мальчик хочет в тамбов

Вечером Катя стала собираться на встречу с Антоном. Как и рекомендовала ей Амура, Пушкарёва, закончив все дела, переоделась в старые шмотки — длинную юбку, рубашку в горошек и красненький вязаный кардиган сверху. Сменила очки. Заплела две жиденькие косички — руки помнили очень хорошо. После этого она, наконец, почувствовала себя полностью в своей тарелке. Прежняя одежда сидела как влитая: её не нужно было постоянно поправлять или следить, чтобы не образовалась лишняя складка. Волосы не нужно было постоянно проверять на предмет нормальной укладки. Господи, да скорей бы уже свалить с этой должности! Слишком много ответственности. Быть красивой, конечно, оказалось прикольно — но так энергозатратно. Мужчины заглядывались, но радости от этого было мало: Катя сразу вспоминала, как на неё смотрели ещё совсем недавно — если не с презрением, то с явным равнодушием. А так бы она снова могла прятаться в своём коконе и мечтать о прекрасном, таком недоступном, принце. Вместо принца в дверях кабинета появился Роман Малиновский и застал Катю, которая уже хотела уходить, врасплох. Оба застыли. Через некоторое время Рома вымолвил: — Вау. Должно быть, я случайно изобрёл машину времени, что теперь вижу такое. — Вы явно приукрасили, — смогла улыбнуться Катя. — Изобрести целую машину времени вы никак не могли, Роман Дмитрич. Максимум случайно наткнуться — как Коля Герасимов. Малиновский тут же развеселился: — Вроде бы я обидел вас как мужчина, а не как профессионал. Как профессионал я вам даже помог, не находите? Протолкнул, так сказать, по служебной лестнице. — Да лучше бы вы сами сидели, — Катя кивнула вбок, — в этом кресле. — Да? — удивился Роман, подходя поближе. — А я думал, вас всё устраивает. — Вы плохо думали. Думать — это вообще не ваше. — Бог мой, Пандора Валерьевна, — Малиновский хохотнул, — ну а кто всё это устроил? Не были бы вы так горячи в своей мести — и всё бы было по-прежнему. — Не были бы вы так предприимчивы в своих идеях, — огрызнулась в ответ Пушкарёва, — вообще бы всей этой истории не было. — Будем выяснять, кто первее, курица или яйцо? — Не будем, — кивнула Катя, — и вообще, я тороплюсь. Зачем вы пришли? Она смерила Романа оценивающим взглядом — тот как всегда выглядел великолепно. Чёрная рубашка в светлую полоску, узкие джинсы, улыбка до ушей. Обычный Малиновский. А Катя — стояла и задумчиво дёргала себя за косичку. Обычная Пушкарёва. Да уж, такая Катя Роме не под стать. Что тогда он забыл в её кабинете? — Да я опять вот, — улыбнулся Рома, протягивая Кате цветастый буклет, — по поводу польских поставщиков. — Бедные польские поставщики, — покачала Пушкарёва головой, — они уже почти месяц икают без перерыва. А если серьёзно? — А я серьёзен как никогда. Видите, там в заголовке буквы совсем не русские? Написано по-польски. Продукция очень хорошая. И скидка двадцать процентов. Понимаете? Целых двадцать. Но договор нужно заключить в самое ближайшее время, поэтому я не стал посылать информацию по почте. Мало ли вы уже ушли? Вот я и решил проверить. Сами понимаете, действовать совсем в обход вас — как-то неприлично, что ли. — По-моему, вы и так прекрасно справляетесь, — хмыкнула Катя. — А истории, как с Узбекистаном, не получится? Вы уверены, что это надёжная фирма? — Ну всё-таки это не контрабанда! Фирма молодая, нужен толчок и дополнительная реклама. Завтра вечером я съезжу посмотреть на образцы тканей, — пожал Рома плечами, — и если меня всё устроит, они приедут к нам для подписания договора. Там уже вы с Зорькиным все тонкости проверите. Ну и вообще, если вы мне не доверяете, можем съездить вместе. — Да нет, — мило улыбнулась Пушкарёва, — почему не доверяю. Уж в качестве тканей вы в состоянии разобраться. Поезжайте один. Тем более на завтра у меня назначен ужин с Андреем Палычем. Вообще Катя могла этого и не говорить. Малиновский прожил бы без этой информации. Но, кажется, его удалось удивить. — О как, — почесал он голову. — Неужели по рабочим вопросам? — Тут как получится. Андрей сказал, что хочет поговорить о многом. Он так искренне просил прощения, что