illusion

      Как к этому всё пришло, Ци Жун и сам бы сейчас затруднился сказать. Казалось, ещё недавно его наполняло бешенство, он находился в шаге от того, чтобы бросить опостылевшую учебу, уничтожить всё, что хоть отдаленно было связано с Се Лянем. А потом… как-то случилось это. Единственное, в чём он был теперь уверен, так это в том, что всё это должно было стать просто заменой, возможностью переложить свою злость на кого-то более доступного, выпустить пар, и, быть может, создать хотя бы видимость обладания желаемым. Вот только у жизни, как всегда, были другие планы.       Он погряз. В очередной раз погряз, как последний неудачник. Впрочем, почему как? Он всегда им и был. То, что он до последнего не хотел признавать, в итоге стало попросту больше невозможно отрицать. Чёрт возьми, он действительно погряз целиком и полностью. От злости и бессилия хотелось по меньшей мере сравнять пару стен с землёй, а лучше было бы не мелочиться и сравнять с землёй сам источник проблем.       Цзюнь-черт-бы-его-побрал-У. Это имя грозило стать главным кошмаром его жизни. Весь из себя тошнотворно идеальный, молодой гений и дарование века, владелец известнейшей частной клиники и один из влиятельнейших людей в сфере медицины, так напоминавший ему брата. Казалось бы, зачем бы ему Ци Жун?       На первый взгляд их не объединяло ничего, кроме общей сферы, да и вряд ли это вообще их объединяло, скорее наоборот, только подчёркивало и без того огромный разрыв между их положениями. Но тем не менее они всё же сошлись. И, пожалуй, это был единственный раз, когда такая похожая с братом внешность сыграла Ци Жуну на руку. В этом и скрывалась вся разгадка: они оба были болезненно сильно влюблены в Се Ляня, их обоих он практически не замечал, отдавая всё своё внимание жалкому ничтожеству. И оба настолько остро нуждались в нём, что лишь для того, чтобы заглушить это раздирающее чувство, готовы были на всё, даже довольствоваться заменой.       Замена, да. Это действительно должна была быть только она, ведь Ци Жун был не идиотом. Он прекрасно понимал, что помимо судьбы и гениальности этот человек имеет мало общего с тем, кого он когда-то безмерно почитал, а сейчас любил презирал каждой частичкой своей души. Характер Цзюнь У был совершенно другим: в нём не было мягкости и доброты ко всему живому, столь присущей Се Ляню.       Между ними вообще не было никакой близости, кроме физической, — была лишь потребность выплеснуть бушующие эмоции и найти друг в друге тень того, кого они оба ценили по-своему, кого пытались достичь, но так и не смогли добиться, того, кто предпочёл им ничего не стоящего парнишку.       Вот только если Ци Жун свои чувства выплескивал через ярость, брань и жестокость, то Цзюнь У оказался и тут словно ожившей мечтой. Он сносил все упреки и истерики Ци Жуна, лишь слабо усмехаясь на каждую новую выходку, и продолжал как ни в чём не бывало относиться к нему с заботой. Цзюнь У был невероятно терпеливым и, казалось, даже получал удовольствие от вспышек гнева Ци Жуна. В такие минуты, даже если он и замечал всполохи восхищения во взгляде мужчины, Ци Жун как никогда отчетливо понимал, что тот видел перед собой вовсе не его. И это злило намного сильнее.       Поэтому Ци Жун никогда не жалел его. Раньше он думал, что избежал появления странностей хотя бы в этой сфере своей жизни, но, как выяснилось, один вид Цзюнь У уже пробуждал в нём неконтролируемую ярость и неудержимое желание обладать им целиком и полностью, быть единственным, кому позволено так много. Ци Жуну нравилось ощущать под своими пальцами хрупкое горло с выразительным кадыком, пережимать ускоренно бьющуюся артерию, ощущать полную власть над распалённым телом.       Однако это ощущение власти было мнимым. Цзюнь У действительно позволял ему многое: его, казалось, забавляли такие игры, поэтому он никогда не оказывал сопротивление, не высказывал недовольство и даже, наоборот, способствовал тому, чтобы Ци Жун терял самообладание. Но всё это было лишь до того мгновения, пока он в очередной раз не преступал черту. А после… контроль целиком и полностью переходил в руки Цзюнь У, и Ци Жун в который раз ощущал себя безвольной куклой.       