***
Он снова ощутил этот странный, муторный ком. Бесформенный, плотный. Он поднялся из подреберья, вытянулся, просочился в горло. Стало трудно дышать. Обозначилась сухость. Мартин уже знал — это она, ревность, горьковатая детская злость. Растерянность, недоумение. Она плачет. Из ослабевших пальцев выскользнул видеофон. Мартин успел его подхватить. Отложил в сторону. Привычно устроился на полу, подвернув одну ногу и опершись подбородком о колено второй. Когда-то очень давно, вот так же обхватив одно колено руками, он слушал первый в своей жизни дождь. Проснувшись в страхе, в первозданной панике, когда верх и низ будто поменялись местами, слушал этот природный водяной гул, воображая планетарную катастрофу. Затем, когда система выбросила на внутренний экран лаконичное, сугубо научное описание заурядного климатического явления, немного успокоился и отправился взглянуть на это самовыражение природы. Дождь! Это же самый обычный дождь. Спустился из тесного убежища под крышей в темную, пустую гостиную. Мягко фосфоресцировали прозрачные декоративные колонны, а по ту сторону прозрачных стен это кроткое, деликатное мерцание отражалось в ураганном натиске, подсвечивая тысячи водяных вихрей. Мартин видел их замысловатую пляску. Это было пугающе и завораживающе красиво. Эти играющие струи, завихрения, всплески казались разумными. Они представлялись участниками некой хорошо спланированной мистерии. И тогда, чтобы вычислить и разгадать алгоритм этого танца, Мартин устроился прямо на полу, по-детски подвернув ногу. Это Корделия потом сказала, что по-детски. Так делал ее маленький сын… Он всегда играл на полу, отвергая коврики и подушки. На подъеме, у косточки, даже появилась мозоль. А Мартин всего лишь не решился взять с дивана подушку. Геральдийский дом еще не стал для него родным и безопасным. Дом все еще был более удобным местом содержания, благоустроенной клеткой. Хозяйка позволяла ему многое, но возможность касаться предметов, пользоваться ими по своему усмотрению не обговаривалась. Поэтому он предпочел воспользоваться собственной конечностью. Корделия тогда тоже проснулась. Укрыла пледом и приготовила чай. Он до сих пор помнит тот чай, горячую гладкую кружку между ладоней. Чай был крепкий и очень сладкий. Пальцы согрелись. И где-то внутри, в сердце… Будто льдинка подтаяла. Он ощутил тогда это впервые — странную застенчивую радость и покой. Первое любопытство, обращенное к миру. С тех пор, возможно, и возникла эта ассоциативная связка — детская поза и радость познания. Когда он задавал Корделии вопросы и готовился слушать, то садился именно так, подвернув ногу. Смотрел на нее с любознательным нетерпением. Будто из подсознания возвращался заключенный в тело-оружие мальчик и брал это тело под свой контроль. Он все еще был там, этот мальчик, сосуществовал с Мартином-вторым, уже обретающим опыт, с Мартином, принимающим решения. Нет, мальчик никуда не ушел. Он здесь. Любопытствует, наблюдает, задает вопросы. Обижается, недоумевает. Она плачет. Почему? Неожиданная, непознаваемая логикой печаль порождала чувство вины. Будто это он, Мартин, во всем виноват, будто это все случилось из-за него, он — первопричина. Он помнил, что сказал Александр ван дер Велле. Мартин уже третьи сутки после своего ранения находился на «Мозгоеде». Старый армейский транспортник, заметая следы, двигался от одной сомнительной станции «гашения» к другой, такой же сомнительной, без определенной цели, без четко обозначенного на карте места назначения. От Стрелка с карнавальской станции пришло первое, странное послание. Тогда они еще не знали, что Корделия уже похищена, что она уже на яхте «Алиенора», принадлежащей этому Александру. В пультогостиной они разглядывали парящее над голоплатформой изображение — молодой мужчина с мальчиком на руках. А Мартин объяснял Станиславу Федотовичу, что это погибшие на «Посейдоне» муж и сын Корделии. «Хозяйке привет от родственников» гласила сопроводительная надпись. Вполне нейтральная, даже дружеская, если не знать, что эти родственники мертвы. В этой фразе таилась угроза. Затем через Стива Хантера пришло второе послание, уже без иллюстраций. Требование выкупа. А выкупом назначался он, Мартин. Орбитальная станция «Эксплорер» в системе Беллатрикс. Мартин не колебался. — Самое трудное в этом мире — принять неизбежное, — сказала однажды Корделия. — Смирение - это не слабость, не страх. Смирение — это и есть подлинная сила. Когда-то очень давно, когда люди еще верили в Бога, они придумали короткую и очень правильную молитву «дай мне мужество принять то, что я изменить не в силах…» Хватит ли мужества у него? Послание, обозначившее станцию «Эксплорер» как место назначения, оказалось не последним. «Мозгоед» уже вышел из зоны молчания и неопределенности. Обрел цель. Дэн проложил трассу. У последней перед пунктом