мальчик хочет в тамбов

Поехали, не сговариваясь, к Роме домой. Малиновский вёл машину, даже не останавливая взгляд на их с Катей излюбленных местах — всё не то. Почему-то казалось, что их будет слушать и слышать весь мир. Удивительное дело, как будто кому-то не всё равно до них двоих. Поговорить было нужно. Катя не знала, о чём именно, и как долго. Поссориться снова или помириться окончательно. Или остаться на прежних позициях. Но точно — нужно. Раз уж этот вечер так загадочно сложился. Дорога была молчаливой и быстрой. Рома разве что бросил на Катю пару коротких, задумчивых взглядов — вот и всё, что она запомнила. Сама не заметила, как они оба оказались лежащими на кровати Малиновского. Но нет, ничего такого. Они даже не сняли рабочую одежду — Катя своё платье, которое вот-вот грозило на ней разорваться, а Рома — излюбленные красный свитер и джинсы. Пожалуй, они подустали для таких мелочей. — Телевизор включить? — полюбопытствовал Малиновский, шаря рукой по покрывалу в поисках пульта. — Если только у тебя там не оставлен порно-канал, — хмыкнула Пушкарёва. — Хотя я могу прикрыть глаза, пока ты переключаешь. — Катя-Катя, — Рома рассмеялся, — поздно строить из себя скромницу. Мы уже выяснили, что ты — не она. Пару месяцев назад это бы сработало, но только не сейчас. Но ладно, так и быть. Можешь закрыть свои прекрасные очи. Катя, конечно, закрывать ничего не стала, а на телевизоре включился всего лишь музыкальный канал. — Мальчик хочет в Тамбов, — пел с экрана Мурат Насыров, — ты знаешь, чики-чики-чики-чики-та… — О боже. — Оказалось, что глаза прикрывать пришлось Роме. — Эта песня меня преследует. — Тебе это не нравится? — Почему, — склонил Рома голову и, открыв глаза, посмотрел на Катю лукаво: — Всё мне нравится. Я люблю весёлую музыку. Это ж не какая-нибудь Селин Дион с песней из «Титаника». Вот где тоска. — А я так люблю, — усмехнулась Пушкарёва, поворачиваясь к Роме больше и подпирая голову рукой, — эту песню. Но «Мальчик хочет в Тамбов» мне тоже нравится. — Не сомневаюсь, Пандора Валерьевна. То, как мы зажигательно спели её в караоке, сложно забыть. Правда? — Правда. Я тогда, — Катя непроизвольно издала смешок, — смотрела на тебя и думала, сколько девушек ты сможешь закадрить одним взглядом. Но ты ничего, держался. Хорошо играл. — Ну так, — ответил Роман с шутливой гордостью. — Я же не мог позволить, чтобы ты меня в чём-то заподозрила. Иначе ты надавала бы мне своими юбками по щам и скрылась в неизвестном направлении. Точнее, — осёкся он, — я так думал. Представляю, что ты там мыслила на самом деле. — О, да, — сказала Катя на удивление легко. — Побить вас, Иуда Дмитрич, мне хотелось не юбками, а, как минимум, палкой. — Но, между прочим, уважаемая, — глаза Малиновского засверкали, — мне с вами в вашем мастерстве не сравниться. Это ж надо было так присочинить! Как ты пламенно порвала номер этого Антона прямо у меня на глазах… — Мне тоже нельзя было раскрывать себя, — улыбнулась Пушкарёва. — Я очень хотела, чтобы всё получилось, как надо. — А как ты придумала, что сначала была влюблена в Жданова, а потом переключилась на меня. И так убедительно! Скажи честно, ты репетировала? Катя рассмеялась сильнее, вспоминая, как в тот самый момент, когда что-то заподозривший Малиновский решил её допросить, она покрывалась холодным потом самого натурального ужаса. — Нет, это была импровизация, — чуть ли не со слезами на глазах ответила она. — Я чуть не родила тогда от страха, что ты можешь о чём-то догадаться. — Неплохо, — поджал губы Рома, тоже едва сдерживаясь от смеха. — По крайней мере, я поверил. — Да я же говорю — вас, мужчин, легко купить сладкими речами. Стоит только наговорить вам много приятных слов, и всё. Да и вообще, — покачала Катя головой, — каждому хочется верить в свою исключительность. Даже если это — исключительность перед страшненькой секретаршей. Я не думала, что это работает, но, кажется, да. Работает. Ни один мускул на лице Малиновского не дрогнул; но смотреть на Катю Рома стал чуть пристальнее. — Да, Катя, — спокойно улыбнулся он. — То, что сделала ты, не удавалось ещё ни одной женщине. Я потерял сноровку и стал