Одинаково разные

Тьма заволакивает местность, быстро скрывая всё в своих лапах. Пейзаж тускнеет, и скоро становится видно лишь сверкающие верхушки деревьев, да безмолвные звёзды. По огромному коридору скользит маленькая белая фигура, крепко сжимая собственные одежды рукой. В первые минуты можно было бы подумать, что это древний призрак кочует по замку и ищет, на кого бы напасть. Свечка еле указывает ему путь, и тот будто под гипнозом следует за ней. Свет скользит по багровым обоям, открывая взору всевозможные портреты, на которые тот вовсе не обращает внимания. Идиллию картины нарушает лишь стук небольшого каблучка. Он раздаётся эхом и прыгает от стен, уходит куда-то далеко-далеко вглубь, исчезая. Он так равномерен, что отзывается в ушах незнакомца. «Сердце ли так... Бьётся?» – возникает мысль у человека, но она растворяется без ответа, стоит только огоньку осветить мощную дверь. Он устремляет взгляд на резные старинные узоры снизу вверх: лозы неизвестного растения, высеченные в дереве, с обеих сторон обрамляли проём и соединялись в самой верхушке эмблемой. Знак сердца с кинжалом отливает, будто бы по лезвию катятся капли крови и яда. «Знамение.» – проносится слово в уме неизвестного, и он перестаёт дышать. Пальцы крепче сжимают края пижамы; зубы кусают губы, но руки медленно тянутся к тяжёлой медной ручке и толкают преграду. Скрип звучит так громко в абсолютной тишине, что мог бы, кажется, разбудить мертвеца из самой дальней комнаты замка. Правда, незнакомец не пугается. Он смотрит на сидящего в центре гостиной. Мужчина, расположившийся мирно на диванчике в освещении тусклого света из окна, склонил голову к коленям и листал книгу. Облокотившись, он рукой поддерживал голову, но даже в такой позе держал спину ровно. Волосы, которые «призрак» помнил золотыми, сейчас казались серебряными, словно луна одарила их стальным отливом. Кожа его мертвенно-бледная могла бы слиться со снегом – так подумал вдруг посетитель, застыл. Он без стыда смотрел на идеальное лицо, пока острый взгляд не устремился в ответ, а голос обдал холодом до костей. – С чем пожаловал, Эпель? – сухо произнёс блондин, не меняя положения. Тогда человек зашевелился, расторопно подходя ближе. – Вил-сан, вы здесь! – слова предательски дрожали, хоть и скрыл он это за улыбкой. – Мне приснился кошмар, и когда я проснулся, то вас рядом не было. – И потому пытаешься сбежать? – в отличие от собеседника, Вил говорил чётко. Если бы голос был ножом, то этот пронзил бы любой металл и бриллиант насквозь. Но вместо этого он резал что-то иное в голове. – Н-нет! И не собирался! Я искал Вас! – ломко произнёс Эпель, но получил лишь саркастичный взгляд. Шенхайт двинулся и отложил книгу в сторону. Он поднялся с места, глядя на юношу сверху вниз. Благо рост позволял. Глаза Фельмьера сузились. Свеча выпала из пальцев, и почти сразу каблук мужчины потушил фитилёк. Он стал отходить назад, чувствуя, как сердце ускоряется до ритма звонких шагов знакомого, но скоро мальчик встречается спиной с преградой. Вил настигает его неотвратимо быстро и прижимает к стене. Без шанса на спасение, тот взирает на гладкие очертания, такие искусственные. Всё тело леденеет, и только душа бьётся в истерике. Рука хватает Эпеля за подбородок, когда он пытается оторвать взгляд от высокого мужчины, и приподнимает. Блондин медленно склоняется над нежным лицом посетителя и приближается к губам. Фельмьер, предвкушая едкий холодный вкус, жмурится, но вместо этого его одаривает мороз дыхания. – А кинжал подсказывал путь? – приговором прозвучало на всю комнату. Не успел тот открыть глаз, как чужие пальцы скользнули под одежду и вытащили небрежно спрятанный нож. Сталь блеснула в лунном свете, пробуждая юношу. Он широко раскрывает глаза и было тянется к орудию, но его безжалостно возвращают за горло назад и с такой же силой опрокидывают на диван. Подставив лезвие к горлу Эпеля, Вил восседает над парнем, ни капли не дрогнув. – Я-я... Всего лишь... Хотел... Защититься от монстров и-из... кошмаров! – еле выговорил голубоглазый, прерывисто дыша. – И потому так спрятал далеко. – собеседник больше не спрашивал, саркастично констатируя «факт». От собственных слов он хмыкнул и обнажил грудь одной рукой. Второй же мужчина вернул нож владельцу в руки и направил остриё на себя. – Если так хочется сбежать... То убей меня прямо сейчас. Оно ведь отравлено, и я не успею ничего тебе сделать. – с какой-то странной мягкостью произносит слова Вил, но усмешка появляется на его лице. Посетитель ночной вздрагивает, смотря то на широкую грудь Вила, то в глаза. В этом взгляде он увидел отчего-то живой блеск, который казался совершенно невозможным за всё это время. Фельмьер сжимает рукоять, но та начинает скользить в плотно зажатой ладони. Он закрывает глаза и хмурится, скрипит зубами. В уголках глаз скапливаются слёзы, предательски не вовремя, а локти дрожат. Парень едва ли издаёт жалостный звук и... Опускает нож. Оружие со звоном падает на пол. Шенхайт смотрит, как голова жертвы поворачивается в сторону, и слёзы сбегают вниз. Руки блондина ведут по ногам Эпеля вверх, не встречая сопротивления, задирают белоснежную пижаму до бёдер, талии и полностью раздевают молодое тело. Из-за тени, которую отбрасывает блондин, кожа кажется серой, а рёбра лишь больше выпирают. Он касается сосков юноши, что затвердели от холода, и медленно водит по ореолу, в конце щипая вершинку. Плечи Фельмьера вздрагивают. Стоило тому дёрнуться, так Шенхайт сжимает тонкую шею одной рукой. Прибавив глаза, мальчик хватает запястье мужчины, но это никак не влияет на положение – пальцы продолжают давить. Мучитель гладит кожу жертвы, спускаясь к члену. Обернув его в ладонь, он проводит вниз, «высвобождая» головку. Пальчиком он обводит её по форме и касается кончика, отчего из уст юноши вырывается сдавленный хрип, смешанный со вздохом. Голубоглазый не сводит ног и не убегает, дрожа под мужчиной, лишь сжимает кулачки и еле дышит. Вил улыбается шире, начиная ласкать пенис партнёра, и всё-таки позволяет тому дышать. Эпель кашляет, глотая воздух как можно больше. Блондин приближается к шее стонущего. Вновь ледяное дыхание обжигает. Он обнажает клыки.

_Слишком одинок, чтобы убить жертву_

– [Чувство вины борется с идеалами, расплывшимися в кривой усмешке. Слушай, они ведь всё равно однажды исчезнут, правда? Так отпусти тот свет, что держит тебя. Давай засияем вместе. Да, как ложное солнце, танцующее и исчезающее с неба.]