Общество для мёртвого музыканта

Наконец-то наступил тот самый день. День, когда мы все можем быть свободны! Жаль только, что до понедельника. Суббота — это единственный день в неделе, когда мы не произносим молитву! Зато всех собирают в один общий зал и начинают читать нам нотации, что выходные даются нам на то, чтобы мы одумались. Задумались о своём истинном предназначении и прочей фигне. Но в этот раз, в общем зале собрали только старших ребят. Я слушал вполуха, потому что глаза мои постоянно закрывались. Ужасно не выспался. Сидел на этом скрипучем сидении и продолжал делать вид, будто мне интересно то, что говорит наш директор. А сам, подперев рукой своё сонное свибло, пытался не заснуть. Вдруг меня резко подтолкнула сзади сидящая Минни и указала на сцену, где директор продолжал свой унылый бубнёж. Но всё же часть его слов до меня долетела. Он говорил, что теперь мы все становимся полноправными и совершеннолетними гражданами великой Америки... Да уж! Конечно, великой. Так я и поверил! ...И теперь мы можем сами, без разрешения родителей, покидать территорию школы по выходным, но только до определённого времени. То есть как бы свобода, но с затаённым ловушкой в виде поводка, на который ты пристегиваешься сам того не понимая. Дав нам дослушать ещё немного речи директора, нас отправили завтракать, а потом объявили, что скоро начинается посадка на автобус. Быстро проглотив весь свой завтрак, даже толком ничего не прожевав я побежал к себе в комнату собираться. За пять минут до автобуса… перед тем как ехать на вокзал, я несколько секунд думал, что надеть – джемпер или рубашку. Джемпер практичнее и теплее. Но вдруг сегодня удастся встретиться с девушкой моей мечты или с продюсером, который решит пропустить пару шотов в этот замечательный вечер. Он услышит мою игру и пригласит куда-нибудь выступить, а там уже всё попрёт. Тут нужно быть в рубашке. Обязательно! Джинсы, хорошие кроссовки и хорошая рубашка. Очень хорошая. Моя любимая! Красно-чёрная в клетку. Мне она безумно нравилась. Я надел её… и собрав ещё несколько вещей в рюкзак, только самых необходимых, отправился на улицу, окинув прощальным взглядом свою комнату. Я вышел во двор, там уже во всю толпились ребята. Попрощавшись с теми, кто решил остаться в эти дни в школе, а именно с Вай, Минни и Вилли, мы уселись на свои места. Вскоре заревел двигатель, зажглись огромные автобусные фары, которые были как два настоящих маяка в туманном море и вскоре автобус тронулся, покидая территорию школы. Вот уже который раз я покидаю стены «родного дома», чтобы насладиться свободной жизнью. Учителя всё надеются, что я езжу к своему папаше, но это большой обман и заблуждение. В отличии от их закона, который по любому был придуман за несколько минут на толчке перед официальной речью, я специально подделал подпись отца, чтобы сделать видимость того, что родители знают, что буду ездить к ним. Иногда, а такое бывало очень редко, я возвращался в отчий дом, но там мне было неинтересно. Я бывал там, только чтобы немного перекусить и лечь спать в тёплом и защищённом месте. А так в основном, я жил на улицах Ричмонда, иногда деля комнату с Джеймсом. Джеймс — мой друг. Он старше меня года на три. Имеет уже постоянную работу и небольшую лачугу, которая находиться над его работой. Мы с ним подружились ещё тогда, когда я стал в тайне от учителей и родителей торчать по выходным в городе. Именно тогда впервые я узнал, что такое алкоголь. Джеймс переехал сюда вместе с родителями из Японии. Его отец владел небольшим алкогольным бизнесом, а мать работала домработницей у какого-то известного бизнесмена. Мы встретились в баре «Небраска», где быстро нашли общий язык и начали общаться. Его родители всегда были добры ко мне и всё моё пребывание держали втайне ото всех, чтобы не было лишних вопросов. Они поощряли мою тягу к музыкальному искусству. Шелли, мать Джеймса сказала, что мне нужна хорошая группа для исполнения некоторых песен. Несмотря на то, что они были все японцами, имена почему-то у них были именно американские. Но я отвлёкся. Короче, скоро батальон снежных деревьев, который шёл целым рядом около шоссе, закончился и мы подъехали к вокзалу. Стоять на морозе пришлось долго. Экспресс всё никак не приходил. Руки мои уже успели окоченеть окончательно. Я прыгал, дул на ладони, но ничего не помогало. У