Стоящий на эшафоте

В Мондштадте было непривычно туманно: вдали виднелись лишь силуэты домов, как и собора, чьи шпили покрывались тусклым солнцем и были единственные сохранившие в таком тумане свою выразительную форму. В такую непогоду каждая вторая лавочка была закрыта, и по их резным вывескам мелодично били резвые капли дождя. Стоя под крышей одной из лавок, Сяо слышал тихие разговоры с ноткой недовольства на то, что погода всё никак не может смиловаться. Он смотрит на небо и пытается вспомнить, когда начался дождь, но всё бесполезно – он давно потерял счёт времени. Вернуться в разлом у него не удалось: Адепты успели запечатать его к приходу Якши, и попадаться им на глаза в поисках лазейки как туда попасть он не хотел. Обжигающе сильное желание вернуться тянуло его туда, каждый раз напоминая о том, что он увидел Венти, что он жив, и хочет, чтобы эта встреча не стала последней. Он уверен в том, что Архонт не отрезал себе путь к отступлению, и недобровольно заточил себя там, ведь это было бы глупо: спустя столько лет, найдя выход, отказаться от него. Якше, с его крепкой психикой, хватало нескольких часов, проведённых там, чтобы почувствовать медленную потерю разума и по выходу оттуда ещё долгое время терпеть надоедливые чужие голоса в собственной голове и секундные галлюцинации. Что же произошло с Венти за этот период он не в силах предсказать. Его взгляд казался одновременно и родным, и чужим; улыбка Венти изменилась, будто перед Сяо стоял тогда совершенно другой человек. Одновременно с этим так парадоксально казалось, что ничего не изменилось, но в его глазах он видел непривычную пустоту, будто Архонт смотрит сквозь него, не замечая. У него так мало информации, чтобы по ней судить. Сяо долгое время не мог вернуться в Мондштадт и навести Альбедо после закрытия разлома: чрезвычайно огромное количество монстров разной степени опасности наводнили Ли Юэ и его окрестности, не давая Сяо и минуты спокойствия. Ему приходилось сражаться днями и ночами в одиночку, не слыша ничего, кроме льющейся крови, пачкающей его руки, лицо и копьё; разрывающейся плоти, тянущейся под силой, издающей звук, будто отрывающаяся от поверхности плёнка; нечеловеческих криков, таких истошных и режущих слух, не приносящих ни удовольствия, ни сожаления, ни страха; глухой земли, проминающейся от шагов Сяо и разбухшей из-за дождя, при шаге выделяющей воду. Даже его зрение постепенно покрывалось красной пеленой, он ничего не чувствовал: ни ненависти, ни злости. Его взгляд был спокойным, будто его мысли не находились здесь, но тело отвечало на окружение с мастерством воина. Он уставал, снимал с себя маску, покрытую кровью, смотрел на покрытое царапинами копьё и тяжёлыми шагами возвращался назад, с поля боя, в другое, такое же кровавое сражение, и в компании его были лишь вороны да отдалённые крики леса. Вместе с кровью на руках застыло ощущение того, что он по щиколотку погряз в старой жизни. Снова один, возвращается туда, где его никто не встретит, и не имеет никого, кто поговорил с ним также, как делали это они. Ему не хватало улыбки Химмеля, который, пусть и после сражения измотан, тяжело дышит, волочит по земле клеймор и упирается спиной в холодный ствол дерева ради того, чтобы не упасть с ног, но всё ещё своей светлой, незапятнанной тяжестью доли Сяо улыбкой напоминает о том, что тяжелый бой остался в прошлом и более не потревожит, а теперь пора возвращаться туда, где ждут – домой. Не хватало мимолётных встреч с Альбедо, где тот редко рассказывает что-то, кроме результатов своих исследований, но всё же каждый раз, когда Сяо его видел, то чувствовал умиротворение, даже в простом наблюдении за рутиной алхимика, которой тот часто занимался во время их встреч, попутно разговаривая с Сяо, сидящим рядом на стуле и положившим голову на лежащие на столе руки. Не хватало Кли, которая каждый раз, когда Сяо посещал Мондштадт или появлялся у неё на глазах, подбегала к нему, брала его руку и тянула за собой, радостно приветствуя и спрашивая обо всём, до чего только мог дотянуться детский мозг. От Химмеля ему изредка приходили письма, которые он не сразу получал из-за того, что мог пропасть на несколько дней и ночей в сражениях с монстрами, и вернуться в гавань только ради минуты сна и получения письма. Читал он их не раз, перечитывал так, что заучивал каждое слово, помнил наизусть как была написана каждая буква, и даже иногда забирал письма с собой на поле боя, только ради того, чтобы после сражения достать его, открыть, нечаянно запачкав кровью, присесть на мокрую землю и вслух читать, и по окончанию чтения прикладывать их к груди и, поднимая голову, вздыхать, ожидая того дня, когда он сможет вернуться. Он скучал так сильно, как никогда раньше. Ему хотелось подойти к ним и крепко обнять, будто это будет в последний раз, отпустить нехотя, через пару минут, и высказать то, что у него хранилось на душе. Но он сдерживается. Нахождение в таких обстоятельствах несколько дней вернули его в состояние «прошлого» него, будто достигнув вершины его скинули в самое начало. Сам того не замечая Сяо снова стал отчуждённым, находящимся со стороны и молчащим. Ему слишком резко показали то, что он остался на том же месте, что и три года назад. Что те дни были будто отсрочка, которую ему дали за хорошее поведение, и теперь пора возвращаться обратно. Сяо идёт в сторону штаба Ордо Фавониус: сильный дождь бьёт лицу и плечам, но его за столько дней Сяо привык воспринимать как должное, будто он был здесь всё время. На сердце в такие моменты, казалось бы, должно быть волнительно, из-за чувства того, что он скоро встретит тех, кого вспоминал каждый час, сможет с ними поговорить и прикоснуться к ним, но на душе оскорбительно пусто, будто из него насильно забрали весь тот трепет, который он чувствовал до этого. Двое рыцарей на входе уважительно склонили головы, Сяо кивнул им в ответ, вновь чувствуя пустоту на месте тех мыслей и чувств, которых он испытывал каждый раз, когда принимал от рыцарей и жителей такие знаки уважения. Посмотрев на него со стороны, могло показаться, что он несёт у себя за спиной траурную весть напрямик к магистру Джинн – настолько его движения казались тяжелыми, шаг непривычно громким, а лицо одновременно с этим и спокойным, но в глазах стеклом отдавалась неописуемая тяжесть и грусть, находящаяся в глазах тех, кто потерпел большую, сокрушающую его самого потерю. Не было в нём ни искры, ни капли таинственности и мистики, которая, казалось, окружала его всегда, вызванная его закрытым характером, был только мрак, застывший в его глазах. Сяо же этого не замечал: ни своих изменений, ни того, как необычно он выглядит сейчас, по сравнению с его обычным состоянием. У двери в библиотеку Лизы два рыцаря беспокойно перешёптывались, не следует ли им спросить, с каким рода визитом пришёл сюда Сяо и что собирается сообщить. Третий, услышав это краем уха, хотел было по глупости и не менее глупому порыву храбрости выйти вперёд и спросить, только одного взгляда в кажущимися бездонно-тёмными глаза Сяо ему хватило, чтобы растерять всё импульсивное желание. Якша поднимается на второй этаж: не такой парадный и красивый, как первый, но более родной. Здесь он, раньше, проводил много времени. По письмам знает: Альбедо в третьем кабинете слева, там же, где и лежал Сяо три года назад. Он на секунду останавливается перед тем, чтобы повернуть ручку и открыть дверь. Делает глубокий вдох: волнение слегка щиплет его, хотя его больше пожирает необъяснимый, подсознательный страх неизвестного, что ждёт его за повёрнутой ручкой. Сяо тихо открывает дверь: пришёл он в середине дня, но, быть может, алхимик в это время спит, и тревожить его он не хотел, лишь увидеть, в порядке ли он. Комната, даже несмотря на непогоду, была довольно светлой, на столике рядом с кроватью лежали друг на друге разные старые блокноты, рядом с ними были скомканные листы бумаги и хаотично разбросанные карандаши. Он видит Альбедо на кровати: светло-золотые волосы казались выцветшими, распущены, взъерошены и приподнятые на верх подушки, глаза едва были приоткрыты, будто в полудрёме, и за светлыми ресницами было почти невозможно разглядеть его взгляд, одет в простую рубашку, руки лежали на груди, изредка подрагивая. Когда он увидел Сяо, то слабо улыбнулся, отчего изогнулись глаза и рядом с висками проявились еле заметные уставшие морщинки. Альбедо привстал и приподнял подушку так, чтобы упираться на неё спиной. Сяо в ответ ему ни улыбнулся, ни почувствовал облегчения из-за того, что наконец-то его встретил, ему будто стало лишь тяжелее от вида слабеющего алхимика, хоть и понимал, что скорее всего увидит его таким, нежели чем в добром здравии. Он закрывает дверь и становится справа