Песнь волчицы

Смущенный светом фонарей, Луны и звезд, дурак, не видел. Скрывая раны, царь зверей, Любви не зная, ненавидел. Чужой везде, сходил с ума; Мир, мне казалось, - обезьянник. Но сердцем пьяный без вина В тебе свой дом нашел я, странник. Столь беспощадно хороша, Пройдясь по зажившим увечьям, Любовь мне сердце человечье Взамен звериного дала. *** Ещё 2 года спустя. Эдирне, 1448 год Наслаждаясь солнечным днём, Долунай устроила себе небольшую верховую прогулку в пределах султанского парка, не выезжая за дворцовую территорию. Особо не разгуляешься, зато можно быть уверенной, что ее юный спутник, которого она стала нередко брать с собой, не потеряется где-то в лесу. Сам спутник в седле держался не хуже нее, с видом «ещё неизвестно, кто тут кого сопровождает». Долунай решила сблизиться с Раду после гибели их с Владом отца и брата, и с тех пор почти каждый день проводила с ним некоторое время, особенно после того, как Влад и Аслан уехали на долгие военные учения. Найти подход к трудному ребенку было непросто, но с горем пополам у Долунай вроде бы получилось. Она и сама к нему немного привязалась, словно на время стала старшей сестрой, и старалась это ему демонстрировать, хотя он делал вид, что терпеть не может любые проявления участия. В этом она его абсолютно понимала: в его возрасте так же, как одинокий волчонок, огрызалась на весь окружающий мир. — Прекрати меня поучать, я уже не маленький. Если я решил, что приму ислам и стану когда-нибудь великим визирем, значит, так и будет. Буду главным военачальником, поведу в бой огромную армию и одержу множество побед! Долунай, которая последние полчаса пыталась объяснить ему, что никто не даст сыну валашского господаря стать великим визирем, обреченно вздохнула. Мальчику так качественно промыли мозг на тему преданности султану и Османской империи, что она не знала, можно ли это как-то исправить и во что это выльется. Предчувствия на этот счёт были весьма неприятными, поэтому она решилась на довольно опасные слова: — Хорошо, вот представь, стал ты великим визирем. Что, если однажды Влад, став господарем, решит отстаивать независимость Валахии с мечом в руках, как, например, Скандерберг, а повелитель прикажет тебе уничтожить его и города родной страны? Неужели ты смог бы воевать против своих родных и соотечественников по воле султана? Лицо мальчика стало настолько грустным, что Долунай почти сразу пожалела, что задала ему такой тяжелый вопрос. Не желая давить на него и портить прекрасную прогулку, зашла с другой стороны: — Ладно… ты просто подумай об этом. Вообще я только хотела сказать, что, например, Влада бы очень расстроили такие твои устремления. Это она, наверное, сказала зря: подростковое бунтарство у Раду проявилось рановато, и мальчик признавал только те авторитеты, которые, как он думал, выбрал сам. К брату он был привязан, хотя почти никогда этого не показывал, однако явно недостаточно, чтобы его именем заронить сомнения. — А я не буду его спрашивать, — удивительно правильные черты исказила очень знакомая кривая усмешка, выдающая непримиримость — в такие моменты он ужасно напоминал ей Влада. — И тебя не буду! Женщин вообще в важных вопросах никогда не спрашивают. После этих слов он поступил как настоящий мужчина — сбежал, пришпорив коня и перейдя с прогулочной рыси на стремительный галоп. Наблюдая этот маневр, Долунай с секунду печально смотрела ему вслед. — Ах ты маленький паршивец, — многообещающе нахмурилась она, тоже пришпорив коня, когда грусть сменилась недовольством. Быстро нагнав мальчика, она хотела было уже прям так, на полном ходу дать ему воспитательный подзатыльник, когда услышала приближающиеся голоса. Голоса друзей, которых