Фенрир

      Первый день нового года — отличный повод для примирения.       С Ханной я, конечно, не ссорилась… но прошло уже несколько месяцев, как мы с Гришей встречаемся вполне открыто, а с подругой я так и не объяснилась. Можно было уйти без объяснений с министерской работы, но перестать видеться с Лонгботтомами, не дать им даже шанса высказаться — вот такая я, выходит, трусиха. На Рождество я отправила Ханне сову с поздравлениями и получила ответ, так что, возможно, еще не поздно попытаться поговорить.       Не сомневаясь, что утром первого января Ханна как обычно будет на любимой работе, я иду по пустынной Косой Аллее, направляясь к «Дырявому котлу». По камину решила не перемещаться — нужны мне эти пять минут тишины, чтобы настроиться на разговор.       В таверну я захожу, прикрываясь, словно щитом, подарком в красивой обертке — Айви упаковала его перед тем, как отправиться в мэнор праздновать Рождество. Как и я когда-то в ее возрасте, любит она эту яркую, блестящую праздничную мишуру.       Мои ожидания оправдались — в полной тишине, несвойственной «Дырявому котлу», Ханна протирает белоснежные тарелки за барной стойкой. Как и Невилл, она многое любит делать вручную, вот и сейчас магией не пользуется. Увидев меня, Ханна останавливается на секунду, но затем продолжает свое занятие.       — Тут все еще есть традиция наливать стопку первому в году посетителю? — я пытаюсь улыбнуться, но, боюсь, выходит натянуто.       — Первому? — усмехается Ханна. — Если бы! В шестом часу завалились трое монгольских шаманов, потребовали номер и рагу из конины. Коня, кстати, привели с собой…       — И что ты? — я сажусь за стойку, ставлю коробку с подарком рядом.       — У нас оставалась индейка с вечера, велела довольствоваться ею — под предлогом, что кухня не работает до утра. Конь красивый, жалко стало… думаю, пусть поживет еще. Так он спит во дворе — не видела?       Качаю головой. Задумавшись о насущном, коня-то я и не заметила — при том, что двор между «Дырявым котлом» и Косой аллеей не такой уж большой.       — Ханна…       Она поднимает ладонь, не давая мне договорить.       — Лаванда, почему ты так мало доверяешь нам? Своим друзьям.       Я могу только моргать на нее глазами.       — Неужели из-за Парвати? — Ханна склоняет голову на бок. — До сих пор боишься открываться?       Подумав, развожу руками:       — Возможно, отчасти. С Парвати я уяснила, что даже лучшие друзья могут не принять твой выбор безоговорочно… и не дать больше шанса.       — Вам тогда было чуть больше двадцати, — мягко замечает Ханна. — Не считаешь, что в более зрелом возрасте она поступила бы иначе?       Мы молчим. Пожевав губами, я выпаливаю:       — Мой парень — оборотень. В тот вечер ты сказала мне идти к нему, и мы… Все оказалось не просто так, понимаешь? Он, блин, лучшее, что произошло со мной — ну, не считая, конечно, Айви. Ты видела ее все это время, видела, как она стремилась вернуться домой, как стала реже говорить о Скорпиусе… Гриша ей действительно нравится. Он…       — Лаванда, — с улыбкой перебивает Ханна мой пламенный спич, — почему ты считаешь, что меня нужно в чем-то убеждать? Мне достаточно того, что ты к нему неравнодушна. Достаточно, чтобы понять: он не похож на… остальных. Если ты полюбила настолько сильно, значит, это необыкновенный человек. Вот и все.       Сама не ожидала, что от слов Ханны меня может затопить такая волна облегчения и благодарности. Я беру ее ладонь, такую маленькую и вместе с тем крепкую, мозолистую, и лишь чудом сдерживаюсь, чтобы не сжать со всей силы от переполняющих меня чувств.       Ханна гладит мои руки.       — К тому же, даже если бы твоей симпатии было недостаточно, Гришу Сивого нахваливают и другие. Поэтому мне будет вдвойне приятней с ним познакомиться лично.       — Что? — удивляюсь я. — Кто это нахваливает?       — Подруга с Пуффендуя, которая была на курс младше… и которой не повезло встретить по-настоящему плохого человека.       До меня не сразу доходит, а потом я говорю:       — Сирша.       Ханна кивает.       — Мы не виделись последние годы, только слали друг другу сов. Она не жаловалась, но было понятно, что этот… что он отвратительно с ней обращается. И вовсе не потому, что он оборотень. Он подавлял ее, манипулировал ей. Сирша потеряла связь с волшебниками еще до того, как ее обратили. Последний раз она написала мне, когда родился ребенок. Потом я все узнала от наших общих знакомых… пыталась найти ее, но это уже было невозможно. И вот она сама вышла на связь, рассказала, что все у нее хорошо, что ее приняли, о ней заботятся, как и о других, таких же, как она, попавших в беду.       — Она написала, что это Гриша?       — Имени она не называла — но, Лаванда, я же держу таверну! — Ханна улыбается. — И в последнее время здесь часто говорили об изменениях среди оборотней. Несколько раз промелькнуло имя «Сивый» — и было ясно, что они не о том Сивом, что…       Она замолкает, и тут уже улыбаюсь я:       — Что напал на меня. Не переживай, я теперь могу говорить об этом. И о многом другом. Оказывается, на все можно посмотреть со стороны и оценить трезво, если обсудить с кем-то любящим и понимающим. Да что тебе говорить, ты-то знаешь.       — Знаю, — серьезно кивает Ханна. И я вдруг понимаю, что больше не чувствую легкой зависти, как раньше. К ее стабильности, к полной семье. К возможности называть любимого человека мужем и рожать от него детей.       А потом Ханна достает из-под барной стойки два бокала и замечательно полный графин.       — Ты хоть и не первый посетитель, — говорит, — но самый приятный. А такому в первый день года точно полагается нечто особенное. Невилл разводил, Фрэнк собирал — ну а я…       — Сидр? — я уважительно разглядываю содержимое графина. Яблок в саду Лонгботтомов в ушедшем году уродилось много.       — Кальвадос!       Мы едва успеваем разлить напиток по бокалам, как наверху лестницы, уходящей из таверны к номерам, появляются несколько магов — сонных, в мантиях, накинутых поверх пижам, кое-кто даже не снял ночной колпак. Не иначе как услышали звяканье крышки открываемого графина. Видимо, посидеть вдвоем нам с Ханной не дадут.       Явных монголов среди гостей не видно, и, звякнув с подругой бокалами, я спрашиваю:       — Шаманы выпивали?       — Еще как!       — Не наливай им сегодня, пока не отдадут тебе лошадь. Скажи, новогодний обычай такой.       — Куда ж мне лошадь? — наигранно удивляется Ханна.       — Пристроим!       Мы смеемся и пьем за праздник, а потом к нам присоединяются постояльцы «Дырявого котла». Долгих разговоров по душам у нас с Ханной не вышло — но самое главное мы друг другу сказали, и этого оказывается достаточно.

* * *

      Коммуна оборотней на окраине Лондона — это полтора десятка уродливых блочных домов в несколько этажей, скученных, словно прижавшиеся друг к другу загнанные звери. Здесь живут зарегистрированные ликантропы, доказавшие свою разумность — те, кто в полнолуние пьют зелья и запираются в специальном убежище. Оно расположено в подвале одного из домов, и по словам Гриши, это не то место, в котором хотелось бы находиться каждый день.       Не сказать, что здешние оборотни живут совсем уж плохо. Проходя между домами, я замечаю во внутренних двориках небольшие зеленые скверы, детские площадки. Эти люди ходят на работу — пускай сферы их деятельности и ограничиваются законом — рожают и воспитывают детей. Нравы здесь гораздо более гуманные, нежели в деревнях оборотней, где порядки остались на уровне средневековья.       В подобную деревню, например, ни за что бы не пустили обычных волшебников, как мы с Грейнджер. Были бы мы женщинами, желающими продолжить род оборотней и родить будущих волчат — другое дело, таких там еще могут принять. Но у нас интересы несколько иные.       В коммуну мы пришли по приглашению. Грейнджер здесь как заместитель Министра магии, будет заниматься рабочими вопросами, а я — ну, как подруга Фенрира, просто за компанию.       Сам Гриша тоже тут, пришел раньше, чтобы поговорить с местными волками, подготовить почву для предстоящего визита высокопоставленной чиновницы. Оборотни все равно провожают нас внимательными взглядами — не привыкли они к вниманию волшебников, вернее, не привыкли, что внимание это может быть мирным, в созидательном ключе.       Еще их, наверное, удивило, что Грейнджер явилась сюда одна, без охраны. Я тоже ожидала увидеть ее в сопровождении хотя бы парочки сильных магов. Не авроров и не из отдела контроля популяции оборотней — тем бы здесь точно не были рады, обстановка сразу накалилась.       