Марлона вообще причёска словно заледенела. И теперь напоминала дохлую кошку, которую облили водой и она превратилась в ледяную статую. Про свою швабру на голове мне вообще говорить не хочется. Наконец, через полчаса, экспресс притормозил у перрона и пассажиры начали туда поспешно заходить, рассаживаясь по местам. Мистер Доденс, наш историк, внимательно всех посчитал, сел на своё место и вскоре уснул беспробудным сном, до самой конечной остановки. Я достал нотную тетрадь и принялся в ней писать некоторые идеи, которые смог сочинить во время поездки в автобусе. Каждый занимался чем хотел. Митч разговаривал с Аасимом, Омар смотрел в окно, а Марлон во всю дрых напару с Броди. Да уж. Веселуха в полном разгаре. Записав несколько нот, я тоже вырубился. Проснулся, когда поезд уже был на нужной станции. Я взял рюкзак, вышел на перрон, попрощался со всеми друзьями и заказал такси до бара «Шопен». Таксист оказался классным мужиком. Разговорчивый и приятный человек. Технично и уместно он перешёл на «ты». Как же я люблю настоящих таксистов, а таких немного! Настоящие это те, которые любят и понимают тех, кого везут! Не сильно, конечно! Таксист знал все улицы города. Наверное, даже знал где снять дешёвых и красивых проституток, но я не стал спрашивать. Это был удивительный человек, только за один светофор смог рассказать мне все новости, произошедшие в городе, да и вообще в стране в целом. Поделился со мной своим мнением насчёт политики нашего правительства, рассказал о новинках кино и ещё сплошь другой информации, которую бы мой дневник не выдержал бы, потому что только один разговор о новом фильме про Бонда занял бы весь дневник, а учитывая, какой у меня почерк, так ещё бы и форзацы пришлось исписать, чтобы всё поместилось. Вскоре, я прибыл на место. Расплатился с мужчиной и зашёл в бар, где меня уже ждал Джеймс. Мы поздоровались с ним «по-братски», он повёл меня в свою комнату и сообщил, что сегодня специально назначил день, когда я смогу поиграть перед огромной публикой. Я с радостью согласился. Когда наступил вечер, я вышел на импровизированную сцену, представился всем и начал играть. Играл то, что знал наизусть. После каждой проигранной композиции, я ловил довольные взгляды публики и выкрики каких-то пьяных людей. Когда я закончил играть полностью, мне все зааплодировали и принялись дальше за свои закуски и напитки. У Джеймса ночная смена и за счёт гонорара, он предложил мне оплату бара. Я согласился. Заказал я всего лишь стакан рутбира. Вкус немного терпкий, но всё же прекрасный. Под вечер я уже не надеялся ни на какого продюсера, моя мечта встретить хорошую девушку. Как меня учили многие посетители бара, глаза истинного дамского угодника должны быть слегка незрячими, глаза должны быть такими, чтобы в поле их зрения хотели попасть…все девушки. Они объясняли, что стоит искать именно тех, кто сам хочет ответной реакции. Мол, в барах больше всего таких женщин, которые не против оказаться с молодым парнем, особенно с хорошей моторикой пальцев. Но я же, в свою очередь, старался игнорировать женские блуждающие и ищущие взгляды. Те женщины, которые пришли на откровенный съём, или профессионалки не годились совершенно, поскольку им нужно было только одного. Чего мне в свою очередь нисколько не хотелось. Из-за этой точки зрения я ловил непонимание со стороны сверстников, которые говорили, что я странный. Особенно Марлон. Как я уже говорил: я альфач, но при этом не стремлюсь бегать за каждой юбкой. Мне больше доставляли удовольствия девушки, которых именно нужно добиваться или по крайней мере, построить с ними отношения. Как я прочитал на одном интернет-сайте: секс по любви лучше, чем секс как обычное исполнение своей потребности. Но таких, к сожалению, не нашлось. Опустошив первый стакан, я тут же заказал второй, а вместе с ним небольшую порцию алкогольного коктейля. За это время ко мне пыталась подкатить какая-то женщина, которой явно было лет за тридцать. Одна из представительниц тех пантер, которые ищут себе легкую добычу. Чтобы их угостили, с ними переспали в хорошем мотеле или на квартире платящего, а после ничего. Потребность исполнена и никакой любви. Допив всё, что заказал, я покинул бар и пошёл туда, куда глядели глаза. Несмотря на то, что уговорил Джеймса выделить мне комнату, я решил сегодня вообще не ложиться и не идти домой. Что гонит меня от него и заставляет в одиночестве бродить по городу? Я не знал. Наверное, мне просто захотелось развеяться. Это не легкая прогулка зимним вечером, а вечная спешка, чтобы попасть...