я не смогла ему отказать. Рома тихо усмехнулся с видом знатока. — Ну да. Палыч всегда был совестливым. Вероятнее всего, произошло возрождение Феникса из пепла. — Неужели вы с ним ни разу не поговорили за эти дни? — Не то чтобы Кате было очень интересно. — Я думала, вы обивали пороги его квартиры каждый вечер. Малиновский подошёл ещё ближе. Посмотрел на Катю донельзя иронично. Легко положил руку на её плечо и склонился над Катиной макушкой. — Екатерина Валерьевна, — доверительно сообщил он, — если Андрей хочет помириться, он либо находится на виду, либо приходит сам. Если найти его невозможно, и телефон отключен — значит, в рот он всё трахал. Вашими стараниями у него сейчас именно такое настроение. Поэтому я выжидаю. Но то что он решил поговорить с вами, — Рома осторожно взял волосок, одиноко выбившийся из косичек, и заправил его за Катино ухо, — это даже хорошо. Может, у него перестанет свербить в одном известном месте. Катя не стала сопротивляться. Не смогла. Ромино прикосновение казалось естественным. Она прикрыла глаза. — Ты знал, что он перешёл на производственный этаж? — Да уж наслышан. В наших стенах у таких новостей скорость гораздо мощнее любой скорости света. Женсовет не знает, плакать за Жданова или радоваться за тебя. — Он сам так захотел. Никто его не ссылал. — И ты его не стала удерживать? — Зачем? — сглотнула Катя, неосознанно кидая короткий взгляд на Ромины губы и вдыхая запах едва уловимого парфюма с морскими нотками. — Если ему так больше нравится… Рома, запрокинув голову и обнажая хорошо проступающий, острый кадык, от души расхохотался. — Браво, Пандора Валерьевна! А вы совсем, совсем не промах. Вроде вся такая скромница с виду — а на деле всё большое начальство выслали куда подальше. Андрей на производстве, Павел Олегович ещё неизвестно когда появится. Даже Воропаев опасается теперь сюда заходить. — Он доверительно понизил голос, вновь наклоняясь к девушке: — А Урядова сможете уволить? Или Вику? Мимолётное марево прошло; Катя сощурилась. — Могу уволить вас, Иуда Дмитрич. Если и дальше будете болтать. А сейчас, — она наконец положила буклет, который до этого прижимала к себе, на стол, — мне нужно идти. Не хочу опаздывать. Рома тут же поднял руки в защитном жесте, выставляя невидимый белый флаг. — Что вы, что вы, как можно! — И тут же в его поблескивающем взгляде появилась огромная заинтересованность: — А куда вы… в таком виде? Хотите отпугнуть какого-то навязчивого поклонника? Всё это напоминало какой-то непонятный и несуразный танец; они то приближались друг к другу, то вновь отдалялись. Сейчас Катя снова подошла ближе к Малиновскому и посмотрела прямо в его глаза: — Наоборот. Встречаюсь с тем, с кем можно не притворяться. Хотя с чего она это взяла? Может, этот Антон больше и видеть её не захочет. Что ж, тем проще — на одного лицемера меньше. — Это с кем же? — Ромины губы почему-то оказались очень близко к Катиному уху. — Ты должен помнить, — расплылась Катя в ехиднейшей улыбке, вновь чувствуя мандраж, — я порвала его телефон прямо у тебя на глазах. — Да неужели? — в голосе Малиновского послышалось искреннее удивление. — И как же ты выудила его номер снова? — У меня отличная память. Я запомнила номер ещё в тот момент, когда Антон его записывал. Ромина рука уже ненавязчиво обосновалась на Катиной талии. Катя и сама не заметила как. Контраст с их последней встречей получался разительный. Но после того, как они разругались в пух и прах, некоторые вещи стали казаться вполне безобидными. Как будто обоюдное, раздражённое напряжение достигло своего пика и теперь пошло на спад. — И с чего ты взяла, что он тебя такую оценит? — горячее дыхание опалило шею. — Не суди всех по себе, — прошептала Пушкарёва. — Ведь не все мужчины судят по обложке. — Катя-Катя, — послышался хрипловатый, тихий смех, — этот Антон работает в «Мужском журнале». Там на каждой обложке женщины параметров девяносто-шестьдесят-девяносто. Ты точно того кандидата выбрала для повышения своей самооценки? — А ты уже выяснил, из какого он журнала? Оперативно. — Кто владеет информацией — владеет миром. — Тронута