«я хотел, чтобы было красиво, хоть и выглядит скверно. Пьяная мразь злорадствовала — Тоже, мне, горе… А кровь текла по канализации в балтийское море».
— Вызывали, товарищ полковник? — громко спрашивает Лёша, останавливаясь на пороге кабинета. — А, Леонидов, — Георгиевский с громким щелчком закрывает баночку с кормом для рыбок и отворачивается от аквариума. — Проходи, садись. Пока Георгиевский скрипит дверцей тумбочки, пряча корм, Лёша пододвигает себе стул. Лупоглазый сом презрительно смотрит на него из-за толстого аквариумного стекла, заставляя отвернуться. Леонидов смотрит, как Георгиевский достаёт из сейфа несколько серых папок с завязками сбоку и из одной выкладывает перед Лёшей десять фотографий: на каждой из них — девушка, кто-то чуть старше, другие наоборот помладше, улыбающиеся или печальные, в строгой одежде или легкомысленных блузках. — Денис Николаевич, — Лёша просматривает снимки, вглядываясь в лица. — Десять пропавших? — Не слышал о них? — Георгиевский пододвигается ближе к столу. — Так и называлось, кстати, «Дело десяти». Раскрыть его мы так и не смогли. Лёша предпочитает помалкивать, шеф ещё явно не закончил. — Ты должен помнить тот случай, когда вы три дня искали Максимова и нашли в яме? — Да, конечно, — Лёша откашливается. — Макс перед запоем тоже вёл дело о пропавших девушках. — Соображаешь, хорошо, — Георгиевский выглядит довольным. — Тот преступник, которого ты тогда застрелил, — Лёша только кивает, драка в сарае в тот день закончилась смертью. — Не был похитителем. — Как вы это выяснили? — Лёша незаметно ищет укатившуюся челюсть, но Георгиевский мрачнеет: — Пропала ещё одна девушка, при таких же обстоятельствах, — Георгиевский вручает Лёше последнюю папку. — Четыре года было тихо, и все мы на тот момент решили, что на этом всё закончилось. Как выяснилось, мы очень поспешили с выводами. Теперь новое дело объединено в серию со старыми исчезновениями. Громов хочет снова передать это Максимову. Но я считаю, что ты справишься лучше. Упоминание Макса неприятно цепляет. За ним всегда стоял Жаров, а Лёша смог добиться расположения Георгиевского после блестящего раскрытия нескольких серий. — Кто ведёт расследование? — спрашивает Лёша, пролистывая дело. — Васильев. Следователь опытный, но не его работа за преступниками гоняться. Оперативник, занимавшийся розыскными мероприятиями по этому делу, внезапно сдал оружие. — Я могу приступать? — Лёша встаёт со стула, забирая папки и фотографии. — С Васильевым свяжись, у него должны были остаться прочие документы, — указывает на него ручкой Георгиевский. — Я на тебя рассчитываю, Леонидов. — Спасибо за доверие? — Лёша взмахивает рукой, как будто собирается отсалютовать начальнику. — Оставь свои эти… — Георгиевский морщит усы. — Работай, майор. Лёша идёт через аллею, пиная опавшие листья. После пробежки тело медленно начинает остывать, но накинутая сверху ветровка пока ещё не позволяет трястись от холода. Асфальтированная дорожка быстро заканчивается перед самым поворотом на озеро, возле моста через неширокий ручей. Сейчас там возле перил стоит закутанный до глаз парень в фиолетовой толстовке. Лёша не окликает его и не зовёт следом, просто идёт дальше, зная, что его догонят. — Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро, — хрипло замечает парень. Кепка у него натянута до носа. — Поэтому я прихожу ночью, — откликается Лёша. — Давно тебя не было слышно, — замечает Никита, подстраиваясь под лёшин темп. — Залёг на дно? — Вроде того. Дело Чистильщика стало резонансным. — Самому не было страшно? — в глазах Никиты искреннее любопытство. — Тебя же все искали. — Твой «журналист», — Лёша показывает в воздухе кавычки. — Мне здорово помог, ещё и немой. Считай, все концы в воду. — Он умер в тюрьме, ты знал? И я здесь ни при чём, — Никита предупреждающе вскидывает руки. — Я в курсе. Это я договорился с начальником тюрьмы. У Никиты округляются глаза, он откашливается и явно хочет что-то спросить, но молчит. — Я слышал о пропавших девушках, ты ведь об этом хотел узнать? — Угадал, молодец, — Лёша сдаётся и прячет руки в карманы. Морозит. — Я ищу по своим каналам, но информации не слишком много. — Чистильщик решил взяться за глухаря? — Теперь это не глухарь, — Лёша голосом выделяет «не». — Я поищу в делах отца, но ничего не обещаю. Вряд ли он сотрудничал с полицией из-за без вести пропавших. Лёша мысленно усмехается: Никита ненароком дал ему информации больше, чем сам рассчитывал. На следующее утро Лёша ловит Аркадия — оперативника, коллегу Шамука — того самого, работавшим со следователем Васильевым, и внезапно бросившим расследование. Аркадий, только-только, вернувшийся с ночного выезда, пытается слегка испепелить Леонидова взглядом, но удивленно моргает, когда Лёша снимает тёмные очки, подойдя к нему. — Что с лицом? — тут же спрашивает Аркадий. — Нормально всё, Аркаш, нормально, я по делу к тебе, — синяки почти прошли, было хуже. — Говорят, человечек у вас пропал. — Я заходил на днях, думал с тобой сразу поговорить, — упрямо продолжает Аркаша. — Лену твою застал. А она не одна там, мужик какой-то лысый в квартире, — Аркадий заставляет его повернуться к себе. — Что случилось, Лёш? Для Леонидова это как удар под дых. Сколько там прошло с момента их драки с Максом, не так уж много? А они уже вместе живут, и собаку Максимов наверняка притащил. И он рассказывает. Аркаше можно, Аркаша и сам по пьяни говорил такое, от чего волосы дыбом, но это всё — последствия их работы, у Лёши таких историй воз и маленькая тележка. — И ты просто ушёл? — Аркадий сощуривает и без того неширокие глаза, оправдывая свои бурятские корни. — А как же сражаться за любимую? Аркаша примерный семьянин, ему трудно понять. — Любит она его, меня так — никогда. — Ладно, я сейчас домой, только отдежурил, — Аркадий зевает во весь рот. Лёша понимающе кивает, потому что сам не помнит, когда в последний раз спал дольше шести часов. — А про Володьку ничего не скажу, кинул нас гражданин Шамук, может, запил, тут уж извини, не знаю. Где меня искать, если что, сам знаешь. И, Леонидов, — уже отвернувшийся Лёша вопросительно смотрит на него. — Я б на твоём месте ему морду бы набил.***
Дата и время неизвестны События неудивительны
