promise

— Ты… хочешь узнать правду обо мне?..       Тарталья застывает и, кажется, даже перестаёт дышать. Очевидно, решение это кажется ему невероятно трудным. Он прочищает горло, однако всё равно сипло, обрывисто и как-то жалко выходит у него фраза: — Да?.. — Что ты знаешь про принцессу Ордена Бездны? — Нынешний лидер… — Тарталья щурится и всматривается в небо, заранее решая, сколько будет два плюс два.       Тишина гнетёт обоих.       Люмин, испытывающая симпатию, но не испытывающая жалость, нашла для себя оправдание — она же предоставила ему выбор, не так ли? Неужели она должна нянчиться с каждой симпатичной мордашкой? В её принципы не входит безудержное всепрощение и всепонимание. Она расскажет, а потом уже придётся отодвинуть свою симпатию на второй план.       Тарталья же осознаёт, что слишком много спорных моментов было, чтобы этот вопрос был лишь наводящим и философским разговором для рассуждений про судьбу человека и его прошлое. По силам ли ему тягаться с принцессой Бездны в текущем состоянии физического и морального истощения?       Он вздыхает и произносит: — Подозреваю я, что знаю этого человека. — Твоё образование действительно образцовое, — усмехается Люмин.       Но только глаза её не совпадают с общим выражением — в них не то пустота, не то боль. Кажется, Тарталье никогда не удастся правильно угадать её настроение и ход мыслей. Он сам невольно горько усмехается и плюхается на зелёную траву. В голову лезут только плохие мысли, одна из которых набатом в голове стучит: — Умирать хотелось бы в родной земле, — бурчит парень. — Я всегда сдерживаю свои обещания, — Люмин делает вид, что не слышала последней фразы. — Кажется, я обещала тебе свободу. — Страшно представить.       Люмин аккуратно располагается рядом. Она смотрит на звёзды и рассказывает, словно сказку, свою историю, иногда отвлекаясь на падающие звёзды. Девушка пытается поймать каждую, но ни одна из них в итоге не оказывается в руке. Всё это кажется то ли сном, то ли какой-то глупой ошибкой. Парень пытается остановить время, потому что, кажется, они впервые оказываются в состоянии перемирия. Этот хрупкий, призрачный момент хочется отложить в памяти на всю оставшуюся жизнь. — Всё же твои доводы не кажутся мне истинно верными. — Не тебе об этом говорить мне, фатуец.       Эти слова режут острее ножа. С судорожного крика: «Чайлд! Чайлд!» — прошло чуть больше трех часов назад, а он уже стал для неё фатуйцем. — И всё-таки в цели моей страны входит желание стать независимым народом, а не перебить всё вокруг, будучи ослеплённым жаждой мести. — Что же, не всегда долгая жизнь равносильна такой же мудрости. Пожалуй, я ошибусь ещё разок? — Для тебя я «разок»?       Люмин поднимается и поправляет платье. — Закроешь глаза? — Пожалуй, да, — уверенно произносит парень. Непроизнесённым остаётся «умирать с открытыми глазам от рук уже любимого человека не очень приятно». Слышится тихий скрежет лезвия, смешивающийся с шелестом листвы, мужской вздох и торопливые шаги.