от неё, упирается и скрещивает руки. — Ты изменился. Никогда я ещё не видел, чтобы ты был обладателем настолько холодных глаз, – голос Альбедо прерывает тишину, повисшую в кабинете. Сяо казалось, что он не слышал его голоса много, много лет, что почти забыл, как он звучит, но даже так голос алхимика казался утешающе родным. Первую ночь голос Альбедо звоном стоял у него в ушах, повторяя то, что он услышал за все года, проведённые с ним, но с каждым последующим часом ему было всё труднее вспомнить его в тех же красках, что и раньше. Он видел беспокойство в лице алхимика, будто страх, что Сяо вернулся назад, снова погрузился в доселе привычную мрачность. — Разве что-то изменилось? – задумчиво ответил Сяо, пытаясь посмотреть назад в прошлое и найти изменения. Альбедо прикрывает глаза, тяжело вздыхает и опускает брови, будто чувствует кислую горечь. Якша, когда смотрит на алхимика в таком состоянии, чувствует тяжесть, будто вину за то, что он не совершал. Альбедо пытается придать себе привычный спокойный вид, медленно разминает шею, отводя взгляд при этом так, будто не хочет пересекаться взглядом с Сяо, прикасаясь головой к правому плечу прикладывает руку к прижатой к плечу части шеи, и краем глаза посмотрел в окно. — Дождь всё не заканчивается. Дней пять как льёт с перебоями. Сяо на мгновение даже удивился: ему казалось что время текло намного медленнее, что прошёл будто длинный, тяжелый месяц. Неужели за такой короткий период времени он так соскучился? Он не может вспомнить, когда в последний раз скучал по кому-то из-за столь небольшой разлуки. Не может даже вспомнить, когда точно скучал. К товарищам относился с уважением и почтением, всегда вспоминал о них и хранил в душе, но никогда не тосковал. Скорее, только отдавал им должную честь, которая при вестях о том, что кто-то из них ещё возможно жив, переходила в желание увидеть их, но даже это он не мог отнести к тому, что «скучал». Скорее, желал найти из чувства долга, чтобы узнать, сохранили ли они трезвость ума и стоит ли им подарить милостивую смерть, если скверна начала пожирать их. На памяти Сяо такое произошло всего раз: когда он смог найти считавшегося мёртвым товарища. Найдя его, смотря ему в глаза он испытывал такое же презрительное спокойствие, ничего не шелохнулось в нём из-за того, что его бывший друг совсем лишился ума и сознания. Он почувствовал скорбь только тогда, когда воздвигнул в его честь небольшую могилу, сложил руки с копьём в молитве, и долго стоял, желая найти ему одно – покой в ином мире. — Прошло пять дней? Альбедо с удивлением смотрит на Сяо и резко убирает руку с шеи и всматривается в его глаза. Взгляд Якши сейчас, рядом с Альбедо, был совсем тяжелым: он растерял то спокойствие и тяжесть, на их место пришла усталость, сумевшая проявить себя в отдающим теплом кабинете только из-за нахождения там алхимика. При нём Сяо, не находя объяснения почему, мог проявить свою слабость и показать то, как выглядит внутри, несмотря на свою внешнюю собранность. Быть может оттого, что Альбедо видел его в беспомощном состоянии, защищал тогда и проявил заботу, которую Сяо давно не чувствовал. — Ты бледен, – брови Альбедо, печалясь, изгибаются. Все пять дней Сяо не мог отдохнуть. Стоило закончиться бою, он шёл навстречу следующему, и если мог закрыть глаза и подарить себе хоть немного сна, то малейший шорох мог заставить его снова взяться за копьё и позабыть об отдыхе. В успокаивающей тишине было то же самое, и, даже если он засыпал, то спустя двадцать минут просыпался в холодном поту от кошмаров, будто до этого они никогда его не преследовали. Смотрел на свои руки, на себя, не узнавал, спрашивал себя об одном: неужели он отвык? За такой маленький срок, так отвык от основных составляющих его привычной жизни? От кошмаров, криков и сражений? Три года, которые он провёл с Химмелем и Альбедо, отдают у него в памяти лишь теплом. — Плохо спал. Следует мне закрыть глаза, как перед глазами снова тот день. Даже сны перестали сниться. Он с нетерпением ждал последнего сна: кажется, что осталась последняя деталь, чтобы собрать полный паззл. Знает о том, кем был, до того, как стал «Сяо», как проводил время с Барбатосом, как жил, как думал и как чувствовал, но осталась последняя часть, находящаяся в конце любой жизни – то, что позволило ему начать свой путь, как Якша. Он всё ещё не нашёл ответ, почему же он этого не помнил, и узнал только сейчас, к тому же так странно, будто это всё не больше, чем выдумка. Сяо смирился с ними, с тем, что «когда-то» у него была другая жизнь, и человеком он был другим, но всё ещё они отдают у него отторжением, неприятием возможности того, что он жил столько лет, не осознавая этого. Каждый раз, когда он прокручивает в голове эти воспоминания, видит лицо Барбатоса, чувствует на себе то счастье, что когда-то испытывал, то невольно, будто борясь с отторжением, он чувствует непривычную нежность. Альбедо пододвигает стул с накидкой Химмеля на спинке, а затем хлопает рукой, чтобы Сяо присел. — Садись, тебе нужно беречь силы. Якша слушается и садится, при этом аккуратно отодвигает накидку, чтобы не помять её. Спинка стула из-за неё была холодной, даже слегка мокрой, хоть и по виду накидки с трудом можно было сказать, что её носили сегодня в дождь. Химмель снимал накидку в нескольких случаях: когда читал книги допоздна, ложился спать или отдавал её другому человеку. Последнее случалось только один раз, и то с Сяо, когда его спину ранили, и нужно было её чем-то прикрыть. Именно в последнее он верит больше всего: знает, насколько сильно Химмель переживает за Альбедо, несмотря на их трудные взаимоотношения. В письмах он часто упоминал плачевное состояние алхимика и спрашивал Сяо, что же может ему помочь. Почерк Химмеля почти всегда был дрожащим, слегка неразборчивым, но стоило содержанию писем начать говорить о том, что алхимик идёт на поправку, как почерк выравнивался и становился более спокойным, будто Химмель теперь находил больше времени на письма. Якша аккуратно взял ладонь Альбедо в свою, и почувствовал, насколько она ослабела и похудела. У Сяо застывшее чувство, что если он сожмёт его руку, то наверняка сломает. Это первый раз, когда он видит его настолько слабым: в его тонких пальцах всегда была сила достаточная, для сражения мечом, но сейчас Сяо сомневается в том, что он сможет даже поднять оружие. Якша накрывает его ладонь и другой рукой рукой, и алхимик едва улыбается. — Мы поменялись ролями, – Альбедо устало смотрит на Сяо. – Джинн и остальных из Ордо Фавониус я попросил не распространять новость о том, что со мной случилось – я надеюсь, ты войдешь в моё положение. Кли я скажу, что поранился во время исследований. Она слегка позлится на меня, но не будет плакать – она сильная девочка. Я не хочу, чтобы она переживала. Химмеля на мою голову хватает: он себе места не находит, наверняка скоро придёт, и будет у двери ходить вперёд-назад, и не знать, стоит ли ему зайти, а когда зайдёт, то увидит, что я не сплю, растеряется и уйдёт. Он меня боится, и всё равно приходил каждый день. Сяо отчётливо помнит, как Химмель, когда Альбедо был рядом, невольно держался ближе к Якше, будто бы только он, в случае чего, сможет его уберечь. Сяо видел его таким только тогда, когда рядом был Альбедо: былая уверенность и решительность исчезала, показывая его с другой, более осторожной и испуганной стороны. — Он писал мне письма: про твоё состояние, его переживания и просил меня поскорее вернуться и помочь тебе. Писал, что ты в бреду звал меня, хватаясь за него, и что то лихорадочно говорил. Альбедо на секунду удивился, будто не веря в то, что он мог такое сделать, но в следующую лишь коротко кивнул, словно вспомнив, что происходило в последние дни. — Он видел меня, и сразу начинал рыдать. Сидел рядом, головой в моих ногах и плакал, пока не засыпал, или не успокаивался. В последнем случае извинялся и быстро уходил из кабинета. Приходил чаще всего, когда я сплю, и как видел, что я в сознании, сразу убегал, хотя я сквозь сон слышу, как он плачет, и вижу при пробуждении его заплаканное лицо. Я спрашивал его, к чему такая реакция, но он не отвечал, будто разозлит меня ответом. Сяо видит вдумчивый взгляд Альбедо, будто спрашивающий самого себя, был ли он неправ в той оценке, которую дал раньше, был ли неправ в том решении, по наставлениям которого так долго шёл. Он не удивлён, что Химмель поступил так: всё же, несмотря на собственный страх, он переживает за алхимика больше, чем за себя самого. Альбедо же пытается сделать хоть шаг к принятию этого. — Он боялся, что потеряет тебя. И боится всё ещё. Альбедо едва улыбается, будто не принимая всерьёз слова Сяо и сомневаясь в них, и даже едва затухающим взглядом спрашивает, правда