— Ленуль, что у нас там со вчерашней экспертизой? — ещё с порога лаборатории спрашивает Лёша. Обычно результаты экспертиз горят у Лены, но ещё немного — и гореть будет у него кое-что другое, потому что за полдня Леонидов откровенно замотался. Наверное, поэтому Лёша не сразу обрабатывает картинку мозгом, чтобы разделить два переплетённых на столе тела, но расстёгнутые джинсы Макса, висящие у него на коленях, и его рука, шарящая под халатом Лены, говорят ему сразу обо всём. Он зашёл так неслышно, что они даже оторваться друг от друга не успели. — Что здесь происходит? Лёшина фраза как из очень плохого кино, но его здорово клинит при взгляде на то, как Макс спешно натягивает штаны. Лёша быстро шагает в их сторону, в голове ни единой мысли, он столько времени боялся, что это произойдёт, но сейчас скорее заторможен, чем взбешён. Лена прячется за спиной у Макса, хотя Лёша не успел ни рот открыть, ни кулак сжать. — Ты… — воротник максовой куртки очень удобно перехватить, чтобы потом врезать Максу под челюсть, но — да — Лёша не тормоз, а медленный газ, перестройка не завершилась из-за него. Какая к чёрту пятилетка за четыре года? Ему прилетает снизу под подбородок, и Лёша рефлекторно хватает Максимова за руки. Очень зря — тот расценивает это, как нападение. Второй удар Макс навешивает через верх. Леонидов слышит крик Лены — скорее визг «Макс, нет!», прежде чем Максимов отшвыривает его в сторону. Он бьётся затылком и спиной об шкаф, прежде чем упасть, его засыпает тёмно-синими папками с результатами экспертиз и серыми — с делами. Лёша судорожно дёргает руками, как утопающий, пытается подняться, но от рывка перед глазами темнеет, и он бессильно валится обратно. Леонидов не помнит, как потерял сознание, для него это секунда, а потом люди! звуки! — Макс, отойди! — Да я не… — Максимов, в сторону! — это уже рык Георгиевского. Чьи-то пальцы нащупывают пульс у него на шее. — Под руку не лезь! — Денис Николаевич, вызывайте скорую. — Не надо скорую, — Лёша еле-еле шевелит губами, не успев открыть глаза. Промаргивается — разбитое лицо начинает печь. Макс стоит возле компьютерного стола, Лена, с пятнистым от слёз лицом, крепко держится за его плечо. Вахтанг откапывает Лёшу из-под кучи упавших бумаг и картонных папок. — Какого дьявола здесь происходит? — чертыхается Георгиевский. — Ко мне в кабинет оба! Вахтанг привычно подхватывает Лёшу под руки, помогая подняться, едва слышно ахает, но терпит, когда Леонидов наваливается на него всем телом — на ногах как-то плохо стоится, наверное, потому, что у него сильно кружится голова. Лена плачет, но из кабинета всё-таки уходит, и Лёшу обрабатывает Вахтанг, впервые за столько лет совместной службы и даже немного — жизни. На подбородке у Леонидова расползается синяк, нос разбит, и скула рассечена — нижнее веко чуть опухло. — Всё будет в порядке, честное слово, — говорит ему Вахтанг, заметив слезящиеся лёшины глаза. Леонидов не понимает, сам ли плачет, или это от резкого запаха антисептика. Его самый страшный ночной кошмар только что стал реальностью. Вместе с Георгиевским и внезапно прячущим глаза Максом они смотрят запись с камер в лаборатории. — Устроили здесь бордель! — ругается Георгиевский. — На рабочем месте, ни стыда, ни совести! — Ох ты ж, — всплескивает руками Вахтанг, когда Лёша улетает головой в шкаф. — Максимов. — Георгиевский взмахом руки заставляет его подойти. — Сейчас Леонидова отвезут в травмпункт. Если у него что-то серьёзное — ты отстранён. Если нет — переводишься в другой отдел. Сам. Вместе вы не работаете. — Не надо травмпункт, я в порядке, — Лёша усилием воли заставляет себя это сказать. Ничего не хорошо, Лена и Макс, Макс и Лена, и всё это было у него под носом столько времени, потому что про камеры в лаборатории никто из них не вспоминал. Изображение чуть подрагивало, смазывая общую картинку, словно жалея Леонидова — Лена с Максимовым жадно целовались в первый раз три месяца назад, судя по дате в углу видеозаписи. Лёша в тот день вроде бы был в заброшенных теплицах с Вахтангом и второй опергруппой, насмотрелись на размазанные по стенам трупы местной банды. А Лена там, со своим мужем — теперь, похоже, не бывшим. Больно-то как… — Отлично, — Георгиевский хлопает по столу. — Теперь всё стало проще. Максимов — переводишься. — Леонидов, в отел кадров иди, если нужно оформлять больничный лист. Лёша качает головой — и жмурится от боли. — Значит, сегодня даю отгул. Георгиевский иногда знает его лучше него самого. Отгул от слова гулять и, на самом-то деле, Лёше бы отлежаться, но нет — надо собрать вещи. — Леонидов! Лёша, подожди! Подожди, пожалуйста! Она вырывается из рук Макса, пытавшегося, видимо, её удержать. — Лёш, я собиралась сказать, правда, я хотела! — с надрывом говорит Лена, снова заливаясь слезами. — Прости меня! Сегодня он увидел столько не предназначенного для его глаз, что слёзы Лены — или бывшей жены, как её теперь называть? — вызывают не жалость и даже не раздражение. Когда-то она так же оплакивала расставание с Максимовым, сутками пьяным. — Ключи в почтовом ящике оставлю, — говорит Лёша, смотря поверх Лениной головы — с его ростом удобно. — Куда ты поедешь? — но голос Лены тонет в шуме заводящейся машины. Из переулка он выезжает на главную дорогу, стараясь объезжать неровности асфальта — в голове совсем не хорошо, подташнивает. Доехать бы без приключений. Дорога ему теперь только в свою же старую квартиру, доставшуюся в наследство от бабушки, любившей внука больше, чем беспутного сына. Лёше тогда было шестнадцать, с отцом он не общался после того, как бабушкин нотариус огласил её завещание. Как раз квартиранты съехали неделю назад, а новых пока что не искали, этим обычно Лена занималась, отбирая по каким-то своим критериям и бесконечным придиркам, но и туда ехать рано, пока — рано. Сначала забрать бы свои пожитки. В квартире — сказать «дома» уже нельзя — Лёша ошеломлённо замирает на пороге, поражённый внезапной догадкой: были ли они здесь вдвоем с Максом? Целовались в коридоре или на кухне, потому что о спальне, и их с Леной кровати, супружеской, в конце концов, Лёша и думать не может. В ванной из зеркала на него смотрит он сам, но бесконечно уставший и словно загнанный, как дикий зверёк, с опухшим от побоев лицом. Ссадины и рана на скуле бережно обработаны Вахтангом, но в целом видок тот ещё, не преступников ловить, а вступать в их ряды. В доме у них практически образцовый порядок, благодаря Лениной диктатуре, конечно же, но сейчас Лёша может оценить это по достоинству: вещи собрать проще простого, когда знаешь, что и где лежит. Лёша добывает из недр шкафа свою дорожную сумку — семьдесят литров, а Лене всегда нравились элегантные чемоданы. И свой же рюкзак, ему лет пятнадцать, кажется, после института покупал. Кружку он случайно разбивает — над раковиной, как будто готовился собирать осколки. Воротник рубашки в крови, на галстуке чёткий бордовый отпечаток пальцев, и не отстираешь ведь, ткань к такому не была готова, только выбрасывать. Лёша, полураздетый, останавливается перед полкой со своей одеждой. Внезапно без пиджака и галстука ему даже дышится легче. А ведь он не носил ничего такого, пока в паспорте не появилась печать о браке. Может быть, к чёрту? Он оставляет классический чёрный костюм и такие же туфли: его как минимум в чём-то надо будет хоронить, когда прилетит пуля — а она рано или поздно прилетит. Рубашки — те, который сам выбирал и не носил, а остальное — к чертям. «Рушится многолетняя работа, — и голос же такой, как будто лекцию читает. — Над речью и внешним видом». Любила ли она когда-нибудь его: не майора полиции, не интеллигента в костюме, а его самого? И у кого теперь спросить? Флисовая куртка с нашивкой любимой футбольной команды, сам себе подарок на день рождения сделал, Лена ему никогда бы такое не подарила. Штаны — не костюмные — с символикой, понятной ему одному, свитшот — с филином на спине и много других вещей, в фабричных упаковках. То, что делало Лёшу им самим и было похоронено на долгие годы. Сваливает все костюмы в один пакет, с трудом уместив все пиджаки, ботинки и брюки, и с трудом выносит всё это к лифту: приходится сделать две ходки, чтобы забрать всё — и ничего не оставить. Лёша вытаскивает запасную канистру с бензином, прежде чем поставить в багажник сумки, и идёт через двор к пустырю. Свалка и два