rabbit hole

Когда Фил приютил Томми, Вилбур с Техно уже были довольно рослыми, статными юношами. Томми помнил, как молодой Кровавый Бог уходил в ночь и ставил удар до самой зари – бил деревянным мечом по соломенному пугалу. Левая рука была твёрдо прижата к безупречно прямой спине, а стройная, туго обтянутая талия изящно выгибалась с каждым подходом. Заплетенные в косу волосы колотили его по плечам, а частое дыхание серебрилось в холодном лунном свете. Да, Фил воспитал настоящего полубога и превосходного воина. В то благословенное время, когда Мир ещё переживал дни своей изумительной юности, задолго до войны и до революции, Дэдза коротал долгие зимние вечера с малюткой Томми. Гостиная на первом этаже была озарена янтарным светом дотлевающего каминного пламени. По стенам плясали причудливые тени, распаляя убаюканное теплом, но тем более прыткое воображение мальчишки. Заснеженная панорама за окном стояла тоже будто не веря в себя. Фил рёк смягчённым и неторопливым тоном, погружавшим мысль в какой-то чудный сон – и для Томми всё становилось едино: мифы, легенды, истории о сотворении Мира и рассказы из жизни Техно. Никому и в голову не приходило закрывать от Томми домашнюю библиотеку: гипотетически опасное чтение вроде Теневого Кодекса или сборника рецептов ядовитых зелий не будило в нём никакого интереса. Обратный эффект производили зелёные альбомчики с опрятно вклеенными цветами, составленные Вилом в бытность его увлечения ботаникой. Листая главы этой маленькой мелодрамы, разыгранной призраками мёртвых цветов, Томми натыкался на засушенные лепестки прибрежной голубой орхидеи и думал о брате, дневавшем и ночевавшем у глади морской – его тёмно-синей сродственницы. Техно виделся ему державным предводителем кровавого пира, победителем какой-то упорной, грандиозной, беспрестанно совершавшейся битвы. Гордо нёс он свой разящий клинок и художно сработанный щит сквозь колдовской заснеженный лес, окруженный стаей диких волков, провожаемый клацаньем челюстей и зловещим заунывным воем. Фил терпеливо слушал весь этот наивный и безотчётный бред, слагаемый с гениальной лёгкостью и очарованием, свойственным лишь детской фантазии, а затем улыбался мягко и говорил: «Если бы люди знали, каким тяжким трудом он обрел свое мастерство, оно бы не казалось им таким чудесным». И так Томми рос меж двух огней – двух ясных соколов, стройных месяцев, его названых братьев – в постоянной смене света и мрака, улыбки и хмурости, сомнения и сожаления. Познавший раньше срока кое-какие интригующие подробности их частных жизней (мучительную бессонницу, высокомерие мастерства, вымыслы, дразнившие артистическое тщеславие), неугомонный барчук вскоре превратился в лакомого до поцелуев девственника, беззащитного перед озорной щекоткой соблазнов и искушений. Таким он пришел к тому, чтобы бороться за мифический идеал независимости, которая, если говорить начистоту, была нужна ему не так уж и сильно. Он повлёкся за крылатыми речами Вила, как лёгкое судно за седой волной, не сознавая хорошенько, что ждёт его там, впереди. Всё скудное душевное имущество подростка подвергалось его придирчивой оценке и не держало конкуренции; Томми звала сама неизбежность, манила блистательная перспектива сражаться совокупно с героями его детских грёз: певцом свободы и богом войны, не боявшимся ничего и никого… Кроме собственного отца. Техно молниеносно метнулся к двери и повернул ключ в замке в тот самый момент, когда золочёная ручка дёрнулась под напором Фила. Его бесстрастного, почти скучающего выражения и след простыл. Казалось, что происшедшее причинило Техноблэйду расстройство кровоснабжения – такой густой румянец залил его аристократически-бледное лицо. - Техно! Техно, это ты? Так Фил взывал снаружи, пока босой Кровавый бог с покосившейся короной уничтоженно растирал в пальцах переносицу, подпирая дверь – будто его немолодой батюшка мог бы вышибить её. Спальня полнилась напряжением едва миновавшей их грозы. Вил смотрел неотрывно на Техно, накрепко зажав Томми рот. Подростку и дела не было до того, что происходило вокруг – благо, ладанный запах призрачной ладони принудил его замолчать. Любой его писк мог погубить всё предприятие: строго говоря, Томми вообще не должно было здесь быть. Техноблэйд встретил взгляд брата и поморщился, как от боли. - Фил, прошу, уходи. У меня здесь… Дела. - Дела? Ох, я… я понял. Деревянные сандалии глухо застучали в направлении лестницы. Проблема, казалось, исчерпала себя совсем просто – Техно один понимал, что ничего не было просто. На самом деле, он никогда и ничего не таил от отца, никогда не говорил с ним обтекаемо, и если так всё-таки получилось, это могло означать лишь одно и ничто другое. Техноблэйд охранял тайну его отношений с Дримом примерно так же истово и неустанно, как покой родных. Те времена, когда Создатель нет-нет да и заглядывал к Филу на липовый чай или брусничную наливку, остались в глубочайшем прошлом, и всё-таки он это хорошо запомнил. «Да, ты создал удивительную жизнь, полную удивительной поэзии, в художественном единении с природой!» - Фил много хвалил этого угловатого паренька с покрытым лицом, дружественно пожимал его плечо – к немалому изумлению юного полубога, не признававшего иного