× × ×
"Как всё-таки рано темнеет", невольно задумывается Сергей, когда взгляд падает на окна. Если присмотреться - можно различить редкие снежные хлопья в теплом свете уличных фонарей. Он склоняется над письменным столом, когда девочка произносит звонкое "закончила". - Пересчитай, начиная со второй строчки. После скобок должен быть минус. Гайдаров произносит это без какого-то упрека - спокойно и с улыбкой, так, как обычно объясняют хорошие старшие братья. Он отходит от стола к подоконнику, давая Полине возможность подумать, и спустя несколько секунд она выдает понимающее "А..." "-лексей Романович"... Договаривает про себя ординатор, смотря на кружащиеся в морозном воздухе хлопья. А после - понимает, о чем подумал. И от этой мысли жар приливает к лицу. Когда Гайдаров впервые оказался у него дома, то совсем не удивился. Примерно так он себе все и представлял. Отдает минимализмом, но, по-правде говоря, Сергей не слишком разбирается в стилях. Аккуратно и чисто до того, что задумываешься о перфекционизме хозяина. А ещё о том, как Бондареву удается все успевать. Как ему хватает времени и на домашние дела, и на дочь, когда работа отнимает от десяти часов в сутки? Что-то подсказывает Сергею, что это внезапно появившееся окно - время, которое хирург когда-то тратил на сон... Полина резко, почти рефлекторно поднимает голову, отвлекаясь от решения. Щелчки в замочной скважине. Она весело улыбается и спешит в прихожую. Гайдаров следует за ней, в очередной раз поймав себя на странном чувстве, распирающем грудь. Шаги по коридору, все ближе голоса. И первое, что он видит - элегантного мужчину в черном пальто, присевшего на корточки, чтобы обнять дочь. Он поднимает голову, смотрит из-за полининого плеча. Встреча взглядов, тело замирает. И Гайдарову кажется, что под маской Бондарев улыбается.× × ×
Хирург прикрывает дверь в комнату дочери, оборачивается на Серёжу, стоящего в прихожей. - Знаешь, если так продолжится - то я буду вынужден дать тебе запасные ключи. В последнее время Гайдаров действительно был частым гостем у них дома. И, наверное, больше всего это нравилось маленькой Мане. Животные почему-то любили его, и кошка Полины исключением не стала. Бондарев мягко посмеивается, подходя ближе. И с каждым его шагом все более явно заметно, что ему приходится смотреть вверх при разговоре с Гайдаровым. Но даже несмотря на разницу в росте почти в целую голову, самому Гайдарову все равно почему-то казалось, что хирург выше. - Спасибо, что посидел с ней и что проводил. Сейчас рано темнеет, я не хотел, чтобы она шла домой одна. Мягкий, привычно бархатный голос. Стоило бы привыкнуть к тому, что от его звуков чуть ли не дрожат ребра. - Что Вы, не стоит. Полина... Очень милый ребенок. Я рад, что смог увидеть ее сегодня. Гайдаров привычно лжет. Просто потому что правда звучала бы как "я рад был вам помочь", а значила бы "я рад был вас увидеть". Бондарев чуть щурится, склоняя голову набок. Из-за маски не видно полного выражения лица, но и оно не подсказало бы Сергею, что испытывает собеседник. А он изучает. Эмоции, движения лицевых мышц. Как будто пробивается сквозь череп, чтобы проникнуть в мысли. И ему это, как обычно, удается. Он знает. Все знает. Просто потому что Гайдаров никогда не умел что-либо скрывать, особенно от тех, кем восхищался. Или "кого любил" было бы правильнее? Признания в привычном смысле слова у них в любом случае не было. Но в нем и не было нужды - ведь он знает и так. Что ж, хотя бы хирург не считает его противным из-за ориентации. А может, и считает. По нему не поймёшь. А ещё непонятно, почему он не выходил на прямые разговоры об этом. Возможно, ему нравилось играть. Как коту с маленьким мышонком. Держать в напряжении вместо того, чтобы, наконец, закончить его страдания. В их случае - либо открытым согласием, либо отказом. Хотя, оба случая