назначения станции с ними связался Вадим. Именно он тогда заговорил о неком вдохновителе, о могущественном изобретательном враге, для которого Казак, ранивший Мартина, и сводная сестра Корделии Камилла всего лишь исполнители. Когда станция «Эксплорер», огромная титановая «куколка» с поджатыми крыльями солнечных батарей, засветилась на обзорном экране, в развернувшемся вирт-окне возник он — Александр ван дер Велле. — Я могу поговорить с капитаном Петуховым? И сразу назвал свое имя, коротко, без пауз и колебаний, объяснил, кто он. Заказчик. Вдохновитель. Злодей. На злодея Александр ван дер Велле не был похож. ХУ-объект чуть старше 30 лет. Правильные черты лица. Взгляд внимательный, умный. Человеческий взгляд. С горечью и состраданием. Мартин тогда почувствовал охватившую мозгоедов растерянность. Только Дэн с Лансом оставались невозмутимыми. По внешности они людей не оценивали. Мартин, собственно, тоже. Но за последние несколько недель жизни на Новой Москве, участвуя в беспокойной жизни Корделии, наблюдая за ней, за ее коллегами, конкурентами, деловыми партнерами, он, кажется, заразился этой человеческой субъективностью, приноровился увязывать внешность с деятельностью и психоэмоциональным содержанием. Люди же постоянно так делают — судят по внешности, а ему в процессе социализации и познания «человечности» придется этому научиться. Тем более, что довольно частно внешнее является отражением внутреннего. — Изумрудная скрижаль, — прокомментировала как-то его усилия Корделия, — что снаружи, то и внутри. Что вверху, то и внизу. — Так всегда? — осторожно спросил Мартин. — Бывают исключения. Александр ван дер Велле и был таким исключением. Доброжелательный, харизматичный. Неужели это он? Он, ради игры, ради какого-то путаного замысла, едва обозначенного плана небрежно, мимоходом вторгшийся в их жизни. Он так спокойно, доходчиво об этом рассказывал, будто речь шла о каком-то сценарии. Заместитель Корделии, Конрад Дымбовски, иногда пересказывал предлагаемые сюжеты. Всё так, он намеревался похитить Мартина, а затем вернуть его Корделии. Само похищение только видимость, операция прикрытия, потому что, если бы он этого не сделал, похищение было бы настоящим. Кому это выгодно? Есть желающие. Но он о них говорить не будет. Настоящее похищение не в его интересах. Ибо является нарушением его далеко идущих планов. Он вынужден в этом участвовать, потому что сводная сестра Корделии в своей неукротимой жажде мести могла бы заключить другой союз с теми самыми желающими, людьми могущественными и беспринципными. Доказательством способностей Камиллы стал выбор подельников — Макс Уайтер и бывший контрразведчик Скуратов. Большая удача, что Александру удалось эту компанию возглавить, направить в нужном ему направлении и взять под контроль. На что Станислав Федотович холодно заметил, что с контролем над Казаком у великого комбинатора как-то не сложилось. Александр ван дер Велле не обиделся и вполне уместно изобразил раскаяние. — Нельзя быть сильным везде, — ответил он. Мартин позже нашел эту цитату в сети. Слова принадлежали германскому полководцу, основателю стратегии. — Ошибки надо признавать и исправлять, — продолжал Александр, — и я прошу вас мне в этом помочь. Тот разговор внезапно обрушил еще непрочный, едва сформированный мир. Мартин внезапно ослабел, внутренне расслоился, свернулся в давно отвергнутую им форму личинки и попытался вернуться в свое заброшенное, занесенное мумифицированными страхами убежище. Эти его страхи, подобно запутавшимися в паутине насекомым, истлели, истончились, обрели невесомую хрупкость и обратились в прозрачные, дырчатые скелетики, от малейшего касания обращающиеся в пыль. За последние несколько недель Мартин сокрушил этих скелетиков, этих хитиновых оболочек немало. Их растертые в пыль крылышки и лапки он ссыпал в узкую каверну, которая некогда служила ему убежищем. Поверх останков он забросал это убежище обрывками своих геральдийских снов, смывая темные образы и замещая их свежими, новорожденными. Он изменил координаты и переформатировал карту. Верил, что не понадобится. Но Александр появился и вернул его в это убежище. Это он, шагнувший из вирт-окна вдохновитель, тайный заказчик, кукловод, разбросал песок и столкнул в омут. Мартин вглядывался, изучал, слушал уверенный молодой голос. Этот человек очень далеко, за миллионы световых лет от дрейфующего «Мозгоеда». Человек Мартину незнаком. Далек от него не только пространственно, но и социально. В распоряжении этого физического благополучного ХУ-объекта целый мир, калейдоскоп возможностей, океан впечатлений. Зачем ему понадобился он, Мартин? Почему этот человек, приветливый, улыбающийся, из своего благоустроенного мира, где он наслаждается уверенностью, гражданской полноценностью и свободой, вмешивается в его, Мартина, жизнь? Вот так