Начертано красным

9:36, Казематы Киркволла

      Совершая обход по верхним этажам Казематов, где были устроены комнаты для послушных Кругу чародеев, где не так сильно пахло переваренно-жареной рыбой, которую готовились подать к ужину, где не гудели встревоженно-суетливо ученики в ожидании занятий, в рассуждениях над Истязаниями, Каллен тем не менее прислушивался к каждому шороху, проносившемуся в коридорах.       За неплотно закрытыми дверьми чародеи — по двое, по трое, иногда по одиночке — творили простую, обучающую магию, от которой изредка трепетали на стенах факелы: готовились обучать и воспитывать неопытных юнцов, выловленных на тревожно-пустынных, ещё хранящих гул тяжёлых шагов кунари улицах Киркволла. Когда из-за очередной двери раздавался гулкий хлопок и взрыв смеха, или шуточка, остро, как потайной клинок под нагрудник, пронзавшая храмовничий долг, Каллен криво усмехался. Раньше дёргался, вспыхивал, сжимал руки в кулаки — теперь спокойно хмыкал.       Закрытые двери были лишь иллюзией, Круг жил по законам рыцаря-командора Мередит, от пристального взора которой не ускользало ни одно нарушение; у одного Каллена было шестеро магов, бдящих за своими соседями, по одному на каждое крыло каждого этажа, у Мередит — и того больше. Все это знали и продолжали притворяться, что спасаются закрытыми дверьми. Магам хотелось жить, но некоторым — чуть сильнее.       Что-то неумолимо надвигалось. Казалось, Киркволл за годы его пребывания в нём перенёс куда больше ударов, чем полагается любому городу на доброе столетие — наплыв беженцев из отравленного Мором Ферелдена, оккупация кунари, гибель наместника, то там, то здесь как из-под земли выскакивающие банды под предводительством магов крови или отступников, заговоры — и пора было уже выдохнуть, но всё как-то разом застыло в ожидании чего-то, после того как бразды управления городом оказались в железной перчатке Мередит. И даже вековая кладка, видавшая стоны рабов, кровопролитие, пытки и издевательства, будто бы стонала и подрагивала испуганными шепотками магов. Круг, на первый взгляд затаившийся, на самом деле медленно шевелился.       Каллен чувствовал это не один: Мередит в последнее время тоже была на взводе. Применяла к непокорным магам более жёсткие, чем обычно, меры; резче подписывала документы; чаще выгоняла храмовников не в увольнительные — на разведку. А когда нервничала Мередит — весь город предпочитал затаить дыхание и шевелиться, когда она не видит. Такое мнимое затишье пророчило бурю, какую не видывали столетиями — по крайней мере, так чувствовалось Каллену. Однако своими домыслами он ни с кем не спешил делиться: ему в первый год службы в Казематах хватило оскорблений в странности. Просто стал обходить Казематы в два раза чаще — раз в час проверять дежурных храмовников, душевнее беседовать с лейтенантами о привязанности к подопечным. Пристальнее наблюдать за магами, зная, чувствуя, как они жгучими взглядами наблюдают за ним в ответ.       Это, впрочем, не приносило никаких результатов — напротив, сильнее разгоняло холодную дрожь тревоги под кожей.       — Сэр Алрик, прошу вас, я только вернулась из классов. У меня были занятия. О какой контрабанде лириума вы вообще толкуете?       Смутно знакомый мелодичностью женский голос заставил Каллена остановиться у одной из спален. Сюда с полгода назад поселили Бетани Хоук, сдавшую экзамены на чародейство, и пока она обитала одна. Никто из чародеек, все годы проведших в Казематах, не горел желанием подселяться к ферелденской дикой розе (как они её меж собой окрестили), а храмовники и не заставляли: после всех событий Мередит было выгодно иметь хоть кого-то из Хоуков под рукой.       — Я видел: ты пишешь письма братцу.       — Насколько мне известно, эти письма читает лично рыцарь-командор, прежде чем отправить по адресу…       Напряжённо-терпеливый голос начинал позвякивать холодной угрозой. Каллен, накрыв ладонью рукоять меча, приблизился к двери и затаил дыхание. Прежде чем врываться, следовало разобраться, что происходит и кого следует наказать. Впрочем, сейчас Каллен заведомо был на стороне чародейки: Бетани Хоук жила в Круге всего лишь второй год, но уже успела зарекомендовать себя образцовым магом, такими же воспитывала и учеников. Одна из учениц, которую она подхватила после внезапной кончины одного из чародеев, слишком часто баловавшегося исследованиями Тени, даже успела пройти Истязания и помогала раненым, которые поступали в лазарет с улиц Киркволла в дни оккупации. А вот Алрик, выходец из какого-то мелко-знатного семейства, чем слишком часто кичился, славился вздорным характером и привычкой запускать руки, куда не следует.       — Ну и скольким же ты дала, чтобы жить тут в своё удовольствие в одиночестве?       — Сэр Алрик, уходите… — голос Бетани низко завибрировал.       — А не то что? Спустишь свою магию, чародейка? Не переживай, мой меч всегда наготове…       Алрик пошленько рассмеялся, как пьяные вусмерть портовые работяги в тавернах, что-то гулко хлопнуло, и Каллен, скрипнув зубами, рывком распахнул дверь. Бетани Хоук, спрятав руки за спиной, прижималась к столу, заваленному колбами, амулетами и библиотечными свитками с заклинаниями. На полу валялись осколки мутно-зелёного стекла, на стыке камней дымилось испарившееся зелье. Алрик хищно наступал.       — Отставить! — рявкнул Каллен.       Оба вздрогнули и выдохнули. Бетани — с откровенным облегчением; Алрик — даже не скрывая своего раздражения, зашипел сквозь зубы и обернулся.       — Рыцарь-капрал Алрик, — отчеканил Каллен сквозь зубы, вынуждая Алрика вытянуться перед ним. — Доложите, что здесь происходит.       — Рыцарь-капитан, — Алрик одарил его полным жгучей ненависти взглядом тёмных глаз, но всё-таки уважительно кивнул, — мне было приказано обыскать комнату этой чародейки. В Круге обнаружен контрабандист из чародеев. Проверяем.       — Вот как? — едва дёрнул бровью Каллен. — Интересно, почему я об этом не знаю.       — Как? Рыцарь-капитан Луиза вам не сообщила?       По нахальной улыбке Алрика Каллен понял: Луиза и не собиралась сообщать. Просто ей не давала покоя Бетани Хоук и всюду мерещилось чрезмерное незаслуженное снисхождение к ферелденской бродяжке. Может быть, дело было в том, что Бетани несколько раз с улыбкой заговаривала с Калленом о Ферелдене, а он с редкой для него охотой отвечал; может быть, в том, что Грейсон Хоук несколько раз сорвал Луизе поставки контрабандного лириума, закупаемого у Хартии сверх церковной пайки; может быть, в том, что оккупация кунари оставила на лице Луизы кривой рваный шрам и зависть ко всем девушкам Киркволла.       Но об этом стоило поговорить с Луизой — не с неугомонным Алриком, только и мечтающим затащить в постель какую-нибудь магессу и навесить к имени какой-нибудь титул вроде Защитника Киркволла.       — Пошёл вон, — отрывисто рыкнул Каллен. — Если я ещё раз тебя здесь увижу, поставлю следить за Усмиренными, работающими в туалетах.       — Есть, сэр… — пророкотал Алрик, но на пороге всё-таки обернулся и елейненько пропел: — Между прочим, это твоя Луиза советовала наведаться к ней в гости…       Каллен раздражённо дёрнул щекой, пальцы сжали рукоять меча до дрожи:       — Вон!       Алрик откланялся со скользкой улыбочкой, а Каллен утомлённо потёр переносицу. Мигрень, приглушённая с утра отваром и лириумным зельем, снова застучала в виски. Он даже не сразу понял, кто это шевельнулся в углу комнаты, откуда раздался перезвон стекла — это Бетани Хоук кончиком туфли запинала осколки к углу стола. «Надо приказать тут убрать поскорее, пока не появился соблазн пустить кровь…» — промелькнула мутная мысль.       