невероятный изгиб его шеи

Яркий свет остро бьет по глазам, Мицуя недовольно жмурится, прикрывает лицо ладонью, когда на залитый нежно-розовым дымом подиум выходит Хаккай. Такаши замирает — сердце его замирает вместе с ним, он сосредоточено скользит взглядом по блестящим черным туфлям на невысоком массивном каблуке, по строгим серым брюкам, под которыми — Мицуя сглатывает вязкую слюну — совершенно прекрасные, длинные ноги, по рукам Хаккая и по его лицу, цепляя аккуратный шрам. Он замечает отсутствие причудливой серьги в ухе, красивый металлический блеск на скулах, — Мицуя не очень разбирается, но выглядит охуенно — четко подведенные черным карандашом глаза и невозможно длинные ресницы с ровно лежащей на них тушью. Шибе настолько идет, что у Такаши челюсть сводит, он очень притягательный и очень серьезный, с уверенной походкой и шикарным разворотом плеч. Мицуя утопает в щелчках камер, в ненавязчивой музыке, сопровождающей показ, в невозможных синих глазах Хаккая, на взгляд которых он натыкается совершенно случайно — видит мимолетный заинтересованный блеск и едва заметно дернувшуюся бровь. Понимает, что не просто глядит на Шибу — откровенно пялится. Догадки Такаши подтверждает Юзуха, которая сидит рядом. Ее маленькая ладонь ложится поверх его собственной, сжимающей колено, а громкий шепот — на встрепанные волосы. — Ты его сейчас сожрешь, прекращай, — Просит Юзуха, только в голосе нет ни угрозы, ни укора. Просто Хаккай еще не привык к множеству взглядов, которые прикованы не к нему даже — к одежде, хочет, наверное, пояснить Юзуха, но Мицуя останавливает ее резким жестом. Куча разномастных объективов, иностранных журналистов и известных гостей Хаккая смущают сильно, потому что «у меня еще недостаточно опыта, Таканчик, а еще я жутко краснею во время интервью». Мицуя вспоминает, тепло улыбается, приободряюще подмигивает, зная, что Хаккай не видит — чувствует. И представляет, как отлично Шиба будет смотреться на обложке свежего журнала. Выловить Хаккая после показа в жуткой толпе оказывается задачей невыполнимой — почти, потому что Юзуха незаметно проводит его к кулисам, где толпятся модели, их представители, дизайнеры, визажисты и Хаккай. Он довольный, улыбающийся устало, его шея блестит то ли от косметики, то ли от пота, такой завораживающий и такой красивый, что Мицуя закусывает губу. Такаши перехватывает знакомый модельер из Лос-Анджелеса, а за ним подтягивается еще несколько человек, и все они, кажется, хотят обсудить новую коллекцию и ее успех, но Мицуя неотрывно глядит на Хаккая, который тихо говорит с Юзухой, обмахивается какой-то папкой и нетерпеливо расстегивает воротник дымчато-серой рубашки, и нить разговора теряется удивительно легко. Его спрашивают о планах на следующий сезон, о фасонах, о мотивах, говорят о Хаккае, — «прекрасный парень, вся одежда сидит на нем великолепно» — Мицуя отвечает машинально и монотонно, а в груди настоящий пожар, потому что господи, Хаккай идет прямо к нему. — Не против, — Мягко обращается он к окружившим Такаши людям, сияя идеальной, черт возьми, улыбкой, — если я заберу его? Никто — включая самого Мицую — не возражает. — Поехали отсюда, — Предлагает ему Шиба, невесомо касаясь талии, и Такаши словно током прошибает, — У меня завтра три интервью. Такая запара, я умру скоро, — Ноет он, изгибая брови, и прижимает к себе покрепче. Мицуи хватает лишь на сдержанный кивок. Они не дожидаются Юзуху — Такаши представляет ее гнев завтра, впрочем, ненадолго, потому что Хаккай умудряется ловко строчить кому-то сообщения и гладить Мицую под расстегнутой курткой одновременно. На улице холодно, сыро, темно — на короткостриженные волосы Шибы падает желтый фонарный свет, смешанный с бликами фар от