авторитета, кроме отеческого. С тех пор изменилось многое, чтобы не сказать всё. От доброго и всемилосердного Бога осталась только маска с простоватой улыбкой. Дрим прослыл сумасбродным диктатором с самыми ленивыми апостолами на свете; воины небесного царя – одно название. Наверное, Он не хотел, чтобы сложилось так, как сложилось. Техно никогда этим не интересовался. Фил верил в Него, потом ненавидел, потом откровенно брезговал той распущенной и безоглядной жизнью, которую Он вёл. В самом деле, куда это годилось: Создатель вышел замуж за одного, сбежал из-под венца с другим и коротал ночи с третьим – всё сплошь явления слишком известные в историческом плане и непристойные в духовном. Отец Техно – умственный, умеренный, знающий цену своему благочестию человек. Его худое лицо кабинетного ученого казалось осунувшимся и бескровным, стоило ему омрачиться смесью недоумения и безмерной тоски по несовершенству бытия – то было наказанием худшим, чем десятичасовая пытка. Кровавый бог всеми силами старался его избегать, пусть это и стоило того, чтобы расписаться в своём бессилии – бессилии разорвать те странные и постыдные отношения, которые вязали его с Создателем. По правде сказать, Техно был не вполне джентльмен в амурных делах. И уж точно никогда не планировал спать со своим младшим братом. Но причудливый эскиз искусной фрески судьбы ставил его ещё и в не такие положения – положения, на самом деле, не опасные, только слегка унизительные. Так было и теперь. Кровавый бог закатал рукава белоснежной рубашки, обнажив жилистые руки, и вспрыгнул на постель, странно лёгкий и быстрый для своей нечеловеческой силы. Он упёрся коленом в бедро Томми так, чтобы тот не ёрзал, и справился с ширинкой в приступе плохо скрываемого раздражения. Вил был чувствителен к тем моментам, когда бесовская кровь биологических родителей Техно брала в нём верх, а потому предупредительно схватил его за локоть. - С дороги, Вил, дьявол бы тебя побрал… - Ты совсем не возбуждён. – Он говорит вполголоса и заглядывает Техно в самую душу. Взгляд кроткий, бархатный, подёрнутый завесой зловещего марева. - Дай мне минуту, и я… - Техно, я могу помочь. – Он прозвучал настойчивей, и, чуть подумав, положил ладонь на его пах. Техноблэйд невольно дрогнул. Это был натуральный распад, каждая последующая ступень которого была мучительнее предыдущей. И хотя он был полубог, самый, кажется, благоразумный из них троих, сдерживаться становилось всё сложнее и сложнее. Всё его тело полнилось болезненной отзывчивостью, и внутри забило хвостом какое-то первобытное, глухо воющее чувство. Техно сел, расставив колени, уперев руки в матрас. Его легкомысленный и лукавый брат пал перед ним ниц, на миг прижался лицом к гладкой ткани боксёров, сосредоточенно и блаженно вздохнул. Вил всегда был тот ещё чудак – и отменно понимал, за какие ниточки следовало потянуть. Понимал ещё с той самой поры, когда они были в возрасте Томми и навещали соседние спальни ночами, уединялись в саду, под лестницей, на чердаке. Они были друг у друга ещё задолго до своих первых любовников и любовниц, и многие потаённые уголки этого дома хранили эхо стыдливых стонов, отпечатки ненасытных ладоней. Развитый не по годам, не умевший ещё управляться со своей силой как следует, юный Кровавый бог очень скоро пристрастился к тому, чтобы отлавливать Вила, даже если было совсем не то место и время. Он хватал брата под стройные бёдра, прижимал к стене всем своим телом и вовлекал его в натуралистически-вдумчивый поцелуй, пил до дна, втягивал губами юркий, вожделенный язык – настолько глубоко, насколько он соглашался втянуться. Вил не отставал: охотно упражнялся в страсти, целовался горячо и внятно, исследуя чужой клыкастый рот. Техно упорно шлифовал его пах, остервенело и неустанно тёрся об него, как смычок об скрипку, провожаемый слёзными стонами Вилбура и идиотическим стуком попавшей под ноги садовой лейки. И когда они наконец спускались к ужину спустя добрый десяток окриков заботливого Дэдзы, их подбородки были совершенно мокры, а Вил повязывал на талии мятую ветровку, неудобно скрещивал ноги под столом. В самом деле, призрак помнил и знал его таким, как никто другой – помнил чистым, как белый лист, неопытным, предающимся этому странному инцестуальному наслаждению, пусть он так никогда и не овладел Вилбуром вполне. Хотя бы за это одно Техноблэйд возвратил брату взгляд из-под опущенных ресниц, сжимая тёмные кудри на взмокшем затылке – совсем как когда-то. Ободрённый участием Техно, Вил вынул чуть привставший член, взял в рот грубо рдеющую головку. Его передние зубы были слегка великоваты, а нижняя губа полно выдавалась вперёд, ладно обтянутая вокруг его естества. Взяв до половины, призрак легонько задвигал подбородком, лёг головою на чужое бедро, повернувшись к брату в профиль. Кончик его вздёрнутого носа покраснел, так что Вилбур выглядел не то приболевшим, не то одурманенным, и прошло совсем не так много времени, когда матово-бледное горло стало упруго подёргиваться, демонстрируя то исчезавший, то вновь являвшийся бугорок. Кровавый бог любил, любил в нём сочетание ума и покорности, чувственного и ребячливого, понимая теперь вполне все осатанелые метания Томми – тот, кстати, вёл себя на