Сад жасмина

Весь день Чуя ходил как в воду опущенный. Грудь сильно болела, он кашлял, чуть не задыхаясь. Рядом с Осаму кто-то сел, и Накахара даже не особо разобрался, кто это был, хотя парень был его одноклассником. Глаза застилала пелена. Он видел всё, но при этом не видел ничего. Рыжий не понимал, что произошло, но ему было очень больно. Чертовски больно. Не только физически, но и морально. Заметив состояние Чуи, Коё Озаки, учитель биологии, отпустила ученика с уроков, попросив Акутагаву, лучшего друга, довести его до дома. Школа была совсем близко и Рюноске ещё мог вернуться туда, но кто захочет возвращаться в этот филиал ада? Поэтому парень остался с Накахарой, который был непривычно молчаливым и постоянно кашлял. Конечно, Чуя никогда не отличался разговорчивостью, но наедине с лучшим другом, становился настоящим болтуном, а когда заканчивались темы для разговора, он просто начинал описывать всё, что видит вокруг: голубое небо над головой, зелёную траву под ногами, глубокое озеро в парке, свежую листву на деревьях. — Чуя, что с тобой случилось? — Акутагава решил не затягивать и спросил напрямую, зная, что рыжий не любит долгие расспросы. — Ничего. Спасибо, что довёл до дома, можешь идти, — а вот это уже не похоже на друга. Обычно он делает всё возможное, чтобы Рю остался у него и не уходил. Может так он заполнял своё тотальное одиночество? Но когда Акутагава уходил, лицо Чуи искажала гримаса боли, быстро скрываемая доброй улыбкой и мягким голосом, тихо говорящем «до встречи». — Рассказывай, — брюнет снял чёрное пальто с ботинками в коридоре и плюхнулся на диван рядом с Чуей. — Я же вижу, что что-то явно не так. — Ты всё равно не сможешь помочь. Мне нужно подумать и… побыть одному… — Накахара боялся этого слова и состояния как огня и, если он так говорит, то всё уже не плохо, всё феерически плохо и ужасно. Чуя отодвинулся на другой конец дивана и забрался на него с ногами, обняв колени, и опять заходясь в приступе кашля. На этот раз он чуть не задохнулся, а когда наконец откашлялся, увидел на ладони пару лепестков жасмина, которые потеряли свой благородный белый цвет под слоем крови, которая размазалась по руке и теперь засыхала противной плёнкой. — Чуя! Что это? — забеспокоился Акутагава и придвинулся ближе, обняв Накахара и прижав его рыжую голову к своей груди. Чуя не ответил, лишь обнял друга в ответ и замотал головой то ли в отчаянии, то ли просто в знак протеста. — Давай, вдруг я смогу чем-то помочь. Это же ханахаки, да? Я читал о ней только в старых романах. Как ты умудрился заболеть? И в кого ты влюбился, что заработал себе такое проклятье? — Где-то три месяца назад я поднял с земли цветок жасмина и понюхал его. Наверно именно тогда это и началось. А влюблён… — Чуя замолчал. — Я никому не расскажу, ты же знаешь, — парень почувствовал, как его белая рубашка начала намокать. — Чууу, ну чего ты, — он поднял лицо рыжего за щёки и заглянул в красные глаза, — не плачь. Расскажешь и тебе станет легче. Чуя резко мотнул головой и прижался обратно к груди, часто задышав. Перед тем как тихо что-то пробурчать, он пару раз откашлялся в сторону, чтобы вдруг не запачкать кровью рубашку. — Я не услышал. — Дазай… — чуть громче, но всё же шёпотом проговорил Чуя. — Оу… — Рюноске заметил, что Чуя начал кашлять как раз со вчерашнего дня, когда он ни разу не перебросился с Осаму парой слов. — Тогда что у вас случилось? Он смотрит на тебя как на вра… — он осёкся. — Прости. — Ничего. Я не знаю, что случилось. Я, блять, ничего не знаю, — Чуя резко отстранился, — он просто сказал, что я идиот! Чтобы я больше не подходил к нему! — на лице появилась сумасшедшая улыбка, а блеснули нездоровой искрой, — ну и пошёл он нахуй! — почти закричал Чуя, — Я его ненави… — он зашёлся кашлем и наклонился с дивана к полу. На кухонный кафель струйкой потекла кровь и осела целая горсть лепестков и даже один маленький бутон…

