***
С тех пор прошло две недели и Чуя наконец решился сделать первый шаг на встречу с дружбой с Осаму. Он долго думал, как начать разговор или даже как подступиться к этому парню, вечно окружённому девушками. Но сегодня ему явно повезло. Сосед Дазая по парте заболел, а место Накахары заняли. Это действительно знак. — Дазай, можно? — Чуя указал на стул рядом с парнем. Шатен коротко кивнул и продолжил что-то писать в тетради. — Как дела? — Чуя не прерывал попыток завязать разговор. — Не мешай, а, — не отрываясь от записей раздражённо проговорил Дазай. — Но… ладно… — в груди что-то кольнуло, но Накахара не придал этому особого значения. Половина урока прошла за скучным голосом Куникиды, прерываемого редкими смешками с задних парт. —Чуя, ты хотел о чём-то поговорить? — Дазай повернулся к рыжему и скривил губы в улыбке. Тот, к кому обращались, не сразу понял что к чему, он уже задремал на этом скучном уроке, но вопрос шатена привёл его в чувства. — Да нет… просто хотел узнать, как дела. Мы всё-таки в одном классе учимся, — неловко ответил он. — Хах, ну со мной всё отлично, — сказал Осаму с улыбкой, но в карих глазах была такая пустота, что, если в неё провалиться, уже не выберешься назад. — А ты как? — Тоже неплохо. А ты можешь объяснить мне… На уроке японского Дазай продолжил объяснять Чуе ту тему по алгебре, которую он пропустил, гуляя по парку. Дазай разъяснял всё очень понятно, приводя простые примеры из жизни. Было приятно слушать его низкий голос, а когда их пальцы соприкасались, по спине Чуи пробегали мурашки. Так они подружились и спустя какое-то время уже странно было видеть их по одиночке. Но даже в тёплых отношениях Чуя натыкался на ледяной барьер в глазах цвета коньяка и резкое обрывание тем, заходящих о родителях и детстве Осаму. Эта тема была запретной, но когда-нибудь Накахара всё узнает. Точно узнает.***
— Дазай! — радостно крикнул Чуя, завидев друга в другом конце коридора, и понёсся к нему. Но его остановила рука в метре от тела и долгожданных объятий. — Иди отсюда, коротышка, — прошипел Дазай, наклоняясь, чтобы быть с Накахарой одного роста. К «коротышке» рыжий давно привык, но всё равно отзывался, что ему только семнадцать и он ещё вырастет, но то, что Дазай отправил его и даже не поздоровался было действительно обидно и больно. Жутко больно. Ледяное чувство сковало сердце и грудную клетку, заставляя согнуться пополам и зайтись в приступе удушающего кашля. В глазах Дазая мелькнул испуг, когда Чуя осел на пол, но он быстро сменился на гнев. Осаму, толчком в плечо повалил Чую на пол, а потом, подойдя в плотную, пнул в живот с размаху. — Не приближайся ко мне, идиот. Рыжеволосый лежал на полу, буквально захлёбываясь кровью и дрожа от острой боли. Но не в животе, Дазай ударил резко, но не сильно, скорее для вида, а в груди. Накахара встал на четвереньки, пошатываясь и откашлялся в последний раз. Изо рта вылетели белые лепестки цветов жасмина. Они были бы прекрасны, нежные, тонкие, если бы не были окрашены кровью. Голубые глаза округлились в панике. Надо скорее всё убрать, пока не пришли остальные ученики. Чуя зашёл в туалет, взял бумагу, вытер кровь с пола и вернулся обратно в уборную. Он стоял перед зеркалом и со страхом рассматривал себя. Этого просто не может быть. Это легенда. Этого не существует. Но лепестки цветов, сорвавшиеся с его губ говорили об обратном. Ханахаки.