бомжа, холст, масло. — Мужики, — просит он. — Зажигалка будет? Выглядит Леонидов, видимо, совсем хреново: бомж хлопает его по плечу и вручает простенькую зажигалку в красном корпусе. Никто даже не удивляется, когда Лёша вываливает из пакета смятые костюмы и обувь, и оставить ничего не просит. Всё у него на лице написано. Ткань ожидаемо отказывается легко гореть, и Лёша поливает гору тряпок бензином из канистры, прежде чем поднести зажигалку. Разгорается быстро, огонь жадно пожирает тёмную ткань. — Из-за бабы? — спрашивает тот, что дал зажигалку. На самом деле бомжом он не выглядит: волосы короткие, опрятные и даже бороды нет, одежда почти в порядке. Так, заблудший странник. — Восемь лет вместе жили, — зачем-то рассказывает Лёша. Может потому, что больше некому. В пламени сгорают даже не костюмы, а он, каким был до сегодняшнего дня. Это приносит ему неожиданное тепло. — Выпьешь? — сипит второй бомж, протягивая бутылку. Лёша зачем-то вчитывается в этикетку — «зубровка», но там, в общем-то, может быть намешана любая другая сивуха. Лёша пьёт прямо из горла, просто чтобы согреться. Утром печень его же и проклянет, но прямо сейчас — плевать. Его морозит — холод идёт откуда-то изнутри. Старая квартира встречает его отсутствием света и воды, всё специально перекрыто в ожидании новых съёмщиков, но теперь не судьба. Лёша долго возится, возвращая комнатам жилой вид, разбирается с нежелающим поступать газом. Когда он разбирает сумки, за окном уже совсем темно. Лёша отвлёкся, обустраивая быт, но как только он ложится, устраивая гудящую голову на подушке, события сегодняшнего дня накатывают с новой силой. Неужели Лене оказалось недостаточно его — как человека, как мужа, чего не хватало? Любви, внимания? Или Макс как всегда задвинул его на второй план своей харизмой эдакого героя-любовника? В висках плещется боль — физическая, заглушая даже ощущение стянутой, отёкшей кожи на опухшем лице, из груди рвётся крик — Лёша сдавленно воет в подушку, затыкая себе рот собственным кулаком. Он так и задрёмывает, вцепившись зубами в костяшки пальцев. Следующим утром от него не шарахаются, как от прокажённого, как это было после того, как Макс запил, а они с Леной объявили о своих отношениях, точнее, это сделал Жаров. Кажется, даже не шепчут за спиной, называя рогоносцем или этим молодёжным — куколд. Хотя Лёша, наверное, и не обиделся, это ведь правда. Так боялся измены жены, что сам же её и упустил. Как и обычно, все всё знают, но делают вид, что ничего не произошло, но Максимов хотя бы не ходит гоголем, с Леной перешептывается в коридорах, когда думает, что их никто не видит. Лёша умывается в туалете в конце коридора, стараясь не касаться синяков. Ощущение очень неприятное, хуже, чем пресловутое дежа-вю: как когда они искали того лысого парня в старомодной шляпе — не в дурацкой, это Гнездилов, — Пугало. Когда Лёше было плохо с самого утра, но боль в животе привычно списал на обострившуюся язву. До того, как Дима — человек дождя — не заговорил о цвете его ауры. Фиолетовой тогда скорее была Лена, а не он. «Давай теперь будем имитировать приступ аппендицита». Кто бы знал, что он такой хороший актер, даже температура подскочила, и тошнило его как-то по-настоящему. Это потом до него дошло: надо было делать скидку на то, что жена не врач, а судмедэксперт. Мёртвым хорошо, у них не воспаляются никакие червеобразные отростки. И Лена с ними бережнее обращается. А ещё всем остальным наплевать, в том числе и казавшемуся плюшевым Вахтангу. Ладно Макс, он привычно стебал его, но в фитнес-зал с собой не потащил, взял Игоря, и на том спасибо. Вахтанг не реагировал на него, роющегося в аптечке в поисках обезболивающего, у Лены ведь не попросить было, но последние таблетки вроде бы ушли на Макса, который потом потащил их всех на заброшенный химический завод. Целиться в голову этому Пугалу оказалось труднее обычного, Лёша едва на ногах стоял от боли. Сейчас воспоминания сгладились, он может спокойно говорить на эту тему, но тогда было не до шуток. Врезавшаяся в живот спинка стула мгновенно погасила ему свет перед глазами, в смысле не она, а дикая боль, когда аппендицит превратился в перитонит. Дальше он ничего не помнил, ни как его тормошил Макс, ни приехавшую скорую. Очнулся уже в больнице, в послеоперационной палате. Хирург, оперировавший его, ругался потом: «зачем терпел?». И насквозь лживое Ленино «ну, я переживала». Наверное, о том, чтобы её Максу не прострелили пустой череп.***
— Филипп, приветствую. Это Леонидов, помните такого? Удивительно, что Васильев зовёт его к себе домой, после того же Аркаши это практически чудо. — Обувь и оружие здесь оставь, — Филипп кивает на этажерку возле зеркала. Лёша выкладывает пистолет, но оставляет кобуру на себе — не для этого провозился утром, пока затянул все ремни. Питаться раз в день кофе — идея так себе. — Мне поручили пропавших девушек, точнее, серийника. — Знаю, я сам просил, — Васильев садится напротив него. — Почему я, а не Максимов? — Лёша наклоняется к нему ближе, опираясь локтями на стол. — Вы же общались с Жаровым. — Потому что с тобой проще разговаривать, — Васильев поднимает руки с колен. — И можно договориться.о0о
Громадина здания прокуратуры, серо-синяя, неприятно давит, потому что с неба неприятно льёт дождём вперемешку со снегом и Лёша стоит возле самого входа, вылавливая взглядом в потоке машин изящный мерседес, паркующийся напротив. Точнее, Леонидову нужна хозяйка дорогой иномарки. — Ангелина! — Лёша машет ей рукой. Хорошо, когда среди друзей есть советник юстиции. Они разговаривали накануне впервые за несколько лет. — Лёша! — девушка широко и искренне улыбается, и невозможно не улыбнуться в ответ, Ангелина такая светлая, как восходящее солнце. И не изменилась совсем, хотя и у неё служба не сахар. — Почему ты в очках? Лёша снимает очки, складывая их за дужки. Глаз почти прошёл, но кожа пока ещё желтовато-зелёная. — Теперь понятно, — она без всяких мыслей касается его лица. Это самый тактильный человек в лёшиной жизни — кроме него самого, на самом-то деле. — А я тогда ведь говорила тебе, поступай на следователя. — Ну и ладно, — Лёша пожимает её тонкую ладонь. — Мне досталось дело, но у нас почти нет информации. Сможешь помочь? В архиве неожиданно многолюдно, кого-то Леонидов знает лично и пять метров до дежурного, записывающего всех входящих в архив, здоровается и пожимает руки. — Фотографировать нельзя, извини. И выносить из архива, — чуть виновато говорит Ангелина, когда видит, какую гору документов ему приходится взять. — Хорошо, я тогда посижу, сделаю домашнее задание, — Лёша расстёгивает китель и садится за стол посередине зала. — Спасибо. — Я пойду тогда, работа, сам понимаешь, — Ангелина машет ему рукой, а Лёша остаётся с кипой бумаг. Понятно, почему прокуратура взяла эти дела под свой контроль: десять пропавших девушек, вероятно погибших. Информации в разы больше, чем есть в архиве полиции, а некоторые документы чуть ли не в единственном экземпляре. Записывать приходится не просто много, а очень, и Лёше с непривычки сводит запястье, привык к клавиатуре, расслабился. Ему на плечо ложится тонкая рука, и Лёша на мгновение забывается — показалось, Лена. — Я подумала, ты устал, — Ангелина ставит перед ним картонный стакан в подстаканнике. — Спасибо, — Лёша