Бетани Хоук несмело шагнула к нему. Каллен не увидел, не почувствовал даже — почуял! — перезвон крохотных кристалликов льда на мозолистых тонких пальцах и отшатнулся прежде, чем Бетани коснулась его плеча. Она тут же смутилась, отряхнула ладони о бёдра и мягко улыбнулась, виновато глядя из-под ресниц:       — Спасибо. Я старалась не встревать с ним в конфликты, но сэр Алрик… Удивительно настойчив. А мне очень дорого это место. Я бы не посмела… Нарушить его покой.        Каллен с мрачной усмешкой заложил руки за спину. Сейчас Бетани Хоук напоминала нежный, прекрасный и редкий цветок — кажется, такими описывали возлюбленных дев в рыцарских поэмах, которые нараспев читали ученицы Круга вечерами в библиотеке. Вот только этот цветок не просто красив, но ещё и ужасно ядовит — напомнил себе Каллен: Бетани Хоук рекордно быстро для заурядной отступницы прошла Истязания. Кто знает, какие ещё секреты были спрятаны в её крови…       — Интересно. Почему же ты раньше не отправилась в Круг, если здесь так спокойно?       Бетани неопределённо повела плечом и отошла к столу. Под тонкими пальцами, ещё как будто бы посеребрёнными инеем, зашелестели страницы ветхого трактата. Посчитав, что на этом разговор окончен, Каллен пожал плечами и двинулся к двери. Когда он взялся за кольцо, его нагнал тонкий, загадочный ответ:       — Любовь порой принимает удивительные формы. Родные хотели спасти меня, не подозревая, что это спасение меня… Тяготило. Но я не смею их за это осуждать.       Каллен ничего не сказал.       Его, на самом деле, это не очень-то и интересовало.       Куда сильнее его интересовала выходка Луизы, предназначавшаяся явно не во имя сохранения поставок лириума, которые — насколько сообщали ему — оставались стабильны. Чего она хотела? Растрясти и без того дрожащий Круг? Запугать магов? Подчеркнуть власть храмовников? Досадить ему, невольно ставшему правой рукой Мередит в короткий срок, тогда как Луиза мечтала стать её правой рукой с самого назначения Мередит рыцарем-командором? Словно предчувствуя (а то и ожидая — не мог ведь Алрик ей не рассказать) тонну вопросов, она не попадалась Каллену на глаза до самого утра следующего дня.       Луиза пришла к нему в комнату, когда он переодевался, чтобы выйти в Киркволл в увольнительную до вечерней молитвы. Храмовничья кираса уже висела на крестовине, красно-золотое платье лежало в изголовье, а он уже накидывал плотную куртку из кожи феникса. Она отлично защищала от ожогов хоть магического, хоть немагического происхождения — Каллен успел проверить это на себе.       — Отлично выглядишь, — хрипло бросила Луиза, плотно закрывая дверь.       — Я искал тебя, — вместо приветствия кивнул Каллен и затянул потуже внутренние ремешки куртки. — Вчера. Что это было? С Алриком и Бетани?       — Алрик придурок, мне нужно было как-то избавиться от него.       — Он твой подопечный, на секундочку.       — Спасибо, что напомнил. Но лучше бы обратил внимание на себя.       — О чём ты? — Каллен вложил в ножны изящный клинок с рукоятью в виде мабари.       Луиза демонстративно вскинула тонкую бровь, и красный рубец, рассекавший левую половину лица, натянулся, Каллен стыдливо опустил взгляд. Она презрительно фыркнула:       — Вот об этом. И о том, что ты с какого-то рожна начал защищать магов. Тебе напомнить, кто сделал это со мной? С тобой?       — Эти маги уже мертвы, — выдохнул Каллен и, сложив руки под грудью, прислонился к столбику кровати. — А Бетани Хоук не виновата ни в чём.       — Что это, Каллен? — хмыкнула Луиза. — Симпатия к магам? Страх перед Хоуком?.. Или щенячья привязанность к Ферелдену? Она здесь не уместна. Я не узнаю тебя, Резерфорд.       