удивление тихо: смотрел неотрывно на их порочное сплетение, приоткрыв рот от изумления и любопытства. Ощущение мокрого, трепетного призрачного нёба было ему чем-то вроде наркотика, восхитительного самого по себе, но немного смертельного. Разум – разъят и разморен мучительным теплом, точно леностью летнего полдня, и какая-то его глухая периферия благодарит судьбу за то, что бесчисленные ратные подвиги не лишили Техноблэйда глаз – имелось, на что посмотреть. Его очаровательный брат был, что впавший в пророческий транс живописец, а не то любовник в муках безысходного обожания. Тусклая бледность лица, пошедшая аллергически яркими пятнами, и страстно заломленные брови говорили сами за себя, а чего стоил жадный рот и тугая глотка – этого никакие слова не могли изобразить. Преодолев в себе какое-то секундное колебание – словно рябь на зеркальной воде – Техноблэйд коротко простонал и медленно отстранил Вила, потянув его за волосы. Тот пустил брата неохотно, борясь с неуимчивой и безрассудной жаждой, клокотнул судорожно сжавшимся горлом. Техно смахнул с приоткрытого конца липкую нитку слюны, потянувшуюся от губ Вила, и утёр ему подбородок. Призрак проводил его руку пьяным взором и сдул с носа непослушный локон, видимо наслаждаясь пронзительным ощущением своего очарования. Полубог оборотился к Томми, совсем озябшему от его хладнокровного взора, и схватился за худое колено с тем, чтобы перевернуть мальчишку на живот и наконец приняться за дело. - Техно, простыня… - Что говоришь, Вил? – Его голос лишился былой угрюмой иронии и всё отчётливее выдавал нетерпение дорвавшегося до добычи хищника. - Он будет тереться о простыни, и всё это плохо кончится. - Ляг ты под ним. – Техно мотнул головой, приподняв подростка за плечо, точно он был игрушечным. – Как-нибудь управимся… Призрак сделал, как было велено, вновь принимая Томми в свои объятия. Он посмотрел на него в упор с пытливостью озабоченного обожателя: прозрачные глаза – ах, эти глаза! – много более осознанные, но еще подернутые дымкой эротического транса, пленительные губы, приоткрытые в немой мольбе. Жалостно видеть, а всё же не лишено стыдного обаяния - думал Вил, разбирая в пальцах льняные кудри. Всё в Томми говорило о ненасытном желании утолить вожделение его измученной плоти, познать вполне заветное отличие между разрушительной мощью самоудовлетворения и ошеломительной негой открытой и разделенной любви. Кто бы мог показать ему это лучше его собственных братьев, деливших с ним кров, пленивших его воображение с самого нежного возраста? Вил быстро глянул Томми через плечо. Кровавый бог уже навис над ним – пряди розовых волос ниспадали на трепетную спинку. Он взялся за подтянутые ягодицы, что умещались в его широкие ладони со стыдной и сладкой легкостью, разъяв мальчишку для себя. Золотое кольцо-коготь на правой руке Техно до красноты впилось в светлую кожу, нежно-невесомую, но прочную, как влажный шёлк. - Спокойно, малыш, Техно сейчас всё уладит… Разве это было аморально? Разве это супротив разума — сообразоваться с обстоятельствами и временем, дать близкому человеку то, в чём он так отчаянно нуждался? Вслушиваясь в замирающее дыхание Томми, Вил ласково погладил его щёку, провел пальцем по сухим, горячим губам. Член, зажатый между животом подростка и бедром призрака, был тёплым и влажным, как новорождённый щенок; это будило в Вилбуре не столько похоть, сколько нежное и умилённое наваждение. Он целовал щеки, лоб, подбородок, самые уголки губ своего душечки, пока Техноблэйд разминал и растягивал мальчика с жаром и настойчивостью, способной игнорировать любые жалобы и уговоры. Вил скользнул незрячей ладонью по напряжённому подростковому бедру, находя какую-то трогательную прелесть в мягкости его тугого изгиба. - Расслабься, Томс… Ей-богу, так будет легче. Подростковое нутро принимало жёсткие пальцы с восторгом и страхом, а губы роняли тихие стоны; Вилбур тут же сцеловывал их, и Томми видел в его тёмно-янтарных глазах отражение собственного фламингового рдения – настолько тот был близок. Кровавый бог наклонился к бархатной ложбинке меж точёных лопаток и вздохнул полной грудью со странным и истовым вожделением. Он любил, ей-богу, любил, когда запах партнёра был чистым, как первый снег – навроде того, что заметал теперь романтический пейзаж в обрамлении темной оконной рамы по правую руку от Техно и по левые руки от его братьев. Трудно было сказать, кем они друг другу приходились: единокровными или единоутробными, если считать утробой ту единую изнанку Мироздания, полную бестелесных серафимов, демонов и хтонических тварей, которая их всех совокупно выносила и породила. Невесомые, влажные, дразнящие поцелуи там и сям, на спине, на пояснице – деловитые губы снимают пробу с настоявшегося варева, чешуйки света скользят по чёрному зеркалу водной бездны. Вил, наблюдавший Техно лишь отчасти, в каком-то смутном и смятом ракурсе, знал и чувствовал, что подобное вот-вот сольётся с подобным, соединит их троих в общей точке первородного греха, стоило только сделать шаг навстречу… - Ах, так ты и здесь наследил, дорогой… Голос Кровавого бога прозвучал ему так неясно, словно он был очень далеко, словно был отражением в тёмном окне. - Что, прости? - Вил, ты в