куда? Я бродил по бульварам, заглядывал в подворотни, в освещённые окна видя там непристойные силуэты двух женщин или мужчин, а может вообще полную солянку. Везде я искал людей, с кем бы я мог поговорить, но при этом, в отличие от Эриксоноцев, даже не адекватных, я боялся городских людей. Я чувствовал себя призраком, мертвецом, который бродит среди огромных баррикад, заполненных людскими лицами. Все они мне казались чуждыми, непонятными. Я не такой, как они. Я другой. Но при этом, чувствовал тот факт, что несмотря на толерастию мира мы всё равно будем друг другу чужды. Мы не можем жить вместе. Даже посетители бара мне казались чужды, несмотря на их открытый характер и теплоту от барышень, что стояли рядом со мной, надеясь высосать из меня всё до последней копейки (и не только). По одной улице, по другой, сквозь бесконечный их лабиринт, всюду натыкаясь на слепящие неоновые прутья клетки, в которую превратился город. Я ищу...что? Дойдя до центрального парка, я присел на скамейку и решил немного помедитировать. Быть, так сказать наравне с самой природой. Я расслабился. Сидеть на холодной скамейке было не очень, но всё же... Я слышал, как дремота ночного города разливается по всем кварталам. Под дремотой, я имею в виду те звуки, которые происходят всегда неожиданно, словно город всё ещё бодрствует. Этими звуками может быть всё что угодно: от плача младенца до работающих сигнализаций у машин. Открыв глаза, я увидел перед собой бездомного, который во всю сладко посапывал, укрывшись несколькими газетами. Я положил ему в нагрудный карман куртки пару купюр в долларах, чтобы, если что, он смог себе позволить купить себе, хотя бы что-то горячительнее или на лучший случай немного еды. Гуляя по тёмным улицам города, мою голову начали посещать различные мысли. И мне вдруг вспомнимся случай, когда наш школьный психолог, мистер Кочкинс спросил меня: «Какое воспоминание у тебя ассоциируется с ранним детством?». Я сразу задумался и тогда просто ответил: «Куча рож, которые сверлят меня своими широкими глазами». Но тогда я соврал. Первое воспоминание, которое мне приходит в голову при упоминании слова «раннее детство», как я сижу под столом. Вокруг меня ноги людей вперемежку с ножками стульев и стола. Под столом я чувствовал себя превосходно. Я спрятался, и никто не знал, где я нахожусь. Или, может, делали вид, что не знают, поскольку через несколько секунд показалась голова моей сиделки, имя которой я сейчас не вспомню. Она берёт меня на руки и несёт в личную тюрьму. До сих пор помню, прикосновение её дряблых рук к моему телу. И вдруг резкая остановка и из одних рук, меня передают в другие. И я вижу чарующий тёплый взгляд маминых глаз. Её улыбка. Её нежно-шоколадное лицо. Сзади неё стоит какой-то амбал. С короткими волосами, ещё более тёмной кожей, огромным ртом и небольшой бородкой, покрывающую полностью его подбородок. Я его боюсь. Но меня успокаивает нежный взгляд и ласковый голос. Но при этом амбал не отступает и берёт меня на руки. Пытается меня задобрить добрыми речами, но я тоже не промах и выпускаю жёлтого друга прямо в памперс, отчего руки отца трясутся и он хочет меня выпустить, но всё заканчивается хорошо, поскольку руки мамы снова забирают меня от поверженного моим организмом отца и вместе с ней мы идём в гостиную. И вдруг затемнение... Воспоминание пропадает окончательно и появляется новое. Мы: я, мама и отец сидим в одной комнате и каждый занимается своими делами. Но я не видел, что они делают, я был занят игрой. Я представлял, как из огромных кубиков у меня получалась огромная крепость. Настоящий замок, в котором я поселюсь и буду жить. У меня во дворце будут жить все, кто только хочет. Особенно Гайка*, тогда она была для меня любовью всей жизни. Но потом мои мысли о будущей жизни, прервались и я услышал дивные звуки, доносящееся из огромного ящика. В этой коробке старый негр в тёмных очках сидел за пианино и пел что-то про Джека, которому надо отвалить*. Тогда мне текст не очень запомнился, но навсегда в мою память врезался момент, когда этот парень играл на пианино и с искренней лучезарной улыбкой пел с