просто. Вмешался и толкнул фигурку. Неудивительно. Все киборги для людей фигурки. Их расставляют на шахматной доске и отправляют в бой. Мартин сразу представил гигантскую доску, едва лишь «Жанет» объяснила ему правила игры. Он двигал свои пешки, коней, ферзя, ладью и думал, что именно так поступают и люди — двигают фигурки. Он тоже был одной из них. Он был средством, а в схватке участвовали люди. Он должен был стать для одной из сторон преимуществом — новым оружием. Когда же получившая преимущество сторона одержит победу, он будет утилизирован. Корделия тогда сняла его с игрового поля и научила двигаться автономно, выбирать между черной и белой клеткой самостоятельно. Игрока, хозяина в голове больше не было. Теперь он сам полноценный, разумный участник, и правила игры другие — человеческие. Его вернули на доску. Он снова стал пешкой. Его силком толкнули на черную клетку и заставили сделать ход. Он опять средство. Часть плана этого доброжелательного человека, которого никогда прежде не видел. Корделия тоже стала средством. Такой же игровой фигурой. Люди играют не только киборгами, но и своими собратьями. Собратьями даже престижней. Именно этим, престижем, объясняется отсутствие киборгов на Геральдике — приказы исполняют люди. Держать в качестве личного слуги или сексуального партнера киборга - признак неполноценности, неуверенности и бедности. Богатые и уверенные играют только в людей. А этот Александр ван дер Велле богат. И очень уверен. Что за игру он ведет? Мартин, оцепеневший в своем убежище, мучительно размышлял. Это похищение, как сказал Александр, не более, чем инсценировка. Никто не должен был пострадать. Мартина планировалось обездвижить, поместить в транспортировочный модуль, а затем, после переговоров, вернуть Корделии. Мартин не понимал смысла задуманного. Детектор показывал внушительный процент искренности, но Мартин не верил. Логика не просчитывалась. Разыграть фиктивное похищение, чтобы уберечь Мартина от настоящего? Зачем? Корделия не раз объясняла, что в том мире, в котором ей приходится существовать, любое действие рассматривается как инвестиция, перспективный бизнес-проект. Рассчитываются прибыль и убытки. В чем же прибыль Александра ван дер Велле? Ему нужен не Мартин? Полина права? Ему нужна Корделия? Инсценировка нужна, чтобы сблизиться с ней. Она необходима ему как средство. Один из деловых партнеров Корделии как-то пригласил ее на свидание. — Он в тебя влюблен? — осторожно спросил Мартин. Корделия печально усмехнулась. — Он влюблен не в меня, он влюблен в мой холдинг. Александр хочет с ней играть, двигать по игровому полю как ферзя. Он, Мартин, киборг, знает, что значит быть фигурой. Знает эти ощущения, эти противоречия, эти страхи. Он знает, как покоряться и молчаливо сопротивляться, как вкрадчиво упорно саботировать, как обращать энергию игрока в свою собственную. Ему уже не больно, он привык. Он успеет спрятаться за процессор, отрешиться. Но Корделия человек, она все чувствует. Ей не уйти в кибернетическое беспамятство. Александр сказал, что никто не должен был пострадать… Но Корделия пострадала. Мартин видел кровь на ее лице. Беглый пират, взбунтовавшийся наемник приставил бластер к ее виску. Александр легко распорядился ее чувствами. Пусть бы его план сработал, и Мартин был бы похищен без стрельбы и травм. Пролежал бы несколько суток в гибернации. Розыгрыш. Фальшивка. Но Корделия об этом не знала! — Я очень боюсь тебя потерять, — сказала она однажды. Сказала очень тихо, ровно, без эмоциональных перепадов. Но слова, почти неокрашенные, схематичные, врезались в память и проросли. — Я очень боюсь тебя потерять… И потеряла. Из-за этого человека — Александра ван дер Велле. Она поверила в утрату, она вернулась туда, на палубу гибнущего «Посейдона», под черный нависающий иллюминатор. Почему же она тогда плачет?***
— Он же враг! — более настойчиво повторил Мартин. Корделия подняла голову. — Я плачу, потому что у него был шанс. — Какой шанс? — Стать творцом. Видишь ли, по моим наблюдениям все люди делятся на три категории. Есть творцы, разрушители и… их можно назвать пищевые трубки. Они ничего не разрушают, но ничего и не создают. Они вроде заготовок, питательной среды, из которой эти самые творцы и разрушители произрастают. Их, этих заготовок, очень много, а творцов и разрушителей мало. Особенно творцов. Александр родился в стане разрушителей, но мог стать творцом. И он хотел им стать. Он был уже в пути. Мартин сел рядом и спросил. — Что мне для тебя сделать? Корделия взглянула на него, взгляд засветился благодарной нежностью. Она обхватила его голову руками и прошептала: — Живи. Дыши. Будь. Мартин протянул руку и бережно снял слезинку. — Ты не виновата, — неожиданно сказал он, — Александр сам так решил. Он человек, а у человека всегда есть выбор. — Ты прав, выбор есть всегда.