курсе, что он не девственник? Призрак вздрогнул в каком-то совершенно не шедшем к ситуации смущении. Затрепетало пламя свечи, освещавшее сокровенное средоточие загорелого тела парнишки и озадаченное лицо Техно. Искушённый парфюмер, насобачившийся за свою карьеру с этими треклятыми зельями – голубыми, чёрными, зелёными, особенно зелёными – он, конечно, без труда сличал знакомую терпкую ноту в анималистичном мускусном запахе едва созревшей плоти. И когда Он только успел? Когда это, с позволения сказать, счастье посетило его юного братца, ворвавшись в его жизнь тигриным скачком? Техно мало интересовался всеми этими вопросами, а вот Вилбур – очень даже. Он таращился на Томми, пребывавшего в той же беззаботной прострации, не в силах ни отвести глаз, ни им поверить. Техноблэйд – добрый, добрый, истинно милосердный полубог (у него были хорошие учителя) – подарил призрака какой-то кривоватой усмешкой, совсем готовый приняться за свою добычу, и глухо произнёс: - Малый не промах, да? Держи его покрепче. Тишину пустого дома пронзил громкий сдавленный стон. *** Когда местность утонула во мраке глухой ночи, Томми наконец сбросил наземь охапку нарубленных дров и сел подле костра. На огне томилась индюшка, выпотрошенная им накануне. Он уместил между колен деревянную рейку и принялся затачивать её кусочком кремня с острыми гранями. Походный кинжал оказался в числе тех вещей, что претерпели несчастливую участь, будучи беспощадно уничтоженными Создателем. Следовало окружить вспаханные грядки частоколом и позаботиться о припасах - раз уж так получилось, что он застрял здесь надолго. Монотонная работа больше не могла отвлечь Томми от неприятных воспоминаний. Противиться им было сложнее ночью, чем днём, и ноющее сердце не пускало отойти ко сну; требовалось прежде измотать и утомить себя до беспамятства, что, пожалуй, обещало занять куда как более долгое время. Томми, милый Томми – кровь с молоком, полная бурной и неизбывной энергии, сыгравшей с ним такую злую шутку. Он появился из ниоткуда, так же, как и всегда – бесшумно шагнул в узкий круг медноватого света, сбросив с плеч мантию, сотканную из темноты и стрёкота ночных насекомых. Томми не поднимал глаз от своей работы. Дрим приблизился и сел рядом где-то на периферии. - Ты всё ещё скучаешь по нему? Всё ещё не можешь заснуть из-за мыслей о нём? Подросток невольно вздрогнул, косясь на приоткрытый кожаный рюкзак, который Он принёс с собой. Наружу высовывался фиолетовый корешок, отливавший гнусной зачарованной радугой. Действительно ли Он мог прочесть его мысли, или всё это был блеф, фарс, шутовское притворство? Худые пальцы сжались на остро заточенной рейке - что если взять Его неожиданностью, покончить со всем прямо сейчас... Томми помнил те мятежные и благословенные времена, когда освободительное движение восстало из пепла, заручившись поддержкой самого Кровавого бога. Подросток наново узнавал своего великого брата, коротая вечера у костра, собиравшего вокруг себя всех жителей повстанческого лагеря. - Мы навеки заперты в бесконечном цикле жизни и смерти. Я часто задумываюсь о Боге, что ниспослал нам эту таинственную загадку, и задаюсь вопросом: сможем ли мы убить Его? Видимая развязность и любовь ко всякого рода бауткам маскировала в Техно резкий и острый интеллект. Пляшущие тени и точёные клыки, выдававшиеся из-под верхней губы, подчёркивали его сходство с сатиром. Вил молчал, сидя подле Томми. Он думал о чём-то, хмурил горевшее от мороза лицо. В стойле пофыркивала ладная, маститая гнедая – любимая лошадь Кровавого бога. Крупный снег сыпал с чёрного неба, влажно таял в бездымных языках пламени, и Томми страстно желал исполнить мечту его возлюбленных братьев, если так случится, что никто из них не сможет. Воспоминания были темны и праздничны, как картины Рембрандта, и конечно плохо вязались с теми милыми светскими беседами, которые занимали Томми от рассвета до заката. Дрим следовал за ним по пятам, практически дневал на побережье, помогая в работе разве что докучливым разговором. Стоило Томми хватиться топора, чтобы направиться в рощу, и Он тут как тут: - Куда? Обожди до завтра! Сейчас суббота, в этот день не полагается творить. Я не творил. - Какие твои годы, древность. Ты всё вспоминаешь времена, когда был молод и красив. Мне всегда было интересно, Дрим, что ты всё прячешься под этой маской? Может, ты страшный, как смертный грех. - Ну, будь уверен, что нет. Человек сотворён по образу и подобию Божию, но грех исказил красоту образа. – Он театрально вздыхал, утирая воображаемую слезу. – Думаешь, добро и зло – это только в книгах, Томми? Заметь, кстати, что победа добра над злом в книгах всегда довольно условна. Несмотря на благие старания авторов, зло всё равно выглядит более изощрённым, хитрым и умным. А добро – оно какое-то аморфное, наивное и безжизненное. Всадив топор в землю, Томми тянул затёкшую поясницу, утирал лоб рукавом. - Ты о чём это там? - Ни о чём. – Дрим безвинно улыбался улыбкою своей извечной личины – дуги с двумя точками. – Ах, что это так дымно? Он помахивал у лица своею тонкой рукой, и Томми с ужасом вспоминал, что забыл на костре добрый кусок зарубленной утром дичи, бросаясь к лагерю со всех ног. Так проходили дни и недели. И