не видела почти год. Забыв обо всём, направила коня в их сторону, и с радостным возгласом, больше похожим на боевой клич, в один ловкий прыжок оказалась на земле, а во второй уже повисла на шеях сразу обоих парней, опешивших от такого напора. — Кто ты, и куда спрятала нашу всегда сдержанную Долунай? — улыбнулся Аслан, обнимая её в ответ. — Лале, наверное, покусала. — хмыкнул Влад, с редкой для его холодных глаз теплотой глядя на стоящую неподалеку Лале. — Будешь так шутить, тебя тоже покусаю, — мстительно пообещала султанша, с улыбкой наблюдая встречу. — Пф! Десять месяцев меня покусали, а не Лале, — со вздохом отстранилась Долунай. — Почти без писем! Серьёзно, я за это время успела бы выйти замуж, родить ребенка и стать богатой вдовой, а вместо этого все о вас волновалась и думала, когда же вы вернетесь! Друзья впечатленно уставились на нее, переваривая озвученные планы на будущее, и даже Раду, который тоже спешился и подошел к брату, кажется, поперхнулся воздухом. — Напомните мне никогда не жениться, — патетично прокомментировал Аслан. Влад отошёл поговорить с Раду, а Долунай, наконец придя в себя от неожиданной встречи, взяла коня под узцы и по пути в конюшню принялась разглядывать Аслана, подмечая изменения. Оба вернулись высокими и статными могучими воинами, из юношей превратились в мужчин. Заметно шире стали плечи, четче обозначились скулы, поблекла россыпь веснушек и слегка потемнели рыжие волосы, резче обозначилась линия подбородка. И только глаза остались всё такими же, пронзительно яркими, теплыми. Остановившись на глазах, Долунай заметила, что Аслан рассматривает её с точно таким же вниманием, и невольно смутилась своего лиховатого вида. С некоторых пор она решила плюнуть на приличия и ради удобства для верховой езды надевать мужской охотничий костюм, который заказала специально. Даже Лале тогда посмотрела на нее с неодобрением — не подобает приличной девушке носить штаны, и всё тут. К штанам прилагались высокие сапоги, хлопковая рубашка и жилет из плотной кожи, подпоясанный широким ремнем на талии, за который был заткнут маленький охотничий кинжал на всякий случай. Впервые, пожалуй, Долунай пожалела о таком выборе костюма для верховой езды: после столь долгой разлуки ей хотелось бы появиться в чём-то красивом и женственном, как Лале, которая как нарочно этим утром выбрала одно из самых красивых своих повседневных платьев. Девушка не осознавала, что этот наряд сидел на ней лучше иного платья, подчеркивая красивую, подтянутую благодаря постоянному труду, тренировкам и верховой езде фигуру. Волосы из непослушной, сильно вьющейся копны стали здоровыми и гладкими, спускаясь до талии, заплетенные в замысловатую косу; слегка подведенные сурьмой огромные светло-янтарные глаза, обрамленные длинными ресницами, казалось, занимают пол лица и контрастируют с тронутой загаром матовой кожей. Запертая в пределах дворца, она не вполне осознавала, что и сама изменилась не меньше, из растрепанной диковатой девчонки превратившись в красивую девушку. Поймав себя на том, что под изучающим взглядом друга, который будто впервые ее увидел, уже раз десятый зачем-то поправляет волосы, Долунай почувствовала облегчение, когда Лале первой прервала молчание, расспрашивая его о том, как проходили эти месяцы разлуки. Ощущение легкой неловкости прошло без следа, и вскоре Долунай, отведя коня в конюшню и решительно расправив плечи, уже непринужденно смеялась над какой-то шуткой. Радость встречи была такой, что хотелось обнять весь мир. Вечером, покончив со всеми текущими делами, друзья договорились прогуляться до водопада. Они уже давно облюбовали это прекрасное, уединенное и умиротворяющее место, где каждый из них