значили бы для Гайдарова конец. Отказ - обрыв связей. Жгучий стыд от одного взгляда в зелёные глаза, от попыток делать вид, что ничего и не было. Согласие значит нарушение неприкосновенности. Бог, что коснулся земли бледными босыми ногами, луна, что обернулась человеком. Нельзя спускать на землю то, что находится явно выше. По крайней мере, для Сергея Бондарев находился там, куда дотянуться невозможно. Может, его величество Лорд Рассвета лишь проявлял милосердие? - Ты в порядке? Все также мало спишь? Гайдаров вздрагивает от тепла на коже. Красивые, изящные пальцы хирурга на его мазолистой широкой ладони. Скользят чуть вперёд, переплетаясь с пальцами ординатора. И на секунду Сергей перестает дышать. - Знаешь, все чаще я думаю об одном... Вот оно. Гайдарову кажется, что следующая фраза все оборвет. Пальцы чуть сжимаются. Он не знает, чьи. - Ты меня боишься? И на секунду мозг отключается, хотя, казалось бы, должен лихорадочно работать. И Гайдаров открывает рот в немом шоке, когда понимает, что не может выдавить из себя даже банального "Нет". - Не пойми неправильно, просто... Задумчивое выражение глаз, явное смятение. Хотя, может, он его тоже просто изображает. Замолкает. Вновь смотрит в глаза, и, казалось, взгляд тут же проясняется от осознания. Он понимает все без слов. Потому что ординатор давно всецело ему принадлежит. - А хотя... Забудь. Мы будем рады видеть тебя чаще, так что... Приходи, если будет желание. Складки на ткани маски. Изгибаются, выдавая улыбку. - ...Да. Я буду навещать Полину. Поворачивается, возится с замком внутренней двери, надеясь поскорее сбежать. Разочарованный вздох за спиной. - Ох… Ты, возможно, не до конца меня понял… Теплая рука на широком плече. Заставляет развернуться обратно, чуть надавливает, приказывая наклониться. Гайдаров жмется спиной к двери. Страх? Вряд ли это чувство можно так назвать. Бондарев подходит ближе, изящно, красиво. Как и все его движения. Стоит почти вплотную, смотрит снизу вверх. Кладет ладонь на сильную грудь, которая тут же перестает вздыматься. Казалось, пытается прощупать сердце сквозь водолазку. Но закрывает глаза и всего-то надеется почувствовать его стук. - Мы будем рады тебя видеть. Иначе говоря... И Гайдарову кажется, что Алексей чувствует, как орган долбит по груди, когда пальцы свободной руки стягивают маску. Уголки его бледных губ тянутся вверх, мутные глаза наполнены странным азартом. И Сергей сглатывает, не моргая, как будто бы боится упустить хоть один фрагмент того, что видит так редко. - Я. Я буду рад. Половица под ногами скрипнула от перемещенного центра тяжести. Бондарев зачем-то привстает на носки, зачем-то тянется вперёд. Сергей жмурится. Непозволительно. Близость, которую нельзя простить. Стук крови в ушах. Слова доходят, как сквозь толщу воды. Хирург просит разрешения. Разрешения на что? Не узнаешь, пока не дашь. Он молча кивает, опьяненный почти незнакомым теплом. И едва ли не умирает на месте от прикосновения губ. Нежного и мягкого, аккуратного, но уверенного. И он не может не ответить. Чужая ладонь гладит сильную грудь, пальцы второй руки переплетаются с мелко дрожащими пальцами ординатора. Оба жмурятся. Никто из них не видит, что происходит, и в темноте кажется, что они становятся единым целым. Непонятно, где чьи тела и где чьи частички тепла. Гайдаров робко обнимает чужую талию. Просто потому что хотелось это чувство укрепить. Он не знает, почему Бондарев так поступил. Может, любопытство, может, что-то большее. А еще он не знает, что ждёт его дальше. Может, луна, опустившаяся на землю, действительно значит конец света. Но сейчас абсолютно все равно. Он целует человека, которым восхищался больше пяти лет. Того, кого в своих мыслях называет Лордом Рассвета из-за его привычки встречать зарю после дежурств на балконе. Об остальном он подумает как-нибудь в другой раз.