вот, Он пришёл к нему, томившемуся по Вилбуру, с трудом ворочавшему в голове какие-то тяжёлые мысли: как же быть? Не предаёт ли он Вила, да и можно ли – с этим подлецом, с этим ужасным человеком? Но Дрим был так весел и приветлив с ним, составляя Томми компанию в изгнании, и ворот зелёного худи столь заманчиво открывал взгляду точёные ключицы и сильную шею… В этот момент Создатель придвинулся к Томми и коснулся его своим горячим плечом, безошибочно угадывая мальчишеский трепет: худая грудь часто вздымалась под красной футболкой, и ротик трогательно приоткрылся, как бы молчаливо прося о чём-то. «Вилбур мёртв. Он всё равно не узнает» - Томми подумал об этом с какой-то затаённой злобой, подаваясь, наконец, в объятья своего мучителя. Дрим ласкал его во время прелюдии так, как если бы играл со своей едой. Целовал с некрасивой жадностью, не отнимая от лица своей маски, не заботясь о том, нравилось Томми или нет – он попросту драл его на мокрой от росы траве, усыпанной золой из кострища. Лечь под этого божественного домостроителя оказалось далеко не так вожделенно и сказочно, как, может, кому-нибудь представлялось. А всё-таки в какой-то момент подросток поймал себя на том, что невольно подмахивал своему истязателю, конечно, ни за что не поспевая за Его бешеным темпом – железно напряжённые руки упёрлись по обеим сторонам от его лица, цепкие пальцы комкали землю, а клыкастый рот зло откашливал клубы прозрачного пара. Таков был его первый раз, подаренный ему не кем-нибудь, а самим Создателем. Нежность утраивает настоящий триумф, ласковость – лучшая смазка истинной свободы, и всё-таки Томми чувствовал неестественное и опаляющее изнутри тщеславие, стирая с живота влажное белесое пятно. Воспоминание о Вилбуре, насилу вытесненное болью и смущением, вновь укололо и забилось где-то под рёбрами. - Я знаю, о чём ты думаешь. Но, позволь, ведь Вил тоже был с тобой не совсем честен. Сам видел, как он заглядывал к Ники в ночь… Да, зло всегда привлекательно, малыш. - Никакое он тебе не зло! – Томми взвился. - Ты думаешь, ты знаешь, кто корень всех этих проблем. Так. Есть Высший план, в соответствие с которым всё совершается. Кто же его слагает..? - Есть тут один заносчивый зелёный говнюк. - Ни в коем случае, дорогой! Мне тут птичка на хвосте принесла, что ты был любитель покопаться в походном рюкзаке Вила… - Томми скривился от мучительного стыда, залившего румянцем саднящие щёки. - Видел книгу в кожаном переплете с большой буквой «D» на обложке? Вот-вот. Подарил ему в залог победы на выборах. Ну и велел – «мечтать побольше!». Страсть у меня к таким вещам, Томми. Кому доверить переустройство вселенной, если не первому мечтателю и поэту? - Ты чудовище, Дрим. - Ну вот, кажется, ты понемногу всё понимаешь, малыш. Попробуй тут не сойти с ума, когда самые смелые твои выдумки претворяются в жизнь по мановению пера. Ещё бы. Что, прости? Пожелал ли он своей смерти? Да, несомненно. Ты сам слышал, как он умолял собственного отца раскроить ему череп. - К чему вообще этот план?! Почему не позволить своим людям жить свободно? - Очаровательно. – Сухо произнёс Дрим, но прежнее азартное выражение тут же вернулось к нему. – Я не знал, что ты не чужд байронизму, малыш. Свобода, Томми – это… - Осознанная необходимость. - Томми вторил ему, и получилось хором. - Так, так. Но это и колоссальная ответственность! Чувствуешь ли ты силы взвалить её на себя? Готов ли ты к ней? Я тоже думаю, что нет. Дрим продолжал токовать, как рассерженный тетерев, хотя Томми не сказал бы, что он был чем-то недоволен. На его скулах еще виднелся остывающий лихорадочный румянец, мягкие непокрытые волосы торчали в разные стороны. Это слишком явно выдавало их недавнюю близость – запретную, дерзновенную – и как будто вязало его с Создателем непонятного рода чувствами. Это было уж совсем ни в какие ворота. Томми хотел сказать что-то ещё, но тут сгустившиеся облака стали ронять грузные капли, и одна из них звонко стукнула его по носу. Когда подросток оборотился вокруг себя, то Дрима и след простыл. Вокруг была лишь темнота и ропот наступавшего ливня. А Томми вдруг захотелось лечь. Лечь, не добираясь до палатки, и заснуть мёртвым сном. *** С той поры Томми о многом успел передумать. Трудно было довериться собственной памяти – этому ненадёжному рассказчику – равно как и свыкнуться с тем, что происшедшее было ни призрачным наваждением, ни стечением хорошо подделанных обстоятельств, но чистой правдой. Да, Божественное Триединство в Мире соблюдалось в полной мере: Дрим, Ранбу и тот, другой – безликий серафим в сияющем венце. Об этом Томми был наслышан ещё с самого раннего возраста, и почему-то только теперь до него дошла суть той идеи, на которой строилось всё их авантюрное освободительное предприятие: Дрим, в сущности, был таким же, как и все они, и не был чужд ничему – ну, буквально ничему человеческому. Оттого совсем уж странными казались те скупые слухи, что бродили из уст в уста, ничего, на самом деле, не объясняя ясно. Что скрывалось под Его маской? Лик – осиянный, а какой, не поймёшь. Взглянешь и похолодеешь, сличая, кажется, какие-то свои черты, точно в разбитом зеркале. Вроде ты, а вроде и кто-то другой, смутно знакомый. Словом, разнообразное