сполна отдыхал душой под волшебную музыку струй водопада. Аслан расслабленно лежал на траве, жмурясь, как сытый хищник, и жуя тростинку; Лале, запрокинув голову, разглядывала облака, а Влад — её, хотя и пытался это скрыть; Долунай с неослабевающим рвением посылала одну стрелу за другой в маленькую мишень, нацарапанную на дереве — в дерево попадала, всегда близко к цели, но в саму мишень еще ни разу. Тем временем все четверо непринужденно болтали на самые разные темы, от бытовых мелочей до политики и войн, просто наслаждаясь долгожданным обществом друг друга, чувством единения. Но солнце пекло нещадно, поэтому в какой-то момент Влад предложил друзьям посмотреть на пещеру за водопадом. — Устала немного, лень куда-то идти, — Долунай вздохнула разочарованно и утомленно, тоже сев на траву и сложив рядом лук со стрелами. — Правильно, зачем идти туда, где холодно и сыро, если можно остаться там, где сухо и тепло, — одобрил Аслан, на что та весело фыркнула. — А я не откажусь, — Лале лучезарно улыбнулась Владу и последовала за ним. «Может, стоило пойти с ними?.. Нельзя, чтобы они сблизились еще больше, им обоим потом будет очень, очень больно. Ведь они, хоть и оба королевских кровей, принадлежат к разным мирам, и султан выдаст Лале замуж не далее как через год-два. А, впрочем, могу ли я хоть что-то сделать, чтобы чувства не ранили их? Это как пытаться остановить стихию… — глядя им вслед, подумала Долунай. — к тому же, из меня однозначно плохой советчик в этом вопросе». Её собственные чувства тоже ранили: все эти месяцы она жила как-то бесцветно, словно разлука забрала с собой солнечный свет, погрузила мир в черно-белую мглу. И это при том, что друзья просто уехали на учения; Долунай и представить боялась, что будет, когда они уйдут в поход, на войну. А ведь это, судя по слухам, не за горами… Проглотив подступивший к горлу ком, Долунай посмотрела на Аслана, и заметила, что он тоже смотрит вслед ушедшим друзьям. Его взгляд был просто задумчивым и немного отрешенным, но девушка всё равно почувствовала знакомый укол ревности. По сути, у неё не было ни одного по-настоящему весомого основания полагать, что Аслан влюблен в Лале, но она настолько привыкла к этой болезненной для нее мысли, к которой сама же когда-то пришла, что сложно было в ней усомниться, хотя очень хотелось. Наконец, Аслан будто стряхнул с себя задумчивость и вновь перевел взгляд на Долунай. Ощущение падения в бездонный изумрудный омут охватило её с головой, до замершего сердца, до россыпи мурашек, особенно когда остро осознала в этот момент, насколько они близко друг к другу. Тоска этих месяцев, радость встречи, горькое предчувствие новой разлуки, уже гораздо более страшной, и почти осязаемое притяжение, внезапно звенящей нитью протянувшееся между ними в тишине, — всё смешалось в такой клубок, что не распутать и не выпутаться. Из этого странного завороженного состояния вернуло в реальность легкое удивление, мелькнувшее в гипнотических зеленых глазах. Долунай с ужасом осознала, что всё это время перебирала мягкие рыжие пряди, а после и вовсе по-хозяйски запустила в них всю пятерню, с видимым удовольствием пропуская меж тонких пальцев. Смутившись, хотела было тут же одернуть руку, будто обожглась, как вдруг Аслан остановил её: — Нет, поиграй еще в моих волосах, мне так нравится. Вновь зажмурился, как довольный кот — казалось, почеши ещё за ушком, и замурлычет. Ощущая себя вором, который дорвался до сокровищ, Долунай снова запустила ловкие музыкальные пальчики в рыжую шевелюру. — Кстати, ты по-прежнему слишком высоко держишь локоть, когда целишься, — лениво приоткрыв один глаз, заметил он с легкой улыбкой, замершей в уголках губ. — А у меня