единственная война, которую я не смог выиграть

Хавьер не помнит, когда последний раз чувствовал себя братом принятым и любимым. Хавьер, признаться честно, даже и не представлял, что это значит. Он в основном и частью семьи-то себя никогда не ощущал. Забавно, но Дэвид, почему-то, всегда считал иначе. Каждое действие брата было для него бомбой замедленного действия. Любое слово, шаг, новое увлечение, друзья — все из этого заставляло старшего бесконечно копаться в себе и злиться, злиться, злиться, не давая себе продоху. Хави обаятельный и чарующий. Хави всегда у всех на виду и в центре внимания. Хави талантливый и целеустремленный. Хави любимчик всех — их родителей, общих знакомых, ребят со школы или универа, даже его подружек, которые, как потом окажется, и общались с Дэвидом только ради более популярного и интересного брата. Хави — золото. Это сын маминой подруги, который все умеет и во всем успешен. Хави нельзя и слова плохого сказать, ведь он всегда прав. Он всегда лучше. Лучше знает, лучше умеет, лучше делает, Хави вообще лучше всегда и во всем. А Дэвид... Что с него, Дэвида, взять? Первый блин всегда комом, да? Дэвид неудачник. Он недостаточно умный, недостаточно талантливый, недостаточно общительный, да и в целом харизмой его обделили. Скрипя зубами, Дэвид только и делает, что наблюдает за успехами брата исподтишка, а изнутри его разрывает — и по сердцу проходится жгучая зависть, обида, ревность, чувство бешеной несправедливости, затаившаяся где-то под ребрами и готовая ударить прямо под дых. Школа, институт, кружки по интересам, спортивные секции, друзья, девушки, вечные приглашения где-то с кем-то погулять и потусить — этого было, конечно, у Хави с лихвой. Он никогда не был шибко скромным или стеснительным и брал от этой жизни все. Лишь это, из раза в раз, помогало парню чувствовать себя частью чего-то; быть свободным и именно поэтому пробовать что-то новое стало для него привычкой, дабы заглушить пустоту на месте недостающих деталей. Это приятно — когда тебя всегда любят и ждут. Отвешивают комплименты, даже если на самом деле они неискренны и лишь создают иллюзию нужности и одобрения. Быть в центре внимания и купаться в лучах славы помогает справиться с внутренним дискомфортом — ведь Хави, каким бы самовлюбленным и самоуверенным ни казался при других, на самом деле каждую минуту своей жизни боится ошибиться и сделать что-то не так; Хави до сих пор не может принять себя таким, какой он есть, ведь его не принимает даже собственный брат. Отец, наблюдающий их перепалки с самого детства, то и дело отдергивает то одного, то другого — и для обоих это ложится на подкорку сознания, как заезженная пластинка, даже спустя столько лет продолжая нашептывать чужими голосами проклятия. — Ты слишком строг к нему, Дэвид. Будь помягче. Терпимее. Он же, в конце концов, твой младший брат. хотя, скорее звучало для Дэвида это все ровно как: он младше, я люблю его больше, а значит ему все дозволено; терпи и глотай все издевки и похабное поведение, Дэвид, потому что тебя менять не только можно, но и нужно, а Хави хорош по умолчанию — таким, какой он есть. — Не будь таким выскочкой, Хави. Дэвид — твоя единственная родная кровь, и вы обязаны подставлять друг другу плечо помощи; тебе нужно, в конце концов, научиться его уважать. что для того означало лишь: тебя слишком много, Хави, поумерь свой пыл, тебе придется, хочешь ты того или нет, стелиться перед братом и становиться удобным — и для него, и для нас, и для всех остальных, так что просто смирись. Но поумерить свой пыл для Хавьера означало лишиться всего — потерять всю свою сущность, заживо закопать себя в могилу, убивая страсть к жизни и погребая рядом весь потенциал, надежды и