Завидев нас, Гриша машет рукой. Он стоит в группе людей, и все оборачиваются, чтобы посмотреть на гостей — у нескольких глаза вспыхивают желтым; я уже знаю, что это не признак агрессии, всего лишь волнение. Грейнджер, похоже, тоже в курсе, она выглядит все такой же невозмутимой. Мы останавливаемся не поэтому.       Там же, в толпе оборотней, нас ждет Галахад. Гриша меня предупредил, но увидеть его все равно не слишком приятно.       Первое, на что я обращаю внимание: одет он скромно, как и все присутствующие. Гриша вроде говорил, что денег у него дохрена, может купить тут все и всех. Никаких фамильных побрякушек, которые так любят чистокровные, ни запонок, ни колец. Из украшений лишь ярко-голубые, словно топазы, глаза, глядящие на нас прямо и внимательно, и темно-золотые волосы, спускающиеся теперь ниже плеч. Галахад выглядит все таким же хрупким, тонкокостным, как при нашей первой встрече, однако на сей раз я бы никак не назвала его изможденным. Может, все дело в том, что мне теперь известно, какая сила заключена в этом теле — при всей разнице в комплекции, он лишь немногим уступает Грише.       — Пойдем, — тихо говорит Грейнджер. Я киваю.       Когда мы приближаемся, Галахад выступает вперед.       — Лаванда, — улыбается он мне, но не слишком фамильярно, — мисс Грейнджер. Рады приветствовать вас в лондонской коммуне!       Я вопросительно приподнимаю бровь. Галахад начал помогать городским оборотням еще до того, как появился Гриша, его здесь знают давно, но все же говорить сейчас так, будто он главный — не слишком ли самонадеянно?       Грейнджер, видимо, считает так же. Кивнув собравшимся, она обращается к Грише:       — Благодарю за приглашение. Как я и сказала, мистер Сивый, у нас много перспектив для сотрудничества. В первую очередь — в области образования. Думаю, со мной согласятся все присутствующие: это первая ступень для улучшения качества жизни ликантропов. Уже осенью этого года мы ждем в Хогвартсе троих детей, которым исполнится одиннадцать лет — их семьи получат существенную поддержку. Однако сегодня я пришла к вам, чтобы обсудить образование для всех желающих — даже тех, кто не сможет отправиться в Хогвартс.       — То есть, — уточняет одна женщина, стоящая рядом с ней, — дети двенадцати лет и старше уже не смогут учиться в магической школе?       — К сожалению, нет, — голос Грейнджер звучит по-настоящему удрученно. Для нее вопрос учебы — один из самых важных и почти личных. — Хотела бы, чтоб это зависело от меня, но правила четырёх Основателей не могут быть нарушены. Именно в одиннадцать лет, ни годом раньше, ни годом позже, дети проходят процесс посвящения, инициации, и магия Хогвартса принимает их. Понимаю, как будет обидно тем, кто не смог поступить в прошлом году, однако мы не снимаем их со счетов — образование они получат не хуже.       Обидно — не то слово, думается мне. А особенно обидно не получить по такому поводу пару сотен министерских галлеонов, которые будут выдавать в качестве мотивации. Ведь все дети волшебников имеют право учиться в Хогвартсе, ко всем прилетает сова с приглашением, вне зависимости от того, кто их родители, вот только оборотни сами отказываются от такой возможности, по разным причинам. Исключение составляют лишь дети, которых успели обратить, считается, что их в волшебную школу пускать опасно, но до двенадцати лет обращение происходит крайне редко.       Гриша слушает разговор, с чрезвычайно довольным видом сложив руки на груди. Даже то, как вперед вылез Галахад, его, похоже, ничуть не напрягло. Когда он сам начинает говорить, голос звучит негромко, но все моментально затихают, внимая.       — В общем, всех желающих будут учить прямо тут, в коммуне. Класс почти готовый уже есть, займем еще соседние помещения, чтоб больше народу вошло, оборудуем для всяких там зельеделий, трансфигураций…       — И зачем тогда детям ехать в школу? — ворчливо спрашивает бородатый мужик. — Как по мне, никаких галлеонов не надо, только бы над мальцами не измывались за то, что родители — волки…       Грейнджер малость тормозит с ответом — в ее голове, наверное, просто не укладывается, как можно предпочесть Хогвартсу обучение в трех-четырех классах на первом этаже жилого дома, в районе, из которого ты и так почти никуда не выходишь.       