учитель обещаний не держит, научил основам и бросил на произвол судьбы, — нарочито обиженно вздохнула она, так натурально, что выдавали только смеющиеся искорки в солнечных светло-янтарных глазах. — По воле обстоятельств, прошу заметить. Но готов прямо сейчас встать на путь исправления, — усмехнулся Аслан, подобрав с земли оставленные ею колчан со стрелами и лук, и приглашающе протянул ей руку. Почему-то в этот раз всё было как-то неуловимо иначе, чем на предыдущих уроках стрельбы. Взгляды, прикосновения, призванные просто поправить положение рук… Может, она просто выдавала желаемое за действительное, но в этот раз ей казалось, что искры от этого внешне невинного взаимодействия обжигают не только её кожу, доходят не только до её сердца. Как бы то ни было, в мишень она попала несколько раз, ни разу больше не промахнувшись. — Ха! Ну что, я все еще способная ученица? — поглощенная азартом Долунай, наконец, опустила лук и, изящным движением перебросив косу на спину, через плечо оглянулась на Аслана, по прежнему стоящего вплотную к ней. В ответ он лишь необычайно тепло улыбнулся, как никогда раньше, и девушка поняла: если у нее и был когда-то хоть шанс избавиться от наваждения, то после этой улыбки, отданной ей одной, она пропала навеки. *** Долунай всегда поддерживала свою подругу и госпожу в её стремлении к живописи, от души восхищалась её талантом и полностью понимала Лале в стремлении к творческой свободе. Поэтому когда султаншу поймали за написанием портретов и чуть ли не назвали преступницей, возмущению девушки не было предела. Но при этом Долунай действительно испугалась за подругу, какие только страшные предположения не лезли в голову, поэтому она взволнованно бродила вокруг тюрбе, куда зачем-то увели Лале. Через какое-то время султанша наконец вышла, выглядя расслабленно и чуточку печально, и поведала подруге, что султан избавил её от наказания, взамен попросив написать один портрет. — Но как ты можешь рисовать человека, которого не помнишь? — недоумевала Долунай. — Как-то же мне удалось нарисовать маму, — пробормотала Лале, отчего-то отведя взгляд, и подруга поняла, что султанша что-то недоговаривает, однако выяснять не стала: захочет — сама расскажет. Они вместе пошли к друзьям, обрадовать, что всё обошлось. Аслан и Влад сидели в оружейной совершенно потерянные, яростно натачивая мечи, когда Лале впорхнула как птичка и нетерпеливо обняла их обоих. Она поведала о разговоре с султаном и его решении, чем обрадовала обоих. Еще какое-то время они взволнованно обсуждали произошедшее, пока в помещение не вошёл Али-бей, за которым семенил Раду, неся гору каких-то принадлежностей. Мальчик учтиво поздоровался с ними, а Али-бей с добродушной улыбкой пожаловался на парней, которые чуть с ума его не свели своим беспокойством. — Видите, как удачно получилось: у Лале-хатун всё обошлось, а вы тем временем мечи наточили, значит, чуть меньше осталось подготовки на завтра. — добавил он. — Молодая, горячая кровь! Скоро это вам пригодится на поле боя. — Постойте, вы оба тоже уходите в поход на Светиград?! — Вы что, отправляетесь уже завтра?! — хором с вопросом Лале и даже в той же интонации воскликнула Долунай. — Ну конечно мы уходим в поход. Я вообще-то состою в гвардии. — ответил Аслан. — И да, уже завтра. На плечи Долунай будто опустили тяжелый мешок с камнями, забрав все оставшиеся силы; девушка заметно поникла. — И ты, Влад? — Лале перевела взгляд на второго друга. — Да, в этот раз султан велел собрать всех. — кивнул тот. — Не грусти, мы ещё никуда не уехали, — Аслан ободряюще улыбнулся Долунай. — Выступаем на рассвете, дел невпроворот. — с намеком заметил Али-бей. — Ох… и надолго это? — вздохнула