Фенрир

      Я уже и забыла, как это бывает.       Когда в тебя бьет чей-то взгляд — насквозь, навылет, вытряхая землю из-под ног. Взгляд незнакомого мужчины.       Будь я лет на десять моложе, мою реакцию наверняка заметил бы кто-то из окружающих людей — в будний день Министерство всегда забито. Но к тридцати годам я все же научилась контролировать лицо, жесты, голос. Кто угодно научится, воспитывая двоих детей и строя при этом карьеру; сегодня моя сдержанность уберегла меня от очень неловкой ситуации.       Потому что обладателя взгляда ведут по министерским коридорам конвоиры из Отдела контроля за популяцией оборотней. Их четверо на одного скованного зачарованными цепями пленника — и это говорит о многом. Они идут мне навстречу, остальные служащие и посетители Министерства расступаются на их пути, провожая настороженными взглядами. Так же поступила и я, едва завидев впереди процессию, отошла в сторону… и черт меня дернул посмотреть пленнику в лицо, когда он поравнялся со мной.       Он шел, опустив голову, но именно в этот момент поднял взгляд — и встретился с моим.       У него продолговатые бордовые глаза — не карие, а именно цвета старой крови — и густые черные брови. Длинные темно-каштановые волосы, чуть засаленные, падают на лицо. Покатый лоб и прямой, крючковатый на самом кончике нос. Губы растянуты в кривой ухмылке — но не наглой, а будто бы смущенной. Понимающей.       Только рассмотрев наконец эту адресованную мне ухмылку, я отворачиваюсь. Продолжив путь со всеми остальными, с трудом заставляя себя не оглядываться, чтобы еще раз увидеть его фигуру — высокую, широкоплечую.       Именно такую, как мне нравится.       «У тебя просто давно никого не было, Браун», — уговариваю я себя. Так давно, что уже на уголовников заглядываешься. Да и, что греха таить, всегда тянуло меня на плохих парней.       Впереди показывается рыжая макушка Ллойда Симма — этого долговязого всегда видно издалека. Не так давно мне было бы неловко встречаться с ним в коридоре, но мы этот этап преодолели — во многом ради Айви. Для моей дочери именно он стал первой фигурой отца, и наше расставание причинило ей боль. Ллойд тоже полюбил малявку, настолько, что без особых уговоров и унижений с моей стороны соглашается по-прежнему иногда проводить с нами время. А ведь у него есть гордость, и коллеги-авроры наверняка подкалывают на этот счет.       Завидев меня, Ллойд просто кивает — он вообще-то не слишком эмоциональный парень. Меня поначалу именно это в нем подкупило, показалось тем, что целитель прописал. Надоели потрясения и психопаты, особенно один конкретный весьма могущественный психопат. Ллойд сильный маг, возможно, даже немного сильнее меня, но он никогда не подавлял своей силой, ни волшебной, ни личностной. Хороший расклад, чтобы даже после разрыва отношений попытаться сохранить дружбу.       — Привет, — говорю, улыбнувшись. — Сегодня все в силе? Ждем тебя после работы к семи.       — Скорее всего, — Ллойд кивает вслед ушедшему конвою. — Если этот ничего не отчебучит и никого не привлекут его усмирять.       Я наконец позволяю себе оглянуться, но ни пленника, ни министерских сотрудников уже не видно, они успели скрыться за поворотом.       — А кто это?       То, что под конвоем провели оборотня, до меня не сразу, но дошло. Можно было догадаться если не по глазам, то хотя бы по окружению магов из определенного отдела. Уже не первый раз меня привлекает оборотень, но я всегда оправдывалась тем, что после заражения ликантропией сильнее действует их животный магнетизм — который, впрочем, теряет силу, стоит мне догадаться о его происхождении. Я не любезничаю со зверьем. Точка.       Ллойд выдерживает осторожную паузу. Он слишком честен и слишком меня уважает, чтобы скрывать правду, какой бы неудобной она ни была, но даже ему не хочется мне ее говорить:       — Прибыл сегодня из Европы. Сам пришел зарегистрироваться, представляешь? Они же обычно сразу по норам прячутся, а этот заявился и говорит, что фамилия его Грейбэк. Сивый.       — Сын? — машинально спрашиваю я.       — Брат. Единокровный.       Я киваю. Затем еще раз, резче. Чудом контролирую руки, готовые вскинуться к старой ране на шее. Сеть шрамов уже практически не видна, но порой болит так же, как в первые месяцы.       Ллойд сочувственно опускает взгляд туда же, но сразу возвращается к моему лицу:       — За ним ничего грязного не числится, его хорошо проверили. Так, мелкое хулиганство по молодости, бродяжничество, нарушение территории Гамбургской резервации, к которой он приписан.       — Ну просто святой, — говорю, — в сравнении с братцем. А здесь что забыл?       — У него есть приглашение от Лондонской коммуны оборотней. Он... — Ллойд снова делает паузу перед тем, как сообщить самую «приятную» часть. — Он имеет право находиться в городе и передвигаться по нему на свое усмотрение. Но не дальше окраинных районов.       — А за что его тогда арестовали? Не за одну же только фамилию?       — Именно за нее. Ройс не хотел, чтобы кто-то узнал, как оборотень Сивый свободно разгуливает по Министерству. Его сопроводят в коммуну, там отпустят… посоветовав все же не пользоваться своим правом свободного передвижения.       Я пожимаю плечами. Это должно было успокоить, за коммунами достаточно пристально следят, особенно в полнолуние. Сложно пока сказать, как на меня повлияла новость, что у Фенрира Сивого есть родственники. Родственники-оборотни мужского пола, находившиеся со мной в одном городе, в одном помещении, пялившие на меня свои поганые зенки.       — Знаешь, — говорит вдруг Ллойд, — я, пожалуй, приду сегодня пораньше. Заскочу на Косую аллею за лимонным пирогом для Айви — и сразу к вам.       — Отлично, — я улыбаюсь благодарно. — Заберу ее у Ханны — и домой.       — Скорпиус к вам не собирался?       — Вряд ли Драко его отпустит. Хочет побольше провести с ним времени, прежде чем тот уедет в Хогвартс.       — Жаль. Давно не видел мальчишку... Наверное, вырос за лето.       Я неловко отвожу взгляд. Когда мы с Ллойдом только начали встречаться, Скорпиус еще жил у меня в Бате и тоже привязался к нему. Более сдержанный, чем Айви, он потом не закатывал мне истерики с требованием вернуть все как было, но и его уход Ллойда из нашей жизни расстроил и разочаровал.       — Вырос. Еще как.       Вырос настолько, что стал почти одного со мной роста, а через пару-тройку лет догонит Драко. Так, что уже сейчас на него заглядываются девочки от пяти и до пятнадцати. Так, что еще сильнее стал похож на деда — лицом, взглядом, всем своим существом.       — Ладно, — Ллойд видит тень печали на моем лице. — Тогда до встречи. В шесть?       — В шесть.       Он треплет меня рукой по плечу и уходит. А я ловлю себя на мысли, что мне этого мало, мало сдержанной поддержки. Сейчас самое время для старых добрых объятий, дружеских и крепких, но мне их сегодня не видать.

* * *

      Лондонское летнее небо не внушает оптимизма. Когда я заходила в Министерство, на улице светило солнце, сейчас же все затянуто серой дымкой. Может пойти дождь, а может так и остаться тоскливая, ни во что не переходящая хмарь. Как же уныло тут с погодой, даже дождь видится каким-никаким, а просветом. Да еще и на душе так погано… В подобные моменты я начинаю жалеть, что бросила курить. Сигарета была словно ступенью, по которой можно относительно безопасно спуститься вниз, теперь же приходится, балансируя, скользить по склону, а то и вовсе катиться кубарем.       — Эй, — раздается позади осторожное. В пустынном грязном закоулке на выходе из Министерства магии редко можно столкнуться с кем-то из знакомых, и я поворачиваюсь удивленно. А повернувшись, отшатываюсь назад, все-таки теряя контроль над лицом.       — Отъебись от меня! — ору я на всю улицу, скаля зубы и взмахивая рукой — пока что без палочки.       Темно-красные глаза моргают на меня едва ли не шокировано.       — Извини, — говорит брат Фенрира Сивого. — Не хотел напугать.       У него приятный хрипловатый баритон; такой же, наверное, приятный, как бывал у родственничка в те редкие моменты, когда тот находился в человеческом обличье. Если приглядеться, они немного похожи: красивыми губами, хищным носом и хищными же бровями. Форма лица отличается, более мягкая линия челюсти, глаза другие совсем — но меня это не обманет.       — Тебя выпнули в коммуну — так какого хера ты здесь опять делаешь?! — плююсь я злобно.       Оборотень молчит, а потом отвечает с не меньшей злобой:       — Я свободный человек. Могу находиться, где считаю нужным. Или полезешь драться и заявишь потом, что я на тебя напал?       Драться один на один с оборотнем, да еще предположительно той же породы, что Фенрир Сивый — из тех, которые умеют обращаться в любое время, вне зависимости от фазы луны — затея при любом раскладе дурацкая и даже опасная. От страха трясутся поджилки, я заставляю себя сделать несколько резких вдохов, но прежде чем успеваю открыть рот, оборотень говорит:       — Я знаю тебя. Ты Лаванда Браун. А я Гриша.       