ли это. Может он так беспокоится за человека, с которым он не разделяет ни одного доброго воспоминания? — Разве он может так переживать за незнакомца? – улыбка медленно спадает с лица Альбедо. – Его лишь мучают воспоминания, из-за них он воспринимает всё по-другому. Если бы не они, то он бы понял, что у нас с ним нет ничего связующего, и идти нам рядом нет смысла. Брови Якши опускаются, сгибаются, стоит ему вспомнить каждый раз, когда Химмель спрашивал о состоянии Альбедо, о его исследованиях, и просто благодарил Сяо за то, что он не оставляет алхимика одного. Химмеля хоть и всё ещё беспокоят кошмары, искажающие восприятие действительности, но он никогда не пытался примерить на кого-то из настоящего роль из прошлого. — Нет. Ты, я и Венти – единственное, что осталось у него. Альбедо сжимает одеяло в кулаке так, что рука слегка трясётся, и вместе с тем, едва сжимает ладонь, которую держит Сяо. У него самого не так много близких людей: Кли, Сяо да изредка появляющаяся Алиса, и он не знает, что бы делал, если бы потерял их, как потерял собственную наставницу. Он долго молчит, будто переосмысливая слова Якши. — Мне не стоило настолько грубо относиться к нему, – алхимик поворачивает голову к окну и горько улыбается. – В нём оказалось человечности больше, чем во мне. Я давно не переживал за кого-то, кроме тебя. Альбедо потирает переносицу, хмурит брови, прикрывает своё лицо и по взгляду было видно, что слова Сяо занимают все его мысли. — Прошло столько лет, а этот страх всё с той же силой накрывает меня, стоит появиться постороннему. Так глупо: я давно смирился с этим, но не могу отпустить, – Альбедо смотрит на Сяо сквозь щель между пальцев. – Я ведь знаю, что вы уйдёте, и должен смотреть вам в спину и молиться о вашем счастье, но стоит отойти на шаг и я пытаюсь вернуть всё на место. Впервые за столько лет я почувствовал искреннюю ненависть к другому человеку. Алхимик вытирает рукой лицо и продолжает: — Он даже отчёты за меня пытался писать. Многое там не по теме, полезного мало, к тому же почерк не самый складный для чтения, из-за чего половину слов не разобрать. Ему бы найти того, кто обучил бы. Может, из него вышло бы что-то дельное. Сяо смотрит на блокноты и скомканные листы бумаги: дело ли это рук Химмеля? Он сомневается, что Альбедо был в состоянии исписать столько листов. Сяо понимает, почему он это сделал: алхимик, если мог бы, сделал бы тоже самое, не желая потерять малейшую возможность провести исследование, хоть и стопу он потерял не из-за разложения, спровоцированного минералом. — Он волновался, когда писал, боялся, что у тебя каждая минута на счету. Письма лучше вышли, – Сяо после паузы продолжает. – Хочешь его обучать? Альбедо удивился этим словам, а затем отрицательно покачал головой. Якша и не ожидал, что алхимик, так быстро позабыв о прошлом, с легкостью примет его предложение. — Он боится меня, забыл? Как огня шарахается, взгляд прячет и на глаза старается не попадаться. Ему же, на самом деле, так будет лучше – не сближаться. Сяо смотрит в окно: дождь капал всё тише, медленно рассеивался туман и позволял восходящему солнцу показать себя во всей красе, вместе с ним лениво открывались лавки, отвыкшие за эти дни от полноценной работы. — Я могу сказать ему. Альбедо сжал его руку и накрыл другой, взгляд его заметно похолодел. — Не вмешивайся, Сяо, я прошу тебя. К тому же, я вовсе не изъявил желание. Якша смотрит ему в глаза и видит, что несмотря на их холод Альбедо, он всё же, призадумался о его предложении. Сяо считал, что будет лучше, если обучать этому будет именно Альбедо: Якша если и может взять в ученики, то только для обучения сражению. Он хоть и умён, но не разбирается в тонкостях наук также, как и Альбедо, который посвятил этому всю свою жизнь. И, может, это поможет им сблизиться. Второе было для Сяо приоритетнее. Повисла тишина, короткая, но спокойная, совсем не имеющая тех привычных оттенков тяжести. Сяо смотрит на Альбедо, видит, что того что-то тревожит; есть что-то, что алхимику тяжело сказать. Якша знает, что он не сможет принять Химмеля сразу, продолжит сомневаться, смотреть на него с неприкрытой злобой, но со временем научится смотреть на него по-другому. Он ведь сам не смог принять свои воспоминания сразу, оттого понимает, что чувствует в душе Альбедо. — Как себя чувствуешь? – Сяо вытаскивает его из раздумий. Альбедо откидывает голову на подушку и смотрит куда-то в стену спокойными, будто свыкшимися к вынесенному приговору глазами. — О владении мечом я могу забыть, как и о длительных экспедициях и исследованиях, требующих физической силы. Как у тебя слабость в твоей руке, так и у меня – по всему телу. Будет хорошо, если я смогу, хотя бы, бегать не падая. В этом нет твоей вины, ты отлично справился, но дальнейшее попадание минерала в моё тело было неизбежно. Мне повезёт, если попавшие частицы не начнут распространяться, и я не превращусь в груду гнили, до этого полностью потеряв способность передвигаться. По-крайней мере, не так быстро, – Альбедо долго молчит и затем продолжает. – Это моя плата за то, что я почувствовал себя неуязвимым и защищенным от длани смерти. Моё последнее предупреждение. Венти, скорее всего, проходит через то же самое. Среди нас повезло только тебе: минерал не смог полностью проникнуть внутрь твоего тела. Я был совсем невнимателен: зная, где мы находимся, так легко проигнорировал особенности нашего окружения. Но это скоро не будет иметь значения – этому миру не прожить долго. У меня осевшее золой на плечах и мурашками по коже чувство, что скоро он рухнет и переродится в другой. И чем больше мы пытаемся вмешаться, тем быстрее наступает его конец. Сяо внимательно его слушает, с неким замиранием, будто если он продолжит вмешиваться, то не сможет понять то, что давно для него было загадкой – устройство этого мира, и тот факт, что Альбедо и Венти помнят его, помнят те события, которые, казалось бы, не происходили вовсе, о которых не знает никто, кроме них. — Я потерял спокойный сон, – продолжает Альбедо. – Кошмары приходят ко мне каждый раз, говоря, что времени осталось мало. Я чувствую, что земля скоро заберёт меня. Поэтому я должен тебе кое-что рассказать, но в этих стенах мои слова не будут иметь смысла. Как только я смогу встать, мы вернёмся в Драконий Хребет. Я… Сомневался в том, стоит ли тебе показывать это и говорить об этом, но пути назад больше нет, раз мы находимся на этой точке. Якша отпускает его руку и встаёт. — Тебе нужен отдых. Остальное может подождать. Сяо направляется к двери: тишина кажется тяжёлой, шаги слишком громкими, а взгляд Альбедо, который он чувствует на себе, слишком мучительным. Всего один раз проскочила мимолётная мысль: он так и не сказал, что скучал, и не может найти в себе сил, чтобы это сказать, будто язык затвердевает стоит ему только подумать об этом. Комом застряла у него в горле оскорбительная пустота к происходящему. Сяо выходит из кабинета, прекрасно зная, что алхимик его не послушает, и, возможно, Якша увидит его стоящим на ногах уже через пару часов. Альбедо не будет терять время зря, Сяо знает, он использует свой Глаз Бога или позовёт Сахарозу и попросит её принести ему костыли, или, на крайний случай, пойдёт так, держась по дороге за всё, до чего дотянется, чтобы не упасть. Сяо же хотел бы, чтобы тот отдохнул, забыл на мгновение про спешку и подарил себе минуты покоя, но понимает, что на его месте поступил бы также. И поступал. Около кабинета магистра стояло, на удивление, много рыцарей: мельком Сяо услышал что-то про библиотеку и беспокойство Лизы, мельком про состояние алхимика и шанс того, что тот больше не встанет, какие-то невнятные споры про сэра Кэйю, которого, вроде бы, и видели рядом с Мондштадтом, а вроде и нет и появление его не может быть возможным, и все эти разговоры разом притихли, стоило говорящим увидеть Якшу. Он только бросил на них беглый взгляд, не означающий почти ничего, но показавшийся рыцарям каким-то мрачным и даже пугающим, быть может из-за того, насколько под тусклым светом лицо Сяо казалось угрожающим. Якша постоял в метре от кабинета с полминуты, затем отвернулся и пошёл вниз, к библиотеке, и в свою спину услышал несколько облегчённых вздохов – тихие слухи про дурную весть, которую Сяо предположительно несёт к магистру, оказались ложью. Заходить к ней ему незачем: ему нечего сказать ей, хоть и только она знает, что будет с алхимиком дальше. Химмель упоминал в письмах, что магистр связалась с изобретателями из Фонтейна для того, чтобы помочь Альбедо. За все три года Сяо и Джинн редко пересекались, особенно после того, как он отдал ей Анемо Сердце Бога: она, увидев его, застыла, удивилась и взглядом будто спрашивала, неужели все эти года Сяо был