лицо. Техноблэйд был тем одним, кто мог позволить себе фамильярности с Создателем. Конечно, многие были близки с Дримом, но лишь в той степени, в какой Он сам позволял. Иное было в случае с Техно; и, конечно, брат ни за что не желал делиться с Томми подробностями своей личной жизни. Пусть хотя бы и тем, как Он выглядел, где хранил книгу Воскрешений. Тоже своего рода мечта – дикая, заповедная, ничем доселе не побеждённая: исправить неисправимое, разменять Вилбуру билет в один конец. Да, Томми страшно хотел воскресить того Вила – больше не хочет, больше не бредит о нём долгими бессонными ночами. Его жадно полюбила сырая земля, и вернётся он оттуда совсем другим (если, конечно, вернётся). Тем более, фантазии ни за что не сравняться с фактом; он побеждал её, как сияющая реальность побеждает краткий кошмар. - Т-томми?.. Подросток метнул на Вила рассеянный вороватый взгляд, но тут же осёкся, почуяв стальное пожатие рук Техно. Тот уже вовсю впивал, и нежил, и растлевал разгорячённое мальчишеское тело, побывавшее в руках его любовника не далее чем пару месяцев назад. Длинные узловатые пальцы, привычные скорей к тому, чтобы сжимать рукоятку булатного меча, цеплялись в нежные бёдра до алых ссадин и разводили их в стороны – скорее с познавательно-эстетической целью: Техно был еще очень далёк от того, чтобы взять Томми полностью, и даже едва вошёл в него одною лишь головкой. Между тем подросток дышал тяжело и часто, точно после долгой и утомительной погони, широко раскрыв бессовестный рот. Вил серьёзно оглядел это безобразие и поцеловал брата в подбородок, не пуская сорвавшуюся с пухлых губ слюну. Право, тесное касание мягких персиковых бёдер волновало его и вполовину не так сильно, как эти губы. Кровавый бог плавно и ритмично покачивал бёдрами, осваиваясь в Томми, притираясь к нему всё плотней – Вилбур видел только его запрокинутую голову да белый воротничок, высоко подобранный золотой английской булавкой. Конечно, это было лишь вопросом времени (и весьма непродолжительного) – что Техно вынудит остатки девства Томми потесниться. А если простак-посторонний, гулявший вкруг усадьбы, или досужий гость навроде того же Фила заслышит их маленького изгнанника и донесёт Дриму? Этого совсем никак нельзя было допустить. Так Вилбур рассуждал сам с собой, пока и руки и губы его уже вовсю блуждали по румяному личику, точно наново отыскивая в нём приметы некоей давней, большой и незабвенной любви. И когда наконец он слил свои губы с его, длинные розовые волосы взметнулись, описав в воздухе изящное полукружие, и блаженный дурман их первого поцелуя слился с ощущением прочного захвата Техно на обоих виловых запястьях. Томми вздрогнул и застонал в призрачные губы: Кровавый бог укусил его за плечо и принялся вбиваться в мальчика краткими поступательными толчками, глухо рыча. Он не удосуживался даже податься бёдрами взад – всё напирал и напирал на узенькое нутро, влажно разъятое всей этой сладостной пыткой. С другой стороны его терзал Вил – вылизывал изнутри обожаемый податливый рот, толкался языком в самую глотку, заполняя собой всё. Внутри подростка роилось, крепло нестерпимое желание выть, виться и биться от полноты ощущений, тем более заострённых эффектом зелья. Он купался во влажных отражениях братьев, виденных им каким-то его внутренним, физиологическим зрением; то было и лицо Вилбура, искаженное неисцелимым блаженством, и выписанное во всех подробностях вожделение Техно. Истемна-бледный Вил и светозарный Техноблэйд – два молодых демона, две противоположности, объединённые, пожалуй, одним - неизбывной любовной выносливостью. И если с Томми всё было более-менее логично и объяснимо (его бездумное выражение все еще хранило отпечаток эффекта зелья), то та непереносимая тяга, которой они воспылали друг к дружке, могла показаться ненатуральной и даже странной. Может, поэтому Техно был так нетерпелив: дышал шумно и завладевал братом с тяжкой настойчивостью, торопливо отыскивая в нём всё новые источники наслаждения, преумноженного близостью Вилбура. Призрак повернул голову на бок, встречаясь взглядом с Техно – в его янтарных глазах наступила ночь. Кровавый бог то и дело метил шею и плечи подростка, жадно трахал, так что его, безвольного, протаскивало по торсу Вилбура взад и вперёд. Вил чувствовал жаркую влагу, покрывавшую весь его живот, неустанную мелкую дрожь, сотрясавшую напряжённые бёдра парнишки. Он казался особенно хрупким против высоких, ладно сложенных братьев, и даже самая эта разница в размерах мучительно и мощно томила Вилбура. Призрак и сам не мог удержаться от того, чтобы исподволь притереться к Томми, вслушиваясь в грязные и мокрые звуки, тем более распалявшие его желание. Комната полнилась плотным, сладковато-аммиачным запахом, который не отвращал, а отчего-то наоборот зачаровывал. То было смешение их естественных ароматов в самом прозаическом смысле, не в том, в каком понимал запахи Техно. Ко всему прочему ощущалось явное присутствие острого и холодного парфюма Кровавого бога да масляного запаха благовонного дыма, намертво приставшего к коже призрака после обращения. К тому моменту Вил спокойно вёл в поцелуе, был в нём, как рыба в воде. Томми плохо поспевал, елозил языком у брата во рту беспорядочно