проезжающих автомобилей. Хаккай ворчит на ухо, — «мы тут кони двинем, пока дождемся такси» — его пальцы обжигающие даже через водолазку, Мицуя чувствует, как они аккуратно скользят по пояснице. В машине Такаши совершенно спокойно кладет ладонь на чужое бедро, ведет к колену и обратно, выше, сжимает ощутимо и довольно усмехается, видя румянец на Хаккаевых скулах. На острых, блестящих скулах. Черт возьми, мысленно стонет Мицуя. Шиба не смыл косметику, искусно нанесенную визажистами, и это почему-то распаляет еще сильнее. Хаккай глядит на него немного хитро, с прищуром, цепляет взглядом чужое возбуждение, — Такаши даже не пытается прикрыться — и подсаживается вплотную. Доезжают они без происшествий. Не успевают даже зайти в квартиру — Мицуя жарко целует Хаккая, его язык с нажимом проходится по чужим деснам, гладит небо, Шиба пытается нащупать замок позади, чтобы запереться, но руки дрожат неудержимо, и выходит только захлопнуть дверь. Такаши трется всем телом, прижимается отчаянно и сильно, судорожно вдыхает запах Хаккая, — мятный, цитрусово-пряный и ещё какой-то свежий, похожий на спокойное зимнее утро — и пытается расстегнуть его джинсы. — Таканчик, — Рваный выдох оседает на виске, Мицуя чувствует его приятное тепло, — Не здесь, пойдем на кровать. К черту, рычит Такаши, — мысленно, конечно — ему так хочется сейчас, ширинка больно давит на возбужденный член, и у Шибы тоже стоит, и Мицуя с удовольствием разложил бы его на полу прихожей, но Хаккай умеет просить. — Хотя бы диван на кухне, — Умоляет он, перехватывая запястье руки, тянущейся за резинку белья, — Ну же, Таканчик. И Мицуя сдается. Ведет Хаккая за собой, сворачивая в первый дверной проем, и крепко хватает Шибу за задницу, ловя губами шумный вдох. — У меня нет резинок, — Вдруг вспоминает Мицуя с досадой, — И как мы… — Без них, — Пожимают в ответ плечами, и у Такаши кружится голова. Хаккай не любит так, и хочется спросить, что случилось, но выходит лишь мокро чмокнуть его в щеку и, скользнув ладонями за пояс джинс, огладить крепкие ягодицы. На окнах тихо шуршат жалюзи, и через открытую форточку сочится прохладный вечерний воздух. Помогает плохо, на кухне душно и нечем дышать, грудь ходуном ходит — еще немного, и Такаши, наверное, легкие выплюнет с сердцем вместе. Они валятся на диван странным, запутанным комком из сплетенных рук, ног и наполовину снятой одежды. Им тесно, узко, Хаккай неосторожно бьет Мицую острым локтем, задевает коленом, — он сдавленно шипит — мелко копошится, пока Такаши не ложится на него сверху. Шиба горячий как печка — он приподнимается слегка, снимает колючий свитер, а Мицуя пытается стянуть с него джинсы, чтобы наконец добраться до Хаккаевых ног. Они у него замечательные — тренированные, гладкие, с рельефом перекатывающихся мышц, с аккуратными лодыжками, которые Мицуя хочет потрогать прямо сейчас и, конечно, не отказывает себе. Шиба сгибает ногу в колене, чтобы не пришлось тянуться, и прикрывает глаза. Ему нравится ощущение длинных пальцев, нежно касающихся выступающей косточки, — Такаши видит по чужому лицу. Мицуя вклинивается меж широко разведенных бедер, трется о чужой пах собственным возбуждением, сдавленно стонет, замечая, как темнеют глаза напротив. Стягивает промокшее белье, невесомо целует за ухом, языком очерчивает ушную раковину — Хаккай под ним сходит с ума. — Погоди, — Шепчет он, тянется к закинутым на спинку дивана джинсам, нетерпеливо шарится по карманам и, наконец, вкладывает смазку Мицуе в ладонь. На тюбике нарисована клубника, и Такаши морщится — он ее терпеть не может. — Давай… давай сразу, — Неуверенно бормочет под нос Хаккай, отводя взгляд. Мицуя глядит на него недоверчиво, касается пальцами ануса и не чувствует сопротивления