Одинаково разные

Я иду за парнем по коридору. Шум из клубных классов доносится даже до сюда, где в это время редко встретишь кого-либо. Так даже лучше. Хотя бы я не ощущаю себя одиноко загнанным в угол. С другой стороны, где-то внутри есть чувство зависти. Ученики сейчас наслаждаются тем, что им нравится, а мне предстоит глупое занятие. К тому же, по-моему, абсолютно бесполезное. Но кто я такой, чтобы перечить этому…этому… этой… этой шпале?! Невольно поднимаю взгляд на широкую спину парня. Если бы он слышал мои мысли, то наверняка бы уже оттянул за уши. Скоро мы доходим до большой знакомой двери. Распахнув её, Вил почти сразу устремляется между книжных полок. В библиотеке шума ещё меньше. Разве что стук часов привлекает внимание. Я ненадолго останавливаюсь, мельком бросая взгляд на книги с древними переплётами. Стеллажи уходят высоко в потолок, потому начинает казаться, будто бы им нет конца и края. Полки достаточно чистые, но это лишь у входа. Дальше на многих из них лежит сантиметровый слой пыли. Кажется, он с тех времён как книги туда вообще засунули. Свет настолько же приятный, как и во всём колледже. Атмосфера библиотеки была бы мне приятна, если бы не то, что произойдёт далее. — Что встал в проходе? Не отставай. — слышится резкий голос Шенхайта, отчего расторопно киваю и подхожу к нему. Раньше бы я подбежал, но ведь «по коридорам не бегают». Мы занимаем дальний стол по привычке, у окна. Вил раскладывает несколько перьев и чернильницу передо мной, сам же садится напротив. Всё, что остаётся мне, это занять на своё место, достать тетрадь и приняться за работу. — Тебе нужно написать своё имя полностью. Без клякс и ошибок, сочетая толстые и тонкие линии. Должны быть плавные переходы. — произносит он и раскрывает свою тетрадь. Староста показывает слова, проводя пальцем по изгибам букв. Стоит начать вглядываться, как он захлопывает тетрадку перед моим носом. — И не смей копировать мой почерк. Стиль написания должен разниться, но буквы должны быть читаемы. Начни с разминки — пропиши алфавит. Одна буква в одну строчку в двух видах: заглавной и прописной. Используй чередование. Я тяжко вдыхаю, слушая наставления. Эти уроки муторны. Какая разница, как я пишу? Главное ведь, что понятно, так зачем заморачиваться? Будто в первый класс попал., чес слово. Ничего не остаётся, кроме как взять перо, обмакнуть кончик в чернильницу, убрать излишки и начать писать. Вил контролирует мои попытки, но не вмешивается до тех пор, пока я не сделаю кляксу. Тогда он заставляет начинать заново с новой строчки. — Следи за нажимом. — периодически обращается ко мне он. От слов руки вздрагивают. Голос сенпая громкий даже когда он соблюдает правила библиотеки. Я молчу, вслушиваясь в окружение. Теперь главным шумом для меня стал скрежет пера о бумагу. По-своему приятный звук, но если ты совершишь ошибку, то получится звонкий скрип. Удивительно, какие детали замечаешь, когда находишься в тишине. Вывести нетренированной рукой даже одну линию сложно, не то, что связать её с другой, а после обратить во что-то осознанное. Пока получается очень коряво, да и к тому же… я не знаю, что хочу получить в итоге. Как я могу написать то, что даже не представляю? В конце концов, я просто пишу чуть ли не печатными буквами, лишь бы не принизили за невозможность чтения. Я украдкой поднимаю взгляд на Вила. Он смотрит в книгу, название которой гласит «Каллиграфия: рукописные шрифты Запада и Востока». Это вызывает такое чувство странное, что не могу описать. Оно просто есть. Что-то между удивлением и… благодарностью? От собственной мысли я уставился на