мальчик хочет в тамбов

Наступили долгожданные выходные. Катя планировала лежать на своём диване и не шевелиться; ничего больше. — Нет, — не открывая глаз, сказала она Коле и Амуре, — я с вами никуда не пойду. — Пушкарян, — пыталась уговорить её Амура, — тебе просто необходимо развеяться! А вдруг ты всё-таки примешь предложение Павла Олеговича? Уже не до развлечений будет. — Моя жизнь и раньше была скучна и однообразна, — монотонно ответила Катя, — пусть такой и остаётся. — И это говорит человек, который пытался дрессировать Романа Малиновского, — язвительно напомнил Зорькин. — Неужели свидания с ним были скучными? Если бы Катины глаза были открыты, она бы их обязательно закатила. — Коля, не пытайся копировать поведение моего папы. Что было, то прошло. — Нет, Кать, — послышался Амурин голос, очень уж отдающий хитрецой, — всё же интересно. Как оно вообще? Маша говорила, что в постели он… Ну… На все сто, в общем! — Вы это при мне собрались обсуждать? — нахмурился Зорькин и в противовес своим словам тут же уселся на стул перед компьютером. — Ну-ну, очень интересно. — Тебе бы, — улыбнулась Амура, — вообще не помешало взять у него пару уроков! — После этих слов она села рядом с лежащей Катей и обратилась к ней: — Или я не права? Вот уж что Катя собиралась обсуждать с другими в последнюю очередь, так это свой секс с Ромой. Для второго раза в жизни — и тем более после такого неудачного первого, — это было слишком хорошо. И даже то, что мозг продолжал находиться в состоянии войны с Малиновским, не влияло на то, что все остальные части тела — хотели третьего, четвёртого и всех остальных разов. Чёрт его возьми. Вот чёрт его возьми! В этот самый день, который так безжалостно проехался по Пушкарёвой катком, даже тогда, после такого непростого Совета директоров, она пришла домой, поужинала, рухнула в постель и… начала вспоминать. Против воли, но стоило только закрыть глаза — и она ничего не могла с собой поделать. Рома, целующий её ключицы. Рома, тихо шепчущий её имя. Рома… горячий и очень близкий. Вот козёл! Неужели не мог похуже стараться, чтобы Катя преисполнилась в своей неприязни? Впрочем, о чём не говоришь вслух, того, можно считать, и не было. — Маша Ромины умения сильно преувеличила, — равнодушно ответила Катя. — Так ей и передай. И даже несмотря на то, что её глаза всё ещё оставались закрытыми, Катя кожей почувствовала то, как расцвёл Коля. — А я так и думал. Да! — Ты об этом думал? — едва сдерживая смех, спросила Амура. — О том, каково заняться сексом с Романом Малиновским? И что именно ты представлял? — Не передёргивай, пожалуйста, — чинно попросил Коля. — Просто идеальные с виду мужчины чаще всего ничего из себя не представляют. Катя тоже не сдержалась от смешка: — То есть ты его оценил, как идеального? И давно? — Вот не цепляйтесь к словам. Вы прекрасно поняли, что я имел в виду! — Нет, Коль, — хмыкнула Буйо, — пока мы поняли только то, что ты неспроста надел сегодня голубую рубашку. — Абсолютно точно, — подытожила Пушкарёва. — Да ну вас, — отмахнулся Коля, отворачиваясь к компьютеру. — Я о том, что ведётесь сначала на внешность, а потом одни разочарования! Вот Вика, — его голос погрустнел, — тоже что-то в нём нашла. И что? Неужели было приятно, когда он бросил её после пары ночей? Тем более, как выяснилось, не самых прекрасных ночей. — Вика в нём нашла бы что-то, даже если бы тот был престарелым бабуином, Коля! — устало ответила Катя. — Потому что у него есть деньги! День-ги, слышишь? А ещё — статус. Он не какой-то там Вася с улицы, он, в конце концов, вице-президент крупной компании! Ему вообще можно быть уродом! Так что не приписывай своей Клочковой романтических наклонностей. Господи, да когда это имя перестанет звучать в её доме?! Коля быть нормальным человеком не планировал. Тут же слетел со своего места и в следующую секунду сидел рядом с девочками. — Но ты же, когда станешь президентом, назначишь своим вице- меня? — спросил он тихо. От такой наглости Пушкарёва, наконец, широко раскрыла глаза. — И не мечтай! — То есть то, что ты станешь президентом, уже вопрос решённый? — голос Зорькина стал масляным-масляным. — Уже всё обдумала, да? Катя лишь обречённо помотала головой. Можно подумать, у неё был выбор. Точнее, выбор есть всегда — но какой? Стать ИО президента и