Но больше всего его раздражало даже не это. Двойственное отношение — вот что выводило Ци Жуна до глубины души. Складывалось ощущение, что Цзюнь У считал его не подходящим себе по статусу, будто Ци Жун был недостоин появляться в его жизни в любое другое время. Казалось, мужчина усиленно скрывал такие постыдные отношения: если они случайно сталкивались где-нибудь вне квартиры Цзюнь У, он из раза в раз делал вид, что не знал его, а то и попросту не замечал. На любые же попытки привлечь внимание Ци Жун получал в ответ лишь беглый равнодушный взгляд холодных глаз и будто вымученную просьбу или же, вернее сказать, приказ уйти с глаз долой.       Как этот тип мог относиться к нему с таким пренебрежением? Ци Жун не понимал, чем заслужил такое унизительное отношение. В конце концов, он имел свою собственную гордость! Однако, несмотря на всё это, он продолжал позволять себя использовать. Да, стоило называть вещи своими именами. Его использовали как замену. И хоть сам он делал то же самое, это ощущалось омерзительно. Поэтому в дни редких встреч Ци Жун отыгрывался сполна, сбрасывая скопившееся напряжение и злость. Только ради этого их отношения и существовали.       А вскоре он понял: Цзюнь У считал его жалким, не способным ни на что самостоятельно, без финансовой поддержки семьи Се, только и умеющим, что бесцельно прожигать чужие деньги, выделяемые на обучение. Тогда Ци Жун не смог сдержать истеричного смеха: какая ирония, раньше он сам считал всё своё окружение жалким, а сейчас таковым считают уже его. Его догадка подтвердилась, когда Цзюнь У как-то раз заговорил о будущей практике Ци Жуна, как будто о чём-то уже решённом, решённом за него. Мужчина даже не спросил его мнения, словно считая своей собственностью. Это было так оскорбительно!       Ци Жун и сам был способен позаботиться о своей жизни. Ему было противно от одной мысли, что кто-то будет выбирать его собственное будущее. Он чувствовал, будто таким образом его покупают, оплачивают близость, будто последней шлюхе. Унизительно.       Однако отказаться он был не в силах.

***

      Дело снова было в Гу Цзы. В этом всё ещё бесполезном человеке, до сих пор приносящем одни только проблемы. В тот год, когда Ци Жун часто бывал в «Небесной канцелярии» благодаря помощи Се Ляня, с ним несколько раз увязывался и прилипший намертво Гу Цзы. И вот он, в отличие от равнодушного ко всему, кроме брата, Ци Жуна, с первого посещения остался в полном восторге, а уж когда узнал, что там открылось отделение традиционной медицины, затаил мечту попасть в эту частную клинику в качестве врача. И, конечно же, Ци Жун узнал об этом в последний момент и опять совершенно случайно. Как и всегда.       Раздраженный очередной брошенной стопкой хлама на кухонном столе Ци Жун уже было хотел спрятать его куда-нибудь в глубины шкафа, вечером объявив Гу Цзы, что выкинул к чертям, как и обещал последние месяцы, чтобы хоть так развеять скуку и отыграться за вечный бардак, как его взгляд зацепился за лежащее сверху письмо. Это был отказ. От «Небесной канцелярии». Судя по всему, уже далеко не первый. Как и ожидалось, абсолютно беспечный и не способный на осуществление своей очередной грандиозной мечты. Узнай бы Ци Жун раньше, хотя бы попытался мозги вправить окончательно потерянному для общества в мире фантазий Гу Цзы. Захотеть-то он захотел, а дальше дело как-то не продвинулось. Но, впрочем, чего ещё можно было ожидать от шумного непоседливого соседа?       Ци Жун абсолютно точно вскоре забыл бы об этом, но, когда Цзюнь У повторно поднял вопрос места его будущей практики, это не могло не всплыть в памяти. Нет, он принял это решение никак не из-за Гу Цзы. Он ведь и сам когда-то мечтал о работе там. Да, конечно, разве вообще могло быть иначе?       Удивлённым поставленным условием Цзюнь У не выглядел, вероятно, опять списав всё на избалованность и нежелание терять верную тень, и дал своё согласие достаточно быстро, однако Ци Жун мог в этот раз с уверенностью сказать, что результатом он был доволен. Пусть он и вновь выглядел как несносный подросток, зато своего он добился. Это внезапно ощущалось приятно.       Уже через неделю надоедливый Гу Цзы с грохотом влетел в квартиру, сбивая всё на своём пути, и начал восторженно размахивать у него перед лицом только что пришедшим письмом. Его приняли — Цзюнь У действительно сдержал своё обещание. А позже и сам Ци Жун получил точно такое же.       С того дня Ци Жун пытался больше никогда не вспоминать, что на самом деле он собирался достичь всего сам, на зло всем, что хотел доказать Цзюнь У, что он не бесполезный нахлебник, и что к «Небесной канцелярии» он не приближался вот уже как несколько лет, избегая как огня.