Тогда отвечаю я:       — Затем, что это шанс на что-то новое и хорошее. Хогвартс — целый мир, в котором мы учились жизни. Думаете, мне не страшно от мысли, что когда-то придется отправить туда свою дочь? В место, где ее родные не будут рядом круглые сутки. Но ей это нужно, и не только затем, чтобы затолкать в голову какие-то знания. Я понимаю ваши опасения. Будет тяжело. И не потому, что кто-то там станет измываться над вашими детьми — да, наверняка такие придурки найдутся, но их быстро поставят на место. Быть первыми всегда непросто. И все-таки я уверена, что дети найдут там себя. Если вы готовы им это позволить.       Оборотни молчат, обдумывая мои слова. Возразить либо никто не хочет, либо не решается из-за Гриши. Я точно знаю, что он бы сказал то же самое, а иначе не лезла бы со своим мнением.       Молчание нарушает Галахад:       — Я, конечно, в Хогвартсе не учился, но согласен с Лавандой. Тем, кто там побывал, крупно повезло, я б такую возможность ни за что не упустил. А что до издевательств — ваши ребята умеют за себя постоять, разве нет?       — Только предупредите, чтоб совсем уж не кошмарили остальных, — смеется Гриша. — Мы должны это, как его… создавать положительный образ.       Грейнджер энергично кивает.       — Все получится, не сомневайтесь. А теперь прошу, покажите класс и соседние помещения. Мы пришлем учителей, чтобы те оценили, сказали, какое необходимо оборудование, но я бы и сама хотела посмотреть.       Как бы ни были оборотни настороженно настроены, а неподдельное участие Грейнджер не оставляет их равнодушными. Оживленно переговариваясь, они отводят нас, куда она просила. Существующий образовательный класс в коммуне — совсем небольшой, похожий на маггловский. Судя по развешанным на стенах плакатам, здесь учат в основном базовым предметам: чтению, письму, каким-то элементарным основам истории магии, гербологии, астрологии. Все очень скромно, но видно, что преподаватель к своему делу относится с воодушевлением и любовью. Оборотням коммуны не наплевать на знания своих детей, они организовались сами, без посторонней помощи — и сделали все возможное.       Я вздрагиваю, когда позади раздается тихое:       — Дай угадаю: ты не думала, что волки тоже могут жить почти нормально?       Обернувшись к Галахаду, вижу: все остальные отошли, пока я разглядывала учебные плакаты на стенах, и теперь в этом углу класса нас только двое. Гриша, конечно, следит за нами краем глаза и слышит каждое слово, но мне все равно становится дико неуютно.       — Я знаю это уже давно. С тех пор, как Гриша начал посвящать меня во все свои дела. Подумала даже, что смогла бы…       — … жить здесь, если бы когда-то полностью обратилась? — Галахад не сводит с меня ярко-голубых глаз.       — Ну да.       Он слегка вздыхает, отводит взгляд, будто бы тоже обратив внимание на плакаты.       — Меня обратили в девять. Чудовищная в своей глупости случайность… я просто оказался не в то время не в том месте. И будь моя семья попроще — меня бы тоже привели сюда. Поверь, в сравнении с тем, что со мной сделали родные мать и отец, это было бы настоящим подарком судьбы. А если бы ты в свое время обратилась полностью… мы бы впервые встретились с тобой здесь — при гораздо более располагающих к дружбе обстоятельствах.       Я помню так, словно это произошло вчера — выдавливая из меня дыхание, Галахад сказал почти что с сожалением: мы могли бы стать друзьями.       — Надеюсь, я смогу когда-нибудь искупить свою вину, Лаванда. Начать все сначала. Если бы не Гриша, я даже подойти к тебе не посмел — но раз уж он мой Фенрир и я удостоен чести помогать ему, думаю, будет правильно попытаться все между нами наладить. Начну с малого — Гриша говорил тебе о вечеринке?       — Говорил, но я…       — Приходи. Я организовываю ее для вас обоих. Ты — подруга Фенрира, и мы представим тебя должным образом всем остальным.       — Я подумаю, Галахад, — говорю. Он не может не чувствовать моего неприятия, поэтому я даже не пытаюсь делать вид, что мне интересно его приглашение. Все, чего я хочу — оказаться как можно дальше от этого милого мальчика-оборотня и никогда его больше видеть.       