настолько связан с произошедшей трагедией. Ему казалось, что так будет лучше: отдать тому, кто связан с регионом, и кто столько лет являлся формальной главой. После этого Джинн будто стала более закрытой по отношению к нему, и, хоть относилась с таким же уважением, как и он к ней, между ними появилась пропасть. Сяо открывает дверь, ведущую в библиотеку: затхлый, будто удушающий запах её он особенно не любил, и иногда даже спрашивал себя, как Химмель может пробывать здесь столько часов. Он видит библиотекаря Лизу: она выглядела встревоженной, беспокойной, одна её рука была на щеке, другая прикасалась к локтю и периодически указательным пальцем водила вперёд-назад, а взгляд был отведён в сторону. Увидев Сяо она, как обычно, улыбнулась полусладкой улыбкой, при которой её глаза слегка прикрываются длинными ресницами, а взгляд становится чарующим. Якша же в ответ даже не поднял и брови. — Что такое, дорогуша? Ищешь Химмеля наверняка? Он не заходил сегодня, как, впрочем, всю неделю: один раз всего пришёл взять небольшой роман, и вернул на следующий день, сказав, что уже прочитал его. Ах, он так много времени проводит в кабинете нашего алхимика, что у него совсем не остаётся времени на чтение. Как бы он не забыл, как читать. Такого интересного собеседника у меня давно не было. Сяо прислонился к холодной стене. — Нигде не видели? Лиза в ответ, придерживая платье, присела и положила одну руку на подбородок, а другую на стол, наклонила голову и с той же улыбкой приподняла брови, как бы в насмешку Якше. — Никто за ним с такой же деликатностью не присматривает, кроме тебя, милашка. К тому же, появились дела поважнее… – шутливая улыбка спала с её лица на секунду, но появилась снова, как только она увидела на лице Сяо капельку заинтересованности. – Ох, и как всегда всё выпадает на мой отпуск. Вижу, тебе интересно. Так вот, кто-то вчера пробрался в библиотеку без чьего-либо ведома, проник в потаённый отдел и украл запрещённую литературу. Одна только мысль, что это кому-то далось так легко, так оскорбительна! Она хранится в самом дальнем месте, чтобы никто не смог проникнуть, забрать и прочитать, а вход в библиотеку всегда кто-то да сторожит. Нерадивым охранникам я конечно урок преподала, но… Сяо прерывает её: — Почему не сожгли? Раз запрещена, и читать никому нельзя, зачем хранили? Он видит, как она еле заметно, но расстраивается, как её слегка игривое и весёлое настроение спадает, и в взгляде виднеется, как она оскорблена одной только мыслью о сожжении книг. Сяо же приходилось в таком участвовать: в далёкие времена, когда ещё шли войны, Адепты нашли небольшой домик, в книжных полках которых хранилась только запрещённая литература. Такой вердикт ей дал прибывший Гео Архонт, и немедленно приказал сжечь. Якша затем долго наблюдал за тем, как горел дом, а затем проверял, не остался ли какой-нибудь не сожжённый лист. Он нашёл несколько таких, почерневших и подпалённых по углам, и, прочитав их, понял, что это не больше, чем художественная литература, но приказ Архонта выполнил. Когда они возвращались, Сяо спросил Моракса, как он так быстро дал оценку стольким книгам, и как узнал, запретные ли знания хранились там. Гео Архонт ответил ему услужливо, будто объяснял маленькому ребёнку, и из его слов Якша вытащил одно: в книгах, под простодушными фразами и звонкими метафорами лежит тайна сотворения мира. Что было, что пришло и что уйдёт, и исчезнет. Самые яркие из них нужно предавать огню, ибо понимание ведёт к безумию и осквернению. Рассказал про библиотеку, хозяйка которой была великим божеством. В ней хранились все сотворенные людскими руками литературные произведения. Боги, узнав про библиотеку, немедленно сожгли её, а богиню впредь никто не видел. Научившись её горьким опытом, впредь все книги, хранящие в себе тайные и даже малейшие секретные знания приказывали сжигать, чтобы не подвергнуть свой род, регион или нацию проклятью. — Никто не учил тебя ценить литературу, дорогуша? После слов Гео Архонта Сяо редко прикасался к книгам, и то только к тем, которые ему сам давал Архонт. Времени на чтение у него практически не было, и полюбил он не столько романы и рассказы, сколько музыку и поэзию. Иногда, когда он тренировался в одиночестве, то мог медленно что-нибудь напевать: иногда из народных мелодий, иногда из сочинённых им самим, но всегда они были спокойные, держащие его буйствующий дух в тонкой узде. «Во время боя ты должен держать равновесие. Чувства не должны преобладать над разумом. Главенствовать должно спокойствие. Если твоё тело слишком рьяно бросает тебя в бой, а разум жаждет крови, ты должен найти что-то, что вернёт тебя в состояние покоя. Злость, ярость и ненависть создают пелену перед глазами и мешают здраво смотреть на бой. Искусство же хорошо возвращает в спокойствие мирной жизни», – объяснял Сяо. Среди песен, которые он знал, было много колыбельных: их он часто напевал Кли, когда она засыпала с трудом из-за детской тревоги, каждый раз вспоминая, Анемо Архонта, который делал для него того то же самое. От него он и знает большинство песен. — Меня учили сражаться. – спокойно ответил Якша. Лиза ожидала от него такого ответа: Химмель много рассказывает о Сяо, и слишком сильно восхищается им, чтобы промолчать. — Как жаль, что никто не нашёл времени приучить тебя к искусству. Якша оттолкнулся от стены и молча ушёл. Ему нужно найти Химмеля, и это для него важнее, чем пустыми словами доказывать то, что его собеседник неправ. Конечно, Сяо не приучали к искусству в привычном плане, но в сердце Якши есть большое уважение к трудам человеческого гения. Оттого, когда горел тот дом, он чувствовал, как его сердце постепенно сжимается, как бы он не учил себя тому, чтобы не чувствовать во время исполнения приказов лишние эмоции. Тогда он был ещё совсем юн. Сжалось бы у него сердце, произойди это сейчас? Скорее, он бы только склонил голову в уважении, но на сердце у него была бы тишь. Он вышел на улицу: приятный, свежий запах земли после дождя охватил его и позволил вздохнуть полной грудью после того тяжелого и затхлого запаха библиотеки и въедающегося запаха препаратов в кабинете, где лежал алхимик. Прислонившись к ограде, справа от которой располагалась лестница, спиной стоял Химмель. Он, услышав позади шаги, едва повернул голову и, увидев Сяо, сразу приподнялся, ярко улыбнулся, оттолкнулся от ограды и подбежал к нему. Якша только успел расставить в стороны руки, как Химмель прыгнул к нему в объятья, почти сбив с ног. Сяо крепко обнял его, уткнулся подбородком в плечо и всё-таки принял назойливое чувство – он скучал. Тянущая его пустота сменилась вязкой тоской. — Ты получал письма? – голос Химмеля тихий. – Я… Так беспокоился из-за того, что не получил ни одного ответа… Сяо тихо хлопает его по спине, будто успокаивая, хотя на деле это больше успокаивало его самого – чувствовать дорогого человека. — Не мог ответить, сражения не давали спокойно вздохнуть, но я их читал, каждый день. Химмель заметно поник, обнял Сяо крепче и уткнулся ему в плечо. — Почему ты не позвал меня? Я мог помочь тебе. Якша поднимает взгляд: он боялся, что Химмель может погибнуть, если он так поступит. Сяо, хоть и признаёт его боевые заслуги, всё ещё относится к нему, как к человеку, с свойственными им слабостями и вечным желанием идти вперёд не думая о последствиях. — Альбедо нужен был кто-то, кто будет рядом. Химмель опускает руки, отталкивается от Сяо и тот видит непривычную для Химмеля грустную улыбку, при которой у него слегка приподнимаются уголки губ так, что это едва можно считать за улыбку, взгляд отводится в сторону и глаза стыдливо прикрываются. Он отходит назад, от Якши, не пересекаясь с ним взглядом, а затем отворачивается и облокачивается на ограду и кладёт голову на лежащие руки. — Ему не нужен я. Он меня ненавидит, – голос его тих, грустен. – Он на меня волком смотрит. Только из-за тебя терпит рядом. Сяо подходит к нему, кладёт руки на ограду и смотрит на него: ветер приятно ласкает волосы и Химмель смотрит на небо так горько, будто спрашивая, действительно ли он заслужил это, хотя сам наверняка считал, что в этом есть только его вина. — У него глаза одинокого человека, – продолжает он. – Такие, будто… Он пытается себя оградить, чтобы снова не терпеть утрату, но и убеждён, что человеческие отношения должны быть на втором плане. Замечал, как он смотрит на тебя, Сяо? Как старший брат на любимого младшего, с трепетом таким… Я так внезапно появился в вашей жизни, что он, наверное, посчитал меня за будущую причину разлуки… Я бы хотел сделать его счастливым, – он прячет голову в руках. – Он этого достоин, но он не примет меня, я могу только прятать голову и бежать, когда попадаюсь на его глазах без тебя, а он делать