахом. «Живые, живые, не галлюцинации» — громко, словно мантра крутится у него в голове. Сенджу и Санзу смотрят удивлённо вначале друг на друга, а потом на брата, прижимаются ближе и кладут свои руки на тёплую, сотрясающуюся в рыданиях спину. — Ничего… Хаха… Просто… — Такемичи захлебывается в своих собственных слезах, крепче прижимаясь к брату и сестре. — Кошмар. Мне приснился отвратительный кошмар. Сенджу думает, что это странно. Её братик всегда был плаксой, но не до такой же степени. Всегда плакал по каким-то глупым вещам, но сейчас… Этот плач был странным. Совсем не похожим на привычное хныканье. Это был умирающий рёв. Санзу, тоже казалось поведение младшего брата подозрительным. Конечно же он знал о привычке младшего, постоянно лить слёзы, но сейчас здесь было что-то другое, и он это понимал. В конце концов Санзу не идиот, что бы не заметить истерично трясущиеся руки у такого безобидного ребёнка, как Мичи. И его это раздражало. Этому солнечному лицу, больше шла улыбка. Когда они лаского проводят ладонями вверх-вниз, у обоих Акаши теперь есть одна схожая мысль. Любой, кто посмел обидеть их любимого братика-плаксу — труп.