мучиться угрызениями совести или не стать ИО президента и мучиться ещё большими угрызениями совести? Худшая ловушка на свете — наш собственный разум. — Ничего я ещё не обдумала! — взвыла она. — А даже если и стану, то никого смещать со своих должностей я не буду! Я на это не имею никакого права. — Как это — президент не имеет права? — Морального, Коль. — А лишать своего друга надежды на светлое будущее ты, значит, имеешь право?! Значит, оставишь возле себя Малиновского своего любимого, а мне опять на Вику издалека пялиться? Спасибо, огромное тебе спасибо, подруга! А, между прочим, если бы она меня заметила — может, у меня бы был шанс! Чем я буду хуже её бывшего мужа в статусе вице-президента? — Амур, — проигнорировала возмущения Пушкарёва, — прости этого дурака, ладно? — Да ничего страшного, — с деланным равнодушием ответила Буйо, рассматривая свои руки. — Знаешь, Кать, а мне даже жаль, что Роман Дмитрич оказался такой посредственностью. У меня так давно никого не было, что я уже подумывала… ну… случайно проехаться с ним на лифте. Ни к чему не обязывающий секс — что может быть лучше? — Думаешь, он бы взял? — тут же съехидничал Коля, окидывая Амуру придирчивым, цепким взглядом. — Думаю, взял бы, — твёрдо ответила Амура. — А не слишком ли ты для него простовата? — Ну, конечно. Зато Вика — очень даже хороша, да? — По крайней мере, я понимаю, почему он к ней клеился! — А ко мне что, уже приклеиться, по-твоему, нельзя?! — Почему сразу нельзя? — удивился Зорькин. — Если «Моментом» намазать, то приклеиться можно к кому угодно. — Затем, получив тычок в бок, перешёл на более серьёзный тон: — Что, тоже запала на этого придурка, да? Даже после того, что он с Катей сделал? Хороша подруга! Буйо наклонилась к Коле и осторожно спросила: — А ты что, ревнуешь? — К кому? — К Малиновскому. — Кого?! — Ну, в данный момент меня. — Да ещё чего! — фыркнул Зорькин. — Много чести! Просто… вы все глупо себя ведёте, не могу на это смотреть. Боже, даже в цирк ходить не надо. Шапито на дому. Отсмеявшись, Катя прогундосила: — Ребят, ну можно мне побыть в тишине? Давайте вы будете выяснять отношения в ресторане, или куда вы там хотели. — Ты точно не хочешь с нами? — спросила Амура. — Быть третьей на вашем свидании? — прищурилась Пушкарёва и улеглась на подушке поудобнее. — Нет, спасибо, я пока не настолько отчаялась. — Это не свидание, — напомнил Коля. — Мы просто не хотим в предновогодние выходные сидеть дома. — Ну конечно, Коль, — развела руками Катя. — Просто дружеские посиделки. — С чего вдруг ты иронизируешь? — С того, что, — Пушкарёва начала загибать пальцы, — первое: ты выбрал ресторан, в который очень долго хотела попасть именно Амура. Второе: Амура надела фиолетовое платье, потому что это ТВОЙ любимый цвет, а ты надел костюм, который она тебе выбирала. Третье: всё, что может закончиться поцелуем, стоит называть свиданием. Коля не нашёлся, что ответить на эту тираду. Лишь сглотнул и быстро кивнул Амуре: — Я одеваться. После того, как он вышел из комнаты, Катя подмигнула подруге, и они отбили друг другу «пять». — Слушай, Пушкарян, — тихо спросила напоследок Амура, — так мне инфу-то среди девочек распространять? — На предмет? — Ну что Малиновский… того самого… некомпетентен. По-моему, бомба! — Думаешь, стоит? — Конечно, стоит! Это меньшее из того, что он заслуживает. Катя даже слегка оживилась. — Блин, а хорошая идея! Только, — вздохнула она, — девочки же не отстанут потом. А у меня нет сил слушать нравоучения. — Ну так давай расскажем так, будто это не от тебя, — тут же нашлась Буйо. — Типа слышали разговор моделей или что-то подобное. — Да ты профессор в интригах, — хохотнула Катя воодушевлённо. — Мне есть у кого поучиться, — ухмыльнувшись, похлопала её по плечу Амура. — Ладно, я побежала. Ты точно не заскучаешь одна? — Нет, — тепло улыбнулась Катя, — мне надо отдохнуть в тишине и собраться с мыслями. Но завтра обязательно заходи! Мама будет готовить киш с лососем. Тебе понравится. — Хорошо, покушать мы любим! — Амура обняла подругу на прощание и прищурилась: — А на свидание с Антоном когда? — Амур, — Пушкарёва засмеялась, — давай чуть позже? Не до этого сейчас. — Учти, я от тебя не отстану!.. После того, как Буйо с Зорькиным покинули квартиру, в комнату зашёл обеспокоенный папа. — Катюх, ты