***

Домой пришла мама Чуи и увидела Акутагаву, сидевшего с её сыном в обнимку. Конечно, то, что друг Накахары был у них в гостях, её не удивило, ибо это было уже привычным явлением. Но то, что не тактильный Рюноске обнимал его, было уже странно. Она разделась и тихо подошла к ним. — Что-то случилось? — спросила Акеми Накахара. Сын посмотрел на неё красными и опухшими от слёз глазами. Взгляд матери внимательно осмотрел лицо и зацепился за запёкшуюся на искусанных губах кровь. — Что с тобой, солнышко? — Аку молча пересел на подлокотник, уступая место женщине. Она легко опустилась на диван и приобняла юношу. — Ханахаки… — прохрипел Чуя настолько тихо, что мама его даже не услышала. Горло осипло от частого кашля, а грудь болела от пускающих в ней стебли цветов. Акеми посмотрела на Акутагаву, изогнув бровь в немом вопросе. — У него… — парню тяжело было осознать то, что его друг страдает, а он даже не может помочь, что уж говорить о том, чтобы сообщить это его матери. — У него ханахаки, — быстро выпалил он и обнял Чую. Глаза матери долго смотрели в пустоту, а сама она была не в силах что-то сказать. Спустя какое-то время она вышла из своего ступора и подняла голову Накахары ладонями, вытирая мокрые щёки большими пальцами. — Мы справимся, — и нежно поцеловала его в лоб, отодвигая мешающие рыжие пряди. Чуя кивнул и молча встал. Он подошёл к раковине и налил себе большой стакан воды из чайника, стоящего рядом. — Я, наверно, пойду, — проговорил Рю, не спуская тяжёлого, беспокойного взгляда с рыжего. — Конечно, — больной смотрел на него потухшими голубыми глазами. Он не хотел отпускать его, ведь тогда он снова будет чувствовать пустоту внутри, но время уже позднее, за Рюноске будут переживать. Акутагава тихо ушёл, что мать с сыном этого даже не заметили. — Ну и кто это? — презрительно спросила Акеми. — В кого ты мог так влюбиться, что теперь на пороге смерти? Тон матери поменялся. Они всегда играли хорошие отношения и любящую семью на публику, но на самом деле оба не переносили друг друга. — Не важно, — дрожащим голосом, но гордо, холодно ответил Чуя и ушёл в свою комнату, громко хлопнув дверью. Только он свалился на постель, дверь распахнулась, глухо ударившись о стену. — Если я спрашиваю, ты должен ответить. Мне откровенно плевать на тебя, но что я буду одна делать, если ты сдохнешь? — зло прошипела женщина. — Найдёшь нового хахаля. Думаю, с этим ты точно справишься. — Как ты смеешь со мной так разговаривать? Ещё что-то вякнешь не по теме, я достану ремень. — Доставай. — Чую уже не напугать угрозами. Его не раз били в детстве, да и сейчас, но дело даже не в этом. Ему было настолько паршиво на душе, что было откровенно всё равно. — Не хочешь говорить, и не надо. Мне не важно. Разберись с этим, — властно сказала она и ушла, с грохотом закрыв дверь. — Заебись… — прошептал Накахара, прикрыв лицо ладонями. Он не стал раздеваться, просто лёг на заправленную постель, откашлялся, и с мыслями о том, что завтра надо будет застирать плед от крови, провалился в беспокойный сон. Ему снился силуэт. Силуэт Дазая Осаму, медленно удаляющийся от него. Чуя бежал изо всех сил, но всё равно не мог догнать. Дазай. Дазай Осаму. Что же ты со мной делаешь?