вид, что меня не знает. Химмель медленно поворачивает голову и смотрит на Сяо, и, встретившись взглядами, виновато прячет глаза. Якша не знает, стоит ли ему вмешиваться: ответ алхимика он уже знает, и начало, кажется, было положено и без его вмешательства, но видеть своего друга таким ему было жаль. Он видел сомнение в лице Альбедо, видел, как тот призадумывался, когда речь заходила про Химмеля, и ему будто самому было несчастно, что всё произошло именно так. — Как он сам? Ты ведь был у него? – голос Химмеля едва дрогнул в волнении. Сяо с тяжестью на сердце вспоминает слабеющее лицо Альбедо, но уверен в том, что здесь его путь не закончится: алхимик бы сам не потерпел, чтобы его жизнь оборвалась именно так. — Слабее, чем когда-либо был. Еле держится, а уже хочет вставать. С тобой что? Химмель на секунду улыбается, будто описание нынешнего состояния Альбедо было самым положительным за последние дни. Формулировка «еле держится» из уст Якши звучит намного лучше, чем штатных рыцарей или алхимиков: если по меркам Сяо он ещё держится, значит обязательно встанет. Альбедо обещал пройти с ним этот путь до конца. — Сяо, у тебя не было ощущения того, что твои воспоминания фальшивые? – Химмель, увидев удивление Якши, замешкался и неуверенно продолжил. – Просто… Чем больше я думаю о них, тем больше мне кажется, что они чужие. Времена, люди не сходятся, будто пропущен какой-то момент. Наверное, я слишком сильно устал, я почти не спал в последние дни, оттого кажется так… Не может же быть в самом деле так, как я думаю, правда? Он искал в лице Сяо поддержку, какой-либо знак, который скажет ему, что он волнуется попусту. Якша едва заметно улыбнулся и взъерошил ему волосы, отчего увидел на лице Химмеля облегчённую улыбку. — Не может. У него нет точного ответа, но всё равно хотелось его обнадёжить, зная, насколько важно для него слово Сяо. Якша же совсем не исключает возможность того, что Химмель не тот, кем себя считает, но слова об этом он предпочитает сдержать. Казалось, будь перед Химмелем Сяо ещё до встречи с Венти, тот бы сказал ему всю правду и не сдержал бы и слова, и, если бы этим ранил, первое время не понимал, почему же. Сейчас же Якша не хочет лишать его надежды, зная, как сильно он может измениться, если узнает правду. — Снова ты меня жалеешь, – Химмель смеётся. – Ты же знаешь, я не фарфоровый. Сяо слабо улыбается ему в ответ: казалось, у него совсем нет сил для улыбки, хоть и воссоединение позволяет ему твёрже стоять на ногах. — Выдержишь? Химмель будто принял его слова за вызов, и улыбнулся так, как на памяти Сяо улыбался только Венти от заявлений, что у него что-то не получится так, как он хочет. Якша же не сомневается в нём: он пережил и преуспел в битвах с останками Архонтов, и даже почти не подвергается влиянию кармы Якши, а всё остальное в сравнении меркнет. Сяо задумывается, что было бы, если бы это произошло с ним; задумывается только ради того, чтобы понять, каково будет Химмелю. Он давно пытается приучить себя к тому, чтобы понимать чужие чувства. Он, скорее всего, принял бы этот факт и жил бы дальше, как он принял пришедшие к нему воспоминания из снов. Но может ли он говорить наверняка? — Пока вы рядом, – твёрдо говорит Химмель. Сяо отвернул взгляд: может ли он остаться рядом? Прошедшие дни показали ему, что его долг, несмотря на сложенные обязанности как Адепта, всё ещё остаётся неотъемлемой частью его жизни, которая может в любой момент утянуть его полностью. В конце концов, несмотря на мирную жизнь, он умел лишь в сражениях, как бы усердно не приучал себя к составным обычной человеческой жизни. Химмель отталкивается от ограды, делает два шага назад, в сторону штаба, и затем улыбается Сяо. — Я навещу Альбедо. Если он, конечно, не прогонит меня, – он отводит взгляд. – Кли ещё хотела тебя встретить, но она под домашним арестом, и ей всё никак не разрешают выйти. Я передам ей, что ты пришёл. Сяо так давно в последний раз слышал, что Кли находится под домашним арестом: рядом с ним она будто старалась ему подражать, и намного меньше беспредельничала, хотя на деле больше не он сдерживал её, сколько она развязывала ему руки в проявлении самого себя. Она только иногда, пытаясь на листке бумаги аккуратно начертить ровный круг, обозначающий солнце, рассказывала о том, как часто Джинн наказывает её. Химмель машет Якше на прощание, оборачивается и идет в сторону штаба. Протянув руку к двери, он слышит, как Сяо окликает его и поворачивает голову, удивлённый, что тому есть что ещё сказать. — Я скучал. Каждый день думал о вас двоих. – он находит сил это сказать. Сяо видит, как в нежной улыбке мягчеет лицо Химмеля, и даже чувствует, что тот ощущает настоящую радость. Якша едва улыбается ему в ответ и уходит, не услышав ответа. Ему важно то, что он смог сказать, что не сдержал в себе, но оттого беспокоить начало его то, что он ничего не сказал Альбедо, хотя тот наверняка догадывается, что на душе у Сяо. Он слишком хорошо понимает, будто переживает вместе с ним те же чувства. Он выходит на площадь: после дождя жители вышли на улицу, смеялись, кто-то сидел у фонтана и рассказывал истории, открывались лавочки, и наконец-то в пустых улицах появилась жизнь. Но куда ему пойти? Скорее всего, для него лучшее – временно вернуться в Ли Юэ, чтобы убедиться в том, что опасность миновала и региону теперь ничего не угрожает, отдыхать он совсем не собирается, хоть и усталость напоминает о себе с каждой минутой всё сильнее. Звуки оживлённой улицы под действием утомления медленно затихают, но он держит себя в руках, ему ещё нужно дождаться Альбедо. Сяо уверен, что тот уже через несколько часов будет на ногах, готовый идти дальше, ему остаётся только ждать. Или, быть может, было бы лучше, понеси его Якша на руках? Только знает, что Альбедо от этого откажется, и предпочтёт быть независимым. У ресторана он видит Люмин, что-то тревожно обсуждающую с Паймон, пока в какой-то момент напарница путешественницы не начинает топать ногами и громко, так, что даже Сяо, не желающий подслушивать, услышал, заговорила о том, что на пустой желудок совсем не может рассуждать на такие темы. Люмин вздохнула и подошла к официантке «Хорошего охотника», заказала несколько блюд, попросила завернуть их с собой, и, получив заказ, ушла вместе со своей напарницей. Сяо посмотрел ей вслед: хорошо было бы наконец-то расставить точки в их недопониманиях, но не сейчас, не тот момент. Захочет ли она говорить с причиной того, почему один из её близких людей потерял часть тела в разломе? Сяо уверен, что если она спрашивала об этом, Альбедо говорил о том, что в этом нет вины Якши. Он подходит к официантке Саре и заказывает кусочек яблочного пирога. Верр Голдет, постоянно слыша о том, что Якша ест лишь миндальное тофу, иногда шутила, что он один из самых привередливых посетителей. Для него важен не вкус, а воспоминания, что таит в себе блюдо. Яблочный пирог для него - горько-сладкое воспоминание, горечь которого рождается из воспоминаний о Венти, и сладость от времени, которое он проводил с Кли, когда пытался печь, и встречах в лаборатории Альбедо. У этого пирога другая текстура: у Сяо почти всегда получается более твёрдый и иногда недостаточно сладкий пирог, будто ему не хватает понимания чего-то, чтобы добиться совершенства. Этот же идеален, сладкий, нежный с хрустящей корочкой и медовыми яблоками, но не таит в себе то же, что ощущает Сяо. Он поднимает взгляд и видит Химмеля: тот под руку ведёт слегка хромающего Альбедо с тростью. Алхимик был одет в другую одежду: кожа не виднелась до самой шеи, на его плечах лежало пальто, поверх рубашки красовалась жилетка, на руках были перчатки, не показывающие и сантиметра кожи, а на ногах были длинные сапоги. Обе ноги. Сяо замечает, что до этого отрезанная стопа Альбедо была на месте, но совсем не сгибалась. Смотря на трость, можно было отметить две вещи: красивую роспись напоминающее звездное небо, вероятно, авторства алхимика, и написанные поверх яркими мелками надписи детским почерком. Сяо смог разобрать только «люблю» и «выздоравливай». В лице Химмеля отчётливо видно переживание: он смотрит на алхимика с едва мокрыми глазами и, наклоняя голову, говорит, что ему следует отдохнуть и восстановиться, прежде чем снова надрываться, но алхимик его не слушает. Сяо встаёт из-за стола и идёт к ним на встречу: Химмель, увидев на себе взгляд Якши, виновато улыбнулся, будто до этого весь путь пытался отчаянно уговорить алхимика остаться в кабинете. — Когда ты в последний раз прислушивался ко мне? – Сяо скрещивает руки. Альбедо локтём грубо толкает руку Химмеля, и тот отпускает его. — Неделю назад. Я не могу ждать, Сяо. Время не ждёт нас, каждая минута, которую мы бездельно стоим, может сыграть