него, и Шенхайт посмотрел в ответ. Оттого, как резко встретились взгляды, я тут же опускаю глаза в тетрадь и обмакиваю перо в чернильницу. — Что ты так на меня смотрел? — тем не менее, староста всё равно заговорил. — А, ум… Нет, ничего. — почему-то сказать это оказалось сложнее, чем я думал. — Тогда не мямли и не отвлекайся от работы. — я краем глаза вижу, что он вернулся к чтению, а потому тихо выдыхаю и снова возвращаюсь к делу. Всё же, чем раньше закончу, тем быстрее уйду. Правда, в глубине души понимаю, что так не получится. Вила не устроит тот результат, который я имею на данный момент. Проходит ещё немного времени, когда я заканчиваю прописывать буквы. Конечно, они ужасны в сравнении с тем, что показывал Шенхайт, а потому не спешу его звать. Неловко перебираю ручку в руке, пытаясь придумать, что делать дальше. И вдруг слышу знакомый французский говор. Даже глаза поднимать не нужно было, чтобы понять, кто это. Будто из-под земли появился блондин рядом с Вилом и защебетал о чём-то своём. Он так быстро говорил, что я не поспевал за темой разговора, но как только попытался вслушаться, так староста приказал не отвлекаться. Будь моя воля, фыркнул бы. Стоило сморщить нос, как заместитель подошёл ко мне и сел рядом, лучезарно улыбаясь. Рук, каким бы странным не казался, всё же… такой сильный и… добрый, наверное?.. Отчасти. Больше, чем Вил. Немножко. Он подаёт мне маленькую конфету, которую я тут же без раздумий ем. Староста сразу возмущается! Слышу целую тираду нотаций, потому голову не поднимаю. Хотя и виноватым себя не чувствую. Это лишь маленькая конфетка, так почему нет? В целом, Хант тоже смотрит куда-то вниз, будто и его отчитывают. Только вот он улыбается. Ловлю себя на мысли, что хотел бы также относиться к критике Вила — легко, непринуждённо, но что-то внутри давит, стоит задуматься о том, насколько староста начнёт плохо думать обо мне. Раньше меня это не беспокоило, но теперь почему-то… стало так… Получать похвалу от Шенхайта оказалось куда приятнее — наверное, в этом дело. Но конфету я не выплюну. Так уж долго это не длится, и тогда я возвращаюсь к работе. Точнее пытаюсь придумать, что делать дальше. — Мисье Райское яблоко! Какие прекрасные неровные линии и острые углы! Твои старания прелестны. — говорит Рук, отчего я вздрагиваю. Стоило раньше догадаться, что он заглянет в тетрадь. Я бы закрыл её руками, да чернила не высохли! Он так легко спалил меня перед Вилом, что хотелось сгореть. Хотя бы потому что сенпай прав. — Старания стараниям рознь. Я вижу, что получается. — говорит блондин, снова беря в руки книгу и опуская в неё взгляд. — Продолжай, пока линии не станут ровней. От этого становится лишь хуже. Значит, он всё видел… — Хм… Но ведь… Даже такие линии могут отображать милого Эпеля в его почерке. — Что ты имеешь в виду? — Почему бы ему не попытаться написать буквы своего имени так, как он чувствует их? Лёгкие неровности и острые углы могут стать чем-то прекрасным, если отполировать их. Может быть и остальные буквы подстроятся. Ведь привязанности к имени больше, чем просто к буквам. — Рук заговорил как-то непонятно, из-за чего я неловко перевожу взгляд с одного парня на другого. И становится ещё хуже, когда староста, кажется, начинает что-то улавливать. У них всегда такое понимание, аж пугает. Не понимаю их… — Значит вот что ты имеешь ввиду. — произносит Вил и переводит глаза на меня. Стоит посмотреть в ответ, как я вздрагиваю. Ожидание новой порции невыполнимых заданий ни капельки не радует. — Что же… Может быть тебе правда будет значимее увидеть то, как может выглядеть собственное