Каллен скрипнул зубами, встречая её взгляд. Прямой, твёрдый, напористый — обычно хотелось двинуться ему навстречу, порывисто прикусить пухлую губу в поцелуе, и наблюдать, как взгляд теплеет, загорается единственным пламенем, способным выжечь тревожную холодную дрожь ненадолго. Сейчас пальцы иррационально сжались в кулак, и Каллен мрачно глянул исподлобья.       Он мог бы сказать много банальностей: о том, как меняет война; о том, что она тоже изменилась; о том, что при всём при этом важно оставаться преданным своему долгу — защищать мирных жителей от по-настоящему опасных магов. Но промолчал, и Луиза продолжила изливаться ядом, одновременно упиваясь этим:       — Удивительно. Ты, который безжалостно убивал и калечил малейшего нарушителя, вдруг питаешь слабость к отступнице из Хоуков. Хоуков, погрузивших в хаос этот сраный город! Если бы этот ферелденский мальчишка не стал бы играть в героя и сдал бы свою шлюху Аришоку — ничего бы и не было.       — Помолчи.       — Обойдёшься. В отличие от тебя я не боюсь получить по лицу от доблестного Защитника.       — Дело вовсе не в этом.       — А в чём? Может, ты решил, что с магессой интересней снимать стресс? Ну, знаешь, травки, молнии на коже, всякие извращения… Ну ты в бордель зайди. Там за приличную плату тебе достанут отступниц. Развлекись.       — Прекрати, — болезненно скривился Каллен и раздражённо дёрнул ремень, крепче затягивая кошель на поясе.        От одной мысли о близости с магом его бросало в холодную дрожь, и Луиза прекрасно знала об этом. Возможно, единственная из всего Круга она знала его непозволительно близко: все его шрамы, опасения, кошмары. Она никогда не занималась их исцелением, просто касалась, слушала, дышала. И обещала хранить всё в секрете. Сейчас — Каллен чувствовал — следовало ей помочь выполнить обещание. Поэтому, запахнув куртку, он рванулся к выходу, намеренно задев Луизу плечом.       Она пошатнулась и, опешив на мгновение, потеряла мысль. Обернулась и окликнула его, когда Каллен дошёл уже до поворота к главному выходу:       — Эй! Куда ты?       — Как ты и посоветовала — в бордель, — ровным, невозмутимым тоном отозвался Каллен на весь коридор.       С десяток рядовых храмовников, возвращавшихся с дежурства, завистливо-удивлённо посмотрели ему вслед. Каллен неуютно передёрнул плечами и поправил куртку. Ордер на выход из Казематов — заветная бумажка для рекрутов-храмовников и магов всех мастей — неприятно оттягивал внутренний карман куртки.       Виды Киркволла никогда особенно не прельщали Каллена, да и любоваться особенно ими было некогда. В дни увольнительных или рейдов по Нижнему Городу, которые случались гораздо чаще, взгляд лениво скользил по однообразным, закованным в грязный безжизненный камень, улицам. Залитые блеклым солнцем, они тем не менее казались мрачными, впитавшими в себя грязь, пот, кровь и брань портовых работяг; в полдень на стенах вспыхивали и стремительно гасли тени — отзвуки тайной жизни города; с ритмичным грохотом вдали стремительные валы Недремлющего моря разбивались о скалы, скованные чёрными цепями. По сравнению с Ферелденом (каким его запомнил Каллен), где порою леса вплетались в городки и деревни, где по-южному громоздкие дома казались уютными, где озеро Каленхад на разные лады шуршало у башни Круга, Киркволл казался ожившим мертвецом. Сейчас — ещё больше, чем когда-либо. Потому что Каллен не слышал больше голоса улиц, громкого, бойкого — только тревожное молчание и ритмичное буйство неукротимой стихии.       И Каллен даже не знал, какой именно: не то это были отзвуки всполохов магии, въевшиеся в подсознание; не то роптание жителей, утомлённых до злобной пустоты переменами; не то бунт волн. Наверняка он знал одно: если стихию не удержать, она вырвется и прокатится по улицам Киркволла таким огнём, что оккупация кунари покажется им небольшой трудностью.       