фатальную роль, – он смотрит в лицо Якши. Он идёт вперёд, оставляя Сяо и Химмеля позади. Якша прикрывает глаза: знает, что времени у них в обрез, но всё же хотел бы, чтобы Альбедо больше подумал о себе и о том, как нехватка отдыха может сыграть с ним злую шутку. — Твоё рвение может тебя погубить, – вздыхает Сяо. Он беспокоится, ловит себя на этом чувстве. Боится ли? Скорее, искренне не хочет потерять его из-за такой глупости. Химмель прячет руки и не вмешивается в разговор, хотя ему, конечно, есть что сказать Альбедо. — Я приму такую смерть с честью, если она позволит увидеть тебе жизнь. Сяо видит грусть в глазах Химмеля, настоящую тревогу за жизнь Альбедо. Самому Якше как-то стыдно за то, что тому приходится слышать такие слова, зная, как тот боится их потерять. Сяо уверен, что Химмеля всё ещё тревожат кошмары, даже сильнее, и слова Альбедо его только сильнее ранят. Алхимик останавливается, поворачивает голову и дополняет: — Буду ждать на Драконьем Хребте. Альбедо, прихрамывая, уходит. Сяо вздыхает: всё же, спешка алхимика не доведёт до добра. До открытия нового разлома у них есть достаточно времени: для его создания требуются большие усилия, и, если тогда у Венти это получилось намного быстрее «изнутри», то сейчас, если он, всё-таки, выбрался, ему потребуется намного больше времени. И, возможно, в этот раз не обойдётся без жертв. Сяо смотрит на Химмеля: тот долгое время провожал взглядом Альбедо, и в какой-то момент казалось, что он вот-вот сорвётся и побежит его останавливать, но Химмель держался. — Когда я пришёл к нему, он уже собирался, – Химмель смотрит на Сяо. – Я, наверное, поступил безрассудно, но увидев, как он еле сидит, но всё равно пытается встать и совсем не жалеет себя, упал перед ним на колени и попросил об одном - позаботиться о себе. Быстро встал, правда. Он, прихрамывая, подошёл ко мне так резко, что я испугался и вжался в стенку. Наверное, никто не пугает меня настолько сильно, как он. И сейчас, я слишком много ему наболтал. Забылся, пока думал, что ему что-то может навредить; забыл, что голос мой он не любит, но одно только осознание того, что он теперь может терпеть меня рядом заставляет меня радоваться. Я побоялся, что он снова меня ударит. Сяо удивлённо посмотрел на Химмеля, будто не веря его словам. — Снова? В ответ Химмель широко раскрыл глаза, слегка покраснел, замялся и неловко спрятал взгляд, будто проговорил то, что меньше всего хотел сказать. Сяо берёт его за плечо и разворачивает к себе. — Когда? – Якша, наклоняясь, смотрит ему в глаза. Химмель едва улыбается, достаточно, чтобы поселить в сердце Сяо каплю спокойствия. — Это давно было, очень. Когда он ранение ещё получил, помнишь? От плеча до ладони. Я его перебинтовывал и слишком много говорил, увязался когда он собирался уходить. Волновался сильно, что с ним что-то случится. Каждый раз, когда его взгляд одинокий вижу, хочу всё отдать, чтобы ему стало хоть чуть-чуть легче. В тот день в Вольфендоме были снова замечены мелкие стаи гончих, и, опасаясь, что их появление предвестник чего-то ужасного, на за их убийство была выставлена награда. Они же оказались там по другой причине: Альбедо были нужны их материалы для исследования, ибо в процессе изучения минерала он всё больше приходил к схожести их происхождения, но у него не было на руках ничего, что принадлежало бы гончим. Зайдя вглубь леса, на Альбедо внезапно напали сзади: совсем юная гончая с размаху поранила алхимика, и тут же была рассечена за это Химмелем. В точности его удара Сяо никогда не сомневался: тот, со своей комплекцией, иногда размахивал двуручным мечом, будто пёрышком, хотя, когда металл с лязгом бился об землю, Химмеля иногда перевешивало вперёд. Якша сказал ему унести Альбедо, а об остальном он позаботится сам. Бой дался ему легко: Сяо знал, как с ними сражаться, и, к тому же, его враги даже не умели пользоваться своими преимуществами. Он помнит, что когда возвращался с конечностью гончей в Мондштадт, увидел Альбедо с перевязанной рукой, бинты от которой заходили за грудь; помнит его благодарность и нежную улыбку. Помнит, как увидел Химмеля с красной, растёртой щекой и еле проглядывающимися следами от пальцев, но не обратил на это внимание подумав, что он, быть может, ударился или упал, пока сражался или уходил с Альбедо. — Я не хотел, чтобы ты беспокоился и ругался с ним из-за меня, – Химмель утыкается в плечо Сяо. – Альбедо бы не поступил так теперь. Он ведь тогда просто не привык к моему существованию. Я ведь… Как тебе, напоминаю о другом человеке. Сяо утыкается носом в макушку Химмеля. Конечно, он всё ещё не может воспринимать его отдельно, не думая о Венти, не вспоминая о нём, как бы сильно не старался, зная, что одно только сравнение с ним приносит тому боль. Сяо пытается, но всё безуспешно: даже те, кто недавно узнал о существовании Химмеля первое время принимали его за Венти. Сама Лиза, бывало, путала их, и одна только малышка Кли, не зная, кто такой Венти, никогда не сравнивала его. Химмель на мгновение приобнимает Якшу, затем тихим движением рук отпускает его и улыбается на прощание. — Ты присмотри за Альбедо. Он еле ходит, ему нужна помощь. Глаз отведи и упадёт. Я пойду к Кли, ей как раз совсем не с кем играть, не пускают к ней никого. Сяо взъерошил волосы Химмеля: они, нерасчёсанные или растрёпанные, всегда были похожи на воздушное облачко, как бы не пытался он их прибрать. Якша слабо хлопает ему по плечу и уходит. Альбедо, наверняка, его уже ждёт. Сяо не удивится, если за то время, которое он провёл с Химмелем, тот успел разложить свои инструменты в лаборатории, придать им должный вид, достать бумаги для написания отчётов. Якша достаёт из-за пояса флейту: сегодня он должен узнать про неё. Драконий Хребет казался непривычно холодным. Жар частых битв, собственного лихорадочного дыхания, вязкой мокрой земли так разнился с холодным, вечно белым от нетронутого снега местом, что Сяо едва бросило в дрожь – настолько он отвык. Он поднимается в лабораторию алхимика, прикладывает руки ко рту и согревает их тяжёлым, тёплым дыханием. Всё ещё тёплый. Сяо, кажется, стал об этом забывать: о том что сердце его всё ещё бьётся, руки и тело всё ещё горячи, что он всё ещё не растратил это тепло в бесчисленных сражениях. Он совсем перестал убивать в себе всё людское, сблизившись с ними наоборот понял, что в этом тепле нет ничего плохого, что помешало бы ему, ведь он всё ещё может сражаться. Разве что от этого раскрылась его мягкая сторона, о существовании которой он совсем позабыл. Первый же шаг в лабораторию сопровождался удивлением: Альбедо, присев ради опоры на стол, держал в руках стопку бумаг и что-то обсуждал с сидящим на стуле человеком, выглядящим в точности как он, кроме одной детали – звезды на шее. В самой же лаборатории мебели было непривычно мало: всего два стола по бокам, у левого всего один стул, на котором сидит человек, и пара оборудований в не совсем рабочем состоянии, а у правого – несколько стульев и горы бумаги. Он, увидев Сяо, поднял руку и запрокинул на стол с многочисленными пробирками ноги, отчего со стороны Альбедо последовало закономерное недовольство. Теперь Якша понимал, откуда шли слова о появлении алхимика там, где он не мог находиться. Альбедо отталкивается от стола и встаёт напротив Якши, слегка пошатываясь от слабости и опираясь на трость. — Это Дориан, – он указывает на сидящего парня, – мой брат. Ты наверняка его видел, но не понимал, что это он. Сяо смотрит на него и в воспоминаниях проясняется: точно, несколько раз в штабе Ордо Фавониус они пересекались, и не говорили друг другу и слова, проходили мимо и Сяо лишь оборачивался, чтобы посмотреть ему в спину и спросить себя, почему алхимик даже не поприветствовался. Помнит едва прикрытую рубашкой шею, за которой не было видно родимого пятна в виде звезды. Дориан улыбается Сяо так, будто бы рад, что смог посадить в голове Якши капельку сомнения насчёт здравости собственного рассудка. — Альбедо все уши про тебя прожужжал, – в его голове нет и капли заинтересованности, лишь провоцирование Альбедо, выражающееся в ухмылке. – Я даже успел устать, ни дня без упоминания тебя не происходило. Альбедо в ответ недовольно посмотрел на Дориана, будто одновременно и ожидая, что он скажет нечто подобное, но всё ещё возмущён оттого, что тот заимел дерзости. Он прихрамывая подошёл к столу с хаотично разбросанными стопками бумаг, переложил их в аккуратные ряды, достал несколько писем и протянул их подошедшему Сяо. Дориан проводил Альбедо взглядом, сложил руки на груди и едва оттолкнул ногою стул, отчего тот стоял на двух ножках и Дориана заметно перевешивало назад. — Это тебе, как доказательства моих слов, – Альбедо смотрит Якше в глаза с мрачным видом. – Открой