чего такая хилая? — присел он рядом. — И гулять не пошла, и есть не хочешь. Не заболела? — Нет, пап, — ответила Катя. — Просто устала. Работы много. Отец тут же начал свою любимую проповедь: — Да я бы этим твоим начальникам языки повырывал! Чтобы меньше приказов отдавали, а то только и знают, как на подчинённых ездить! Замучали мне ребёнка в край, ох я бы их... Катя умостила голову на папиных коленях, пропуская его ворчание мимо ушей. — Пап, а если бы у тебя был выбор из двух вариантов, и оба варианта тебе бы не нравились, что бы ты сделал? — Дочь, ты чего там темнишь? — тут же насторожился Валерий Сергеевич. — Неприятности на работе, что ли? — Нет, — усмехнулась Пушкарёва, — я чисто теоретически. — Ну если чисто теоретически… Ничего бы не стал делать. Можно же отказаться и от того, и от другого. — А если обязательно нужно что-то выбрать? Точнее говоря — быть или не быть? — Тогда, — задумался отец, — я бы выбрал быть! Быть — всегда лучше. — Думаешь? — Кать, может, всё-таки поужинаешь? Не нравятся мне что-то твои дилеммы. — Ну пап!.. — Хорошо. Да, я так думаю. Не судьба руководит нами, а мы — судьбой. И жизнь такая, какой мы хотим её видеть. Ясно тебе? — Ясно, — фыркнула Катя. Не «Зималетто» руководит нами, а мы — «Зималетто». И все сотрудники «Зималетто» такие, какими мы хотим их видеть. Ясно тебе, Пушкарёва? Нет, ну а что. Вроде бы звучит. *** Ромины выходные проходили далеко не так душевно — рядом не было переживающих за него друзей и родственников. С единственным близким другом он рассорился и был виноват в этом сам. Нет, Малиновский знал, что позже Андрей отойдёт — наверное, гораздо позже, чем обычно; но они помирятся. Но не получалось отделаться от мысли, что даже после примирения что-то уйдёт безвозвратно. Что именно?.. В ночь с субботы на воскресенье Рома осваивал привычное для себя развлечение: поехал в «Севу». Там он познакомился с Настенькой, которая училась на третьем курсе психфака, но на самом деле мечтала стать певицей. Очень необычно! Видимо, каждая из таких «певиц» считала, что чем короче юбка, тем звонче становится голос. Но Роме всё нравилось. Потрахались просто отлично. После — захотелось устроить себе аттракцион, поэтому Малиновский попросил Настеньку спеть «Мальчик хочет в Тамбов». Он сам не знал, зачем. Настенька спела; короткая юбка не помогла. Кровь из ушей не потекла только потому, что так некстати Роме вспомнились Катины раскрасневшиеся щёки, когда она отплясывала вокруг него под эту же песню. Она пела очень плохо — возможно, ещё хуже Настеньки, но об этом Малиновский вспоминал в последнюю очередь. Нет, цепочка воспоминаний была очень последовательной: щёки — запрокинутая для поцелуев шея — все остальные части тела. Рома думал, что ему хватит одного раза. Но, были смутные подозрения, что не хватило. Он так и не разглядел дна ящика Пандоры. И то, что Катя оказалась последней стервой, не очень-то помогло. Скорее, ещё больше раззадорило: Настенька, ни в чём не виноватая, кроме того, что не могла реально оценивать свои возможности, восторженно оценивала возможности Романа Малиновского. Они у него в эту ночь воспоминаний были особенно широки. Нет, ну кастинг в «ВИА Гру» девушка однозначно прошла бы!.. После, выставив Настеньку в хмурое зимнее утро, Рома сидел на кухне со стаканом виски. Цедил изредка: он же не Жданов вусмерть набухиваться в самые говнистые моменты жизни. Думать он умел и без этого. Правда, прийти хоть к чему-то хорошему не удавалось. Рома любил, когда всё под контролем. Рома бы ни за что в жизни не предал лучшего друга. Так он думал до того, как потерял контроль и предал Андрея. Можно было трактовать это как угодно — как Малиновский и хотел бы это трактовать: он в самом деле не знал, чего ожидать от Кати. Честно, не знал. Но месяц назад он бы ни за что ей не уступил. Землю носом бы вспахал, но выход из положения нашёл. Потому что Жданов для него всегда был на первом месте. Что такого произошло за это время? Что такого было в этой странной женщине, так ужасно исполняющей «Тамбов», что заставило Малиновского, до сих пор верящего в незыблемость некоторых вещей, поставить на первое место себя? Врать себе Рома категорически не умел, но последнюю мысль всё-таки постарался заглушить парой обильных глотков. Некоторые решения настигают внезапно