прекрасными дамами, которые стояли напротив него. Всё это пробудило во мне раньше неизведанное чувство. Во мне встрепенулись все бабочки, которые только обитали во мне. И мне захотелось присоединиться к данному празднику, но тут ящик погас и весь этот праздник исчез словно и не бывал. Меня взяли на руки и отнесли в кроватку. Именно этот мужчина во мне после и пробудил желание делать музыку. От разлившихся тёплых мыслей, я зашёл в ближайший ночной бар, чтобы взять себе немного кофе, так как температура в городе стояла нешуточная. Взяв себе небольшую кружку латте, я выпил её за один присест. Заплатив за кофе и добавив немного чаевых, я вышел из заведения и пошёл дальше. Так я гулял по переулкам ещё несколько часов. Сев на крыльцо какого-то магазинчика, я стал смотреть, как огромный белобрысый кот пытается проникнуть в мусорный бак. Этот пушистый растяпа почему-то напоминал мне Вайолет. Я не знаю почему. Та тоже, когда теряет какую-нибудь вещь, строит такую физиономию словно хочет выплюнуть огромный комок шерсти. От этой мысли, у меня вырвался громкий смех, отчего кот с яростным фырканьем спрыгнул с бака и пошёл по тротуару, игнорируя мой «крик чайки». Это точно похоже на поведение Вай, отчего меня ещё больше пробило на смех. После, когда на городских часах было пять минут пятого. Я вернулся в "Шопен", где клиентов было уже не так много, а громилы вытаскивали за шкирку пьяных посетителей, я поковылял на второй этаж и добравшись до своей комнаты, бухнулся на кровать, и заснул. Утром мне позвонил Марлон и сказал, что отец его отпустил на целый день, даже отказался идти вместе с ним на бейсбол. Я мигом собрался и помчался к другу. Мы с Марлоном ездили по городу. Уже стало полностью светло. Наступил такой белёсый день. Зимний облачный день, матовый и неконтрастный. Сначала мы погуляли немного по паркам, а после зашли по магазинам и другим заведениям, где купили всё то, что заказывали ребята. Потом мы поехали на небольшой стадион, где по словам отца Марлона, и должен был проходить матч. Мы заняли свои места, купили пару хот-догов, огромную бутылку содовой и принялись наблюдать за тем зрелищем, которое нас ожидало. Но как потом оказалось, это был обычный подростковый бейсбол, который проводили между собой две школы. Чёрт! Я надеялся посмотреть на профессионалов, а тут...эти. Соревновались сегодня: «Говенд шен» и «Ред Чепл». Обе школы были, как и наша, для трудных подростков. И только я хотел сказать Марлону: «Может, ну его нахрен, этот бейсбол», как вдруг мой взгляд приковался. Марлон что-то мне говорил, шумела толпа, но всё это меркло. Мои глаза расширились как у японца, увидевшего битву Кинг Конга и Годзиллы. На поле вышла Она. Единственная девушка среди всего мужского состава команды из школы «Ред Чепл». Она встала на роль кэтчера. Это ещё больше вызвало во мне удивление и радость одновременно. У неё были чудные тёмные волосы и приятное личико, которое хотелось потрогать. Не знаю почему. Публика замерла. Даже воздух на некоторое мгновение перестал пахнуть жжёным попкорном и подмышками жирных болельщиков. Она одела защитный шлем и приготовилась для ловли мяча. И...Момент был неожиданным. Я даже не успел понять как это произошло, но мяч не был отбит. Он сразу оказался у неё в руке. У меня прямо челюсть отвалилась. А её обратный бросок — это было просто чудо. У меня в голове не могло уложиться то, что девушка могла быть лучше во всём всех наших парней, что могли ловко ловить мячи во время наших шуточных матчей. Честно, я дальше не помню, как прошёл матч. Я следил только за этой девушкой. Когда был перерыв, она сняла с себя всю защиту и я увидел её тело (точнее то, что было скрыто за спортивной формой). Она была стройна. Груди у неё не было, а если и была, то точно прикрыта футболкой. Зад спортивных шорт обнимал её и это было то ещё восхитительное зрелище. Но самое главное, даже через такое далёкое расстояние я увидел её глаза. Чистые мандарины, которые блестят и смотрят на всё поле. Досмотрев матч, мы отправились домой к Марлону за вещами, после поехали к Джеймсу, забрали у него мои вещи и попрощались. Незаметно для всех я оставил ему двадцать долларов с небольшой запиской: «Извини за неудобство». А уже через три часа мы сели на поезд. Скоро он должен был прибыть на станцию, где нас поджидало автобус, везущий нас в скучный ад.