***

      По всем законам логики Ци Жун должен был его ненавидеть, но что-то, как обычно, пошло не так. Как будто бы хоть раз в его жизни что-то не шло к чертям! Каким бы невыносимым ни был Цзюнь У, он стал вторым в его жизни человеком, проявлявшим такую чуждую ему заботу. Пусть даже предназначавшуюся не ему, пусть лишь изредка, пусть только наедине, пусть нередко сменявшуюся жестокостью или же полным равнодушием, но всё же… иногда он позволял себе представить, что это было только для него.       Однако такие мысли совершенно неожиданно жгли даже сильнее, чем опостылевшая реальность. Он пытался отрицать, боялся признаться в этом даже самому себе, но с каждой новой встречей он всё меньше видел в Цзюнь У своего брата. То, что должно было навсегда остаться лишь заменой, постепенно выходило за её грани. И, как бы Ци Жун ни пытался противиться, глаз всё чаще цеплялся за отличия, которые, вопреки ожиданиям, не вызывали ни грамма распаляющей злости.       Все изменилось достаточно внезапно. Однажды Ци Жун заболел. В этом событии не было ничего необычного: хоть он и учился на врача, к своему собственному здоровью он относился совершенно безалаберно. Так что неудивительно, что после проведенного под дождем не по-мартовски холодного вечера он подхватил простуду. А вот поднявшаяся до тридцати девяти температура следующим утром в его планы не входила — от оглушительного звона таймера голова вот-вот грозила расколоться. Ци Жун, еле поднявшийся с постели, откровенно пошатывался по пути на кухню. Если пойти на учебу в таком состоянии у него вряд ли получится, то вот налить себе стакан воды он точно был способен. За этим его и застал суматошный Гу Цзы, собравшийся было уходить. По его глупо округлившимся глазам Ци Жун с досадой понял, что выглядел гораздо хуже предполагаемого.       Он ненавидел выглядеть слабым. А еще больше он ненавидел быть беспомощным. Но именно таким он и оказался, когда вместо того, чтобы невозмутимо налить воды, сбил ногой стул и уронил полный стакан на пол. Естественно, неугомонный Гу Цзы не мог не притащиться на звук разбившегося стекла. Как итог, Ци Жун чувствовал себя униженным: его сосед, обычно не способный даже возразить, быстро пресёк любое сопротивление, отобрал до сих пор сжимаемую бутылку с холодной водой и принудительно вернул его обратно в кровать, всё это время поглядывая, как на сумасшедшего. Ци Жун раздражённо цокнул языком: он не нуждался в осуждении ещё и со стороны такого, как Гу Цзы. Но сил ставить его на место не было.       Благодарить за вскоре появившуюся перед ним кружку горячего чая и таблетку жаропонижающего Ци Жун не стал, ещё чего. Пусть сам скажет спасибо, что он никак не осадил его настырность. Но, кажется, Гу Цзы ничего и не ждал в ответ, лишь покачал головой и вскоре вышел. Ци Жун устало откинулся на подушку: и когда только его хилый одноклассник успел превратиться в это?       Когда он успел заснуть, Ци Жун не заметил, но распахнуть глаза заставил настойчивый входной звонок. Проклиная на чём свет стоит нежданного гостя, он нехотя выбрался из-под теплого одеяла и, всё ещё пошатываясь, направился к двери. Он бы не открывал, но у хозяев квартиры, которую они снимали вместе с Гу Цзы, была отвратительнейшая привычка приходить без предупреждения, а лишние проблемы не нужны были никому из них. Однако личность посетителя смогла удивить даже его.       