султанша. — Несколько недель, в случае осады — месяцев. — ответил Влад. — Да, Искандер-бей — сильный противник. — задумчиво добавил Али-бей. Они рассказали девушкам побольше о Скандерберге и о стратегической значимости Светиграда, после чего Али-бея кто-то позвал и он вышел из оружейной. Раду, до этого спокойно стоявший в сторонке, взял один меч и начал им воинственно размахивать. — Так тебе, предатель Искандер! Смерть предателю султана! Не сдержавшись, Долунай шлепнула себя ладонью по лбу, мысленно готовясь к тому, что сейчас будет ругань. Конечно, Влад не мог отреагировать спокойно и начал обстоятельно выговаривать ребенку, как он неправ. — Но ведь султан дружил с ним, а он его предал! — не сдавался мальчик, хотя было видно, что реакция брата его озадачила и расстроила. — Дружил? Османы не дружат со своими врагами. — распалившись, заявил Влад, но осекся, мельком глядя на Лале. — Влад, не вини его. — Долунай забрала у Раду меч, опасаясь, что тот поранится, и положила на место. — Ты же знаешь, как здесь воспитывают… — Прости, Лале, я не имел ввиду тебя, — вспышка гнева пропала так же внезапно, как и возникла. — Прости и ты, Раду. Ты не виноват в том, что попал сюда слишком маленьким и легко поддался здешней дрессировке. Но мне очень горько от этого… Влад обернулся к друзьям. — Этот поход… Мы ведь идем воевать против таких как мы, Аслан. И ещё никогда я так не хотел потерпеть поражение. Аслан посмотрел на него с глубокой задумчивостью. — Наверное, ты прав. Возможно, я такой же, как Раду: мальчик, поддавшийся дрессировке. Я не знаю, кто для меня свои: люди с той земли, которую я почти не помню? Или те, с кем рядом я рос и кого полюбил здесь? Я не могу так просто разделить мир на чужих и своих. В любой войне на обеих сторонах страдают, прежде всего, люди. Однако сейчас для меня сторона очевидна. Я служу в гвардии султана. Присягал ему на верность. А значит иду туда, куда он нас ведёт. От этих слов Долунай стало почти физически больно. Из всех трёх друзей Влад ей был понятнее всех, ближе всех по характеру, темпераменту и образу мыслей, но в этом было кардинальное различие их мировоззрений: Долунай, в отличие от него, по сути была человеком без Родины, поскольку с родной страной её не связывали ни приятные воспоминания, ни тем более какое-либо чувство привязанности и долга. Родину она обрела здесь, в людях, которые стали ей дороги, и внезапно с пугающей твердостью осознала, что за каждого из них готова была бы сражаться до последней капли крови, до последнего вздоха. Так же, как Аслан. А между тем двое из столь дорогих для нее людей уезжают на смерть… Тут вновь появился Али-бей, забирая парней с собой. Но когда все вышли из оружейной, Влад задержал Долунай на секунду, ухватив под локоть. — Долунай… Я знаю, ты приглядываешь за Раду. С ним непросто, но… — Я и так стараюсь что-нибудь с этим сделать, — девушка вновь легко поняла, что он хотел сказать. — Сам понимаешь, вряд ли это в моих силах, однако я не оставляю попыток. Он умненький мальчик и по-своему любит тебя, поэтому, возможно, с возрастом у него получится правильно расставить приоритеты. — Надеюсь, — Влад задумчиво тряхнул головой, будто прогоняя тяжелые мысли, и улыбнулся ей: — Вы с Лале берегите себя. Долунай невольно порадовалась: улыбка от Влада была явлением довольно редким. — Ну да, это же нас в четырех стенах дворца и с кучей охраны на каждом шагу в любой момент могут убить, — ядовито отозвалась она. — И вообще, мы еще не прощаемся. Неужели вы думали, что мы не придем вас провожать?.. …Разумеется, той ночью они так и не смогли уснуть. Даже не пытались, поэтому Долунай не покидала покоев госпожи, сидя с нею на террасе и исполняя песни, чтобы хоть