мечты. Стать удобным, а тем самым пустым — главный страх и ограничение всей его жизни. Нет, он не мог с этим смириться. Он не мог принять факт обычной тихой жизни с вечным поддакиванием родителям и брату, лишь бы избежать неудобных и неприятных тем. Именно его прямолинейность, его гребанная страсть к жизни, не дающая покоя никому вокруг, его самоотверженность во имя собственных идеалов и доводила Дэвида. Брат никогда не думал о других, — ему был важен лишь он сам. Чертов эгоист, пытающийся качать права и доказать всем вокруг, как он хорош. Быть может, оттого Дэвиду и было обиднее и больнее всего: неужели Хави было, за что любить больше, чем его? Неужели все его бессмысленные успехи, победы и хвастовство стояли всегда выше, чем попытки Дэвида вылезти из кожи вон, лишь бы быть ближе к семье, иметь возможность им помочь и доказать, что он чего-то стоит? Они и не представляли, — даже подумать не могли, — насколько на самом деле похожи. Дэвид замыкался и остро реагировал, пытаясь действиями изнутри доказать и показать родителям, чего он стоит. Хавьер делал почти то же самое, — но, отдаляясь от семьи, в первую очередь пытался доказать что-то самому себе. Как же иронично, что остроумные шуточки Хави с друзьями во время частых вылазок на тусовки, едва им стоило вспомнить о его брате, то и дело гласили «помиримся, только если конец света настанет» и «даже во время апокалипсиса скорее поубиваем друг друга, чем сможем понять». Сейчас, когда вокруг творился сплошной хаос и ходячие тянулись своими наполовину сгнившими руками, желая поживиться тобою на обед, это уже не казалось таким смешным. Сейчас, стоило Хавьеру вновь встретиться с тем далеким прошлым — родными глазами напротив с тяжелым взглядом, выедающим все изнутри — гораздо серьезнее и болезней, чем все попытки хрипящих за стенами города мертвецов, — он вдруг понял, что все самое страшное его ждет только впереди. Он не был рад видеть его, нет. Сердце замирало и неприятно кололо в груди — Хави отдал бы все, лишь бы развернуться обратно и забыть об этой встречи. Хави в пугающем для него хладнокровии заранее размышляет о том, как уйдет, сбежит отсюда — один или с Кейт и Гейбом, — чтобы больше никогда не возвращаться. Чтобы больше никогда не испытывать того, что было раньше. Боль. Отчаяние. Страх. Вина. Чувство всего мира против тебя одного. Чувство, так глубоко въевшееся в его нутро, что больно говорить, — больно даже думать. Перед глазами флешбеками проносятся все крики, срывающиеся на него; каждый взмах крепкой братской руки, отвешивающей ему пощечину или удар по прямой в самую челюсть; каждая издевка и попытка подмять под себя; холодный взгляд, в котором читается сплошная неприязнь и осуждение. Дэвид стоит и улыбается — так неуместно нелепо. Глупо. Будто наигранно, — Хави от этого тошно. Но Дэвид по-настоящему счастлив. Он счастлив видеть живого Гейба, счастлив знать, что может помочь Кейт встать обратно на ноги, и вдруг — неожиданно для самого себя, — счастлив видеть Хави. Любимого, вредного, младшего брата. Вечно успешного. Вечно талантливого. Вечно лучшего. Всегда во всем преуспевающего. Везунчика по жизни — не считая, конечно, его чертовой выходки в Лиге; когда-то там, в прошлой жизни. Дэвид воодушевлен и счастлив, как никогда за последние несколько лет. Он вдруг всерьез задумывается, — впервые, возможно, в жизни, — что может брату доверять. Что брат — со всем его везением и синдромом победителя, — спас его семью, а теперь, кажется, пришел спасать и его. Дэвид про себя гордится тем, в чем преуспел: он главный, пускай и один из четверых в городе, его военная служба оказалась теперь делом всей его жизни, и было глупо спорить, насколько в нынешнем мире он освоился и по-настоящему