твоей заботой. — Тронут тем, как рьяно ты мне показываешь, что какой угодно мужчина лучше меня. — Рома вновь отстранился, чтобы посмотреть на Катю, и в его глазах светилось слишком нехорошее лукавство. — Даже не знаю, к чему это ближе — к ненависти или к любви… — Роман Дмитрич, — отчеканила Катя, — напомните мне, сколько минут назад закончился рабочий день? — Уже почти ушёл, — разулыбался Малиновский, явно довольный собой, — испаряюсь! — А затем добавил как можно тише: — Главное, что это не равнодушие… В руках у Кати оказалась бронзовая статуэтка льва. Тяжёлая. Это ей Зорькин при переезде на новое место подарил, отождествляя с царём зверей. Рома мгновенно оценил угрозу — в следующую секунду он уже был у дверей. Но не договорить, конечно, не мог. — Я хуже, чем кто угодно, Пандора Валерьевна, — сказал он уже без улыбки. — Но глаза у меня тоже есть. Поверь, я, как никто другой, успел оценить тебя по достоинству. — Где же твои глаза раньше были? — задала Катя логичный вопрос, впрочем, без обычной злости. — Там же, где и сейчас. Просто к тебе сложно подобрать очки — ты сама всё для этого делаешь. И всё-таки не советую тебе рассчитывать на сегодняшнего твоего кавалера… Катя набрала побольше воздуха в лёгкие и точно так же обширно выдохнула. — Иди уже, а! Хватит портить мне настроение перед прекрасным вечером! — Прошу прощения! — Роман провёл сложенными пальцами по губам, имитируя застёжку молнии. — Надеюсь, вечер в самом деле будет прекрасным! И сегодняшний, и завтрашний… Ты, главное, Палычу про сегодня не рассказывай — а не то у него от выброса желчи изжога начнётся. — Клоун! — Иллюзионистка. Причём профессиональная. После того, как он, наконец, исчез из поля зрения, Катя не смогла сдержать нервный смешок. Если бы она не знала Романа Малиновского, то подумала бы, что это было не что иное, как сцена ревности. Накидывая на себя пальто, Пушкарёва снова наткнулась взглядом на буклет, преспокойненько лежащий на столе. Всё равно изучать его она будет уже завтра. И на склады Рома поедет завтра. Чего пришёл-то?.. *** Полчаса спустя Рома неторопливо рулил в ближайший клуб. Сначала проскочила шальная мысль — проследить за ящиком Пандоры и её старо-новой пассией. Понаблюдать, чем это всё обернётся. Но Малиновский эту идею быстро отмёл — не хотелось самому же себе напоминать маньяка. А лёгкие повадки всё же проявлялись. Например, Рома и сам не знал, зачем посетил сегодня Пушкарёвский кабинет. Учитывая, то как они поругались в последний раз, можно было больше никогда там не появляться. Никто бы не пострадал. Электронная почта и интерком функционировали исправно, Кате совершенно незачем было созерцать его ослепительную физиономию. Но нет, нет. После ссоры его начало тянуть в логово врага только сильнее. Ящик Пандоры был поистине бездонным, и чем дольше Рома знал Катю, тем меньше он её понимал. Точнее, все её поступки были на поверхности — она просто хотела получить свой кусок любви. Имела право. Все, наверное, хотят. Просто Рома не догонял: как можно быть одновременно несуразной и притягательной. Зажатой и раскованной. Злой и в то же время весёлой. Некрасивой и красивой. Почему, почему его так сильно к ней влекло? Возможно, это было чувство соперничества с Андреем? Но они никогда не соперничали — Рома был готов уступить ему любую модель, и не модель тоже. Малиновский никогда не пытался казаться значимее, чем Жданов. Его вполне устраивала роль серого кардинала при короле. Но с Катей… это было что-то необъяснимое. Что-то гораздо сильнее, чем все остальные привычные вещи. Казалось, что так не бывает. Но так было. Да, он поступал очень плохо. Прежде всего потому, что до сих пор не рассказал Андрею правду. Жданову очень бы пригодилась информация о Катиных чувствах. Рома знал — как только он расскажет, оковы падут, и эти двое сблизятся ещё быстрее, чем Женсовет распространяет самые свежие сплетни. Они, в принципе, уже начали сближаться — без Роминой помощи. Как известно, люди делятся на три типа: первые бегут, вторые им аплодируют, а третьи — просто наблюдают со стороны. Рома, вместо того, чтобы