делает большой глоток несладкого кофе. Три часа просидел. — Впечатляюще, — Ангелина пролистывает его блокнот, если так можно назвать тетрадь формата А4 в плотном кожаном переплёте. — А у тебя совсем почерк не изменился. — Повода не было, — он позволяет себе улыбнуться, зная, что Ангелина оценит шутку, пары по психологии они оба уважали. — Как твои дела? Давно не общались. — У меня два сына, — улыбается она. — Разбойники, во втором классе сейчас. А ты? Дети, наверное, в школе уже? — Я развёлся, — признаётся он. — Недавно совсем. И детей не случилось. Ангелина была на их свадьбе, Лена тогда ещё не ревновала его ко всему живому. И он сам, конечно, был спокойнее. — Ты прости. Моя сестра общается с Леной. Мне правда жаль, — она сжимает его пальцы. — Здорово тебя, наконец, увидеть. Можем вместе поужинать, когда у тебя будет свободный вечер, — Ангелина меняет тему, и Лёша искренне ей благодарен. — Но мне почему-то кажется, что очень нескоро. — Похоже, пока я не закончу с этим делом, — кивает Леонидов и поднимается со стула. — Думаю, мне пора. — Пойдем, я тебя провожу, — кивает Ангелина, отдавая ему в руки блокнот. Архив в лучших традициях на минус первом этаже, это немного глубже подвала, поэтому лестница кажется бесконечной. Уже в холле Лёша забирает своё пальто, но останавливается, когда видит, кто стоит возле дверей. Макс даже в прокуратуру пришёл одетый, как бездомный, то есть в своём обычном виде, и среди многочисленных служащих юстиции выглядит чужеродно. Хорошо ещё собаку додумался с собой не тащить. — Это же ваш? — Ангелина великолепно контролирует демонстрируемые эмоции, но своего отношения к Максу она никогда не скрывала. Не любит она таких, ушедших однажды в самоволку и живущих по своим законам. — Максимов, — окликает его Лёша, подойдя ближе. Ангелина едва заметно усмехается, и Лёша мгновенно понимает причину её улыбки: сейчас они с Максом как на контрасте: Максимов в своих затасканных джинсах и старой куртке, хотя зарплата позволяет, и Леонидов — в форме, как-никак в прокуратуру пришёл. Ему всегда шёл китель. — Слышал, тебе поручили дело Васильева? — сразу же спрашивает Макс, словно не обращая внимание на окружающих людей. — Мне кажется, это тебя не касается, — качает головой Леонидов. — Я уже занимался подобным делом, — упрямо гнёт Макс. — А потом ушёл в запой, — Лёша спокойно смотрит на него. — После этого снова взялся расследовать и три дня просидел в яме. — Лё-ё-ёш, — презрительно тянет Макс. — Мы оба знаем, что расследования — не твоё. — Хочешь поговорить об этом? — Лёша слегка щурится. — Сколько у тебя взысканий за месяц: пять или семь? И как дела с раскрываемостью? Дежурный аж привстал со своего места, чтобы слышать перепалку, и минут пять уже так стоит. — Подслушивать плохо, — рявкает Макс на дежурного. Но дело даже не в нём: юристы и советники юстиции, все, кто сейчас в холле, смотрят на них во все глаза. — Лёш, вам лучше уйти, — говорит Ангелина, склонившись к его уху. — Он здесь проблема. Макс сам для себя одна большая проблема, но то, что его — и о нём — знают в прокуратуре, и так негативно относятся, может здорово испортить ему жизнь. — Ой, — слышать такое от Ангелины — непривычно, и Лёша оглядывается, чтобы тут же коснуться ладонью виска, отдавая салют — судя по погонам, перед ним полковник, то есть старший советник юстиции. — Майор Леонидов, я полковник Шевцов. Этого человека я вынужден просить покинуть здание прокуратуры, — старший советник кивком указывает на Максимова. — Сам уйду, не гордый, — Макс разве что не плюёт на пол. — Что происходит? — ровным голосом спрашивает Лёша, когда Шевцов исчезает в толпе так же внезапно, как и появился. Прокуроры редко знают по имени и званию простых оперативников. — Ты, Лёш, прости, стал лучше работать. Тебя заметили, — рассказывает Ангелина. Она забирает его ладонь в свои руки, всегда так делала, прежде чем сообщить что-то важное и одновременно — не самое приятное. — Когда ты помог Максимову восстановиться, был большой скандал, здесь, в прокуратуре, нас это тоже касалось. За тебя заступились, но… Лёша только кивает. Конечно, это не могло пройти бесследно, но чтобы на таком уровне? — Тебя поэтому не повышали в звании, — Ангелина всё же понижает голос. — И награды, те же часы твои, — девушка поворачивает их на его руке циферблатом к себе. — За что получил? — Участвовал в освобождении заложников, совместная операция со спецназом, — Лёша едва ли не шепчет. — Вывели всех, я прикрывал, и меня подстрелили. Два дня в коме лежал. — Вот, понимаешь теперь? — Ангелина бережно сжимает его пальцы. — Но Максимов перевёлся — и у тебя появился результат. Ты всё время был в его тени. Жарова многие помнят, он был замечательным следователем, и с возвращением его лучшего ученика смирились. Пытались, время от времени его убрать, тот же полковник Пугачев, который контролировал оборот наркотиков незаконными методами, но ни у одного не вышло. — Потому что я его прикрывал, да? — Лёша закусывает нижнюю губу. — Сам себе мешал. — Поэтому у тебя столько взысканий. Было, — Ангелина рассказывает сама, предупреждая вопрос. — Здесь был пожар, несколько недель назад. Твоё личное дело тогда запросили из вашего отделения. Говорят, проводку замкнуло, но знаешь, что сгорело? Все документы, шедшие на утилизацию, и личные дела «опальных». Я не могла рассказать раньше. — Значит, Шевцов не зря сюда спускался? — Лёша пытливо смотрит в глаза девушке. — Дал своё высочайшее разрешение? Ангелина кивает — а у Леонидова на сегодняшний день, кажется, закончились эмоции. — Что, о свидании договорились? — усмехается Макс, как только Лёша выходит из дверей. — Замужняя, да? Тебе же такие нравятся. — По крайней мере, моей задницы нет на камерах наблюдения. Ни здесь, нигде больше. Георгиевский всё сохранил, ты не в курсе? — Лёша заставляет себя улыбнуться Максимову, наблюдая, как его аж перекашивает.о0о
— Смотри, здесь у нас дело некой Насти Рудиной, это первая девушка, которая пропала в этом году, — Вахтанг шелестит бумагами на своём столе. — Я думал, Марина Зайцева и была первой, — изумляется Лёша, оторвавшись от протоколов. Открывает папку, вчитываясь. — Почему дело не взято в производство, это же ещё одна жертва! И мне никто не сказал. — Опер, работавший с Васильевым до тебя, заявил, что девушка скорее всего погибла от рук какого-то другого маньяка. Там есть показания, — Вахтанг пролистывает несколько страниц. — Её брат уверяет, что она звонила ему, плакала и говорила, что умрёт. Но мне кажется, он соврал. — Что тебя смущает? — То, что в его наркотиках крови не обнаружено, — Вахтанг кладёт перед ним распечатку с результатами анализов. — Ого, — Лёша даже присвистывает. — Ладно, есть что-то ещё о девушке? — Совсем не много. Твой предшественник считай, закрыл дело, толком ничего не сделав. Мать рассказала, что она профессионально занималась вокалом, выступала на мероприятиях, вроде как, знаешь, на разных там вечерах и тому подобное. — И что, никого не допрашивали? Где она пела-то, известно? — Я уже нашёл, бар «Блэк стор», — Вахтанг отстукивает адрес сообщением, лёшин телефон вибрирует принятой смской. — Съездишь со мной? — спрашивает Лёша, уже застёгивая куртку. — Бар только через час открывается, придётся подождать. — Ты пробки видел? — Лёша