смог показать себя. Ему так и хочется сказать об этом брату — смотри, Хави, я не бесполезен, я почти такой же, как ты, я тоже на что-то годен! Но он молчит. Сейчас не время. Как, в общем-то, и всегда для разговоров по душам. Хавьер же вдруг чувствует себя маленьким нашкодившим щенком, которого сейчас пнут под зад, и все его успехи и победы — старые иль новые, — все до единой кажутся бесполезными, пустыми и далекими. Пытаясь доказать что-то себе на протяжении всей жизни, Хави зашел в тупик; а сейчас вдруг понял, что его свобода кончается там, где начинается свобода брата. И рядом с ним у него нет права голоса. Точнее, конечно, есть. Он постоянно им пользуется: потому что не умеет молчать. И Дэвида это, конечно, как и всегда, раздражает. Потому что держать все в себе — талант, в котором он явно преуспел куда больше, чем Хави во всех своих увлечениях вместе взятых. Хави брата не ненавидит. Нет, в глубине души это, возможно, единственный (особенно сейчас, когда у него не осталось никого, кроме семьи), человек, которого он хочет впечатлить. Нет, опять не так. Хави всегда путается в собственных мыслях и чувствах — и не может сказать точно, что имеет в виду. Впечатлять он, к сожалению иль счастью, вполне себе может и умеет. А вот добиться от брата признания — штука самая тяжелая и, кажется, находящаяся за гранью всех его сил. Дэвид всегда пытался его изменить; Дэвид всегда был чем-то недоволен. Именно Дэвид запустил этот неостанавливающийся и по сей день механизм его вечного самобичевания. Даже оставшись наедине с Кейт и племяшами, думая, что брат давно погиб, он не мог выбросить из головы его образ; не мог прекратить додумывать и едва ли не слышать голос Дэвида где-то рядом, всегда припоминающий каждую его ошибку и неверный шаг, плюющийся желчью прямо ему в лицо, дабы напомнить, где на самом деле его место. Точно не здесь — не рядом с его семьей; он не имеет права защищать и оберегать их. Он не имеет права воспитывать Мариану с Гейбом, он им не отец. Он не имеет права даже смотреть в сторону девушки, которая то и дело кидает в его сторону неоднозначные комментарии и намеки. Как бы ему ни хотелось верить в обратное, Хавьер здесь лишний и совсем чужой. Быть может, Дэвид и вправду был прав — и он просто гребанный эгоист, не желающий брать на себя и долю ответственности за кого-то еще? Быть может, семья — это не его, и он создан для чего-то иного, ежели пытаться выстроить что-то, от чего всю жизнь так усердно бежал и прятался. — Порой я бы хотел, чтобы у меня было твое сердце, — говорит однажды Дэвид, разглядывая такой знакомый ему ландшафт Ричмонда с крыши. Хави мотает головой, горько усмехаясь; даже слышать это было смешно, особенно здесь, особенно сейчас, и все же внутри у него после этих слов что-то оборвалось. — Я хочу измениться, Хави. Всегда хотел. — Правда? — Хавьер не кривит душой — он действительно не верит ни одному его слову, хотя очень хочется. — Ты всегда пытался только меня изменить.       Дэвид тут же меняется в лице, отводя взгляд в сторону. И на какую еще реакцию он рассчитывал? Хави делает вид, что этого не замечает, — но сам исподтишка наблюдает за каждым изменением в лице и движениях брата. — Только потому что не мог себя заставить измениться первым. Это единственная война, которую я не мог выиграть. И не пойму, почему... Может, потому что не знаю, как? Или потому что нельзя стать не тем, кто ты на самом деле есть? Он всю жизнь мечтал услышать нечто подобное. Всю жизнь представлял себе разные варианты развития событий, где Дэвид наконец приходит к нему не с войной, а с белым флагом в руках. С примирением. С каким-нибудь братским подколом, который больше никогда не перерастет в скандал и драку отныне, а оставит