Система-требующая-фиксита

      Старый глава Дворца, как следовало из его титула, был немолод. Он был искусным заклинателем, способным победить более сильного противника за счёт опыта и изощрённости техник; он был отличным политиком, десятилетиями удерживающимся на вершинах власти Золотого Дворца. В конце концов, он был человеком, заставившим весь мир заклинателей плясать под его дудку и повергнуть последнего небесного демона!              Но предсказать опасность такого рода его опыт не помог.              Сначала Лао Гунчжу даже не принял во внимание владыку пика Цинцзин. Да, вырастил яркого ученика, который имел все шансы занять первое место на Конференции Альянса Бессмертных и потеснить Гуньи Сяо. Что с того? Сколько таких молодых и дерзких пережил старый глава дворца, скольких похоронил, говоря надлежаще скорбные речи о гибели талантливых и целеустремлённых… Внимание Лао Гунчжу привлёк даже не сам Шэнь Цинцю, а тот самый его ученик. Такое сходство с Су Сиянь! И возраст — простейшие расчёты говорили, что мальчишка действительно может быть её сыном.              Опасное знание — ведь тогда отцом Ло Бинхэ мог быть только Тяньлан-цзюнь. К тому же мальчишка умудрился не выйти из ущелья Цзюэди после нападения демонов, косвенно подтверждая тем выводы Лао Гунчжу. Такое проверять требовалось осторожно и уж точно без ненужной спешки. Но прежде, чем глава дворца успел спланировать свои действия с учётом информации о Ло Бинхэ, на политическое поле с грацией не выспавшегося бегемотогуся ворвался Шэнь Цинцю.              Откуда владыка Цинцзин добывал информацию, выяснить так и не удалось. Да и действия его поначалу совсем не выглядели спланированной подготовкой к чему-либо — скорее уж, беспорядочными метаниями раненого зверя. Поэтому удар по репутации Хуаньхуа стал такой неожиданностью. Слишком уж тщательно Шэнь Цинцю подобрал все доказательства. Слишком хорошо позаботился о свидетелях, уликах и том, чтобы эту информацию не удалось замолчать. Слишком к лицу ему был образ праведно негодующего наставника, чей ученик пострадал.              Лао Гунчжу не любил сюрпризов. Особенно он не любил сюрпризов от людей, которых считал предсказуемыми и давно изученными. Поэтому вместо немедленного вброса собственного козыря — что останется от репутации Цанцюн, буде станет известно о демоническом наследии Ло Бинхэ? — глава дворца предпочёл взять паузу и выяснить больше о своём неожиданном противнике.              А чтобы Шэнь Цинцю не обольщался, набросить несколько пятен грязи уже на его репутацию.              Дурацкие истории про недостойные чувства между учителем и учеником пришлись как нельзя кстати. Лао Гунчжу не знал, кто написал первые из них, и выяснять не собирался. Идея оказалась достаточно хорошей, чтобы он ненавязчиво подстегнул интерес тех, кто хотел бы… пополнить биографию Шэнь Цинцю несколькими выдуманными фактами, но не решался или не имел возможности. В конце концов, затраты на это были совершенно не стоящими упоминания, а ярость зарвавшегося молокососа, пытающегося очистить репутацию, обещала греть душу долгими зимними вечерами.              К тому же весь этот шум вокруг взбурлившей литературной жизни отлично прикрывал всё остальное. Встречу с Цю Хайтан Лао Гунчжу посчитал не иначе, как подарком небес — это уже не дурацкие, ничем не подтверждённые книжицы, это преступление, которое, если правильно его разыграть, позволит упечь Шэнь Цинцю в Водную тюрьму. Не навсегда, увы: знаменитая сплочённость Цанцюн не позволит тем отказаться от одного из владык пиков, — но даже пара-тройка лет среди кислотных озёр будет хорошим уроком молодому идиоту.              Подготовить сцену для будущего триумфа удалось легко. Сложнее оказалось заманить Шэнь Цинцю в нужное место и время: тот продолжал метаться по людским землям как укушенный лебедепоганкой. Но Лао Гунчжу желал увидеть его лицо в момент осознания, желал, чтобы этот наглец почувствовал хватку его власти на своём горле — и не Шэнь Цинцю, будь он хоть десять раз владыкой пика Цинцзин, было спорить с его желаниями.              