Истина твоих глаз

      Юнги прикладывается губами к тонкому фарфору, и на нём остаётся бледный, розовый след дорогого блеска, который Чимин привёз в прошлый раз из далёкой Франции. Чай в звонкой чашке медленно остывает, но пар всё ещё поднимается с поверхности, наполняя воздух сладким ароматом трав и каких-то цитрусовых. Ложка звенит негромко, а в носу щекотно становится. Юнги перебивает вкусы кусочков маслянистого шоколада в маленьком блюдце.       Тэхён говорит не замолкая, руками двигает активно и уж очень живо, рассказывает что-то, а Юнги звуки согласные в ответ издаёт, будто очень интересуется сортами нового чая, который тихо отпивает маленькими глотками. Горячий. Омега подливает ещё кипятка из маленького заварника, всё нахваливая конфеты, что Юнги принёс с собой в гости.       Жизнь явно налаживается, становясь всё краше, приятнее, наполняясь улыбками.       Офицерское звание, повышение, перевод в гарнизон получше — всего этого Чимин добивается в поразительно короткие сроки, за которые в волосах Юнги появляются лишь редкие седые волосы, никак не портящие красоту тонкого бледного лица. Жизнь цветёт прекрасными бутонами, каждый день наполняет неизменная радость, не забывая про те, в которые альфе приходится уезжать далеко. И в них Юнги знает, что счастье останется неизменным, что он в безопасности.       А ещё, Чимин любит Юнги очень, а остальное можно было бы стерпеть, если бы всё не было окрашено в яркие цвета счастья.       Стук отвлекает, прорезает приятную тишину, прерываемую лишь щебетанием Тэхёна, тоже замолчавшего с чашкой в руках. Шаги гулко отдаются по комнате, пол скрипит, и ручка в пальцы ложится холодным металлом: Юнги распахивает дверь, впускает холод осени в прогретую догоравшими дровами комнату.       — Чего вам? — спрашивает Юнги, неловко вытирая потные ладони о подол платья. Военный перед ним совсем молодой, явно не видевший ничего из того, что пришлось пережить почти всем живущим в гарнизоне: омега криво улыбается, наклоняя голову.       — Господин Пак, прибыл старший офицерский состав, — парнишка лепечет, пряча глаза в дощатом полу крыльца, — Полковник просит Вас.       Юнги прощается с Тэхёном очень коротко, одним кивком головы и улыбкой, переступает высокий порог, стуча каблуками по ступенькам гулко. Благо, бежать совсем недалеко: дом Тэхёна, маленький и уютный, находится близко к казармам, где днюют и ночуют молодые солдаты. Ветер вплетается в волосы вместе с белыми лентами, коими косички надёжно завязаны, и слёзы из-за порывов прохладного воздуха набегают на ресницы сами собой. Юнги, вообще-то, несоизмеримо счастлив.       Чимин стоит перед ровным строем солдат, замерших испуганно, в офицерской, синей форме, отблёскивающей золотом нашивок на груди, и говорит голосом громогласным, отчитывает молодняк за какие-то глупые проступки, в которые омега и вдаваться не хочет. Дело совсем не его, в отличие от погибших буквально на глазах фиалок на подоконнике, что всё же стоят внимания и волнения. Их Чимин любит, поэтому точно расстроится.       У Юнги в груди приятно щемит: так много воды утекло с тех пор, когда омега неуверенно входил в тихий, шатающийся от старости храм, где Чимин его ждал, молодой совсем, неопытный, лишь исполняющий поручение стоящего выше по званию. Теперь иначе всё, от ощущений до взглядов.       Брак, до этого заключённый больше по договоренности, из выгоды, чем от высоких чувств, сейчас ими переполнен до краёв. Они иногда проливаются, даря то самое болезненное, ноющее чувство в районе сердца, что с восхищением и слепым обожанием граничит. Юнги судьбе благодарен.       — Офицер! — смешливо окликает альфу Юнги, наконец собирая силы в маленький кулак, сжимающий перчатку кружевную так, что ткань хрустит.       Шляпка закрывает от света лицо, прячет глаза от солнца блеклого, и улыбку альфы Юнги видит издали, отвечает на неё своей, искренней такой, что губы и щёки отдаются покалываниями. Омега взмахивает рукой, выпуская перчатку, что точно перепачкается в дорожной пыли, но дела до неё сейчас нет — Чимин уже спешит навстречу, забыв про мальчишек.       Строгий и холодный перед солдатами, Чимин спешит в распахнутые для объятий тонкие руки, ловит омегу на ходу и вдыхает шумно запах мыла, коим волосы пропитаны и кожа, не скрытая высоким воротником платья. На места встаёт совершенно всё, чувства ярче становятся, и, кажется, будто птицы, что в тёплые края не собираются лететь, щебечут на ветках чуть громче прежнего. И пульс в висках стучит быстрее, но точно не от короткой пробежки.       — Юнги, — коротко шепчет Чимин, прижимаясь крепко, до боли в рёбрах. Или под ними? Юнги не знает, но сердце стучит быстро, измученное тоской и мечтами взглянуть в дорогое лицо.       Шляпка падает на землю с глухим звуком, ветер лохматит отросшие пряди, юбки колышет, шурша их тканями, но Юнги видит только глаза, по которым скучал, чувствует лишь касания мягких губ, что поцелуями очерчиваются лёгкими. Тепло вдруг становится несмотря на холодную осень и напуганные глаза младших офицеров, кажется, впервые увидевших Чимина в таком свете.       Оправдание одно: он скучал. Скучал, хоть омега и писал письма, старательно сбрызгивая бумагу духами, пахнущими сладко, чтоб, открыв конверт, Чимин погрузился в знакомые ароматы, приблизился к дому. В ответ Юнги получал дорогие послания, написанные неровным размашистым почерком, таким, что половину слов разобрать невозможно, но те, что читались, душу грели несомненно.       В эти короткие секунды Юнги нравится чувствовать себя особенным перед отчитанными по всем статьям парнишками. Прижатым к сильной груди, спрятанной за форменкой, скрытым от набирающего силу ветра чужой пахнущей вкусно шинелью, накинутой неловко на плечи, абсолютно, до головокружения, сравнимого с лёгким опьянением, счастливым. Чимин шепчет что-то на ухо, обещая скоро вернуться домой, прося дождаться.       — Не третируй их в первый день после возвращения, — Юнги вглядывается в излом губ, недовольный слегка, будто слова игривые совсем смущают, — Не смотри так на меня, я не для них. Ты устал, а наша постель так холодна.       Ухмылка Чимина мягкая, а поцелуи скрывают настоящие кристаллы сахара. Или почему Юнги вдруг так безумно сладко?