почти. Такаши задыхается. — Когда ты успел? — После того, как переоделся, в уборную сходил, — Отвечает Шиба смущенно, хмурит брови, а затем ощутимо бьет пяткой по чужой пояснице, — Может, заткнешься уже? Ему неловко, очень-очень, но Такаши не может молчать. — Боже, ты невозможный, Хаккай. Смазка холодом ложится на член, Мицуя вздрагивает, старается не спешить, размазывая ее по всей длине, но стоит лишь представить Хаккая — Хаккая, растягивающего себя своими длинными пальцами — и приходится остановиться совсем, чтобы не спустить. Свободной рукой он гладит Шибу по голове, спускается к горячей щеке, легко чешет за ухом, обводит скулу большим пальцем и думает, что Хаккаю идет макияж даже больше, чем девушкам-моделям. — Така-а-аши, — Тянет Хаккай сладко, подается навстречу чужой ласковой ладони и трется о нее так порывисто и чувственно, что у Мицуи сносит крышу. Шиба безумный, возбужденный до изломанных бровей и расширившихся зрачков, — они жрут синеву его глаз, жрут лихорадочный блеск его взгляда, жрут осмысленность — он очень хочет, крепко и настойчиво обхватывает талию Такаши чертовски сильными, длинными ногами, и Мицуя медлить больше не может. Он проводит по ним с нажимом, по этим загорелым, привлекательным голеням, сгибает их немного по-другому, кладет на собственные плечи, влажно целует острую коленку и губами ловит дрожь, — Хаккай стонет так громко и протяжно, дергает руками в неопределенном жесте, бегло облизывается — терпеть дольше кажется преступлением. Такаши берет Шибу внезапно, но плавно, входит практически до конца, сжимает чужие, охуенные, восхитительные бедра, и Хаккай под ним прячет лицо в сгибе локтя. Его рот кривится слегка, а плечи напрягаются, — Мицуя понимает без прикосновений — весь Хаккай становится странно собранным и зажатым, ненадолго, правда, но Такаши это не нравится. Такое происходит не первый раз — Шибе тяжелее расслабиться, когда они вот так, глаза в глаза, когда не спрятаться в подушку, ему тяжелее, когда Мицуя внутри и смотрит пристально, ловит его эмоции, ему неловко в такие моменты, потому что, ну, «у меня такое стремное выражение лица становится, и я такой нелепый, и эта шея моя длиннющая», стучит набатом в висках Такаши голосом Хаккая. — Давай по-другому, — Просит Шиба, пытаясь остановить Мицую — слабо, впрочем, ведь руки у Такаши очень нежные, а в голосе — в голосе бесконечная любовь. — Хаккай, — Шепчет Мицуя ласково, — Все хорошо, Хаккай, — Он двигается медленно и уверенно, Шиба под ним мечется, с силой прижимает ладони к пылающему лицу, — уши у него бордовые, он не видит, но знает, что его тело разглядывают. Его долговязое, странно сложенное, ужасно сформировавшееся тело, которое выглядит красиво лишь в дорогих коллекциях на сияющем софитами подиуме, на обложках популярных журналов, на огромных рекламных билбордах — так думает Хаккай, чувствуя Мицую в себе, над собой, вокруг себя, и отвлекается от острых ощущений, прошивающих раскаленной иглой насквозь, потому что собственные мысли, выедающие нутро, кажутся важнее. Мицуя почти слышит назойливый гул его размышлений, их неприятный звон и равномерный гул, и хочет отвесить Хаккаю отрезвляющий подзатыльник за всякие глупости, как в детстве — вместо этого наклоняется, складывает Шибу едва ли не пополам, и целует. Выходит смазанно из-за позы и движений, язык задевает губы, слюнявит Хаккаю подбородок и щеку, осторожно проходится вдоль шрама, Мицуе недостаточно, Мицуе мало — он резко разгибается, садится на колени и тянет пораженного Шибу на себя. Хаккай дрожит, горячими ладонями упирается в чужую грудь, уходит от мягких прикосновений, осторожных, влажных поцелуев, но Такаши несдержанно вскидывает бедра, толкается — у Хаккая, кажется, закатываются