Апельсины

Восемьдесят шестой год, на улице тепло. Солнце уже заходит, птички поют, бабочки летают, апельсины пахнут. В общем, все по пунктикам, все хорошо. — Ну, что, мальчики направо, девочки налево? — внезапно вклинилась Аня. Все согласились, стали расходиться. — Паш, иди, я приду сейчас, — Никита обратился к нему, передавая сумку и куртку. — Давай, — ушел. В доме тихо, несмотря на семерых человек. Пахнет цветами, апельсинами особенно. Светло, чисто — уютно, в общем. Входя в кухню, Вершинин прокашлялся. — Огден, я прошу прощения… Можем мы пару-тройку апельсинов взять? — Да, берите, сколько понадобится, — священник улыбнулся. — Благодарю, — взял три штуки, — Хорошего вечера. Огден кивнул, снова дежурно улыбнулся. Никита пошел в гостевую спальню. *** — Ты че без штанов валяешься? — Никита только-только порог переступил, так уже остановился. — Жарко, — Паша невозмутимо закидывает ногу на ногу. — Ну-ну. — Объедаешь старого бедного священника? — Паша ловит внезапно брошенный в него апельсин. — Не такой уж и старый. И не такой уж и бедный. — Да шучу я… — Паша слегка нахмурился, отложил фрукт, — Планшет где? — В боковом. В их комнате (с одной кроватью, как оказалось) (просто повезло) свежо. Белые занавески колышет ветер, уже почти красное солнце выбелило пыль на окнах. Паша полулежит на кровати с планшетом в руках, Никита переодевается. Ну, как, если снять протез, кофту и водолазку считается за переодевание, то да. Остается в старой черной футболке с какой-то застиранной надписью. — Ну, так нашел новое что-нибудь? — Никита падает рядом, заглядывая в планшет. Ничего нового: гора информации про АЭС Калверт Клифс, схемы, графики, чертежи, всё они это уже видели. Профайл Клэр Мэттисон, его уже наизусть помнят. — Подожди, а где ее в последний раз видели? — 7 августа 1986 года в 23:12 Клэр Мэттисон была замечена в баре на Четвертой улице. При себе была черная сумка и пистолет. Предположительно, укороченный Наган 38-го калибра, — Никита флегматично говорил, начиная чистить апельсин. — Ты серьезно ту статью наизусть помнишь? — А я напоминаю, в который раз я тут нахожусь. Попробуй не запомни. Стало тихо. Слишком тихо, раз уж на то пошло. Слышно дыхание только, да и птиц каких-то за окном. Время почти физически ощущается, но не то чтобы это приносит какой-то дискомфорт…наоборот даже? Все как будто течет мимо, Паша читает, Никита апельсины чистит. Будто не происходит ничего? — Все в порядке? — Да, устал немного. — Держи, — Никита протягивает апельсиновую дольку Паше в рот. Тот берет, совсем (случайно) (вроде) немного касаясь губами пальцев. — Так, если у нее пистолет… Нам, наверное, тоже нужен? Твой…? — А мой еще тот ВДВшник в аэропорту забрал. Когда мы от мудаков тех бегали. — Ясно… Паша шумно выдохнул, роняя голову на чужое плечо. — Держи, — Никита снова протягивает Паше дольку, а тот уже как-то — и не двусмысленно даже — вместе с ней обхватывает искусанными губами чуть шершавые пальцы. Никита с самого первого раза, кажется, улетал от этого. Он поначалу просто смотрел, потом отложил планшет и тарелку с апельсинами на тумбу у кровати, свободной рукой стал оглаживать щеку Паши. — Ну, иди сюда, — Никита аккуратно берет его под бедра, усаживая на себя. Вытаскивает пальцы и целует. Так долго, что отъехать, кажется, можно. Но у них всегда так было, любят так. Никита чувствует, что Паша уже начинает расслабляться, на бедрах ерзает, а глаза блестят. Снова пальцы принимает, лижет, и смотрит так, что умоляет будто. — Ладно, ладно… Давай, — Никита пробует осторожно, двумя пальцами, — Ты без меня тут… — Ага. — Паш, я на несколько минут за апельсинами отошел, ну что ты за человек... — Ты мне нотации собрался читать? — в таких случаях, судя по всему, есть только один способ его заткнуть: поцеловать. Работает. Как и всегда. Никита наблюдает. Смотрит, как Паша брови к верху сводит, губы поджимает, и уже чуть ли не скулит, насадиться пытается. На всю комнату вдруг разносится краткий стон. Насадился, наконец. Резко как-то даже, не похоже на него. — Ну-ну, мой хороший, тише… Никита оглаживает его щеки, плечи, талию, бедра — куда руки дотянутся, в общем. Паша всхлипывает, продолжая аккуратно двигаться и цепляться за плечи. — Вот, умница… — совсем тихо говорит Никита, продолжая придерживать Пашу за талию, — Посмотри на меня. Посмотри, я хочу тебя видеть. В ответ мотает головой — нет. Не хочу. Щеки красные, невесть от чего — жарко, а может, стыдно. Стыдно, что не может смотреть на такого Никиту. Когда он так на него смотрит. Кошмар. Мог бы закрыть лицо руками — закрыл бы. А сейчас держится за его плечи, потому что колени уже разъезжаются, стоять на них тяжеловато. — Да, да, вот так… Молодец, мой хороший, двигайся, я держу. Никита шепчет прям на ухо, потом целует в шею. Знает, как это на Пашу действует. Будто специально. — Издев… Издеваешься, да? — Паша через силу на выдохе спрашивает. Как будто ответа не знает. — Что ты такое говоришь? — Никита перекладывает правую за спину и придерживает за талию. Второй рукой притягивает к себе и целует. — Хороший мой… Красивый. — Я сейчас… — говорит еле слышно, на выдохе. Жарко и мокро. Даже стыдно немного, хотя это какая-то второстепенная штука, о которой никто не думает. Все хорошо. Снова целуются, снова ужасно долго. Жмутся друг к другу, в глазах чуть ли не темнеет. Хотя, кто как. — Умница, — Никита кратко целует в плечо, тянется в сумку за салфетками. — Кошмар, трахнулись в доме священника.