разворачивает к нему телефон с гугл-картой. Главная дорога красная, её ответвления вперемешку оранжевые с жёлтым. — На метро быстрее будет, а там три пересадки. Поехали. Город стоит, центр буквально парализован утренним часом пик и внеплановыми дорожными работами, поэтому метро оказывается оазисом спокойствия по сравнению с хаосом на улице. Бар оказывается надёжно спрятан во дворах привокзальной площади, но всё равно выделяется огромной вывеской. На парковке чёрный аутлендер — даже при беглом взгляде на эмблему в виде ромбов Лёшу дёргает узнаванием, но он старательно давит непрошеные мысли. При входе их пытается остановить охранник, но быстро тушуется, узнав, что к ним пришли представители органов внутренних дел. В баре почти пусто, кроме явно пьяного и глубоко спящего — но в респектабельном костюме — мужика и стайки девушек за сдвинутыми столами, прямо на сцене сидит парень в бейсболке: настраивает гитару, одновременно подпевая льющейся из колонок музыке. — Знакомая мелодия, — замечает Вахтанг, когда они подходят ближе. Парень снимает тюнер с гитары и откладывает его на стол. — Ну, знаете, эта: когда любят, берегут, берегут, берегут, — напевает парень, перебирая пальцами струны. — А я на другом берегу, — продолжает Вахтанг. — Разбираешься в молодёжных песнях? — парень удивлённо поднимает брови, как-то легко переходя на ты. — Скорее, в преступлениях, и, к сожалению, не молодёжных. Мы из полиции, — чуть громче говорит Лёша. Миг — и они с парнем встречаются взглядами, глаза в глаза, не отрываясь. Леонидов первым дёргает головой, разрывая контакт. Быть этого не может. — А документы ваши можно увидеть? — напуганным музыкант не выглядит, но глаза нервные. Вахтанг свою корочку держит в нагрудном кармане, чтобы долго не искать, но парень едва ли обращает на неё внимание. Лёша выкладывает своё удостоверение — музыкант тянется за ним через стол, случайно (?) накрыв его ладонь своей. У него кольцо на указательном пальце в виде дракона, словно бы «обнявшего» нижнюю фалангу. — Алексей Леонидов, — читает парень. — Очень приятно. Я — Никита Базырев. Лёша немного резче, чем стоило, забирает удостоверение. Вот она, теория скольки-то там рукопожатий во всей красе. Встретились. Не зря говорят об их городе — большая деревня, все всё и про всех знают. Конечно, это Никита. Без балаклавы и кепки он выглядит иначе, но и Леонидов без бегового шарфа и в гражданской одежде мало похож на себя-бегуна. — Сын юриста работает в клубе? — пораженно спрашивает Вахтанг. — Как отец к этому относится? — Не одобряет, но и не препятствует, полагаю, — перебивает его Лёша, справившись с эмоциями. — Давайте ближе к делу. Анастасия Смолина, она часто была в вашем клубе. Никита всматривается в предложенную Вахтангом фотографию, едва не касаясь её носом, но почти сразу разочарованно качает головой. — Вам лучше спросить у моего сменщика, — Никита диктует им номер. — Я не играю в «девичьи» вечера, только утром, до двенадцати. Лёша вдруг понимает, что вспотел, перенервничав, и рубашка неприятно липнет к телу. Последний шанс. — Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро, — словно бы невзначай говорит он. Совпадение стопроцентное, но принять очевидное Леонидов не в состоянии. Как всегда. — Поэтому я прихожу — играю, — это пояснение явно для Вахтанга, — ночью! — улыбается Никита, а у Лёши аж живот подводит. — Спасибо за помощь, — Вахтанг прячет все бумаги и застегивает куртку. — У меня к вам вопросов нет. — Майор, — негромко говорит Никита, но его немыслимым образом слышно даже через басы. — Возьмите, вдруг у вас лично останутся какие-то вопросы. Никита снова смотрит прямо на него, и Лёша, как завороженный, протягивает руку. Это бумажный вкладыш из коробки от CD диска, на обложке сам Никита с гитарой в руках, а внутри двенадцать цифр вместе с кодом для звонка из-за рубежа. Вахтанг молчит всю обратную дорогу до отделения, никак не комментируя их поездку, но сам следит за остановками вагона метро — Лёша бы уехал на конечную. Невероятно, что среди всех людей он встретил именно Никиту, а самое главное — что теперь с этим делать?о0о
— Вахтанг, посмотри, пожалуйста, одно… — Лёша замолкает, обнаружив, что Леонов в кабинете не один. Напротив него невысокая брюнеточка в брючном костюме что-то оживлённо рассказывает. — Не представишь? — Леонидов заставляет себя улыбнуться даме. — Да, конечно, — кивает Вахтанг. — Гаврилова Алёна, утверждает, что общалась с обеими пропавшими девушками. Дала показания, — Леонов указывает на исписанный лист. — Да, мы вместе ходили в фитнес-центр, — подтверждает девушка, грациозно вставая. — Но, я уже ухожу. Вы не проводите меня, офицер? — Простите, полковник… — уже в коридоре она останавливается. — Майор, — поправляет Лёша, уже приблизительно представляя, о чём пойдёт речь. — Я могу ещё чем-то помочь? Меня всегда интересовали… Расследования, — а вот касаться его уже явно не входит в рамки дела. Лёша сжимает в кулак — под чужими прикосновениями кожа словно горит. — Елена… — он поворачивается к ней, намереваясь осадить. — Алёна, очень приятно, — девушка машет рукой, но не убирает ладонь с его плеча. — Вы переходите границы, Алёна… — Лёша на миг замолкает. — А по отчеству? — не то чтобы ему интересно, все данные есть у Вахтанга, просто Леонидов пытается сгладить тон. — Сразу хотите познакомиться с отцом? — очень серьёзно спрашивает девушка. До Лёши шутка не доходит, в смысле, он понимает — она пошутила, но отреагировать на юмор красивой девушки выше него. Алёна как-то потухает, видимо, поняв, что её попытки безуспешны, и отделение покидает, яростно стуча каблуками. Леонидов, оставшись в коридоре в полном одиночестве, долго выдыхает, руки дрожат. Он пока не опустился до секса с первой встречной, но тело просит хоть немного человеческого тепла. — Вахтанг, посмотри нашу посетительницу в базе, — просит Лёша, вернувшись в кабинет. — Не доверяешь? — Вахтанг пытливо смотрит на него. — Складно у неё всё как-то выходит. — Что, Леонидов, понравилась? — склабится Гнездилов — вот же чёрт в шляпе, где только пропадал. — Девчонка во! — Ты о чём? — растерянно смотрит на него Лёша. — Ну ты тормоз, — с восхищением говорит заглянувший в кабинет архивариус, складывая перед ними на стол все прошлые дела. — Видел эту вашу свидетельницу, огонь!о0о
