Твоя искусная ложь.

      Проснувшись утром, Шан Цинхуа, с трудом сел в кровати. Так ужасно болело всё тело, особенно спина и, святые небеса, то самое место на котором он сидел! С трудом вспомнив, что находится в доме Мобэй Цзюня, он приуныл. Сон, что приснился ему этой ночью был таким ярким и реальным... Наверное, это случилось оттого, что он спал в этой комнате, полной аромата, присущего Мобэй Цзюню.       Шан Цинхуа поднялся. Впервые странные сомнения посетили его голову. Такой реальный сон, что болит всё тело? Но... Разве босс стал бы так поступать? Зачем? Ведь он... не может же он любить Шан Цинхуа?       В груди вновь разлилась боль, стоило вспомнить лицо этого человека, полное ярости и гнева. Вспомнить... прошлое... Тогда он был глух к его боли, к его мольбам... Кто сказал, что это не повторится? Даже если Мобэй Цзюнь полюбил бы его всей душой, смог бы он его... беречь?       Действительно, каким бы стал этот безжалостный убийца, если бы был влюблён?       Шан Цинхуа усмехнулся и отправился на поиски ванной. Такой мягкий и горячий со сна, с опухшими губами и алым следом поцелуя на ключице, о котором он и понятия не имел, маленький профессор выглядел ещё очаровательней.       Войдя в соседнюю комнату, он смутился увидев Мобэй Цзюня, читающего газету с чашкой кофе в руках. Увидев гостя, он на мгновение застыл, любуясь этим хрупким созданием. Лишь сейчас в его душе взорвался страх. Он вдруг понял, что натворил в прошлом. Шан Цинхуа никогда не казался ему слабым. Из-за своего упрямства и дерзости, из-за отчаянного молчания, в котором тот скрывал боль и страх, Мобэй Цзюнь приходил в ярость. Ослепительная, холодная, она мешала увидеть, каким нежным и хрупким было это существо.       Он содрогнулся, вспомнив, как чудовищно поступил с ним. Казалось, на его руках проступают пятна крови и, словно кислота, обжигают кожу.       Шан Цинхуа мог умереть... Он оставил его там, израненного, беспомощного. Три дня... Три дня он медленно угасал, не надеясь на спасение... А он... Он ничего не сделал, чтобы это изменить.       Чудовище! Боги, и он надеется, что Шан Цинхуа забудет об этом? Сможет вот так просто его простить и полюбить? Всё это время Мобэй Цзюнь ошибочно полагал, что его симпатия не могла раствориться без следа. Он думал, что этот человек будет по-прежнему смотреть на него с восхищением и восторгом, как при первой встрече... Как же он был слеп! Не увидел того, что в этих небесных глазах давным-давно нет ничего, кроме страха.       Мобэй Цзюнь побледнел. Тошнота комом подкатила к горлу, стоило ему подумать о том, что Шан Цинхуа и впрямь... может покинуть его. Даже если ночью, в плену иллюзии сна он произнёс те слова, сейчас, боясь его безрассудной ревности и жестокости, этот хрупкий человек может выбрать другого...       Ли Цзысюэ... Да, к примеру Ли Цзысюэ. Потому что он заботился о Шан Цинхуа... Потому что никогда не посмел бы коснуться его и пальцем...       Ло Бинхэ прав. Он должен дать ему время. Шан Цинхуа должен сделать выбор... сам.       Увидев побледневшее лицо босса Шан Цинхуа встревожился. Вчера он умчался посреди ночи, получив какую-то ужасную весть. А теперь... ему приходиться держать лицо, потому что...       – Господин Мобэй, – тихо произнес он, присаживаясь на край дивана. – Вы... Я должен поблагодарить вас за всё. Вы спасли меня от опасности, приютили и заботились обо мне. Я... Простите, я стесняю вас.       Мобэй Цзюнь не знал, что и думать. Он никак не мог вдохнуть полной грудью, слушая этого человека. Звуки этого робкого голоса наполняли его восторгом, но слова больно ранили в самое сердце.       – Я уеду немедленно, – закончил Шан Цинхуа.       Мобэй Цзюнь с трудом держал себя в руках. Так хотелось наброситься и сжать его в объятиях, целуя каждый цунь этого тела! Но... Тогда он точно сбежит!       – И куда же ты собрался? – насмешливо спросил босс. – Твой арендодатель разорвал договор. Мне пришлось перевезти твои вещи сюда. Ли Цзысюэ в больнице, он ещё не очнулся...       Шан Цинхуа опустил голову. Он мог бы пожить у родителей или...       – Я всё ещё декан Аньдин. Цанцюн не откажет мне в помощи, – ответил он тихо.       – Боюсь, им сейчас не до тебя. Думаю, меньше всего на свете директор Юэ желал бы твоего появления, – ответил Мобэй Цзюнь, протягивая ему газету.       Тот задохнулся, наткнувшись на фотографии Шэнь Цинцю: в дверях лав-отеля, на встрече с главой Хуаньхуа в Цанцюн. И заголовок... такой ужасающий грязный заголовок, что волосы невольно приподнялись.       «Любовная связь между уважаемым профессором и его учеником?»       Пробежав статью глазами, Шан Цинхуа сглотнул горький ком. Его руки дрожали. Если эти жалкие псы, эти журналисты, начнут копаться в жизни Цанцюн, ему несдобровать!       – Это нужно остановить, – произнёс он дрожащим голосом.       Мобэй Цзюнь нахмурился. Это план Ло Бинхэ, как бы он смог?       – Тебе нечего бояться. Я сожгу дотла все типографии этого города, если хотя бы одна из этих газетёнок вспомнит о тебе. Но сейчас лучше не появляться в Цанцюн. Позвони, скажи, что болен. Ты ведь и вправду надышался дымом. Двадцать дней. Этого времени хватит.       Шан Цинхуа кивнул и тут же нахмурился. Он понятия не имел, где его телефон. Мобэй Цзюнь, перехватив его взгляд, указал на маленький столик у окна, с удовольствием следя за каждым его шагом.       Найдя свой телефон, Шан Цинхуа и впрямь поспешил позвонить. Юэ Цинъюань встревожился, предлагая помощь. Однако Шан Цинхуа отказался, посочувствовав общей неприятности. Но что он мог сделать? Велев ему отдыхать и не о чём не беспокоиться, Юэ Цинъюань прервал разговор.       Шан Цинхуа закусил губу, глядя в окно. Его родной город... С такой высоты он казался волшебной сказкой.       – Ты можешь остаться здесь, – прошептал Мобэй Цзюнь ему на ухо.       Шан Цинхуа вздрогнул. Он не слышал шагов. Не почувствовал, что босс приблизился к нему.       Остаться... Боги, как бы он хотел остаться!       Вздохнув, Шан Цинхуа уже собирался отказаться... Но тишину нарушило недовольное голодное урчание. Вспыхнув, словно маков цвет, он задохнулся. Какой позор, святые небеса!       Однако, Мобэй Цзюнь внезапно рассмеялся и крепко обнял его, уткнувшись губами в макушку.       – Что бы ты хотел на завтрак? Судя по той огромной коробке с лапшой быстрого приготовления, что заняла почти пол комнаты, ты ничего другого не ешь?       Шан Цинхуа покраснел ещё сильней. Он никак не мог найти в себе сил выпутаться из этих рук.       – Я выиграл её... в одном из розыгрышей, – он едва не проговорился о том, что это и впрямь множество раз спасало от голода. Ведь тех денег, что оставались после уплаты долга, хватало лишь на нищенское существование!       – Но... Зачем же господин Мобэй привёз её сюда? – спросил он со стыдом.       – Каждая твоя вещь важна, – серьёзным тоном ответил Мобэй Цзюнь. – Ведь каждая из них может помочь мне узнать тебя лучше.       Шан Цинхуа застыл. Он так хотел увидеть его лицо, но не мог решиться повернуться.       – Неужели господин Мобэй ещё не отказался от мысли... заботиться обо мне? – прошептал он.       – Как бы я смог, – спросил Мобэй Цзюнь, склонившись к алому ушку и щекоча его горячим шёпотом, – если ночью ты так страстно называл меня Бэй-Бэй?       Шан Цинхуа судорожно вздохнул. Закрыв лицо руками, он попытался вывернуться, сбежать прочь, однако Мобэй Цзюнь лишь крепче прижал его к себе.       Боги, так это был не сон?! Или он всего лишь... всего лишь разговаривал сквозь своё видение?!       – Это не так... Не то... Господин Мобэй... Я с детства разговариваю во сне... Может быть, мне снился человек...       Мобэй Цзюнь, повернув его к себе, прервал поток лихорадочной бессвязной речи нежным поцелуем.       – Ты сказал что любишь меня, Цинхуа. Даже если это приснилось, я не могу тебя отпустить... Останься. Дай мне двадцать дней. И если после этого ты всё ещё захочешь уйти, я не стану тебя ни останавливать, ни требовать уплаты долга. Если ты пожелаешь, я навсегда исчезну из твоей жизни.       Шан Цинхуа ослабел в его объятиях. Цепляясь тонкими пальцами за одежду он пытался сохранить рассудок, дрожа от волнения.       Он признался Мобэй Цзюню в любви?! Переспал с ним и признался ему в любви?! Боги, какой кошмар!       Уткнувшись лбом в тугую грудь босса, он попытался собраться с мыслями. Это всё вздор. Мобэй Цзюнь не выдержит и трёх дней!       – Тогда... Если господин Мобэй... и вправду собирается заботиться обо мне... я съем всё, что господин Мобэй приготовит... своими руками...       Тот насмешливо фыркнул, подхватывая его на руки.       – Ну что же. Это будет просто... Как насчёт того, чтобы позавтракать яйцами с беконом?       Шан Цинхуа был так поражён, что только промычал в ответ, соглашаясь. Наверное, он всё ещё спит? Как руки, которые причинили ему такую боль, могут быть такими нежными? И насколько же хватит терпения?       Усадив его на стул, Мобэй Цзюнь долго вглядывался в небесные глаза Шан Цинхуа, чувствуя, как его пробирает дрожь.       – Прости меня, Цинхуа, – произнёс он тихо. – Я больше никогда... не посмею причинить тебе боль. Если ты останешься рядом со мной, я смогу... я обещаю беречь тебя, Цинхуа... Пожалуйста... останься. Дай мне один шанс.       Шан Цинхуа сглотнул, промолчав. Да и что бы он мог ответить? Люди не меняются вот так, в один момент... Но сейчас готов был поверить ему... Только один этот раз...       Он кивнул. Чуть заметно, не поднимая глаз. Однако этого лёгкого знака и румянца на щеках хватило, чтобы Мобэй Цзюнь всё понял.       Длинные пальцы дрожали, прикасаясь к лицу Шан Цинхуа. Он никак не мог налюбоваться на эту нежную красоту. На алые припухшие губы, на тёмные густые ресницы, в которых запутался солнечный свет, на небесную синеву огромных глаз.       Склонившись к его губам, Мобэй Цзюнь нежно поцеловал его, думая о том, что обязательно... Обязательно развеет этот страх!