Не переставая по привычке прислушиваться, озираться и выверять каждый шаг, Каллен прошвырнулся по лавкам. Сушёный эльфийский корень — чтобы Лив больше не таскал у лекарши запасы на свои косячки; неунывающему Чеду, зависавшему каждую ночь на женской половине храмовничьих спален тайком от Мередит и по договорённости с Калленом, — масло с ароматом антиванского винограда (Каллен догадывался, но не хотел знать, зачем); бутылку слабовыдержанного гномьего эля просил Джошуа и пока он не начал выпивать прямо на дежурстве, можно было позволить; деревянный гребень с выжженными на нём розами Каллен прикупил для кудрявых волос Луизы; новые ножны — себе. Пакет без подписей, ещё терпко пахнущий лириумными зельями и металлом руки Мередит, Каллен передал какому-то гному из Хартии. У негласной правой руки рыцаря-командора Мередит хватало грязной работы. Однако были и привилегии: его не обыскивали, небезосновательно уверенные, что он не пронесёт в Круг ничего запрещённого. Поэтому Каллен как мог поддерживал боевой дух сослуживцев, а заодно пытался предположить, кто первый даст слабину, если Круг всколыхнётся. Пока в списке на первом месте шёл Чед: Каллен был уверен, что как только кончатся женщины-храмовницы, он переметнётся на магесс и едва ли станет их ублажать ароматными маслами и сладкими речами.       Маги не стоили даже слов.       Промозглый приморский вечер, сгущавшийся сырым туманом и неприятными, холодными, преддождевыми каплями оседавший на куртке, шее и волосах, Каллен встретил на пороге «Висельника» — лучшей, по уверению шибко говорливого гнома, хвостом таскающегося за Защитником, таверне Киркволла, потрясая кожаным кошелем. Кажется, там оставалось ещё несколько золотых, которых должно было хватить на приличный ужин и большую кружку выпивки, потому что горло ссохлось после неторопливой торговли и бесконечных перебежек от лавки к лавке. «А может, в бордель?» — с кривой усмешкой вскинул бровь Каллен, ещё раз взвесив в ладони кошель. Возможно, хватило бы и на приличную проститутку (благо, стараниями рыцаря-командора Мередит жалование храмовников в Киркволле превышало жалование городских стражников), вот только желудок изголодался куда сильнее плоти. К тому же, даже в постели с Луизой он покоя давно не находил.       Поскольку вечер только начинался, Каллену повезло найти пустующий столик в самом дальнем углу, откуда отлично просматривалась вся таверна, но практически не было видно его. Он бросил сумку на стул, сам сел напротив и стал ожидать ужин. Ферелденское пиво и жареную баранину обещали подать без промедлений. Не солгали: Каллен не успел даже осмотреться толком и определить наиболее подозрительные столики, как деревянная кружка и глиняная тарелка глухо опустились на столешницу. Каллен одарил разносчицу скупой благодарной улыбкой и подтянул ужин к себе.       Обоняние пощекотали запахи приправ и жареного сочного мяса — совсем не так, как в Круге: там мясо подавали разве что варёным, и пахло оно скорее овощами и кашей. Да и вкус был совсем другим. С трудом распиливая крупные жёсткие куски затупившимся — не то по неосмотрительности, не то как раз наоборот из осторожности — ножом, Каллен по привычке исподлобья оглядывал помещение.       В углу напротив за столиком шушукались две девушки, эльфийка и человек, и клинки, как бы между прочим небрежно выложенные на стол, очевидно, отпугивали остальных посетителей. У двери громко гортанно гоготали, то и дело чокаясь большими кружками, бранились и бойко подшучивали друг над другом загорелые мужчины. По отдельным фразам Каллен рискнул предположить, что это были матросы недавно пришвартовавшегося корабля. Основной шум сосредоточился в центре: прямо вокруг барной стойки толпились добрых три десятка постояльцев, гостей и ротозеев, которые, заглянув в замызганные окна таверны с улицы, ломились в двери. Когда в дверь протиснулись сразу семеро, Каллен перестал их считать и даже заинтересованно отложил вилку.       — Да не сможет!       — Посмотрите на него, он даже кружку в руках удержать не может. Куда уж до ножа!       — Я бы не спорила на вашем месте. Он счастливчик.       — Ставлю остатки своего жалования, что он не попадёт в цель!       — Эй! Посмотри! Два десятка метательных ножей и полдесятка кухонных всё ещё ввергают тебя в сомнения?       — Клянусь, Бартон, ты пожалеешь. Ставить против Хоука — безумие.       — А я поставлю. Швырять метательные перышки не то же, что кухонный тесак.       — Ей-ей, господа, — медленный, непривычно хриплый голос Защитника, разом пререкрывший гомон таверны, Каллен узнал сразу и даже отложил столовые приборы, — обращайтесь все к гному. Он сегодня, можно сказать, казначей. Лишившеся денег заранее прошу прощения.       — Ривейни, ты уверена? — этот голос Каллен тоже узнал и скривился: Варрик Тетрас, вездесущий гном, хвостом таскающийся за Защитником; не то главный поклонник, не то личный телохранитель, не то биограф       — Заткнись, Варрик, и не говори Счастливчику под руку.       — Готовы?       Таверна как-то разом выдохнула и затаилась в ожидании. Напряжённая тишина звоном ударила в уши, вспышкой света прошибла голову — Каллен закрыл глаза и помассировал виски. Когда короткий приступ мигрени прошёл и Каллен открыл глаза, всё закончилось. Грейсон Хоук, худощавый и невысокий, похотливо и самозабвенно целовался со смуглой крепкой брюнеткой под громкий счёт посетителей, а деревянный диск на стене над головой бармена серебрился лезвиями ножей всех мастей. На тридцать третьем, кажется, поцелуе, Хоук пошатнулся, утягивая за собой на пол брюнетку, под громкий хохот таверны. С пола пообещал всем выпивки за четверть выигранного и, опираясь на плечо брюнетки, неуверенной шаркающей походкой двинулся к выходу. Вслед ему послышались свист и улюлюканье — скорее ободряющее, чем презрительное.       А Каллен скривился: всё это было так не похоже на того Защитника Киркволла, который, распрямившись вопреки глубокой ране от топора Аришока, наискосок разделившей спину, бледнея с каждым мгновением, победно улыбался и неровно возвещал о заслуженном освобождении города. Каллен видел перед собой не героя — обычного бродягу необычной везучести.       — Не смотри так, Кудряш, — прохрипел кто-то рядом, Каллен дёрнулся.       Помахав всем ладонью на прощание, Грейсон Хоук скрылся вместе со своей брюнеткой на мрачных улицах Киркволла, а гном, бесцеремонно переложив котомку на стол, уселся напротив Каллена.       — У героев тоже случаются тяжёлые дни, — мрачно пояснил он, провожая взглядом растворявшиеся в тени фигуры, — у меня к тебе дело.       — И не проси, — отрубил Каллен. — Никаких больше дел. Мередит…       — Лютует. Знаем, слышали. Чувствуем. Хорошо, никаких больше эльфиек с большими невинными глазками выгораживать не придётся. Просто нам тут птичка на хвосте принесла, как ты вступился за Хоукову сестрёнку…       Каллен скрипнул зубами: кажется, кое в чём Алрик всё-таки не приврал, и появилась брешь. Сейчас это было невинное посланьице брату на следующий день после события, завтра могла быть передачка с трактатом о магии крови, или уничтожающие всё живое руны, или элементы мощного посоха, или дополнительный лириум из подполья — всё, что угодно, способное нарушить зыбкое равновесие Круга. Руки непроизвольно сжались в кулаки.       — Этой птичке я откручу голову, как только вернусь, — рыкнул он.       Гном нахально оскалился:       — Не грозись впустую. Всё равно не найдёшь. Я к тебе вот с каким дельцем, — на стол, громко звякнув монетами, опустился туго набитый кожаный кошель. — Ясно ведь, что не по доброте душевной ты вступился за Бетани.       — Что это? — нахмурился Каллен.       — Услуга за услугу.       