хронически тупым. И даже не хочу думать, почему так случилось. — Может, потому, что тебе хотелось мне поверить? Рома прищурился. Слишком откровенничать он явно не хотел. Вместо этого он взял Катину руку в свою и осторожно поцеловал хрупкую, тонкую кисть. — Давай спишем на твою прекрасную актёрскую игру, — залихватски предложил он. — Я просто давно не был в театре. Изголодался. — Ох, Иуда Дмитрич, — вновь рассмеялась Пушкарёва, — кому бы говорить про театр. Ты, видимо, забыл, как решил признаться мне в любви в том ужасном кафе. Помнишь, когда пьяный Жданов уехал и оставил нас вдвоём. — Ну, во-первых, не в любви, а в симпатии. — И ты думал, что в это так легко поверить? — А что, — поиграл Рома бровями, — ты бы не поверила? Ну, если бы была не в курсе. Катя на секунду задумалась. Наверняка бы поверила. Ведь каждому хочется быть исключительным хоть для кого-то — это правило работает для всех. — Был такой шанс, — в итоге ответила она. — Хотя, такие моменты на самом деле были. Когда я тебе верила. Даже несмотря на то, что знала правду. Рома, казалось, совершенно искренне удивился. Настолько, что приподнялся и уселся на подушках. — Интересно узнать, какие, — с любопытством спросил он. Катя тоже поднялась и села, чтобы быть с собеседником наравне. Для удобства она прислонилась к спинке кровати. Так странно: в прошлый раз, на этой же самой кровати, они обсуждали всё произошедшее с позиции врагов. Теперь — точно так же вспоминают то, что с ними было, как обычно болельщики вспоминают футбольный матч. Отмечают стратегически верные решения и хорошие пасы. Пересматривают лучшие моменты. Охренеть. — Например, когда ты вместе со мной объявил бойкот Андрею. Тебе как будто на самом деле хотелось это сделать. — Так мне и хотелось сделать это на самом деле, — мирно улыбнулся Рома. — Жданыча иногда стоит ставить на место. И мы с тобой, кажется, были неплохой командой. — Мы с тобой вообще команда хоть куда, — хмыкнула Катя задумчиво. — В том, как насолить Андрею — нам с тобою равных нет. — Она повернулась к Малиновскому и села по-турецки: — Знаешь, я жалею о том, что сделала. Вы оба со мной поступили плохо, но ты был прав. Я могла не отвечать тем же. Да, — поправила она очки с печальной усмешкой, — я могла не множить враньё. Но зачем-то это сделала. Вроде и отомстила, а вроде — лучше не стало. Я не стала от этого лучше. Рома ойкнул, тут же огляделся, и через пару секунд в его руках материализовались бутылка игристого с бесконечно длинным бокалом. — Чувствую, без этого нам не обойтись, — с пониманием дела ответил он. — Ты его для своих рыбонек и кошечек припас, что ли? — с подозрением спросила Катя. — А не то у тебя рядом с кроватью целый мир. И ходить никуда не нужно. — Ну а как же. Стартовый набор — должен быть всегда под рукой. Чтобы не отрываться, — Малиновский хитро подмигнул, возвращаясь на секунду к своему привычному амплуа, — от главного. Это ж только с Пандорой Валерьевной главное — разговоры о чести и совести. Ну, давай поговорим. Катя приняла бокал из рук Ромы и задумчиво уставилась на мелкие лопающиеся пузырьки жидкости. — Я так сопьюсь, — с горечью сказала она. — Я уже спилась. Сначала я пила со Ждановым, теперь пью с тобой. Я только и делаю, что бесконечно пью. — Я тебя умоляю, — фыркнул Малиновский, наливая заодно и себе, — ни со мной, ни, тем более, с Андреем, тебе в этом марафоне не сравниться. Себя я, кстати, алкоголиком не считаю. Так что тебе тем более нечего переживать. — Ты себя вообще видишь исключительно положительно, — ответила Катя, прищурившись и сделав глоток. — Прямо-таки хоббит. Ешь, пьёшь, наслаждаешься жизнью, никого не трогаешь. — А смысл видеть себя по-другому? — пожал плечами Рома. — Тебе легче от того, что ты теперь себя винишь? Ты же сделала то, что сделала. Значит, в какой-то момент тебе это показалось правильным. Это жизнь. Нет смысла убиваться из-за того, что ты совершила ошибку — так её всё равно не исправить. К тому же мы все делаем ошибки. — А ты? — Катя впилась в Рому взглядом. — Ты себя не винишь совсем? — В чём? — Ну, что так вышло с Андреем. Что ты пошёл со мной к Павлу Олеговичу. Нет, ты не думай, что я с