имя. Попытайся вывести тогда его, экспериментируя со способами написания. Что?.. Писать лишь моё имя?.. Нет, я действительно не понимаю их. Какая будет разница, буквы то те же… Но спорить бесполезно, и я киваю в ответ на слова. Будь что будет. Обмакиваю перо в чернила и снова смотрю в тетрадь. Не то чтобы стало хуже, хотя бы количество букв сократилось. Я принимаюсь писать. Первая буква Э. Ровно такая же, как и до этого. Знаю, за мной следят, а потому рисую её чуть ли не печатной. Линии настолько неровные и «несоразмерные», что хочется выть. Я пытаюсь их поправить, но… — Не проводи по одному и тому же месту, Эпель. Ради всего, не пытайся исправить, если пока ровно линию вести не научился. — доносится до меня, из-за чего я невольно поджимаю губы. «Он смеет мне указывать, но вдруг у меня стиль такой?» — проносится мысль, хотя это глупо, сам знаю. Но всё равно ничего с этим поделать не могу. Я просто дуюсь из-за того, что не получается так, как меня заставляют. Пускай и неприятно это осознавать. Следующая буква П. Вывожу её привычным движением, всё ещё похожим на прошлые. Теперь, даже с недовольством, но я последую словам старосты. Хотя бы ради того, чтобы осуждающий тон не звучал снова. — Так, правильно. У тебя есть кончик пера. Не набирай ещё чернил, лучше наоборот. Закругли углы просто используя ту краску, что уже есть на бумаге. — сопровождает мои действия староста. Слышу, как книга закрывается и скрипит стул. Вскоре в поле зрения попадается рука Вила, показывающая пальцем на два угла буквы. Я принимаюсь за совет. Получилось. Далее идёт буква Е. Я провожу линию свободней, и в чём-то она оказывается легче. Может быть причина в том, что она похожа на петельку, и хватит одного плавного движения, чтобы написать её. Правда, всё ещё не могу нормально изменять как-то там нажим или толщину, или размах. Понятия не имею, какие слова мудрёные есть ещё. Я раскусил конфету. Сладкий вкус быстро распространился во рту. Так приятно, что я аж чуточку улыбнулся. Случайно. Тогда Рук-сан тихо хихикнул, но более ничего не сказал. — Это уже что-то. — слышу приятный голос и приподнимаю глаза. Вил-сан теперь слабо улыбается. По крайней мере, это уже прогресс! Хотя бы он не зол и не упрекает. Только достаточно скоро улыбка с лица пропадает, и староста качает головой. — Всегда бы так свободно вёл линии. — Ну-ну, это не конец. — ответил ему заместитель и посмотрел на меня. Стало сразу понятно, на что намекает он, потому возвращаюсь к тетради. Начинаю выводить букву Л. Делаю два движения практически без раздумий и сомнений. Возможно, поэтому на вершине появилась маленькая петелька. Она не похожа на ранее написанную букву, но выглядит даже как-то… — Неплохо. Ещё немного, и я бы сказал, что прекрасно. — произнёс Шенхайт. Мне жутко захотелось снова посмотреть на него, только это будет, наверное, странно — будто бы за каждую букву ожидаю похвалу. Отчасти так, ведь… хочу верить, что не за просто так горбачусь. И просто… приятно… знать, что я его не расстраиваю. Да откуда такие мысли вообще?! Я сжал перо в руке со всей силой и уткнулся носом глубже. — Так, ты уже горбишься. Соблюдай дистанцию между лицом и столом. — быстро спохватился парень, и вдруг ощущение чужого прикосновения на своём подбородке заставило обратить внимание на старосту. Я не успел среагировать до того, как уставился на удивлённое лицо Вила. Вероятно, я опешил не меньше его. Дыхание куда-то испарилось. Мне кажется, должна была появиться злость, но ничего такого не случилось. Наоборот, это заставило выпрямиться, не отводя взора, и чего-то ждать. Длилось так недолго. Он