Кивнув, Галахад идет к остальным. Грейнджер, утомившая даже самых увлеченных активистов своими расспросами, позволяет им направиться к выходу, а сама будто бы ненароком задерживается, чтобы дождаться меня.       По едва заметному движению ее волшебной палочки я понимаю, что она наложила вокруг нас двоих завесу тишины, а скорее морок, создающий для других иллюзию какого-нибудь пустого, ничего не значащего разговора. И каким-то образом угадываю: поговорить она хочет о Галахаде.       — Когда его отпустили из Отдела Тайн? — спрашиваю первой.       — Незадолго до атаки на Министерство, — отвечает. — Ему повезло.       Я стискиваю зубы.       — Не думала, что его так просто передадут родителям… после того, что он сделал. Вернее, хотел сделать. Теперь-то я знаю, что против Мордекая у него не было шансов, но тогда — перепугалась страшно. Дура.       Грейнджер качает головой.       — Это роковое стечение обстоятельств, твоей вины в том не было, — она останавливается и, будто бы что-то решив, выговаривает: — Мордекай винил только себя — в том, что слишком расслабился, позволил оборотню учуять свой запах. Сначала во время операции, потом… на тебе.       Мне немного странно думать о том, что Грейнджер и Мордекай обсуждали случившееся — особенно то, как на меня попал его запах, — но потом я внутренне хмыкаю: сказать ей, что ли, что она тоже расслабилась, раз Гриша унюхал их связь с Драко? Нет, пожалуй, приберегу для особого случая.       — Если бы вы остались вместе, — продолжает Грейнджер, — это бы повторилось. Не с оборотнем, так с кем-то другим. Теперь я знаю, сколько Мордекаю приходилось испытывать… сложностей.       — Это ты сейчас… его оправдываешь? — я нервно усмехаюсь. — Не нужно. Он открылся, и Всевидящий показал мне все. Так уж получилось, что я увидела его настоящего — за пару минут до его смерти.       Грейнджер на секунду прикрывает глаза. Мы все говорим о моих чувствах — а о ее воспоминаниях о Мордекае, ее переживаниях говорить не можем.       — Не оправдываю. Просто хочу сказать — он рассказывал о многих людях и созданиях, но Галахада подчеркивал особо. Из-за тебя, из-за того, что тот смог так близко подобраться к вам обоим. Лаванда, скажу тебе прямо: Галахад Гальдвин — психопат. То ли чистокровность так сказалась, то ли обращение в раннем возрасте, то ли воспитание… Не будь он такой значимой фигурой, мы нашли бы способ не выпускать его. Но за ним числится лишь одно убийство при самообороне — сама знаешь, расправа над маггловскими агентами теперь оправдывается именно так.       — Думаешь… он натворил больше?       — Думаю, да.       Получается, Грейнджер сейчас предупреждает меня так же, как я пыталась предупредить Гришу. Распустив толпу оборотней, он смотрит на нас — и, готова поспорить, понимает, что болтаем мы вовсе не о всякой ерунде. Я киваю Грейнджер и иду к нему.       Гриша обнимает меня за талию.       — Вроде неплохо все прошло.       — Лишь бы они согласились.       — Куда денутся, — усмехается он. — Сами-то уже учиться вряд ли пойдут, а вот для ребятишек своих сделают все, что нужно.       — Согласна, — говорит подошедшая Грейнджер. — Все они понимают, что дети, получившие возможность полноценно влиться в ряды волшебников, с меньшей вероятностью станут городскими маргиналами. Никто не желает своему ребенку такой судьбы.       Я верю, что у этих двоих все получится. Приятно стоять у истоков таких позитивных изменений. Магический мир всегда был гораздо более жестоким и беспощадным к изгоям, чем маггловский — мы не давали ни малейшего шанса никому, кто отходил от наших строгих стандартов. И теперь этот шанс появится у стольких людей…       Но стоит ли ради этого терпеть присутствие Галахада? Настолько ли необходима его помощь? Гриша говорит, что да, и что сможет распознать, если его партнер начнет вести нечестную игру или проявлять свои дурные наклонности.       Я-то рядом с Галахадом не смогу расслабиться ни на мгновение. И боюсь, радость от Гришиных успехов из-за этого для меня несколько померкнет. Но мир вертится не вокруг одной лишь Лаванды Браун и ее переживаний — придется с этим смириться.