их, когда засомневаешься. Он берёт в руки письма: запылившиеся, по уголкам конверты были обуглены, слегка покрытые сажей и ближе к центру конверта были видны впитавшиеся следы светлой крови. Видно было, что письма вскрывали, и запечатывали повторно, причём с небольшим пренебрежением и неаккуратностью. Сяо подозревает, откуда они и чьи: помнит, как Альбедо в разломе иногда отходил в сторону и что-то поднимал, быстро прятал в рукав и не показывал больше, а на недоверчивый взгляд Якши ничем не отвечал. Альбедо кладёт руки на стол, Сяо прислоняется к стене и видит, как Дориан от скуки перестаёт раскачиваться на стуле, разворачивается и кладёт руки на спинку стула, ногу на ногу, а голову на руки, и ждёт, что скажет алхимик, хотя давно знает ответ. — Этот мир отказывается умирать, – начинает Альбедо. – В тщетной попытке достичь совершенства он перерождается вновь и вновь. Каждый раз, когда наступает конец, мы возвращаемся назад, и всё повторяется сначала. Для нас этот процесс подобен сну, и с каждым пробуждением умершие полностью теряют себя. Я не знаю, сколько это продолжается, на моей памяти я пережил сто шестьдесят восемь циклов, длительностью от пары десятков лет до тысячелетий. Сколько прожил Венти я не в силах предугадать. Он рассказывал мне то, что произошло задолго до этого. Причина может показаться абсурдной, но я негласно стал хранителем воспоминаний. Человеком, содержащим не только свои воспоминания, но и чужие, хоть и эрозия забирает у меня и эту роль. Между бессмертными давно стало традицией обмениваться воспоминаниями с расчётом на то, что если кто-то из них не увидит конца и потеряет память, то другой сможет его их вернуть, хоть и таким образом невозможно передать всё, чем человек жил и что чувствовал. Глаза Сяо едва заметно распахнулись, брови нахмурились, хотя он, где-то внутри, подозревал о том, что происходит на самом деле: концепция циклов прекрасно объясняла, почему Венти его знал как и Альбедо, почему что-то, что он до этого никогда не видел, казалось знакомым и даже родным. Альбедо, видя его реакцию, облегчённо вздыхает, будто ожидал, что Якша примет это с большим трудом, или, быть может, даже безумием. — Человек умирает. Память о нём продолжает жизнь пока помнят его образ мыслей и любви, но, что более важно, он живет до тех пор, пока помнят и ощущают силу, исходящую от него. Он же желал быть забытым вопреки своим чувствам, хотя знал, что я не позволю этому случиться, – он медленно поднимает взгляд и смотрит на Сяо. – Поступки Венти предстают в ореоле тайны для тебя, но на самом деле они, как и поступки любого из нас - следствие глубокой травмы. Наши слова – как капли вытекающей крови. Горе ведь в полной мере раскрывает людей. А оно его переполняет. Венти видел, как умирал этот мир тысячи раз, пока боги пытались найти формулу идеального конца. Ему было суждено умереть и Архонтом, и обычным духом, но каждый раз, перед самой смертью, был спасён, застиг этот конец и сохранил воспоминания о прошлом цикле. Поэтому эрозия так жрёт его изнутри, что он теперь не помнит, кем был с самого начала и был ли. Не знает, «первая» ли его жизнь является первой, либо это последняя, в которой он выжил. Каждая фибра его души предана одной цели: уничтожить барьер. Он не будет противиться смерти, если это приведёт к разрушению его цели. Пока он жив, барьер будет в опасности, а вместе с этим весь мир. Сяо опускает взгляд, невольно вспоминает праздник Морских Фонарей, который он проводил с Венти и его слова. Ему, наверное, было очень тяжело улыбаться в лицо тому, чью смерть он наверняка видел, и, быть может, не один раз, и оттого пытался сказать ему то, что могло его спасти. Но спасёт ли Сяо мнимая «свобода», если всё решено далеко за них? Слишком рано отчаиваться, он знает, но невольно готовится к худшему. Сейчас всё, что он хочет – вернуть назад Венти, но нужно ли это ему самому? Быть может, будет легче, если он погибнет и вернётся без воспоминаний о стольких циклов, пожирающих его изнутри, но так он потеряет главное – самого себя. — Эти циклы искусственны, – вмешивается Дориан. – Есть кто-то, кто ими управляет и решает, кому и что делать. С воспоминаниями также, но правило с исключением есть - «если умер, то теряешь всё, взамен на возвращение», хотя и здесь Боги обожают играть в любимчиков. Никто еще не приблизился к тому чтобы разгадать, кто находится за этим. Кроме нашей наставницы. И знаешь что? - Дориан пальцем чертит круг. - Два цикла, как Рейндоттир мертва, и почти никто не может вспомнить, что она вообще существовала. Знания свои она, конечно, не успела передать. Якша замечает, как пальцы Альбедо с каждым словом Дориана всё чаще постукивали, будто переживая, что тот скажет что-то, что не нужно знать, и только когда тот закончил, едва слышимо облегчённо вздохнул. Сяо поднимает взгляд: почему же тогда, если при смерти человек теряет воспоминания, он вспомнил про своё столь давнее прошлое, ещё и во снах? Возможно, он тоже стал чьим-то любимчиком. — Моё прошлое тоже исключение? – Сяо хмурит брови. Альбедо будто с самого начала ждал этого вопроса, но всё ещё не был готов к нему, из-за чего его плечи при вопросе сузились, а взгляд потемнел в раздумьях и попытках найти точный, и одновременно с этим достаточно понятный ответ, которого у него при себе не было. Алхимик отодвигает прежде задвинутый стул и садится на него. — Контракт был нарушен. Это всё, что я знаю, – Альбедо закрыл половину лица рукой. – Я не знаю ни условий, ни плату, ни участников сделки. И надеюсь, что ты всё ещё помнишь мои слова, и не расскажешь об этом никому, ради твоего же блага. Альбедо убирает руку с лица, кладёт на другую руку и смотрит в сторону. Дориан же на его слова лишь стал мрачнее, и его играющее настроение медленно спадало на нет, хотя после взгляда на Сяо у того снова промелькнула улыбка. Алхимик продолжает после паузы: — И не знаю, что будет, когда наступит следующий цикл. Контракт снова должен быть в силе, так как был заключён до изначальной точки, но неясно, что станет с твоими воспоминаниями. Возможно, ты забудешь сами события, но будешь помнить, как их обдумывал, как говорил о них, и как обсуждал, но не сами действия. Также неизвестно, что будет с Люмин по окончанию этого цикла. Она не привязана к этому миру, оттого правила временных петель могут не сработать на неё. — Только если её кто-то не «привяжет» к этому миру, – скучающе добавил Дориан. Альбедо кивнул, соглашаясь со словами брата, и от этого соглашения возникло больше вопросов. Если Люмин привяжут к этому миру, будет ли она способна покинуть его, или же будет заперта в тех же циклах, что и остальные, без возможности выбраться? Ведь, если она покинет этот мир внутри этого цикла, будучи привязанной к нему, вернётся назад как только наступит новый цикл. — Венти всё никак не может осознать того, что разрушать циклы бессмысленно. Для кого-то они – панацея, единственная возможность прожить заранее ущербную жизнь не боясь её конца. Своего рода мнимое бессмертие. Забрать это у них будто пробудить от сладкого сна. Сяо смотрит в лицо Альбедо: видит, как он, осмысляя ситуацию, в которой они находятся, прикусывает губу и пытается придумать из неё выход, и каждый раз попадает в тупик. Дориан же, воспользовавшись минутой посвященного в мысли Альбедо, откинул назад голову и перехватил инициативу: — Для некоторых это благо. Сам посуди, – Дориан указывает на Альбедо, не смотря на него и Сяо. – Вот я убью его. Грех, правда? Аморальный поступок и издевательство над светлым умом человечества - одна только мысль убиения другого. Но я его убью, и это будет благо. Потому что он вернётся снова. Никто за это осуждать не будет. Руки развязаны, и ничто тебя не останавливает, ибо никто не умрёт «взаправду». А вот предам – съедят, ибо это смерть настоящая. Дориан наконец-то смотрит на Альбедо, который, услышав его слова, потемнел и слушал его с особым вниманием, чтобы в нужный момент заставить его замолчать. Сяо чувствует в нём смесь злобы и страха: злобы за то, что он не предугадал вмешательство Дориана и позволил ему присутствовать здесь, но одновременно с этим ему казалось, что спустя столько договорённостей между ними сильно вмешиваться он не будет, и только откуда появлялся страх объяснения не находилось. — Неведение - порок? – продолжает Дориан. – Нежелание видеть, слышать, знать? Ополчатся против него за мысль о сломе циклов, не более того. Если он разрушит Тейват - никто и палец против поднимет, забудут, как сон поутру. Если сломает циклы - убьют первым и вычеркнут его из истории этого мира. Смерти боятся настоящей, больше ничего не страшно. — Не забивай ему этим голову, – обрывая монолог вмешивается Альбедо. Дориан смотрит на Альбедо с