За дверью стоял Цзюнь У. Ци Жун даже засомневался, не начался ли у него лихорадочный бред. Он не должен был сегодня встречаться с Цзюнь У. Как и Цзюнь У не мог находиться у него на пороге. Тем более посреди рабочего дня.       И вот сейчас, вновь удобно расположившись на своей кровати, Ци Жун с сомнением следил взглядом за откровенно не вписывающимся в обстановку его комнаты мужчиной, который, впрочем, даже здесь сумел сохранить полностью невозмутимый вид. В его голове назревал единственный очевидный в такой странной ситуации вопрос, а в себе он держать не привык. — Какого чёрта ты здесь забыл?       Почему на него уже второй раз за день смотрят, как на полоумного? Правда во взгляде Цзюнь У помимо того сквозила раздражающая снисходительность. Опять. Этот человек вообще понимал, что он не пустое место? Ци Жун фыркнул: естественно нет, в его понимании, он, скорее всего, не стоил и того внимания, что мужчина уже уделял. Эта мысль внезапно будто обожгла огнём, и Цзюнь У захотелось поскорее выпроводить из квартиры — это было его небольшое, но личное пространство. Однако что Ци Жун мог сделать? Бессилие действительно выводило из себя.       Как позже выяснилось, Цзюнь У позвонил этот надоедливый Гу Цзы, совавший нос во все его дела. Какого вообще чёрта? Ци Жун был способен справиться и сам, ему не нужна была помощь этого высокомерного человека, который и без того относился к нему, как к беспомощному ребенку, вызывающему только жалость. Откуда он вообще раздобыл его номер? Даже сам Ци Жун получил его спустя много месяцев знакомства, да и то звонить не осмеливался. Нарваться в таком случае на очередную холодную просьбу не мешать было проще простого.       Цзюнь У приехал ради него. Ци Жуну пришлось повторить это про себя с десяток раз, чтобы наконец хоть немного поверить в реальность этих слов. О нём никогда не заботились во время болезни, даже брат, обычно полный сострадания к ближним. Да и разве могло быть иначе? Было крайне глупо по своей инициативе посещать больного человека, подвергая угрозе своё собственное здоровье. Ци Жун того не стоил. Но сейчас, казалось, Цзюнь У находился у него именно с этой целью.       Это было странно: с одной стороны показывать свою беспомощность, особенно перед Цзюнь У, Ци Жун не стал бы даже под угрозой собственной смерти, но… может, он имеет право хотя бы раз испытать на себе заботу других? Не пытаться справиться в одиночку, как бы плохо ни было, а позволить помочь — перед таким искушением Ци Жун оказался слаб. И за это он себя ненавидел.       В тот день Цзюнь У ушел только поздним вечером, а следующим утром он вновь стоял у порога, пропуская очередной рабочий день. Ради него.       Примерно тогда Ци Жун и осознал: последние месяцы он ревновал вовсе не Се Ляня. Ему была противна сама мысль о том, что Цзюнь У делал всё это лишь потому, что видел в нём другого. Он действительно был так жалок. Временами Ци Жун проклинал тот день, когда в порыве злости согласился на эту идею замены. Чем он вообще тогда думал? Но прекратить всё это он уже не мог. Не теперь.