как-то унять волнение и тяжесть на душе. Похолодало, поэтому девушки решили надеть плащи, и, не вытерпев, выскользнули из дворца раньше необходимого. Они не знали, где именно в это время Аслан и Влад, поэтому решили пока пойти к конюшням. Но едва вышли на улицу в сад, как за спиной послышались шаги, и они увидели выходящего из дворца Влада, которого зачем-то догнал младший брат. — Влад! Постой… Он остановился и удивленно обернулся. — Раду? Зачем ты вышел? Мы же только что попрощались. Мальчик опустил голову. — Я… просто хотел… — Ну? — Влад явно торопился. — Отдать тебе это, — торопливо пробормотал Раду и вложил в ладонь брата какой-то кулон на веревочке. Влад разглядывал его с недоумением. — Раду… Это ведь мамина иконка. — Да. Пусть она охраняет тебя в бою. — Но это же твоя! Мама подарила её тебе незадолго до… У тебя же больше ничего от нее не осталось! — Ну и что! Тебе в сражении она нужнее. Вернешься — отдашь. — мальчик отвернулся и тихо добавил: — Просто я хочу, чтобы ты вернулся. Поколебавшись секунду, Влад присел перед братом и порывисто обнял его. — Раду, я… Ты… Но мальчик тут же высвободился, глядя почти с возмущением: — Некогда слюни распускать! Всë. Иди. Наблюдая вместе с Лале за этим разговором, Долунай в очередной раз задумалась о будущем. Ей не раз доводилось видеть и слышать, как люди предавали тех, кого называли близкими, поэтому для себя она знала: одно лишь кровное родство или даже совместное воспитание может не иметь никакого значения. Важна именно духовная связь, глубинное осознание людьми себя близкими с кем-то, которое выражается не только в словах, но и в действиях. Их четверка друзей была тому подтверждением. Конкретно в случае с Владом и Раду, Долунай видела: такая связь между ними есть, пусть не образцовая, непрочная, но есть. Поэтому, глядя на них теперь, ей отчаянно хотелось верить, что они смогут сохранить эту связь несмотря на любые политические или просто жизненные неурядицы, возможный в будущем острый конфликт убеждений и прочие преувеличенно важные вещи, истинное значение которых в сравнении с той самой связью — всего лишь жалкий миг перед вечностью. Иной расклад не хотелось даже предполагать, потому что хуже не придумаешь. — Всё-таки он очень любит тебя, — Лале первой подошла к Владу, задумчиво глядящему вслед убежавшему брату. — Да. И это странно. Признаться, я бывал к нему излишне строг… — сказал Влад и стряхнул с себя задумчивость. — Вы почему здесь? Мы же договорились. — Невыносимо было уже сидеть в покоях. — ответила Долунай. — Да. Мы можем ещё погулять немного? — Лале завороженно смотрела в голубые глаза Влада, не моргая, словно не могла наглядеться. — Я тогда пойду найду Аслана, — покосившись на них, тяжело вздохнула Долунай, осознавая, что сейчас им нужно побыть вдвоем. — Он в конюшне, — подсказал Влад, уже уводя куда-то свою даму сердца. «Вот почему всё так несправедливо? Глядя на них, любой циник поверит в любовь. Но им точно не дадут быть вместе, разлучат буквально всё и все. И я абсолютно ничего не смогу с этим сделать». — Долунай проводила их грустным взглядом и поспешила в конюшню. Аслан действительно был там. Присев рядом с лошадью, он что-то делал с её ногой и успокаивающе разговаривал с недовольно фырчащей Гедже, словно та могла что-то понять. — Спокойно. Рана скоро заживет, а сейчас нужно только убрать присохшую повязку, которая доставляет тебе неудобства. Сейчас я её уберу, и тебе станет легче… Точно рассчитанным движением Аслан дернул повязку. Недовольная кобылица резко встала на дыбы, так что он едва успел отскочить. Вскрикнув, девушка в один удар сердца оказалась рядом. К счастью, все было в порядке. — Долунай? Что ты здесь делаешь? — он