«Вы были у нас утром» прилетает Лёше в мессенджер. Из кружка аватарки на него смотрит сам Никита в футболке с символикой бара, а не пустое место их зашифрованного канала связи. «Да, у вас в гостях» отправляет Леонидов. Последнее слово — код, означающий, что ему нужна информация. «Кафе у заповедника, ждём вас снова». — Что, сдашь меня? — в лоб спрашивает Никита, едва Леонидов успевает сесть за стол. — Или лучше мне это сделать? То, что Никита нервничает, ясно, как день, он так крутит кольцо на пальце, как будто хочет ненароком себе его ампутировать. — Ты ведь стёр всю информацию о нашем Боброве? — медленно выговаривает Лёша, выгадывая самому себе время на подумать. — Да, как ты и просил, — Никита явно удивлён, но старается не показывать. — Придёшь в полицию с заявлением на меня — сядешь сам, — Лёша наклоняется к нему так, что они едва не сталкиваются носами. — Какого чёрта? — Максимова знаешь? Сейчас мы с ним не слишком хорошо общаемся, но твоего отца он не любит куда больше. — Я — не мой отец! — возмущается Никита. — А Максимову будет всё равно: отец твой, или его сын-мажор, родственные связи Максимова мало интересуют. Макс тогда не помог следствию по делу Чистильщика, показаний не давал и вообще внештатный сотрудник. — Здесь должно быть какое-то «но»? — Скорее «и». Он мне должен. И у меня будет алиби на все случаи нападения Чистильщика. А значит, ты помогал Боброву. Никаких данных о нём не осталось, разве что на бумажных носителях в той тюрьме, где он мотал срок до этого, но кто будет разбираться? Только представь, — Лёша разводит руки, некоторая театральность не чужда и ему. — Сын Сергея Базырева — преступник. Мне ничто не мешает арестовать тебя здесь и сейчас, а это значит, что в твоем ноутбуке мы найдем массу интересного. — Там три ключа безопасности, — Никита поднимает верхнюю губу в полуоскале. — А у меня знакомый хакер из Города ангелов сейчас у матери гостит в соседнем городе. Думаю, он справится, — Лёша ухмыляется, заставляя Никиту отодвинуться. — Всё ещё хочешь играть против меня? Никита закрывает рот с лязгом зубов. Молчит, а потом широко улыбается. — Ой, ладно, уел. У меня на тебя ничего нет, ты крут, окей? — Лёша только пожимает плечами, дескать, что тут скажешь. — Что-то будешь? — Никита взмахом руки подзывает официанта. — Ты не представляешь, — Лёша тянется через стол и выдёргивает из-под локтя Никиты меню. Разговаривать о делах в этом кафе они не могут, поэтому за столом только перебрасываются шутками. — Поехали, — предлагает Никита, как только счёт оплачен. — Где всегда. И когда аллея в парке стала настолько «их» местом? Едут они друг за другом, лёшин танк стелется по дороге следом за машиной Никиты. Бросают автомобили у поворота и дальше идут пешком. — Извини за вопрос, но ты действительно Базырев? — наконец спрашивает Лёша, когда они уходят подальше от трассы и чужих ушей. — Да, единственный и неповторимый, — Никита театрально раскидывает руки — вот он я. — Сын лучшего юриста — преступник? — Не преступник, — Никита обгоняет его и идёт спиной назад. — Я инфотрейдер. А уж кому и для чего нужна эта информация, меня не интересует. Лёша это не комментирует — вроде и неправильно, но не поспоришь. — Отец, кстати, знает про тебя, — буднично говорит Никита. — В смысле, не твою личность. Он не против тебя — Чистильщика, считает его лучшим злом. — А ты тогда какое зло — компьютерное? — Да, специалист по информационной безопасности. Я закончил магистратуру и понял, что не моё. А что, не похож? — Тебе лет двадцать на вид, — признаётся Лёша. — Тридцать четыре, — но Никита не выглядит задетым. — Не загоняйся, я привык. — Не боишься мне рассказывать? — Ты давно бы меня убил, если б захотел, — Никита пожимает плечами. — Информацией торгуют многие, незаменимых нет. — Ладно, хорошо. Что это было в клубе? — Лёша расстёгивает куртку, добывая тот самый вкладыш. — Бонус, личный номер сына лучшего юриста? — Мне кажется, даже твой коллега понял, — говорит Никита, даже не краснея. — Что в этом такого? — Сколько лет мы знакомы? — Слишком громкое слово, до этой недели мы, считай, не знали друг друга. — Тебе кто-нибудь говорил, что ты душный?о0о
Лёша накануне закончил работу раньше, чтобы встретиться с Никитой, и утром приезжает засветло — дорабатывать, и к тому моменту, как Вахтанг приезжает в отделение, Леонидову уже есть что рассказать. — Смотри, это Дмитрий Габин по кличке Финн. Ранее был судим за изнасилование и попытку убийства. И он последний, кого подозревали в пропажах девушек четыре года назад. Отпустили за отсутствием улик, через две недели он сел за вооружённое ограбление, вышел по УДО. — Думаешь, взялся за старое? — Вахтанг тянется через лёшино плечо к компьютеру, колесиком мышки прокручивает открытый файл. — Совпадает по времени. Первая девушка — Настя — пропала через двое суток после его освобождения. — Навестим его? — Вахтанг наматывает шарф обратно. Дмитрий Габин до отбывания срока проживал в старом двухэтажном доме у самого оврага, когда-то здесь были бараки. Лёша оставляет машину так, чтобы она попадала на камеры видеонаблюдения круглосуточного магазина: контингент проживает соответствующий количеству пьяных и наркоманов, а возвращаться пешком совсем не хочется. Георгиевский подписывает им ордер на обыск, не глядя, потому что Финн в свое время был главным подозреваемым, но квартиру они вскрыли бы, даже не имея на руках разрешающих документов: обитая дерматином дверь легко поддаётся. — Я пойду по квартирам, поспрашиваю, — Вахтанг кивает на лестницу и уходит, оставляя Лёшу осматриваться в одиночку. В квартире пахнет залежавшимися вещами и перепревшей капустой, вешалка в коридоре едва не падает под огромными зимними бушлатами, а кухня встречает жирным рыжим тараканом посередине стола. Дверь на крошечный балкон замурована кирпичами почти до потолка Вахтанг возвращается, застав Лёшины ноги, торчащие из-под кровати в тесной крошечной спальне. — Эй, похороните меня за плинтусом, — негромко говорит Леонов. — Сосед говорит, Финн вчера здесь ночевал. — Значит, подождём, — пыхтит Лёша, выбираясь на свет божий. — Смотри, что нашёл. Прямо на сетке, под матрасом лежал. — Вот это уже интересно, — Вахтанг добывает из своих бездонных карманов зип-пакет, пряча туда длинный охотничий нож с трещиной поперек рукояти. — Пойдем-ка поближе к дверям, — предлагает Лёша. — Как бы нам не спугнуть. Маленькая кладовка рядом с ванной, не просматривается с входа, но им самим прекрасно виден коридор — Габина они не пропустят в любом случае. Вахтанг неплотно закрывает дверь, погружая кладовку во тьму. Где-то в стене возится мышь, у них над головами полки с вениками и какими-то охапками трав. Лёша мгновенно отпотевает до носков — темноты боится с детства, так умерла его мать: в комнате с занавешенными окнами, до последнего она не разрешала включить верхний свет или ночник. Много лет прошло, но страх, непростительный для сотрудника правоохранительных органов, остался. — Можешь меня обнять? — севшим голосом просит Леонидов, наощупь находя плечо Вахтанга. Просить о таком — слабость, но он не справляется и морщится, когда его собственные руки сводит одной большой судорогой. — Ч-чёрт. В темноте он не видит выражения лица Леонова и наугад вцепляется в его локоть. Вахтанг стоит, как памятник, и реагирует лишь, когда Лёша на пороге панической атаки начинает задыхаться. Леонов обхватывает его со спины, прижимая к своей груди: у Леонидова сердце бешено стучит, угрожая сломать рёбра, он тяжело дышит, повисая на руках Вахтанга. — Спасибо, — выдавливает Лёша, как только он перестаёт чувствовать себя так, как будто прямо сейчас умрёт. Вахтанг тут же его отпускает, разжимая пальцы, а Леонидов приваливается к стене — ноги не держат. — Лёш, давай это будет в первый и последний раз, — вдруг негромко говорит Вахтанг. — Я женат и люблю Алю. Леонидов судорожно моргает, не зная, как отреагировать. Короткие волосы у него на затылке стоят дыбом, полностью успокоиться не получается — собственное отражение в мутном зеркале напротив смотрит, кажется, глаза в глаза. Лёша хрипло спрашивает, пытаясь отвлечься: — И что, Алина Владимировна в курсе твоих сексуальных похождений? Они с Вахтангом спали, когда Леонов только-только пришёл работать, после армии и института. Макс был