претензией. Я вообще не подходящий для этого человек. Просто мне интересно. Рома сделал большой глоток. Пока он молчал и обдумывал свой ответ, его кадык двигался вверх-вниз. Катя подумала, что спрашивать о себе ей даже не пришло в голову. — А у меня не было выбора, — в итоге ответил он. — Точнее, конечно, был — поступить плохо или поступить плохо. Я выбрал меньшее из зол на тот момент. Кто знал, — бросил Рома на Катю пытливый взгляд, — что ты могла сделать? Точнее, — сделал он ещё глоток, — да, конечно, я чувствовал, что вряд ли ты совершишь какую-то большую подлость. Но бывают такие ситуации, когда нельзя полагаться на чувства, потому что ответственность — слишком большая. Помогают факты и только факты. Он помолчал ещё, словно размышляя, добавить что-то к своему краткому монологу или не стоит. В итоге — наверное, потому, что этот вечер был далеко не таким, как все остальные, — добавил, глядя Кате прямо в глаза: — Да, мне уже все это сказали. И Андрей, и я сам, и ты, даже не говоря вслух. Что я мог бы найти выход, если бы захотел. Мог бы, Катя. Мог! Мог бы схватить тебя в охапку и притащить к Андрею — и разбирались бы вы сами. И ты бы его, возможно, простила. И он, возможно, смог бы доказать, какой он хороший, и вообще не то имел в виду. И ты бы даже ему поверила. Скорее всего, так бы и было. Катя осушила бокал залпом — выдерживать такой Ромин взгляд было неловко. Она привыкла к его улыбкам и не самым приличным шуточкам; но уж если он хотя бы на минуту перестал ёрничать — значит, сто процентов будет говорить то, от чего волосы встанут дыбом. Она чувствовала, к чему всё идёт, и не знала, хочет слышать это или нет. — Но проблема в том, что я не захотел, — припечатал Рома, не отрывая глаз от Кати. В тёмной зелени его глаз тлела едва уловимая опасность. Опасность слишком желанная и родная. — Я всегда без проблем мирился с ролью шута при короле. Я ведь такой и есть. И всегда спокойно оставался третьим лишним, когда девушки выбирали Андрея. Да я сам был готов преподносить ему их на блюдечке — если только он пожелает. — А меня, значит, преподнести не захотел, — эхом отозвалась Катя. — А тебя попробуй преподнести, — хмыкнул Рома. — Ты сама кого хочешь преподнесёшь — на подносе, с яблоком во рту. Но да, Катя. Я не захотел. После этих слов он медленно улёгся и потянул сидящую Катю за собой. В итоге они оба оказались лежащими на спине. — Возможно, я после этого стал ещё хуже, чем был, — тихо сказал он. — Я предал доверие Андрея. Мне жаль. Но не всё в этой жизни крутится вокруг него, и не все силы этого мира должны быть направлены к тому, чтобы обустроить его личное счастье. Я впервые в жизни почувствовал, что такое моя личная история. Что что-то в жизни больше моё, чем его. По праву. Да, даже у шутов бывают минуты слабости. — Рома осторожно накрыл Катину руку своей, переплетая их пальцы. — Но что сделано, то сделано. Всё сложилось не так уж и плохо — значит, ещё поживём. Страдать от того, какой я весь неправильный, я точно не намерен. Раз что-то сделал — значит, должен быть в состоянии совладать со своей совестью. — Зачем ты тогда рассказал Андрею о моих чувствах? — так же тихо спросила Катя. — Ну, мне же надо было как-то реабилитироваться в глазах остальных, — хохотнул Малиновский. — Так, наваждение схлынуло и прошло. Нет всяким деструктивным мыслям и прочим глупостям! Никаких Пандор и хамелеонов. Надо хотя бы постараться быть благородным. Хотя бы прикинуться. Но, — хватка стала крепче, — сейчас у меня ощущение, что это было зря. Расскажи же мне, Катя, — понизил Рома голос, — почему у меня это ощущение. — Что же именно тебе рассказать? — Например, о своих двух свиданиях. О вчерашнем с Антоном, и о сегодняшнем с Андреем. Как прошло? Судя по тому, что ты оказалась в моём кабинете, не очень удачно. Катя хрипло усмехнулась, чувствуя, как тело постепенно наполняется жаром. Большой палец Роминой руки слишком нежно растирал её ладонь. — Ну… с Антоном у нас ничего не вышло. — Это почему? — Рома притворно изумился. — Ах да. Он всё-таки не оценил тебя по достоинству. — Ещё как оценил, — тут же с удовольствием ответила Катя. — Просто я поняла, что