Вот так вот просто. Гриша он, блядь. Гриша хренов Сивый.       Только теперь я замечаю, во что он одет: на нем маггловские джинсы и потертая косуха. При других обстоятельствах можно было бы и с магглом спутать — эдаким вечным подростком, слегка заросшим щетиной любителем пива, байков и хеви-метала. О точном возрасте оборотней судить трудно, с восемнадцати и до шестидесяти они выглядят примерно одинаково, разве что седеют рано, но этому однозначно больше тридцати.       — Что тебе нужно, Гриша Сивый?       Он морщится.       — Меня редко так называют. Словно кличка какая-то. У вас тут, в Министерстве, пришлось представиться, документы показать, но фамилия, сама знаешь, нигде не в почете.       Складно говорит. С едва заметным акцентом — где-то хорошо натренировался в английском. Я уже хочу послать его в очередной раз, когда он все-таки отвечает на вопрос:       — Че нужно… Ну, вроде как, сказать, что жаль мне. Жаль, что брат таким мудаком был и покалечил тебя. Я слышал, он шею тебе разорвал и руку, ты лечилась долго, отходила, и проблем много было. А шрамов не видно почти, шея нормальная у тебя. Ну, красивая то есть.       Он затыкается, видимо, поняв, что наплел лишнего. А я стою, приоткрыв рот и офигевая от того, какой он придурок.       Нет, так не бывает. Ну не может Гриша Сивый быть таким. Разыгрывает из себя простачка, а самому что-то явно нужно.       — Ты же не думаешь, будто я куплюсь на это? — уточняю. — Что ты приехал в Лондон аж из Гамбургской резервации, предварительно добившись разрешения — что само по себе непросто — только чтобы извиниться? Совсем за идиотку меня уж не держи.       — Я не извинялся, — возражает оборотень. — Мне перед тобой не за что извиняться. Ну разве только за то, что стою тут как хер с горы, время твое отнимаю. А за брата я не в ответе. Приехал убедиться, что нет его уже в живых и проблем от него не будет. Так-то. Скажу спасибо, если поделишься, где можно найти его могилу… или кости… хоть что-то.       — Поздновато ты спохватился. Четырнадцать лет прошло. И с чего мне вообще все это знать?       — Ты, вроде как, одна из последних видела его. Так говорят.       — Не я. Я в отключке была после того, как он на меня напал. Последней его видела Грейнджер, заместитель Министра магии. Она его ранила. Но к ней ты не сунешься, правда?       Гриша Сивый морщится:       — Не сунусь.       Я едва не бросаю ему в лицо, что одну кость Фенрира я все-таки видела — его жуткий полу-волчий череп. Это был новогодний подарок от Люциуса, подарок такой же чудовищный по виду, как и по стоимости, который я уничтожила в ту же минуту, когда получила, бросив в огонь. Вряд ли брат покойного оценит такие подробности.       — Так что мне тебе нечем помочь. Проваливай.       — Обязательно быть такой сукой? — почти миролюбиво спрашивает оборотень. — Я же тебе не угрожал, по-доброму подошел. Или ты так смущение прячешь, за грубостью?       — С какой стати мне смущаться? — я все-таки не сдерживаюсь, отстраняюсь назад.       Гриша Сивый вдруг ухмыляется, весело щурясь.       — Ты хотела меня там, в министерском коридоре. Может, всего секунду, пока не поняла всего, пока не испугалась, но хотела. Я же чую такие вещи, смекаешь? — он показывает пальцем на свой нос. — Чую, что понравился я тебе. Но может и не во мне дело, я не шибко рожей смазлив — просто тебя давно никто хорошенько к стенке не прижимал.       Если бы не мое острое нежелание приближаться к нему, оборотень Гриша получил бы сейчас по морде и по яйцам заодно. И хорошо, что нельзя распускать руки. Холодная ярость помогает куда лучше: отступает страх, нужные слова появляются сами собой.       — Позволь напомнить, что ты говоришь сейчас с жертвой насилия. Сексуального в том числе. Твой брат совсем немного не успел надругаться надо мной. Искалечить во всех возможных смыслах. Так что подшучивание на тему секса с вами, мохнатыми ублюдками, полностью обесценивает твои слова о том, как тебе жаль. Лучшее, что ты сейчас можешь сделать — убраться отсюда подальше и больше никогда не появляться у меня на глазах.       Он заметно бледнеет, дурацкая улыбка сползает с лица. Словно в его голову не могло даже прийти, что Фенрир способен на изнасилование — при этом любой, кто хотя бы краем уха слышал это имя, знает, что способен тот был на любую мерзость.       — Так и поступлю. Прощай, Лаванда Браун.       — Прощай, Гриша Сивый.       Он разворачивается и, ссутулившись, засунув руки в карманы куртки, уходит из переулка.