счастлив в браке с Леной, а Лёша одинок, как домовой сыч. — Это неважно, — Вахтанг качает головой. — Наша семейная жизнь никого не касается. Да и зачем тебе я, сыну Базырева ты определенно понравился. — С чего ты взял, что он гей? — Лёша снова облизывает пересохшие губы. Он отвратительно умеет врать об очевидных вещах. — Ну, это сразу видно. В конце концов, не меня же раздевали глазами. — Что, меня? Они смотрят друг на друга, причем Вахтанг закатывает глаза, но Лёша не успевает придумать, что сказать в ответ, потому что на улице начинают голосить. — Помогите, убивают! — воет женщина. — Бегом! — кричит Вахтанг, выскакивая из квартиры, но Лёша обгоняет его, спрыгивая через пролёт лестницы. На площадке первого этажа корчится высокий мужчина, хватаясь за живот, а женщина из первой квартиры продолжает орать. — Скорую вызови! — кричит Лёша Вахтангу, выскочившему на улицу. — А ты заткнись! — это уже соседке. Леонидов садится рядом с раненым и присвистывает — Дмитрий Габин по кличке Финн. Из раны на животе у него толчками выплёскивается кровь. Лёша сдёргивает с себя шарф, едва не придушившись, комкает его и с силой нажимает на рану. Финн надрывно стонет. — Оста-а-авь, — хрипит он. — Всё равно умру. — Девушка пропала, твоих рук дело? — рычит Леонидов. — Я у мамки жил в деревне. Откинулся — и уехал к ней, — выдаёт Габин через стон. — Зачем вернулся? — Вещи зимние забра-ать, — Финн срывается на крик. — Шаль мамкину. — Откуда у тебя оружие? Нож? — Они там пять лет лежат, проверь, мусор, — Габин пытается язвить, но быстро замолкает, резко бледнея. Лёшин шарф слишком быстро пропитывается кровью, но он продолжает зажимать рану, пока рядом не раздаются голоса. Его отгоняет фельдшер. Стонущего Финна грузят в машину, немедленно уезжающую с включенной «люстрой». Лёша остановившимся взглядом упирается в лужу крови на полу. — Тебе умыться бы, — осторожно говорит Вахтанг. Лёша возвращается в осиротевшую теперь квартиру и остервенело трёт руки и лицо куском хозяйственного мыла в крошечной ванной. Куртка и джинсы тоже в крови, но тут уж ничего не поделаешь. — Нападавшего видела девушка, гулявшая с собакой, но описать не смогла, у него было закрыто лицо, — рапортует Вахтанг, ждавший его возле подъезда. Лёша тупо кивает: он видел слишком много подобных ранений, и сейчас точно может сказать, что они лишились единственного подозреваемого. — Матери его надо позвонить, — голос на последнем слове срывается. — Габин у неё жил. Вроде не соврал. — Это он тебе сказал? — Вахтанг хмурится. — Я проверю. Они дожидаются приезда опергруппы и возвращаются в отделение в полной тишине, собрав при этом три пробки по дороге. Лёша переодевается в кабинете, повернувшись к Вахтангу спиной, что они там друг у друга не видели, в самом деле, и уходит в туалет: залить перекисью испорченные вещи и запихнуть их мокрыми в пакет. Когда Вахтанг тянется за телефоном позвонить в больницу, Лёша вытаскивает у Леонова из куртки контрабандные сигареты и через гараж выходит на улицу. Сильный восточный ветер продувает его со всех сторон, без куртки холодно, но в голове приятно пустеет после первой затяжки — Леонидов именно из-за этого не курит на постоянке. Скуривает две сигареты до фильтра, обжигая пальцы, и только после этого возвращается в кабинет, вздрагивая — перемёрз. Вахтанг сидит за столом в той же позе, на него не смотрит, молча протягивает руку за своими сигаретами и, только спрятав их, говорит: — Умер по дороге. Лёша отправляет Васильеву новость о смерти одного из подозреваемых по служебной почте и идёт докладывать Георгиевскому — лично. Тот с самого утра, по словам секретаря, в дурном настроении, и лютует так, словно Леонидов лично подослал убийцу. Он пишет Никите «выпить не хочешь?». Ответ приходит немедленно — причём сразу же адрес: далеко за город, Лёше приходится воспользоваться навигатором, что он очень редко делает. Как только ему сообщают «вы прибыли в пункт назначения», Лёша секунду думает, не ошибся ли съездом. Это коттеджный посёлок, обнесённый трехметровым забором и с КПП на въезде. — Отец помог? — Лёша оглядывается, не скрывая восхищения. — Нет, всё сам, — Никита нажимает кнопки на пульте. — Умный дом, зацени. Шторы задвигаются, словно сами по себе, на кухне свистит чайник, а Лёша с восхищением разглядывает огромные фотографии добермана на стене. — Это отца. Прекрасный пёс, — замечает Никита. — А сам почему не заведёшь? — Лёша с трудом отрывается от фотографий. И у него в детстве была собака, потом стало не до этого. — Я слишком люблю свой дом, — серьёзно говорит Никита, но не выдерживает лёшиного взгляда и смеётся. — Ну, какая мне собака, сам подумай. Вон пальма есть, мне хватает, честно. — Чай, серьезно, что ли? — Лёша недоверчиво заглядывает в чашку, словно ожидая, что чернейший чифир превратится в нечто алкогольсодержащее. — Можно я буду думать, что ты пришёл не только выпить коллекционного виски? — Никита возвращается с маленькими тарелочками. — У меня тут бельгийские пирожные, будет кощунством запивать их спиртным. Едят они молча, сил на так называемый смол-ток ни у кого нет: Никита такой же уставший, как и совсем задолбавшийся Лёша, у него болезненно проступили тени под глазами, на шее порезы от бритвы. — Что-то я замотался на этой неделе, — признаётся он. — Работа? — неразборчиво спрашивает Лёша, распихав пирожное за щеки. — Брат прислал игрушку потестить, — Никита кивает в сторону ноутбука. — Он у меня разработчик. В итоге три дня созванивались, исправляли баги, там при сохранении на финише результат слетал, представляешь? — Какая трагедия, — Лёша хмыкает, не скрывая иронии. — Что такое? Кесарю кесарево, — Никита как будто не замечает колкости. — Не всем же преступников ловить. Лёша понимает, что его откровенно разглядывают, скорее даже пялятся. — На мне цветы не растут, — Лёша разворачивается к нему. — По тебе даже и не скажешь, что ты, ну, Чистильщик, — бездумно говорит Никита, но тут же захлопывает рот. — Прости, я не это имел в виду. Ты как будто буддийский монах. — Так меня ещё никто не называл, — улыбается Лёша. — Ты вроде здесь, а вроде и нет. И общаешься даже не как остальные, с кем я работал. — Человеческая психика очень лабильна, — Лёша пожимает плечами. — Кто-то справляется, у кого-то не выходит. — И у меня не выходит просто на тебя смотреть, — Никита говорит, кажется, на одном дыхании. — Можно я буду думать, что… — Можно и не думать. Они не целуются даже, а лижутся, как пубертатные подростки, на диване. Никита накрывает Лёшу всем собой, горячий и тяжёлый. Опирается на локти по обеим сторонам от лёшиной головы и целует, без намёка на язык. Зачёсывает ему волосы назад, вплетая в них пальцы. — Спальня там, — Никита реагирует быстрее, чем они оба успевают осознать общее возбуждение. У Никиты не просто кровать, а огромный траходром, на котором можно снимать фильмы для взрослых и ещё место останется. Никита раздевает Леонидова и снимает свою одежду, оставляя всё, как попало, на полу и столе. Он устраивается между лёшиных раздвинутых ног и забирает член в рот, помогая себе рукой. Опыта ему не хватает, но сосёт он с таким удовольствием, что Леонидов забывается, едва сдерживаясь, чтобы не податься вперёд, но Никита вряд ли оценит попытку так грубо трахнуть его рот. Пот заливает глаза. Никита