и неуимчиво, призывая на его лицо сладостную и совершенно бесовскую улыбку. Да, малыш Томми теперь был занят совершенно иными делами и чувствами, а Вил и не обижался. Эта безудержная и нечистоплотная страсть, причудливое сплетение ног, рук и губ ввергало их троих в животный раж, растворяло в себе, вытесняя все иные помыслы и чувства. Когда Техно замер, призрак с трудом распахнул глаза, всплывая на поверхность часового небытия. Томми капризно замычал где-то у него над ухом и инстинктивно дёрнулся вслед за выскользнувшим из него членом. Техно ещё проехался пахом меж бёдер юного фавнёнка раз и другой, шлёпнул его по ладной заднице, видимо наслаждаясь похотливым стоном, сорванным с мальчишеских губ. - Вилбур, настоящий ты плут! Что ты надо мною сделал?.. – Техно повёл головою, выправил на груди мятую рубашку. – Твоя очередь. Призрак глуповато сморгнул, не вполне сознавая, что брат от него требовал. Томми завозился, высоковато курлыча, и бесстыдно вздёрнул саднящий зад сплошь в алых следах и засечках от когтей, ища того, кто вновь его заполнит. Вилбур быстро оглядел худые ноги и узенькую талию, плоский животик извивавшегося мальчишки, затем посмотрел на естество Кровавого бога. Тот придерживал его одною рукой, усевшись на согнутые колени – размер был настолько внушительным, что даже и Вил никогда не умел принять его полностью в лишённую всяких человеческих реакций глотку. Не может быть, чтобы Техно взял этого вчерашнего ребёнка хотя бы и наполовину – у него бы звёзды из глаз посыпались. - Техно… - Приступай, Вил. – Он указал подбородком на Томми; Вилбура бросило в жар. – Ты, чай, не мальчик. Призрак переглотнул пересохшим горлом, глядя неотрывно в слёзные аквамариновые глаза его ангела-брата. В конце концов, это был его долг: он уже обещался помочь Томми всеми своими силами. К тому же, как можно было оставаться безучастным, когда он так нуждался в нём? Вил крепко обнял мальчишку обеими руками и ловко подмял его под себя, внутренне готовясь к самому бурному и неловкому сопряжению во всей своей жизни. Он был не мальчик, это так, но все любовные похождения – такие же, должно быть, грандиозные, как и революционные – остались для него в далёком посюстороннем прошлом. Попытка вспомнить причиняла Вилу адскую головную боль, но с Томми он будто бы знал наперёд, что нужно было делать, что он хотел делать. Томми, Томми – да, конечно, так оно, наверное, и было: воспоминания о его милом лице, и лебединой шейке, и даже о трогательной белесой щетинке во впадинах подмышек вечно хранились в самых укромных уголках его разорённого разума. Целуя Томми, мало-помалу овладевая им, Вилбур словно натыкался на эти драгоценные крохи, то и дело топча разбросанный по памяти сор и заступая в корзины с грязным бельём. Наверное, думал он про себя с той же робкой, волнообразной интонацией, напирая на Томми приливной волной – наверное, прежде они часто встречали друг друга в своих раздельных снах. Посещали милый, меланхоличный приют навроде заднего двора отеческой усадьбы и ласкали друг друга на лоне природы, в присутствии райского цветения и душистой зелени. Вилбур вонзил белоснежные клыки в выступавшую косточку на дрожащем колене, пристроенном на его плече так хорошо и покойно, словно оно всегда там было. Взъерошенный, взвинченный, он скользнул голодным взором по раскрасневшемуся лицу, отвернутому к подушке, точно малыш утомился и прилёг отдохнуть. Кротко опущенные светлые ресницы трепетали, и призрак поднял голову, пристраиваясь к брату под прямым углом. Трудно было сказать, действовало зелье или нет. Томми не дёргался, не рыдал и не пинался (что, вероятно, только ему предстояло), но и не предпринимал попытки отринуть Вила со всеми его грехами и грёзами. Руководствуясь такими осторожными рассуждениями, призрак скользнул внутрь, не встречая, на самом деле, почти никакого сопротивления. Стоило ему содрогнуться от сладкой и стыдной мыслишки - любящий старший брат снова позаботился для него обо всём – как сзади пристало родное-чужое тепло, и в затылок горячо задышали. Вил угадывал чувствительной шкурой очертания подтянутого торса, точно высеченного из мрамора, скользкое и влажное вожделение брата, прижавшееся к его пояснице. Он тяжело сглотнул. - Если хочешь, ты можешь… Низкий и хриплый голос прозвучал над самым его ухом: - Помолчи, Вил. Помолчи хоть раз в своей жизни… И Вил послушно молчал, расточая перед Томми все свои незрелые нежности, скованные доселе уздой светской стыдливости и добродетельных опасений. Призраку доставало силы приподнять брата над постелью, взявшись за прямые ноги-тростинки, и потрахивать его короткими толчками со всей той проникновенностью, какую могла унести его бессмертная душа. Он двигал бёдрами так и эдак, исследуя каждую излучину обожаемого им ручейка, ища подходящий угол – и редок и отраден был образ совершенного блаженства, искажавший лицо его возлюбленного брата, когда в низу плоского живота намечался заветный бугорок. В голове стоял плотный удушающего свойства дурман, дальний родственник восторга, сопровождавшего Вилбура в те моменты, когда невиннейшая случайность позволяла ему урвать робкий поцелуй в блондинистую макушку или худенькое плечо. Да, если задуматься – этим вольным и