убрал руку и будто бы принял формальный вид. — Правильно. Выпрямись. Иначе будут проблемы со зрением. Вряд ли игроку в Магифт это поможет. — услышав тихий смешок, я стушевался и выдал что-то типа «угу». — К тому же, я не смогу увидеть результат. Выслушав последнее, я ослабил хватку пера и глубоко вздохнул. Осталась последняя буква. Двумя быстрыми и чёткими движениями вывожу Ь. Вот и всё. Плавная и с прекрасным сочетанием линий. Теперь я уже искренне улыбаюсь тому, как выглядит, казалось бы, обычая «закорючка». Но я вложил в это действие столько усилий. Такая маленькая, но такая приятная. — И вот это хорошо. Намного лучше, чем было раньше. — рука Шенхайта легла мне на макушку и пару раз провела по волосам. Когда-то боязнь подобного действия приносила дискомфорт. Лёгкое волнение не прошло, голова всё ещё помнит о силе человека, но также она помнит, насколько приятны подобные моменты. Чем дальше, тем невесомее пальцы касаются меня. — Теперь заверши то, что начал. Чуть вздрогнув, я смотрю на строчки. Что ещё он требует от меня? Невольно хмурюсь, пытаясь понять. И будто бы это срабатывает. Опускаю перо и медленно веду линию, подчёркивая то, что писал ранее; рисую изгибы, плавно, но с долей резкости. Даже углы есть. Это должно быть и круто, а не просто мило. Так я заканчиваю свою работу. Наконец-то. Радостно вдохнув, будто бы до этого не дышал, поднимаю голову с улыбкой и вот собираюсь показать тетрадь, заявляя об успехе.

Но передо мной никого нет.

Я застываю на месте, перед этим едва заметно вздрогнув. Холод проходится по коже, пока взглядом пронизываю место напротив — ищу того, кто только что мне улыбался. Где же он? Где они? Но осознание приходит также быстро, как и всегда. На столе лежит закрытая книга, а из неё виднеется маленькая бумажка в виде закладки, будто бы кто-то только что читал и остановился, с намерением продолжить позже. Только вот я знаю, что этот человек не сможет дочитать её. По крайней мере, не при мне. Рядом лежит небольшой пакетик с несколькими конфетами, ровно теми же, что когда-то давали мне здесь, будто подбадривая. Это я их приношу, специально покупая в лавке. Зачем? Сам не знаю. Вкус их остался здесь. Уже год прошёл. А я всё ещё прихожу на тоже самое место, сажусь на тот же самый стул, раскладываю те же предметы, беру одну и ту же книгу для кого-то и тренируюсь в каллиграфии. За мной как год он уже не следит, но почему-то никак не изменю своё расписание. Я почти закончил второй курс. Мне уже не нужны эти уроки, ведь достиг цели, поставленной когда-то — понять, как должен выглядеть мой почерк, представлять его. Но отчего-то бросить упражнения не спешу, а тренироваться в своей комнате почему-то не имею желания. А ведь когда-то я ненавидел всё это, хотел, чтобы они исчезли из моей жизни. Так почему же теперь, когда вас нет рядом, я чувствую себя странно? Может быть дело в том, что сейчас некому показать результат? Не знаю. Глубоко вздохнув повторно, опускаю глаза. Моё имя выглядит неплохо теперь при письме. Правда, есть такое жгучее желание услышать о косяках. Пускай будет тот самый неприятный тон. Он сменится потом на ласку. Лучше так, чем… тишина. Я собираю все принадлежности, закрываю тетрадь, убираю книгу и конфеты в сумку. По правде говоря, это ведь всё не моё. Ручки, тетрадки и всё остальное отдали мне вы. Кажется, будто бы ничего не изменилось вокруг, библиотека та же и предметы. Только вот без вас… всё другое. И я ухожу… цепляясь мыслями за прошлое, где когда-то вы были рядом. Мне хочется верить, что когда-нибудь я верну книгу хозяину. И тогда она будет прочтена до конца.