расстройством оттого, что тот так резко вмешался, сомневаясь в том, что он нарушит договорённость, и злобой, что он, всё-таки, настаивает на своей развязке событий. — Ты тоже боишься. Жуть как боишься! Взять народ любого региона, и тот будет вместе взятый меньше бояться, чем ты! Видел же смерть, привык? Боишься, что для тебя всё может закончиться. Оттого ходишь за Венти по пятам, не из за наставлений матери, а из-за собственной трусости. Альбедо резко вспылил, стукнул по столу, будто Дориан задел его за живое одним только упоминанием Венти. Сяо ещё никогда не видел его в гневе: его не мог разозлить даже назойливый рыцарь или неблагоприятное событие, он всегда оставался мудро спокойным, будто заранее зная, чем всё закончится, и единственные нотки злости он мог увидеть только тогда, когда рядом был Химмель. — Тебе больше ждать нечего, кроме как всеобщей смертности, чтобы моё место занять. Циклы не нравятся, потому что снова в своё жалкое состояние впадаешь и выкарабкаться без чужой помощи не можешь. Ждать больше ничего не можешь, кроме как мне нож в спину воткнуть. Единственная чему тебя не наделила мать - это состраданием. На Альбедо было страшно посмотреть: один только взгляд в его глаза, постепенно наполняющиеся гневом, у слабого духом человека вызвало бы желание убежать, забиться в углу и не провоцировать его дальше; Дориану всё это было будто в шутку, он звонко рассмеялся, словно это происходило с ними не раз и не два, и видеть Альбедо в таком состоянии было для него привычкой. — Не ты ли эксперименты проводил на живом человеке? – он смотрит на Альбедо с неприкрытой издёвкой. – Лишённые сочувствия, человечности и сострадания? Не ты ли? Альбедо подходит к нему, и даже наплывшая с новой силой хромота не могла его остановить, берёт его за горло рубашки, но из-за слабости даже не способен приподнять его со стула. Сяо готов остановить их, если они зайдут дальше, но сейчас лишь смотрит, скрестив руки. — Ты знаешь циклы не хуже меня, как и условия жизни людей внутри них, и не можешь понять, почему я это делаю? На миг в лице Альбедо проскочила горькая обида, выливающаяся в нотку отвращения к самому себе за то, что он сделал, но проскочила лишь на скоротечную секунду и была адресована не Дориану, а тому, кого сейчас с ними нет, и к кому, как он сам осознал, питал слишком много ненависти. — Потому что людей ты считаешь за лабораторных мышей, – Дориан смотрит ему прямо в глаза. Альбедо сжимает руку в кулак, но быстро разжимает, отводит в сторону взгляд и уходит, зная, что если останется, то Сяо придётся вмешаться. Дориан, провожая его взглядом, вздыхает и закидывает руки за голову, даже не удосужившись поправить помятый воротник. — Он всё думает об отце так, будто он всё ещё рядом с ним. Друга вашего по той же причине ударил, – он улыбается, смотря на Сяо. – Отца в нём увидел, сравнивал с ним, и негодовал каждый раз, когда тот вёл себя так, как не повёл себя бы его отец, желал такой же привычной отстранённости. Да и к тому же взъелся на него так лишь потому, что не хотел возвращаться в свою рутину. Он ведь и вернулся - три года тому подтверждение. Я тебе расскажу секрет, почему он хочет, чтобы ты многое в себе таил: если ты расскажешь – он потеряет дорогого ему человека, ибо ты для него намного важнее, чем Альбедо, но когда молчишь, то находишься с ним наравне. Вот и он хочет повлиять на ход событий и вернуть шаткое благосостояния этого цикла в приличную норму, и для этого может не побояться убить. А что с этим делать – решать тебе. Даже если ты расскажешь всё и заберёшь у Альбедо первенство, то он всё равно смирится с этим, и не будет держать зла, ибо ты ему также дорог. Сам посуди, что тебе важнее. Сяо подходит ближе к Дориану. — Всё это время он врал? Он же в ответ пожимает плечами, одновременно с этим прикрывая глаза и приподнимая брови, затем закидывает ногу на ногу и продолжает. — Он так часто врет. Его существование уже никто не способен назвать «жизнью». Он не раз видел, как умирают его близкие, постепенно забывает их образ и даже сам отдаляется от них, лишь бы ему не было от этого так больно. Он давно желает умереть и начать всё с начала. Для него нет смысла продолжать дальше, ибо из-за эрозии он только топчется на месте. Знаешь, наверное, было бы лучше, если бы ты не появился в его жизни сейчас. Тогда бы в нём снова не появился этот запал. С тысячу лет он только и делал, что занимался рутиной да скорбел по отцу, и тут появляешься ты, отголосок его прошлого, и хватаешь с собой. За этот огонь он и готов умереть. Конечно, и без этого ему смерти не миновать, но в твоём лице он нашёл быструю и достойную смерть. Любит тебя. Никого с таким жаром не любил, чтобы ни одну деталь не забыть даже под воздействием эрозии. У него любимый человек был. Такой, за которым последовал на другой край света, и которому столько картин посвятил, сколько ни один знаменитый художник своей возлюбленной за всю свою жизнь – и того забыл! Ничего от него не помнит. Внешность, разве что, и то масками. А тебя не забыл. Врёт тебе напропалую и осторожничает из-за этой любви и страха тебе навредить. В нём много любви, ты знай и давай ему её проявлять. Нежности тоже, но ни то, ни другое он не знает как использовать и как проявлять, но ты ему позволь, а дальше он научится. Брат-то… Боится слишком много. Сяо вспоминает слова Альбедо: наверняка только из-за своей мучительно долгой жизни он так быстро решился отдать её взамен на то, чтобы продолжить свой путь рядом с Сяо. Всё ещё не даёт покоя тихое желание алхимика умереть ради того, чтобы Якша хоть раз увидел жизнь. Сяо прикрывает глаза: значит, ему не удалось выжить и разу. В груди неприятно щемит от осознания того, что и Альбедо и Венти приходилось видеть это много раз, каждый раз знакомиться заново, понимая, что всё, что было до этого невозможно восстановить, лишь начать с чистого листа. — Жалеешь его? – в самом голосе Сяо проявлялись нотки жалости. Дориан же в ответ на него посмотрел так, будто совсем позабыл, каково это, слышать в чужом голосе сожаление, затем посмотрел на выход из лаборатории, на усилившийся снегопад. — Я не воспитываю в себе жалость. Зачем мне жалеть того, кто сам выбрал такой путь? Он получил ответ равносильный его действиям. Вот чем я болен, так это тоской по пониманию, почему он всё ещё это делает, – Дориан смотрит на Сяо. – Ну что же, ты же здесь не только ради того, чтобы поговорить, да? Показывай. Сяо с осторожностью протягивает ему флейту, Дориан рассматривает её, крутит в руке, локтём второй же упирается об стол и кладёт на неё голову. Якше почему-то тревожно оттого, что он доверил настолько ценную для него вещь в руки незнакомца. — Возможно, наложена печать или иллюзия, – поясняет Сяо. Дориан убирает голову с руки, ставит на ногу. — Конечно, иллюзия. Альбедо, подражая отцу, даже изучал это мастерство, – он ухмыляется и закидывает голову. – Стоит сказать, что у него ничего не получилось? Он смотрит на вещи как на объекты для экспериментов, и если любуется чем-то, то не тем, что воспринимает всерьёз. Для этого искусства нужно уметь наблюдать, видеть всё со стороны художника. Он только учится, хоть и столько времени посвящает искусству. Дориан встал, задвинул стул, вытянул руку и сконцентрировал в ней Гео энергию. Ненадолго появляется яркий, ослепляющий свет, Сяо же старается не закрывать глаз, и после видит в его руке клинок. Дориан крутит его в руках, недолго смотрит на лезвие, будто пытаясь убедиться в чём-то. — Нужно уметь любоваться этим миром, не пытаться его вскрыть и надломить, – Дориан передаёт клинок в руки Сяо. – Держи. За этим скоро придут. Передав клинок, он подтягивается и смотрит на выход из лаборатории: заметно похолодало и усилился снегопад, и даже в доселе уютной и теплой лаборатории поселился зимний холодок. — Этот мир живёт границами и борьбой. Люди, преодолевающие собственные ограничения, и метаморфозы, которые могут ожидать их в этом путешествии: кукла или живое существо, раб обстоятельств или законодатель новых законов. Все они равны в одной границе собственного развития. Именно её желают преодолеть Боги. И, как видишь, безуспешно – циклы всё ещё существуют. Этот мир жесток, но стоит заглянуть за горизонт, как заметишь, что в мелочах он полон любви. Сяо смотрит вперёд: деревья покрыло новым, чистым слоём снега, сугробы поднимались вместе с туманом, и где-то там, за горизонтом, едва подавало признаки существования холодное солнце, греющее кого-то, но не их, заставляющее идти вперёд ради того, чтобы почувствовать мягкое тепло. Без пройденных испытаний счастье бы ничего не стоило, без боли от травм не был бы столь согревающим и ласковым чужое объятье и доброе слово. — Думаешь, в этом мире есть за что сражаться?