лишь тепло, разливающееся под кожей. Хави просто бы хотел обняться с ним, не боясь ощутить прямо у своей спины нож; но сейчас, когда он наконец слышит от брата долгожданные слова, ему даже не хочется улыбнуться. Ему хочется развернуться и пойти прочь. Дэвид чувствует себя опустошенным; Дэвид чувствует себя преданным, униженным, он буквально чувствует себя похуже, чем на любой из войн. Война — его стихия, но не сейчас, когда она ведется напрямую с братом. В очередной раз Хавьер подорвал все его доверие и любовь; оставил у разбитого корыта, после будто насмехаясь: да, Дэвид, я сломал тебе всю жизнь, я отнял у тебя семью, и я бы сделал это еще раз, если бы пришлось. К горлу подступает неприятный ком, руки сжимаются в кулаки — и больше Дэвид не может остановиться. Он не может думать больше ни о чем, кроме как ненавидит брата. Как ему было обидно, когда дома устраивали праздники после каждой победы Хави, но напрочь игнорировали любые успехи старшего. Как он всю жизнь пытался бороться за отца и мать, но так ни разу и не услышал поддержки и одобрения со стороны Хави; ведь Хави всегда считал иначе, всегда вставал на чужую сторону, Хави делал все, лишь бы найти новую причину для очередного спора и разногласий. Он вспоминал каждую деталь и мелочь, которые должны были стереться из памяти — глупые детские ссоры, как маленькому Хави всегда все сходило с рук, а любые наказания на себя брал Дэвид, как Хавьеру было стыдно и неудобно идти куда-то со старшим братом, ведь это недостаточно круто и это не твоя компания, Дэвид, как Хави, даже не прилагая усилий, умудрялся уводить у него девушек одну за другой и не видел в этом никакой проблемы — и даже сейчас, видя, как Кейт смотрит в его сторону, Дэвиду сдавливало грудную клетку. Его распирала злость и ненависть. Ему было и морально, и физически больно от воспоминаний о раке и смерти отца; в памяти последние минуты его жизни и слезы матери отложились такой яркостью и четкостью, что это каждый раз с особой силой и жестокостью било под дых, лишая возможности дышать. Его, как и всегда, не было рядом. Хави никогда нет рядом. Он появляется только когда ему самому удобно. Переворачивает все с ног на голову, портит и уходит, будто тут не причем. Даже сейчас — все его попытки поднять руки кверху и попятиться назад, мол, я свое дело сделал — могу гулять смело, уже никогда не изменят всего, что он умудрился натворить, ворвавшись вновь в жизнь брата всего за пару дней. Больше у Дэвида нет шансов на воссоединение с Кейт; больше она никогда не взглянет на него так, как раньше. Больше он никогда не увидит улыбки и родных глаз любимой дочери — так нелепо погибшей, опять же, по вине брата. У него остался лишь Гейб — который то и дело ищет любого ответа и поддержки в лице дяди, а не родного отца. Боящийся и жмущийся подальше, не знающий, чего от него ожидать. Дэвиду нужно было слишком много времени и зомби-апокалипсис, чтобы понять одну простую вещь — он, пожалуй, зря давал все эти шансы брату, раз за разом разочаровываясь. Хави не исправить. И если Дэвид меняться хотел, то Хави, пожалуй, даже никогда об этом и не думал. Вот и вся разница. Дэвид всю жизнь пытался его простить и принять. Но теперь ничего, кроме ненависти, он к брату больше не испытывает. Эта злость, граничащая с яростью и отчаянием, вырывается наружу с новой силой, а Дэвиду больше незачем ее сдерживать, — и Хави, как ни странно, даже к этому готов. Пытаясь увернуться от первых нескольких ударов, младший сдается. Ему надоело играть в войнушку, — он постоянно пытается отстоять свое мнение и права, но Дэвид никогда его не слышит. Ему больше не хочется воевать. — Я люблю тебя, — срывается с его разбитых губ так невовремя, но по-настоящему