явно не ожидал её появления, и тут же нахмурился: — Мы же договаривались, что сами с Владом придем к вам ко дворцу. Нельзя быть такой беспечной! — Это я беспечная?! — с намеком вскинула брови, — Это ты едва не полез под копыта самой своенравной лошади! — Я… просто хотел сменить повязку. Уже второй раз за этот утомительный день Долунай не удержалась и хлопнула себя ладонью по лбу. — Ты вообще слышал когда-нибудь о чувстве самосохранения? — поинтересовалась она и подошла ближе, с беспокойством глядя в глаза. — Иногда нужно думать не только о других, но и о себе. Подсказка: сейчас, перед походом — самое время попробовать. — Слушаю и повинуюсь. — шутливо поклонился он. — Если будут ещё указания, прекрасная пери*, подождите, схожу за пергаментом и чернилами, чтоб их все записать и ничего не забыть. Долунай возвела очи горе, как бы спрашивая, за что ей всё это, умудрившись даже упустить комплимент, а затем порывисто обняла Аслана. Хотелось стать виноградной лозой или плющом, обвить его всего и не отпускать. — Вот почему ты такой? Даже сейчас шутишь и улыбаешься. — обреченно выдохнула она куда-то ему в шею. — А ты почему такая? — он с готовностью обнял её в ответ и ласково уткнулся носом в макушку, будто пытаясь навсегда запомнить запах её волос. — Почему пришла сюда одна? — Потому что хочу подольше побыть с тобой. И подарить кое-что тебе в дорогу. — неимоверным усилием заставив себя отстраниться, ответила Долунай. После этого взяла его за руку и завязала на левом запястье замысловатую широкую красную нить, похожую на браслет-оберег. — В культурах многих народов принято считать, что если завязать такую нить тому, кто очень дорог, она будет хранить этого человека от всех несчастий. — тихо пояснила она. — Видишь девять узлов? По одной версии, каждый узел символизирует хорошее пожелание, загадываемое дарителем; по другой — что они даруют девять жизней тому, кого охраняют от бед. Но самое главное, чтобы тот, кому завязали нить, верил в её силу и самому дарителю. Иначе не сработает. — Тогда я могу быть абсолютно уверен, что защищен, — со всей серьезностью ответил Аслан, и вдруг невесомым движением завел ей за ухо выбившуюся прядку. От этого простого жеста девушка вздрогнула, и её всегда твердый, немного отстраненный взор стал полностью открытым и совсем беззащитным, словно разом рухнули тысячи возведенных ею стен и щитов. Прикусив губу почти до крови, она немного взяла себя в руки и выпалила на одном дыхании: — Используя сразу все желания, которые ты проиграл мне в карты, я прошу тебя пообещать, что вернешься. И что будешь мне писать. Обещаешь? Можешь назвать меня ранимой дурочкой, но как только представлю, куда вы отправляетесь… я не могу дышать. И не могу жить, даже просто представив, что ты можешь… Что с тобой… Не сдержав слез, девушка выпуталась из объятий и поспешно отвернулась: она всю жизнь запрещала себе плакать, как бы ни было невыносимо тяжело, и уж точно не хотела показаться слабой. Но слезы не хотели проглатываться, упорно текли, будто прорвало плотину. Мягко взяв за подбородок, Аслан развернул к себе её покрасневшее от слез лицо, пронзительно глядя в глаза, так, что девушка замерла, будто кролик перед удавом. В этом взгляде читалась сложная смесь неясных, но несомненно ярких эмоций, будто Аслан сам не мог определиться, что именно чувствует. Но теплота, извечная солнечная теплота, с которой он всегда смотрел на нее, никуда не ушла, и согревала самые замерзшие уголки её души. На одно долгое и прекрасное мгновение ей показалось, что он вот-вот поцелует ее. Но в конце концов он лишь стер большими пальцами дорожки слез на её щеках, улыбнулся и сказал: — Обещаю. В конце концов, долги нужно возвращать.