осторожно отодвигается, напоследок облизнув головку, и сплёвывает себе на ладонь. Что-то говорит, но Лёше приходится переспросить — в ушах грохочет кровь. — Редко перепадает? — по слогам повторяет Никита, не переставая двигать рукой. Лёша отрывает его от столь увлекательного занятия и тянет вверх, бездумно целуя — в щёку, нос, покрасневшие губы. — Не брезгуешь, а? — лукаво спрашивает Никита, облизываясь. Лёша только дёргает головой, не порть, значит. Никита сползает ниже и садится на колени. Он дрочит им обоим насколько хватает пальцев, добавляет ещё смазки и снова надевается ртом на лёшин член. — Красивый, — бормочет Лёша, плохо понимая, что говорит вслух. Никита жмурится, как большой кот, не переставая сосать, и не позволяет Леонидову отодвинуться, в последний момент проглатывая всё до капли. Сам он кончает практически без стимуляции, сильно сжав себя через бельё, и падает сверху, воруя кислород, но Лёша не против: он устал, но сейчас это не его привычная заёбанность службой, а приятная расслабленность. — Я поеду… — но его ловят за локоть и притягивают к себе. — Никуда я тебя не отпущу, — Никиту, кажется, совсем не беспокоит мокрая от пота и других не столь прозаичных жидкостей простынь. — Знаешь, все ладони стёр, после того как тебя впервые в этих беговых штанах увидел. — Фетишист, — припечатывает Леонидов, не открывая глаз. — Ну, скорее, фанат. Знаешь историю Бонни и Клайд? — Мы не грабим банки, — сразу же поправляет Лёша. — Да, плохой пример, — Никита задумывается. — Тогда я как те бездомные, которые помогали Шерлоку. — Ладно, бездомный, — улыбается ему Леонидов, повернувшись набок, лицом к Никите. - Можешь узнать — Шамук Владимир Петрович, опер, который начал работать над этим делом, мой предшественник. — А ты сам не можешь? Не, мне не трудно, — Никита правильно расшифровывает выражение его лица. — Просто этой твой коллега как-никак. — Там свои сложности, — Лёша встряхивается, как мокрая собака. — Васильев молчит, в базе почти ничего. В душ они идут по очереди — иначе никто не выспится, Никита пока перестилает кровать. Впервые за много дней Лёша просыпается не один, и это, похоже, заметно: Никита практически не отходит от него всё то время, что они находятся вместе, стараясь лишний раз коснуться. На работу он приезжает со спокойной головой, чего не было уже давно, одёргивает рубашку: все засосы, конечно, надёжно скрыты одеждой, но мало ли. В кабинете у них неожиданные гости: с ними беседуют Лена и Вахтанг, когда всё ещё опьяненный удовольствием Лёша приезжает в отделение. — Это Оксана, мама Насти, — знакомит их Жарова. — Она прилетела сегодня ночью, как только узнала, что в расследовании появились подвижки. — Я рад, что вы смогли добраться до нас, — учтиво кивает Лёша. Хочет спросить о второй посетительнице, но не успевает — сидящая возле двери пожилая женщина с густой копной седых волос начинает голосить: — Убили её, уроды… сволочи! Настоящего убийцу прикрывали! Чтоб вас всех Бог покарал, иуды! Вахтанг бежит налить ей воды, что-то успокаивающе бормоча. — Это наша бабушка, — Оксана виновато улыбается. — Она очень тяжёло переносит всё это. — Здесь почти ничего нет о вашей семье, — замечает Лёша, листая старый протокол. — У вас есть дети, кроме Анастасии? — Есть сын, — Оксана недовольно морщит брови. — Но он не живет с нами уже два года. — Когда вы общались в последний раз? — Последний раз, наверное, летом, — Оксана морщит лоб. — Позвонили из университета и сказали, что он был отчислен. — Вы не знаете, за что? — Мне говорили, но я не помню, — женщина качает головой. — Понимаете, мы все надеялись хоть что-то узнать о Насте. — Вы не знаете, как с ним можно связаться? — Он попал в плохую компанию. Его отец умер, и Влад стал абсолютно неуправляемым. Прогуливал школу, пил, дрался. Бабушка оплатила ему университет со своих накоплений, Влад интересовался самолётами. — Всё это было зря, — Нина Тимофеевна скорбно поджимает губы. — Владичек не захотел учиться. — Он тоже давал показания, это ведь ему звонила Настя, — напоминает Вахтанг. — — У меня есть дочь, — отрезает Оксана. — Влад может прекрасно позаботиться о себе сам, ему давно не пятнадцать. — По мнению психолога, участвовавшего в допросе, у Влада были явные проблемы с… — начинает Вахтанг, но Оксана перебивает его. — У вас есть дети? Можете не трудиться, я и так вам скажу, что нет. Вам когда-нибудь звонили каждый день из детской комнаты милиции — тогда ещё она была? Вам нужно было бесконечно платить за выбитые стекла, разбираться с владельцами угнанных им машин, платить компенсацию за избитых одноклассников? Не смейте меня осуждать! День проходит, как будто они попали в плохо смонтированную передачу «Жди меня». Лёша неожиданно для себя начинает злиться на Васильева с Шамуком: предыдущие дела они вели совершенно наплевательски, и теперь именно Леонидову приходится беседовать с толпой внезапно объявившихся родственников, в том числе и пропавших четыре года назад девушек. Самое печальное: утешить их нечем, все имеющиеся в деле подвижки и зацепки не для общих ушей. Только в начале девятого, несмотря на официальные часы работы до восемнадцати вечера, поток страждущих иссякает. Лёша жадно выпивает пол-литровую бутылку минералки — со стола Гнездилова, но от того не убудет, Нарзан он в жизни не пил, разве что с особенно жестокого похмелья, и то не факт. Лёша сдаёт ключ от кабинета на охрану и уже в машине у него в голове остаются только две оформленные мысли: поесть и поспать, необязательно в таком порядке, но желательно. Час пик уже прошёл, на дороге совсем немного автомобилей и пара автобусов. На очередном светофоре телефон в держателе загорается входящим звонком, Лёша хмыкает самому себе и отвечает. — Лёш, возвращайся, — возбуждённо говорит Вахтанг в трубку. — У нас новый задержанный. Вот же любитель дешёвых драм. Лёша разворачивается на ближайшем перекрестке. По пустым дорогам замечательно рулится, если бы не радары — он вроде бы пару раз попадает, но сильно сомневается, что штраф ему придёт: связи в ДПС — преотличнейшая вещь. — Что тут у нас? — спрашивает Лёша, закрывая за собой дверь в допросную. Парень в тонкой кофте, закованный в наручники, горбится у стола. — Скорее «кто», — Вахтанг уступает ему место. — Борисов Матвей Игнатьевич, девяносто шестого года рождения. — За что взяли? — Лёша рассчитывает услышать голос задержанного, но отвечает Вахтанг: — За Финна. Он сам пришёл и сдался, — Леонов кладёт на стол окровавленный нож в зип-пакете. — А ты что нам расскажешь? Матвей Борисов шмыгает носом и тянется вытереть лицо. — Я уже рассказал: у меня началась ломка, мне плохо было. Подошла какая-то девчонка и сказала, что заплатит, если я сделаю то, что она скажет. — И она сказала тебе убить кого-то? — Она сказала, что это её бывший парень, и что он её избивал, — Матвей всхлипывает и трёт лицо. — Я думал его просто припугнуть, а он драться полез, ну, и наткнулся на нож, а там вы. — Сколько тебе заплатили? Упрости нам жизнь, — Вахтанг выжидающе держит ручку. — Двести баксов, — бормочет Матвей. — Всего? Дёшево сейчас жизнь стоит, — хмыкает Лёша. — А сейчас бери лист бумаги пиши. — Что писать? — парень шмыгает носом. — Вот это всё, что ты нам сейчас рассказал. Чистосердечное признание, сам понимаешь, тебе не повредит.