искренне. Как бы он Дэвида ни боялся, как бы ни убеждал себя в его гнилой натуре, какие бы обиды на брата ни держал, Хави, пожалуй, за всю жизнь так ни себе, ни ему, ни кому-либо еще никак не мог признаться — он действительно любил брата. Он не хотел изменять себе и стелиться перед ним, но всегда так мечтал услышать «я люблю тебя» в ответ. «Ты молодец, Хави». «Я горжусь тобой, Хави». «Мне очень жаль, что так вышло, Хави». «Хави, прости меня». — Не смей! — срывая голос, кричит в ответ Дэвид и бьет с новой силой, да так, что у Хавьера перехватывает дыхание и на мгновение темнеет в глазах. — Не смей говорить это! — Я... люблю тебя, брат, — откашлявшись, хрипло выдавливает из себя Хави вновь, поднимая взгляд на возвышающегося над ним Дэвида. В уголках глазах у него сияют кристаллы мелких слез — то ли от сильных ударов, то ли от переполняющих изнутри чувств, или того и другого разом. Лежа в луже из грязи, Хавьер даже больше не пытается подняться; он даже не ожидает, что брат скажет в ответ что-то, кроме криков и оскорблений, или перестанет бить. Но ему вдруг ужасно хочется сказать о том, как он его любит, — потому что больше не хочет об этом молчать. Больше не хочет притворяться, что это не так, ведь они по разные стороны баррикад. По правде, он был бы рад закончить все это прямо здесь и сейчас — выстрелом в голову, например, чтобы больше никому ничего не портить и уйти от ответственности, как бы сказал Дэвид. Жить оказалось куда сложнее, чем Хави думал. Возможно, в том и его наказание, — ведь он почему-то по-прежнему жив. Оставляя следы от шин на размытой дороге, Дэвид уезжает подальше от брата, надеясь больше никогда с ним не видеться. Больше никогда не слышать его лжи, манипуляций, бредовых идей, глупых принципов, вечных смятений и попыток показать себя с лучшей стороны. Его уже от этого тошнит. Ему хочется забыть, как страшный сон, ни войну, ни апокалипсис, ни смерть близких, сколько бы боли это ни приносило, а всего лишь стереть раз и навсегда из своей памяти образ Хави. Совсем скоро так и будет. Совсем скоро он уже ничего из этого не сможет вспомнить. — Прости меня, Дэвид. Ты был отличным братом, — вырвется у Хави тихо над бездыханным телом того, кого так сильно любил и ненавидел. — Я правда... любил тебя. И буду скучать, что бы ни говорил ни до, ни после. Он так и не смог быть рядом с отцом, пока тот умирал. Он не смог быть рядом с матерью, когда та обратилась. Он похоронил Мариану прямо рядом со свалкой машин — хотя она заслуживала большего; заслуживала лучшего. У Хави разрывалось сердце, когда ему пришлось выстрелить в брата. Хави хотел бы в этот момент быть на его месте. Парень слышит тяжелое дыхание Гейба у себя за спиной, и ему хочется сдаться. Больше не хочется быть сильным. Больше не хочется пытаться изменить себя и стать лучше. Ему вообще больше ничего не хочется. На месте сердца с последней надеждой на лучшее его ждала зудящая пустота. С трудом выпрямляясь в полный рост, Хавьер оборачивается к племяннику. Тот смотрит на него, как на последнее спасение, — как на единственного героя. И от этого взгляда у Хави бегут по телу мурашки: кто он такой, чтобы быть для него героем? Чему он вообще может научить Гейба? Как он может его уберечь, если не был в состоянии уберечь всех остальных? Он мечтал о признании и доверии, но, кажется, теперь не был к ним готов. — Прости меня, Гейб, — хрипит Хави и протягивает руки, обнимая племянника и притягивая поближе к себе. — Я позабочусь о тебе... я сделаю все, что в моих силах. Гейб даже в этом не сомневается. Гейб доверяет Хави больше, чем кому-либо на этом свете. Хави только и думает о том, что может вновь совершить ошибку и все испортить. Ведь больше у него запасных попыток нет.