***

      Ци Жун знал: затмить брата он не сможет никогда. Он не был таким гениальным, за него не боролись ведущие клиники страны, а люди и вовсе предпочитали обходить его стороной. Но это не значило, что он был готов сдаться, пустить плыть свою жизнь по течению. У него всё ещё имелось достаточно гордости, чтобы заставить Цзюнь У хотя бы увидеть в нём человека, квалифицированного специалиста, который был принят на работу в одну из лучших клиник страны не через постель, а мог составить конкуренцию всем желающим побороться за место.       Первая трудность появилась практически сразу. В этот раз садиться за книги уже не имело смысла, а потому найти способ продвинуться дальше было гораздо сложнее. Ему, как и большинству выпускников университета, не хватало практических знаний, которые обычно приобретались позднее, во время практики в клиниках. Однако такой расклад событий Ци Жуна категорически не устраивал. Какими бы ни были у него высокими результаты обучения, этим никого удивить не удалось бы, и уж тем более не представлялось возможным заставить бесстрастного Цзюнь У поменять свое мнение. Оставался единственный вариант.       Следующим вечером Ци Жун впервые спустя четыре года появился в доме семьи Се и извинился перед ними, а в особенности перед Се Лянем. Сказать, что те были удивлены, значит не сказать ничего. Ци Жун никогда прежде не снисходил до извинений, считая, что ни один человек не стоит того, чтобы перед ним унижаться, да и говорил он, в основном, только правду. Исключение мог бы составлять разве что Се Лянь, но до той злосчастной ситуации у них никогда не бывало серьёзных конфликтов.       Возможно, эффект неожиданности действительно сыграл ему на руку, но, как ни странно, в итоге всё прошло довольно неплохо, не считая язвительных замечаний от мерзкого Хуа Чена. Хотя и сам Ци Жун в его адрес комментариев не сдерживал: примирение с дорогим братцем не имело ничего общего с раскаянием и уж тем более не значило смирение с его выбором. Просто так было выгоднее.       Своего он и вправду добился. Вскоре, как всегда тошнотворно добрый Се Лянь, пылко заверяя, что знает, как бывает тяжело в последний год обучения, снова начал периодически звать Ци Жуна вместе с собой в «Небесную канцелярию», чтобы тот хотя бы со стороны мог набраться опыта. Конечно же, пересечения с Цзюнь У там было не избежать, да и он, откровенно говоря, не стремился. Скорее, даже наоборот, Ци Жун хотел увидеть реакцию.       О, эта встреча была незабываемой. Естественно, Цзюнь У, как и все, был немало наслышан о напряженных отношениях в семье Се, поэтому явно не ожидал увидеть братьев вместе. Хотя его лицо и осталось украшено неизменно вежливой улыбкой, Ци Жун готов был поклясться, что на мгновение в его глазах промелькнуло удивление. В остальном же его присутствие Цзюнь У проигнорировал, как и бывало прежде, но на первых порах Ци Жун был доволен и той реакцией, которой ему удалось добиться спустя сотни провалов. А вот, похоже, его дорогой братец был немало поражен непривычным поведением начальника. От этого наблюдения Ци Жун получил какое-то мстительное удовлетворение.       С тех пор помимо встреч у Цзюнь У они нередко виделись в «Небесной канцелярии» и каждый раз в глазах мужчины мелькало всё больше непонятных Ци Жуну эмоций. Он ликовал: обычно довести Цзюнь У было практически невозможно, но с каждым новым столкновением в клинике он будто всё больше пробивал ранее казавшееся непоколебимым равнодушие. А Се Лянь тем временем, казалось, не переставал удивляться их неожиданному и крайне необычному взаимодействию, но, будучи от природы тактичным, от вопросов воздержался, наблюдая со стороны, хотя как-то раз будто невзначай отметил, что на рабочем месте Цзюнь У стал появляться гораздо чаще.       Всё вновь стало налаживаться: отношения с семьей Се более-менее выровнялись, Ци Жун даже изредка посещал семейные ужины по выходным, его вновь порой допускали в операционную наблюдать за ходом работы, где он старался не упустить ни единой детали, Цзюнь У уже не игнорировал его так явно, а бодрое жужжание Гу Цзы под ухом, полное предвкушением будущей практики, даже, казалось, настраивало на нужный лад.       Постепенно весеннее оживление передалось даже ему самому. У Ци Жуна не было никаких оснований рассчитывать на то, что он наконец мог заинтересовать Цзюнь У не как копия Се Ляня, а как он сам, как обычный человек, как просто Ци Жун. Но он так сильно хотел хотя бы однажды поверить в чудо. Всем везет хоть раз в жизни, так чем он хуже других? Может быть, этот раз и окажется разом везения?       Возможно, именно это люди и называли счастьем. Если так, то, кажется, теперь он их понимал.