он не в моём вкусе. — Ах вот оно что. Пандора Валерьевна выбирать изволят. Этот ростом не вышел, а у этого лицо какое-то слишком глупое… А у того, вон, вообще сутулость и залысины! Пандора, родная, отойди от бедного старика, он случайно в ряд женихов затесался — он вообще за пенсией шёл… Пушкарёва снова начала хохотать; наверное, Рома смог бы начать хохмить даже перед концом света. Мир разваливался бы на части, а он бы беспечно взирал на всё происходящее с фотоаппаратом на груди и говорил — можно было бы и поэффектнее разрушаться, поаккуратнее как-то. А то даже потомкам сфотографировать нечего. — Хорошо, — перевёл Малиновский тему, — а с Андреем что? — С Андреем, — протянула Пушкарёва, — тоже ничего не получилось. Это и не было свиданием. Мы просто общались. — И как успехи? — спросил Рома почти требовательно. — Что такого вы друг другу наговорили, что ты теперь такая потрёпанная жизнью? Катя развернулась на бок, чтобы вновь видеть Рому. — А ты не понял? — Мне, — улыбнулся он, — тоже интересно. Мне всё интересно. Пушкарёва шумно выдохнула. — Что-то в этой жизни больше твоё, чем его, — повторила она Ромины слова. Затем добавила от себя: — А то, что на самом деле — моё, не всегда можно понять с первого взгляда. И я не знаю, почему так. Я ничего не знаю. Наверное, вообще не стоило всё это начинать. В противовес её последним словам Ромина рука быстро оказалась на Катиной талии, а сама Катя оказалось прижатой к Роме. Как будто Малиновский только этого и ждал, прикрываясь своими шуточками. Его лицо оказалось слишком близко, а чужие губы практически касались её губ. Опасность зелёных глаз затягивала всё глубже. — Но мы это начали, Кать. Поздно что-то говорить. И Катя подумала, что то, что будет после — неважно. Пусть это «после» сначала соизволит наступить. — Да, — обессиленно ответила она, наслаждаясь каждым прикосновением. — Я не знаю, почему именно ты. Ты называл меня страшной, ты говорил про меня такие вещи… И я не знаю, способен ли ты чувствовать вообще хоть что-то. Я не знаю, где тебе можно верить, а где нет. Но, — всхлипнула она и положила ладонь на Ромину шею, — мне это вообще не помогает. — И мне, — ответил Рома, лихорадочно опускаясь сухими губами на подбородок и трепещущее горло, — ничего не помогает. И я тоже не знаю, где верить, а где — нет. Мы столько наврали. Но, боже, Катя… — Ты не представляешь, как мне натёрло это платье. И это полная капитуляция. — Намёк понят. — Слава те господи… — И я тебе уже говорил, что ты не страшная. Я ошибся! Не разглядел. Да, я мудак, который судит по обложке. Но у тебя этих обложек — как у капусты. И все разные. — Теперь я ещё и капуста. Зашибись. Ящик Пандоры, лиса Алиса, хамелеон… — И чистый эксклюзив. Это точно. — И капуста. Мы перешли с фауны на флору. — Мы за разнообразие. Ты не знаешь, где здесь застёжка? — А это тайна ящика Пандоры. Ищи. — Если не найду через пять секунд — всё случится прямо в одежде. — Фу, Рома. Выключи телевизор, а? *** …Позже, когда всё уже случилось, когда измотанная Катя жадно поглощала холодную воду из стакана, а где-то далеко Пушкарёв-старший, неудовлетворённый скупой смс-кой от дочери, успел сойти с ума, Рома, пребывая в состоянии между сном и явью, шептал неведомо кому: — Мальчик хочет в Тамбов… Но не летят туда сегодня самолёты… И не едут даже поезда. — Он легко рассмеялся. Потом затих. Потом вновь едва разборчиво заговорил: — А я долетел в Тамбов, да-а-ааа. Катя — это Тамбов. Все были Куршевелем, а теперь наступил полный Тамбов. Но Тамбов — лучше, чем Куршевель. Да-а-аа. Точно говорю! И Катя даже не знала, проникнуться ей или снова расхохотаться. Она невесомо погладила окончательно затихшего Рому по макушке. Пожалела о том, что у неё нет камеры на телефоне или просто камеры, чтобы записать то, что несёт Малиновский. Тамбов лучше Куршевеля — это ж надо такое придумать! А в Северном Бутово живёт московская интеллигенция. И, тем не менее, о правдивости этих слов задумываться не приходилось. Поэтому Катя быстро нырнула к Малиновскому под бок, и, после того, как он сквозь сон сграбастал её в свои объятия, заснула, наконец, сама. Действительно, полный Тамбов.