и не оставляют места для раздумий: отставив стакан, Малиновский вернулся в комнату и сел напротив длинного белоснежного комода, над которым висел телевизор. Выдвинув левый нижний ящик, он достал из него плотно завёрнутый и обклеенный скотчем сероватый пакет. Потребовалось время, чтобы разрезать несколько слоёв скотча и добраться до пачки старых фотографий. Такая уловка — выкидывать стыдно и рука не поднималась, а смотреть — ещё хуже. Заклеивая когда-то пакет, Рома надеялся, что ему будет тупо лень распечатывать его обратно. Малиновский не отличался сентиментальностью, и тем более мазохизмом, но он впервые за очень долгое время не знал, как ему быть, и что вообще думать. На секунду показалось, что если вернуться к истокам — это ему поможет. Пусть даже придётся преодолеть себя и взглянуть прошлому в лицо. Судорожно вздохнув и подавив чувство застарелой тревоги, которое он так долго отгонял, что иногда отгонять не оставалось сил, Рома взял в руки первое фото. Жалеть о принятом решении было уже поздно — с чёрно-белой фотографии на него смотрели четыре человека. Молодую женщину, сидящую посередине, не портил даже ужасный начёс и неправильный прикус. Наоборот, её улыбка была прекрасна и отзывалась в груди забытым чувством тепла. И ещё у неё, как и у Ромы, тоже была родинка на щеке — только на другой. Темноволосый мужчина, стоящий слева, безуспешно старался выглядеть серьёзным, чтобы нормально получиться. Он над чем-то хотел засмеяться, но очень сильно сдерживался. Чувство тепла царапало внутренности. Его Малиновский боялся, как боятся неизвестных ящиков Пандоры. Мальчик тринадцати лет, стоящий справа, Ромой и был. Он себя не сдерживал и смеялся. Он не знал, что его ждёт в будущем. И слава богу. Малиновский терпеть не мог плакать о том, чего уже не вернуть, но увидев старую версию себя, почему-то ощутил чувство острой тоски. Он даже одет был в почти такую же футболку, которая была на нём сейчас — не изменял себе. Четвёртым был карапуз двух лет, который сидел на коленях у женщины. Уже в столь юном возрасте он был слишком черноволос и чернобров. Даже несмотря на то, что они с Ромой были братьями, между ними не было ничего общего. Может, повлиял тот факт, что родными они были только по матери, а мужчина на фото был Роминым отчимом. Впрочем, это ничего не меняло — именно его Рома считал родным отцом, именно его фамилию он до сих пор носил. Именно на папу в детстве ему хотелось быть похожим. Он даже говорил, что перекрасит волосы в чёрный, когда вырастет. Смешно. Малиновский не рассматривал эти фото уже очень давно, потому что так и не научился смотреть на них спокойно. По этой же причине он не ставил их в рамки на виду у всех. Казалось, что если он это сделает, то больше никогда не сможет нормально и полноценно вдыхать. Нет, фото в рамках — это для ностальгирующих дебилов. Прошлое должно оставаться в прошлом. Не то чтобы у Ромы был выбор думать по-другому. Лучший способ погасить тревогу — заговорить вслух. Поэтому мужчина прочистил горло и заговорил: — Привет, мама. Я сегодня хорошо пообедал. Только руки помыть забыл, за что ты меня, конечно бы, убила… Дожил, Малиновский, говорить с фотографиями! Совсем кукуха отлетела… Привет, папа. Я подружился с новой девочкой. Чем меня не устроила прошлая? Тем, что она одна и та же! — Малиновский рассмеялся, понимая, что за столько лет его аргументы нисколько не поменялись. — И не надо говорить, что я ещё не встретил такую, как наша мама! Это всё уловки, таких, как наша мама, больше нет, сам знаешь. Отец на фото, затаив хитрецу в своих глазах, выглядел так, будто ему было что возразить. Роме потребовалось несколько секунд, чтобы снова восстановить нормальное дыхание. Взгляд темноволосого малыша, слишком осмысленный для двух лет, выбивал кислород из лёгких. — Привет, Славик. Опять ты не спишь и орёшь всю ночь. Надеюсь, тебя уже скоро отдадут цыганам на улице. Мальчишка продолжал взирать на него донельзя серьёзно, и Рома подумал, что сам не заметил, как опьянел. Наконец он понял, зачем так спонтанно решил разворошить своё прошлое. Нужно было всего лишь вспомнить, что делать, когда чувствуешь огромную вину перед близким человеком. В прошлый раз Рома забил это чувство ногами на самое дно своей души. А сейчас что? — Где же ты, Славик, обитаешь?..