неистовым ласкам предшествовал крайне длительный период странных уловок и вороватого притворства; такова изнанка его неизбывной братской любви. - Томми, Томми, Томми… Так он бормотал, вонзаясь в тугое тепло в каком-то радостном упоении. Вил чувствовал, как сзади об него тёрся Кровавый бог; такие прикосновения порождают в своём развитии совершенно новую ткань ощущений, точно. Это было отлично от того, чтобы злоупотреблять невинностью Томми в одиночку, от того, чтобы стачивать себя о бёдра Техно до тупой ломоты во всем теле. Трое вновь сплелись в одно – трогательные гнусности Вилбура, неотразимые прелести Томми и немые наскоки Техноблэйда. Обжигающее дыхание, скользящие губы; странно, но всё это экзотическое сближение происходило в гробовом безмолвии. Вилбур ждал от Томми того же взрыва нетерпеливого негодования или просто высокого громкого стона на одной ноте – и оттого так и замер от изумления, стоило нежной, трепетавшей еле приметно ладони тихонько коснуться его щеки. Вил в ужасе распахнул глаза, на миг сбиваясь с ритма; то был ужас всей безнадёжности вожделения, всей раздирающей нежности, от которой, как ему казалось, сердце не выдержит и провалится в распахнувшуюся в душе глубину. Живая алость щёк Томми, прикрытые нежные веки, губы, слабо выговаривавшие что-то, как в бреду – всё это составило то самое сильное, самое сокровенное впечатление во всей загробной жизни призрака. Не помня себя, он поцеловал в центр приставшей к лицу ладони и кинулся целовать мальчишку: терзать, терзать его сладкие губы в каком-то убогом любострастии, метить нежную шею – Вил бы так и замер навеки в этой впадинке блаженства на шее Томми, если бы он остался таким, как теперь, ангельски спокойным и отзывчивым. Подросток выгнулся всем телом, вплетая пальцы в волосы брата (восторг, Боже, какой восторг), сладко вздохнул, и вдруг - совершенно неожиданно кончил. Вил почувствовал лишь, как живот залило горячей липкой влагой; пару прозрачных капель, скатавшись, брызнули на шёлковое покрывало. На самом деле, Вил подивился (как ни странно, в его голове еще было место для такой ерунды), что Томми до сих пор не пересох – поистощился, пожалуй, и то лишь слегка. Юный белокурый агнец визгливо заскулил, видимо страдая от перевозбуждения, и призрак с опозданием понял, что продолжал чисто механически вбиваться в него, силясь утолить свой плотский пыл. Он принял отчаянную попытку податься назад, отвратить неминуемую вершину их опасного слияния, но стоило только ему об этом подумать – сверху навалилось шумное, тяжёлое, разгорячённое тело Техно, как раз высвободившего свой пыл о бедро Вилбура. Тогда уж и он, не отставая от своих единокровных, дёрнулся с долею истеричности, не в силах не расти и не крепнуть внутри Томми, не в силах не кончать (какое кощунство, как преступно), так и оставшись в нём. К тому моменту, когда призрак пришёл в себя, превозмогая оглушительный звон в пустой голове, стыдливые объятия Томми и стальные тиски рук Кровавого бога исчезли. Прошедшее выдавало лишь остывшее глянцевитое смешение их биологических жидкостей. Везде – на торсе и ногах, на примятом одеяле. Вил поёжился и с трудом взял себя в руки: о себе дала знать мучительная брезгливость, ставшая его частой гостьей после обращения. Прошло, кажется, много времени, и было совсем поздно: где-то вдалеке пробили часы. Вил приподнялся, утирая рот рукавом. Чуть поодаль от него лежал Томми, свернувшийся клубком под заботливо предоставленным кем-то покрывалом. Призрак видел только встрёпанный белокурый затылок да худенькие плечи, тихонько вздрагивавшие с каждым вздохом. Не соображая хорошенько, Вил потянулся к брату в каком-то неопределённом чувственном намерении. Его оборвал жёсткий тон Техно. - Не трожь его. Вилбур повертел головой, не сразу обнаруживая брата в окружении пёстрых книг и золотых безделушек, украшавших полки. Тот уже успел одеться и расправлялся с последней манжетой. Кровавый бог стоял к Вилу спиною и выглядел таким же строгим и собранным, как и всегда – лишь путаные розовые волосы, наспех подобранные лентой, напоминали об их близости. - Его только-только отпустило. Думаю, отоспится часов с пятнадцать. - Тут Техно оборотился и бросил брату полотенце, нашедшееся здесь же, на столе. – Возьми, утрись. Вилбур молча кивнул встрёпанной головой и сделал, как было велено. Затем собрал себя по частям, отыскивая то джинсы, то свитер в самых неожиданных местах. Когда он стукнул босыми ногами о дощатый пол, Кровавый бог протянул ему ладонь, принуждая поднять глаза: тонкий стан, покрытое лицо, плащ, переброшенный через локоть, и подсвечник в свободной руке. Вилбур принял ладонь и пошёл за братом, с минуту постоял в проходе. Томми мирно сопел там же, где они его оставили, а снаружи всё сыпал крупный, сиявший белизною снег; назавтра им с Техно придется здорово потрудиться, чтобы расчистить двор и дорогу, а пока… Вил улыбнулся в последний раз трогательной безмятежности уснувшего подростка, а затем повлёкся вслед за тихим окликом. Ему ещё предстояло встретить зимний рассвет в компании Кровавого бога, расчёсывая розовые пряди любимым костяным гребнем, сплетая их в длинную тугую косу всю ночь напролёт. Дверь в спальню затворилась с кратким скрипом. Стало тихо.