Цю Хайтан отыграла свою роль безупречно. Какая страсть, какой надрыв, как волнительно стиснутые под грудью руки! Лао Гунчжу оставалось лишь проявить искреннюю обеспокоенность репутацией младшего собрата на тропе и предложить расследование — конечно же, с целью очистить репутацию уважаемого мастера Шэня! И приглашение в подвалы дворца Хуаньхуа исключительно с целью заботы о его безопасности и беспристрастности расследования.              — А Тяньлан-цзюнем тоже я руководил? — с искренним интересом уточнил Шэнь Цинцю.              — Что? При чём здесь это?!              — Ну как же, — владыка Цинцзин распахнул веер. — Рабство, печальное детство, полное лишений, предложение жениться на юной и прекрасной деве, жестокое преступление… Не хватает только связи с демонами, чтобы собрать весь комплект несчастного и отвергнутого миром лирического героя.              Реакция слишком отличалась от спрогнозированной. Ни страха, что прошлое раскрыто, ни ярости на столь подлую клевету… Контроль над ситуацией ускользал из рук, и Лао Гунчжу решил рискнуть.              — Этот старик не хотел порочить память своей ученицы… но ученик, судьбой которого так обеспокоен мастер Шэнь, действительно демонической крови.              — Пф-ф-ф! — тишина после этих слов не успела даже толком повиснуть: Шэнь Цинцю самым неприличным образом прыснул. — Ой, ха-ха, прошу прощения у достойных собратьев… Пх-х-х… Просто я никак не мог ожидать, что даже Лао Гунчжу… пх-хах… читает подобную литературу! И даже — никогда бы не подумал! — поддерживает её авторов!              — Что?! Нет!!!              — Но как тогда Лао Гунчжу узнал об этой задумке? Новая история ещё даже не опубликована, мне прислали экземпляр, как, кхм, непосредственному герою, — Шэнь Цинцю прикрыл лицо веером в ложном смущении.              — Это не имеет никакого отношения к твоим мерзким книжонкам! Тяньлань-цзюнь…              — Но я не пишу эти книги! — возмутился Шэнь Цинцю. — Кто вообще захотел бы писать что-то подобное про себя самого?!              — О, так значит, действие новой истории будет проходить в демонических землях?              — Интересно, а рога появятся? Повлияет ли это на динамику отношений?              — Да что ты со своими рогами! Представь, сколько чувственных моментов можно будет добавить с хвостом!              Лао Гунчжу беспомощно оглянулся. Вполне серьёзные, реальные обвинения просто… проигнорировали? И ради чего! Ради обсуждения низкопробных книжиц, от содержания которых любой праведный совершенствующий должен был как минимум выплюнуть кровь от ярости, а то и вовсе испытать искажение ци. А Шэнь Цинцю — тот самый Шэнь Цинцю! — не только не собирался проваливаться сквозь пол от стыда, но ещё и активно участвовал в обсуждении. Причём осуждал он отдельные истории не за содержание, а за анатомическую недостоверность.              Главе дворца очень, очень хотелось, чтобы всё это оказалось дурным сном. Но в течение следующих нескольких месяцев он убедился, что хоть как-то опорочить репутацию Шэнь Цинцю уже невозможно. Безумные истории попеременно делали владыку Цинцзин то собранием всех мыслимых добродетелей, то скопищем пороков. Ему приписывали ненасытность и переполненность ян, жестокое прошлое и невозможность кому-либо довериться, желание делить ложе с боевыми братьями и готовность убить любого мужчину за простое касание. Каким-то извращённым образом даже те, кто осуждал Шэнь Цинцю как литературного героя, вовсе не желали, чтобы с настоящим Шэнь Цинцю что-нибудь случилось.              Это было полное, чистейшее безумие.              А потом вернулся Ло Бинхэ. И всё стало ещё хуже.              Потому что Лао Гунчжу внезапно стал одним из персонажей этой литературной вакханалии. На роли отца Ло Бинхэ. Нет, тот факт, что Бинхэ ребёнок Су Сиянь, был доказан: Шэнь Цинцю достал этому подтверждения и свидетельства, о которых старый глава дворца даже не подозревал. Назревал вопрос, а кто же отец? И тут все, до последнего нищего попрошайки, единодушно решили, что отец — это он.              А он даже не успел!..              Все эти... поклонники низкопробной литературы, которые ругались о парочках и каноничности, внезапно сошлись в одном. Это было жутко.              И чуяло его сердце, что если вдруг однажды вскроется, что Бинхэ на самом деле демон, то демоном посчитают и его.