ощущать привычную радость беспристрастного наблюдателя, ощущал непонятно что. Какую-то смутную тревогу, которая его, если честно, бесила. Он с какого-то хрена становился действующим лицом — и это напрягало. Он искренне хотел бы наблюдать, как двое голубков нарезают круги друг вокруг друга, неловко сближаясь. Как когда-то было у Андрея с Кирой. Рома тогда надрывал животик от смеха практически ежедневно, наблюдая, как Жданов в стадии острого психоза, собираясь на очередное свидание, не может выбрать из двух галстуков. Нет, сейчас так не выходило. По-хорошему, стоило снова попытаться поговорить с Андреем. Он уже пытался пару дней назад — но тогда не воспоследовало ни ответа, ни привета. Сейчас же Жданов вышел из феерического запоя, можно было бы попробовать ещё раз. И друга, наконец, избавить от мучительной неизвестности, и себя — вывести из этой непонятной истории. Попытаться склеить те дрова, которые сам же наломал. И пофиг, что дрова не склеивают. Рома уже серьёзно задумался о том, чтобы сменить маршрут и повернуть к Ждановскому дому, как вдруг запиликал мобильный. Номер был неизвестный, но Малиновский ответил; потому что с его работой каждый звонок мог оказаться очень важным. А с его репутацией ловеласа — тем более. Ни к тому, ни к другому этот звонок не относился. — Добрый вечер. Я сейчас говорю с Романом Малиновским? — спросил какой-то мужчина. Судя по голосу, гораздо моложе самого Ромы. — Добрый вечер. Именно с ним вы и говорите, — заинтригованно ответил Малиновский. — С кем имею честь?.. — У вас есть какие-нибудь идеи? — Молодой человек, — усмехнулся Рома, — для игры в «угадайку» у меня сегодня был слишком тяжёлый день. Так что выкладывайте всё и сразу. Вряд ли бы ему звонили с такими настроениями из налоговой, банка или полиции. Хэ-хэй, а угадайте-ка, кто на проводе! Да и вообще, поздновато для таких звонков. Чёрт, а, может, это девушка с очень низким голосом? Или… нет, Рома всё понял! Такое тоже бывало — ему иногда звонили молодые симпатичные парнишки. Узнавали его номер у своих подружек, которые отлично развлекались в Роминой постели. Надеялись, что такой красивый мужчина может играть за обе команды. И нет, про «такого красивого мужчину» Рома не сам придумал — это говорили те самые парни… Но нет, нет, Малиновский в этих вопросах был донельзя консервативен. Что уже и собрался сообщить. — Думаю, вы удивитесь сильнее, чем если бы вам предложили миллион даром, — уверенно ответил голос на том конце провода. — Бесплатный сыр бывает только в мышеловке, — улыбнулся Рома, — так что я бы не удивился, а насторожился. Попробуйте меня поразить. — Хорошо, — хмыкнул незнакомец. Затем послышался какой-то щелчок. И зазвучала музыка. Сначала до боли знакомый проигрыш, а затем до боли знакомые слова: When I look back upon my life, It's always with a sense of shame, I've always been the one to blame. Как раскат грома. Роме совсем не потребовалось задавать себе вопрос: к чему эта песня? Он прекрасно знал, к чему. Когда-то давно мама её слушала по десять раз на дню. Они с папой вообще очень любили музыку — через многочисленных друзей постоянно доставали западные новинки, переписывали с кассеты на кассету, передавали другим друзьям. Кассету с Pet Shop Boys Рома запомнил особенно хорошо: её мама ставила совсем незадолго до смерти. Тогда он был уже в весьма сознательном возрасте. For everything I long to do No matter when or where or who Has one thing in common too, It’s a, it’s a, it’s a, it’s a sin. Слёзы из глаз брызнули неконтролируемо. Рома, который не помнил, когда плакал в последний раз, даже не заметил этого. Пришлось припарковаться на первой попавшейся остановке. Он не поверил в собственное предположение. Скорее, почувствовал. Поэтому спросил: — Славик. Ты, что ли? Музыка выключилась. — Я, братец. Это я. Надеюсь, мы можем поговорить? Рома попытался выбрать точку опоры и сфокусировать взгляд на разноцветной новогодней гирлянде, которая висела в одном из многочисленных окон дома, оказавшегося неподалёку. Она мигала и расплывалась. Ноль фокуса. — Конечно, можем, — наконец, выдавил он из себя.