чувство потерянности

Детально расписанный план действий и по-военному точно осуществленный шаг на пути к заветной цели, предвкушение успеха и какая-никакая уверенность в себе — все медленно, но верно рассыпается на глазах, с песком и прахом сквозь его пальцы ускользая. Операция в поле идет совсем не так, как было продумано на многочисленных совещаниях в штабе за океаном. Из-под «ног» уходит земля, Эрик сперва этого даже не понимает — ходя с протезом несколько лет, он почти привыкает к постоянному ощущению потери равновесия. Его драгоценный «Целус» фатально ошибается, и под тяжелыми плитами песчаника спутник находит не склад химического оружия, а проклятый лабиринт-храм, кишащий неизвестными видами полуживого, которых иракец Салим зовет «вампирами». Его брак разваливается, как бы Эрик ни старался этого не замечать: Рейчел ему признается, что попросту нашла другого — он злится, но не удивляется, пытаясь оставаться рациональным до конца; даже немного сам корит себя за недальновидность, ведь измена — вполне закономерный исход из ситуации, когда между женой и работой Эрик из раза в раз выбирал последнее. Рейчел никогда не страдала одна, способная сама о себе позаботиться. То, что должно было остановить войну, на деле, оказалось тем, что почти ее возобновило. Его амбициозный проект провалился буквально. Эрик, по лабиринту песчаных пещер бродя, без конца думает о своей разработке — о себе и том, как бы ему, некогда перспективному военному ученому, а теперь безногому штабному полковнику, похороненному за стопками отчетов и паутиной проводов в лаборатории, доказать всем свою значимость и незаменимость. Он прекрасно помнит, что Рейчел была в его непредсказуемо меняющейся жизни единственной константой. Она в мыслях его существует постоянно, он особо внимания на это не обращает, воспринимая ее там как нечто само собой разумеющееся. Эрик свое кольцо обручальное в ладони держит подолгу, играя с ним — это перерастает в своеобразную привычку, больше похожую на нервный тик. Он носит его везде, пряча на цепочке под воротником, и вздыхает непреднамеренно часто, чувствуя, как оно холодом обдает его кожу. Эрик искренне хочет, чтобы все в его жизни стало «как прежде» — и его «прежде» наивно-детски не включает в себя годы, проведенные без жены, как будто до Рейчел у него жизни не было вовсе. Путеводная нить, огибая каждый судьбоносной поворот в лабиринте, тянулась от нее: она была за рулем, когда произошла авария, в которой он потерял ногу — так завершилась только-только начавшаяся его карьера военного, а их медовый месяц пролетел в стенах больницы под капельницей; ее опасная работа в ЦРУ, в знаменитом отделе по борьбе с террористами, вдохновила его на создание программы и спутника — Эрик думал облегчить всем жизнь, особенно жене, которую он действительно боялся вот так потерять, случайно, в устроенном озлобленными людьми взрыве, ведь события две тысячи первого года всю систему безопасности перевернули с ног на голову, в обществе породив настоящую паранойю. Он вспоминал свои заслуги и везде находил отблески Рейчел, как будто ей был обязан всем. Слезы сами собой на глазах выступают от мысли того, что ее больше нет. Что древний плетеный канат мог бы их двоих выдержать, и они бы вместе спаслись в том ущелье, чуть погодя: ему лишь стоило до конца не выпускать Рейчел из рук, изрезанных в мясо натянутой веревкой — не отрезать от себя окончательно. Конечности дрожат предательски. Вместо понятного «человеческого врага» охотятся за командой, отданной ему в подчинение, неведомые отродья, похожие на те ожившие демонические скульптуры с развалин. И в кровавом ущелье похоронена его жена — он себя останавливает от того, чтобы самому за ней туда же прыгнуть с обрыва. «Соберись, соберись!» — Эрик приходит в себя через силу, замечая перед собой труп неизвестного хищника, он находит себе новую цель — узнать об этих неведомых монстрах как можно больше всего, главное — их уязвимости. Его научили доводить каждое свое дело до конца, так это и превратилось в привычку — он борется, уже не задумываясь, «на автомате» цепляясь за жизнь, то последнее, что у него из «ценного» осталось. А в голове крутятся воспоминания, как заезженная пластинка: бессонные ночи, проведенные перед туго работающим компьютером, уставшим от постоянных внесений правок в код небесно-несбыточного «Целуса»; сотни совещаний, отчетов, выслушиваний нелестных комментариев от начальства — все ради того, чтобы самому лично отправиться в Ирак, на поле боя, чтобы «одним выстрелом — двух зайцев»: показать, на что способен, и вернуть жену, с которой они не были уже год вместе. В ушах звенит от слуховой галлюцинации — без конца играющего мотива свадебного марша. Рейчел в ответ его не обнимает, когда он, не веря собственным глазам, бросается к ней и прижимает к себе крепко-крепко ее, задыхающуюся от усталости, побитую, всю в крови, словно она вернулась из ада — по его душу. Осознание бьет под дых сильнее, чем крепкий кулак любовника жены, что чудом осталась в живых после падения, — осознание того, что Эрик оказывается вполне заменим. Везде. Рейчел ему говорит спокойно: «У жизни свои планы», — он парировать эти слова ничем не может, просто кивает расстроенно и замолкает. Эрик сдерживается от того, чтобы усмехнуться вслух горько, поняв внезапно, как отвергаемая им неконтролируемая Фортуна, оказывается, действительно решает все: одной случайности достаточно, чтобы любые старания вмиг потеряли смысл. Со всех сторон кровожадные полузвери-полулюди лезут, охотясь, и боезапасов практически не остается, а он, под градом пуль бегая и слушая уже чужие приказы, все беспокойно размышляет о своем, морально готовясь к тому, как начальство размозжит ему череп об его же спутник за провал, и придумывая, как все иначе могло бы случиться. Сотни разных «что, если…» витиеватыми коридорами в воображении выстраиваются, Эрик теряется в придуманных вариациях возможного развития событий, созданных им же в надежде, что там чудесным образом найдется выход, мифическая нить Ариадны, способная вывести его из собственноручно сложенного лабиринта проблем. «Полковник, отставить сеансы самокопания!» — его обратно в реальность выдергивает не жуткий крик монстра, а шутливо-властный голос Рейчел, как будто она его за ремни бронежилета хватает и хорошенько встряхивает. — «Еще минута, и в твою голову придется отправить целый отряд спасателей. Пожалей их, ведь я-то знаю, что все вы там сгинете во мраке твоих мыслей». Он поднимает свой потерянный взгляд на нее: она устало опускает плечи, которые, наверняка, жутко ноют от ушибов, и смеется легко, глядя на него нежно — прямо как «прежде». Его губы сами растягиваются в улыбке. «Моя Ариадна», — думает он, осторожно беря ее окровавленную ладонь в свои и прикладывая к груди, где звенит на золотой цепи кольцо, где сердце стучит нервно-обрывисто, успокаиваясь. C губ почти срывается спонтанное признание в любви. Что-то в его голове как будто проясняется, и Эрика уверенность в одной-единственной идее наполняет — он понимает, что больше никогда не позволит себе потерять Рейчел.