***

      В его квартиру Цзюнь У врывается внезапно, без предупреждения. Ци Жун не успевает сказать и слова, чтобы выразить недовольство, как мужчина толкает его, прижимая к стене, и затыкает грубым поцелуем. Он еле сдерживает протяжный стон, грозящий вот-вот вырваться от такого напора. Но в долгу не остается и в отместку прикусывает чужую губу, чувствуя растекающийся железистый вкус крови.       Такое не было редкостью. После особо тяжелого дня они оба порой пытались найти отдушину друг в друге, желали выплеснуть всё то, что скопилось за время, прошедшее с прошлой встречи. Помимо того Цзюнь У никогда не отличался предсказуемостью. Он мог долгое время неспешно распалять желание обоих, неспешно покрывая мягкими поцелуями шею и острые ключицы, пока не испарялись последние крохи терпения и Ци Жун не перехватывал инициативу на себя, задавая более стремительный темп. А мог наброситься прямо с порога, подавляя любые попытки Ци Жуна перенять контроль, грубо брал всю ночь до хрипов и сорванного голоса, оставляя на бледной коже следы сильных пальцев, превращавшиеся к утру в темные синяки, и укусы по всему телу.       Он никогда не мог предсказать, каким Цзюнь У будет в следующий раз, и именно это Ци Жуну нравилось больше всего. Он чувствовал себя нужным и желанным.       Так происходит и в этот раз. Сопротивляясь лишь для виду, Ци Жун полностью отдаётся в руки любовника. Каждое касание горячих ладоней, беспрестанно скользящих по телу, обжигает не хуже кипятка, а долгие пьянящие поцелуи практически лишают Ци Жуна связи с реальностью. Именно поэтому он не сразу замечает привкус алкоголя на языке.       Цзюнь У никогда не пил. Это знали все, кто хоть мало-мальски был с ним знаком, а уж Ци Жун и вовсе не смог бы забыть даже при желании. Нередко, желая довести мужчину до полной потери контроля над собой, Ци Жун пытался его споить, но тот каждый раз оставался непреклонен. Что же такого произошло, раз Цзюнь У выпил по собственной инициативе?       Но, вопреки голосу здравого смысла, нетрезвое состояние лишь сильнее распаляет Ци Жуна. Цзюнь У ни на секунду не ослабляет напор, и Ци Жун сквозь туман возбуждения едва понимает, что сам не в состоянии даже хоть как-то ответить. Ноги становятся ватными, он плавится под чужими руками и не сползает на пол лишь благодаря тому, что прижат практически вплотную к стене горячим телом. Цзюнь У крутит его словно безвольную куклу, без стеснения исполняет тут же все свои желания, берёт так, что сознание постепенно уплывает.       Такое с Ци Жуном случается впервые: это так ослепляющее ярко, так чувственно, его будто накрывает лавиной смешавшихся чувств, и всё, на что он остаётся способен, так это стонать в жаркие поцелуи. Он находится почти на грани, когда Цзюнь У вжимается сильнее и тихо стонет. — Се Лянь…       …Осознание будто окатывает ледяной водой.       Се Лянь.       Не Ци Жун.       Он должен был этого ожидать. Цзюнь У всё ещё видел на его месте Се Ляня. Конечно же, разве могло быть иначе? Наивный идиот.       Но почему же внутри опять разливалась эта жгучая обида и всепоглощающее чувство собственной никчёмности? Почему он не заслуживал хоть каплю чьей-нибудь любви? Он ведь даже не просил в этот раз многого. Он просто хотел быть нужным. Не как чья-то замена, а как он сам, как Ци Жун, не его великолепный братец, а просто он, такой, как есть. Неужели он сам ничего не стоил?       По щеке предательски поползла влажная капля. Дерьмо, он не мог расклеиться из-за какой-то глупой влюбленности. Ци Жун яростно провел рукавом по лицу, стирая влажный след, и спратал глаза за локтем. Это было выше его сил. Он дважды оказался в таком положении из-за одного единственного человека. Разве жизнь не должна хоть чему-то учить? Хотя бы не наступать на одни и те же грабли.       Да к чертям все это! Не нужны ему никакие внимания и забота, он не какой-нибудь жалкий слабак, как Гу Цзы. Он проживет и без этого. Правда ведь?       Если Цзюнь У действительно нужна от него только его внешность и секс, он его даст. Да, именно так он и поступит. Не в его правилах идти на попятную. Однако в глубине души Ци Жун всё ещё хотел, чтобы кто-нибудь любил именно его.