Варрик многозначительно поиграл бровями и ухмыльнулся. Моряцкий столик снова грянул залпом смеха. Каллен опустил голову и потыкал недоеденный жёсткий кусок кончиком ножа:       — Убери это.       — Да ладно тебе, Кудряшек….       — Убери деньги немедленно, — процедил Каллен сквозь плотно сомкнутые зубы, исподлобья буравя гнома взглядом. — Или, клянусь Андрасте, окажешься в Казематах первым гномом, проявившим способности к колдовству.       Варрик Тетрас, может быть, был и прилипчив, как банный лист, но сообразителен. Быстро смекнув что к чему, он спрятал кошель во внутренний карман куртки и картинно развёл руками:       — Какие деньги? Ты вообще о чём? Я просто пришёл поблагодарить тебя. Видишь ли, у Защитника… У Хоука. Бетани — все, кто остался. Она ему очень дорога.       Каллен скупо кивнул, вновь утыкаясь взглядом в тарелку. Гном не торопился уходить. Он лениво сполз со стула, с грохотом задвинул его, постоял, сложив руки под грудью и вдруг заговорщицким шёпотом поинтересовался:       — И всё-таки… Почему ты так поступил?       У Каллена дёрнулся глаз.       — Я храмовник.       — То-то и оно. От вас добра в Киркволле давно никто не видел. Особенно маги.       — Я храмовник. И это мой долг. Защищать магов. От них самих. И от нас…       Впрочем, гном этих слов не услышал. Закатывая рукава, он громко попросил бармена налить ему ещё кружечку эля и подать какой-нибудь карандаш и клочок бумаги: кажется, у него появилась идея. Каллен порывисто поднялся и, оставив на столе семь золотых, поторопился покинуть «Висельник».       В Казематы Каллен вернулся поздно и сразу поторопился в бани в надежде, что вода там ещё не до конца остыла. Городская грязь, сквернословие и забавы зудели под кожей так, что хотелось содрать её с себя. Каллен сидел в банях, пока вода не стала холодной, пока кожа не стала красной не то от горячей воды, не то от усилий, с которыми он тёр себя губкой.       Передёрнув плечами, Каллен закутался в полотенце и вышел в предбанник. Там его уже ждала Луиза, скинувшая с себя латы, но не храмовничье платье. Она легонько вздрогнула, когда он плотно прикрыл за собой дверь, и поднялась. Каллен взъерошил мокрые волосы:       — Л-луиза? Что-то случилось?       — Нашла твой подарок на постели. Спасибо. Не ожидала, что ты вспомнишь.       — Храмовники должны помогать друг другу, — неуверенно отозвался Каллен и боком скользнул к полке, на которой оставил чистую одежду. — Разве нет?       — И только?       Луиза наступала. Мягко, крадучись, почти невесомо и ритмично покачивая широкими бёдрами, она неотвратимо наступала на него, а Каллену вдруг хотелось раствориться. Капли воды стекали по обнажённой коже, медленно испаряясь в холодном воздухе Казематов, Каллен скрипнул зубами, когда Луиза подошла вплотную. Она дышала жаром и едва уловимо, в рамках дозволенного, пахла какими-то северными фруктами и мускусом. Обычно от этого запаха кружило голову, к телу приливала кровь, вытравливая налитую металлом усталость дня и мигрень, и Каллен забывался в жгучих прикосновениях к грубоватой коже, путался пальцами в жёстких упругих кудрях. Сейчас невольно отшатнулся и повернулся к Луизе спиной, намереваясь переодеться.       — Ну чего ты… Я же пошутила. Про бордель и магесс.       Едва полотенце соскользнуло с бёдер, Луиза порывисто шагнула к Каллену и прижалась всем телом. Её рука скользнула по животу вниз, и Каллен холодно содрогнулся. Прикосновения, вроде бы по-прежнему мягкие, пылкие, сейчас клеймили его как порочного. Каллен перехватил её предплечье и с усилием отвёл руку.       — Оставь меня.       — Да ладно тебе, — вторая рука Луизы скользнула по груди, вслепую очертив широкий ожог, воздух встал поперёк горла. — Не буду я лезть к этой ферелденской бродяжке. Только если Мередит не прикажет. Знаешь же: что мама скажет, то мы и делаем.       — Я сказал уйди!       Каллен рывком скинул руки Луизы и торопливо натянул рубаху. Сердце громко стучало в ушах.       — Да ладно, — Луиза скривилась, потирая шрам на щеке, — нам же было хорошо вместе. А теперь что — всё?       — Хорошо? Было, пожалуй, — пожал плечами Каллен, натягивая подштанники, и глянул через плечо. — Но я больше не хочу.       — Ах ты не хочешь… А меня спросить ты забыл. Как это по… Ферелденски, — выплюнула Луиза; на её лице мешались отвращение, насмешка и ярость. — То есть ты меня бросаешь?       — Бросаю? — Каллен обернулся к ней с насмешливой улыбкой. — Ты только что сказала: что Мередит говорит, то мы и исполняем. Она приказывала: никаких отношений. Никаких отношений и не было. Только секс. И с меня довольно.       — Решил поиграть в святошу, Резерфорд? Думаешь, воздержание отмоет кровь на твоих руках? Или, — Луиза сощурилась, и в глазах её сверкнуло едкое коварство. — Ты всё-таки нашёл себе магичку, которая в этом деле получше? Так ты скажи, какая, а я уж с ней развлекусь…       От слащавой улыбочки Луизы внутри всколыхнулся жар. Пальцы сомкнулись на предплечье Луизы, рука сама двинулась в отточенном жесте, заламывая руку и разворачивая Луизу лицом к стене. Она вскрикнула, когда Каллен прижал её к шершавой холодной стене, и весело рассмеялась, когда он наклонился к её уху:       — Я знала, что ты затейник, Резерфорд.       Каллен лишь сильнее сжал пальцы:       — Если я узнаю, что ты кошмаришь магов просто так, вылетишь отсюда и будешь бродяжничать, как Самсон. Если ты его, конечно, ещё помнишь.       — Да ты сумасшедший!       Каллен отшатнулся от Луизы. Она смерила его презрительным взглядом и ушла, по-прежнему покачивая бёдрами, гордым решительным шагом. Каллен, проводив её озадаченным взглядом, растёр ладонями лицо и ошарашенно посмотрел на ладони.       Пальцы мелко дрожали.       Возвращаться в храмовничьи спальни Каллен решил длинным путём: через спальни учеников и часовню. Вечерняя молитва давно кончилась, и теперь в часовне оставались лишь дежурные рекруты и сестра церкви, которая зажигала длинные красные свечи. А ещё — пела. Так незатейливо и мелодично струился её одинокий совсем девичий голос, что Каллен остановился напротив часовни как вкопанный. В зловещем полумраке коридоров Казематов часовня роняла на широкие прямоугольные уродливые плиты дорожку золочёного света. И Каллен, как заворожённый, ступил на неё.       Сестра Церкви нараспев читала Песнь Благословений — некогда его любимые стихи, воспевавшие всех борцов с несправедливостью, злом, скверной. Воспевавшие храмовников. Таких, какими они были. Должны были быть. Каллен крадучись вошёл в часовню и остановился у ближайшей скамьи. Его мелко лихорадило не то от того, что он ещё не успел толком обсохнуть после бани, не то от песнопений, что разливались болезненным лекарством по жилам. Охнув, Каллен вцепился в спинку скамьи. Ножки скрипнули, и сестра вздрогнула, едва не обронив свечу:       — Ох! Простите, я потревожила чей-то покой?       Каллен медленно покачал головой. Хотелось ответить, что это пение — слаще мёда, эти слова — целебней настоек из эльфийского корня и мазей, но он молчал. Голос пропал, остался лишь шёпот, исходящий даже не из горла, из груди, из затаившейся души:       — Напротив. Кажется, принесли.       — Вы хотите помолиться?       Золочёная статуя Андрасте, сжимавшая меч, коим карала неверных и защищала праведных, смотрела на него почти ласково, как на ребёнка. Каллен сделал несколько неловких шаг, подошёл почти вплотную, опустился на одно колено и до боли сплёл пальцы в замок. Губы сами забормотали хорошо заученные слова, на которые он уже столько лет не находил времени:       — Благословенны хранители мира, защитники справедливости. Благословенны праведные, свет во тьме. В их крови начертана воля Создателя…       Сестра Церкви оставила его одного.       По щекам заструились слёзы.