глаза, он сжимается, и у Мицуи на изнанке век пляшут разноцветные всполохи. — Таканчик, — Глухо стонет Шиба куда-то в плечо, — Така-а-ах, — Такаши входит глубже, еще глубже, и Хаккай смазанно выдыхает его имя, потому что невероятно, эмоций через край. Губы саднят, их стягивает неприятной сухостью, но целоваться хочется до умопомрачения, от остро простреливающего позвоночник жара поджимаются пальцы на ногах и крутит низ живота — Мицуя физически ощущает тяжесть тягучего, душного воздуха над ними. Движения Хаккая сквозят неловкостью, — еще не привык к такой интимной откровенности — он весь горячий и, наверное, красный-красный, и Такаши успокаивающе проводит по его крепкой спине, порывисто целует в губы, языком натыкается на сомкнутые зубы. — Хаккай, — Мицуя пытается заглянуть в его глаза, но Шиба отворачивается, пряча взгляд, — Хаккай, прекрати думать о всякой ерунде. Такаши делает несколько осторожных толчков, подтягивает Хаккая чуть ближе и, наверное, меняет угол, потому что кожей чувствует задушенный всхлип, а пальцами — расслабившиеся мышцы. — Хаккай, — Вкрадчиво шепчет Мицуя, едва ли не мурлычет, потирается носом о чужую щеку, — она гладкая и теплая — двигается быстрее, придерживая бедра Шибы, — Ты чертовски красивый, боже, когда увидел тебя на подиуме, думал, умру, — Признается с обезоруживающей честностью и дергает Хаккая вверх, практически снимая с себя. Он стонет так отчаянно и удивленно, сам опускается на твердый член и блять, его лицо — произведение исскуства. Шиба чуть ли не плачет, жмурится, его ресницы дрожат, тушь немного смазана под глазами, и это выглядит просто восхитительно — Мицуя, наверное, может кончить, просто смотря. — Таканчи-и-ик, — Хнычет Хаккай, насаживается почти полностью, кричит громко и несдержанно, и Такаши поощряет его — осыпает поцелуями невероятный изгиб шеи, линию челюсти, широко лижет кадык, языком обводит яремную ямку и чувствует, как стремительно настигает оргазм. Он проводит ладонью по чужому члену размашисто, немного грубо, но Шибе хватает и этого — он сжимает до боли пальцы на плечах Мицуи, весь как-то наваливается на него обжигающей тяжестью, бедра мелко дрожат, и дыхание загнанное, очень шумное, а потом Такаши чувствует его сперму на своих пальцах. Никто из них не двигается. Такаши вслушивается в посторонний уличный шум, в шорох проезжающих мимо дома автомобилей, понимает вдруг, что снаружи идет дождь — отбивает дробь по козырьку подъезда и плещется свежими лужами на асфальте. Хочется целоваться, хочется в постель, хочется еще раз, но Мицуя лишь протяжно выдыхает. — Таканчик, — Зовет его Хаккай едва слышно, — Нам нужно помыться. Он приподнимается, опавший член выходит с неприличным, хлюпающим звуком, и у Шибы, кажется, алым румянцем вспыхивает даже шея. Мицуя прикрывает глаза, чтобы не смущать. Хаккай периодически напоминает, что готов убить Такаши, когда тот кончает внутрь, но сейчас почему-то молчит — только босые ноги шлепают по полу. Шаги становятся тише, смешиваются с хлопнувшей дверью ванной, со всплеском включенной воды, с треском мобильника, поставленного на беззвучный режим. Звонит Юзуха, — она страшна в гневе, безусловно, но сейчас на это наплевать — Мицуя сбрасывает, не задумываясь. И идет вслед за Хаккаем. В душе Такаши не дает вымыться — настойчиво прижимает к скользкой плитке, зачем-то задергивает цветастую шторку, опускается на колени, целует живот, прикусывает выступающие тазовые косточки. Хаккай пытается оттащить его, пытается напомнить о том, что завтра тяжелый день, но Мицуя слишком сильно хочет отсосать ему — и говорит об этом, обдавая теплым дыханием наполовину вставший член. Хватка в волосах Такаши ослабевает, и он усмехается — Хаккай сдается.