СЛОЖНАЯ СУДЬБА ОСМАНСКОГО ШЕХЗАДЕ.

Дворец у ипподрома. Разие Султан сдержала, данное брату с невесткой, обещание, и вот с первыми солнечными лучами прибыла во дворец к дражайшему среднему брату, где чинно прохаживаясь по мраморному коридору, начавшему заливаться яркими золотисто-медными солнечными лучами, случайно застала, собравшихся у выхода из гарема под лестницей, Баш Хасеки Нурбану Султан с её преданными слугами Газанфером-агой и Джанфеде-калфой, первый из которых виновато докладывал госпоже о том, что не смог убить вчера персидскую предательницу по имени Зейнеп Хатун из-за того, что ему помешала икбаль Султана Мустафы Эфсун Хатун, некстати вышедшая к нему в сопровождении кизляра-аги Гюля, чем очень сильно огорчил Султаншу света, благодаря чему, она разочарованно надула соблазнительные алые чувственные губы и печально вздохнула: --Очень жаль, что тебе так и не удалось задавить эту персидскую гадину, Газанфер, ведь, пользуясь, оказанным ей милосердием Повелителя с Валиде, она теперь начнёт действовать увереннее!—чем привлекла к себе внимание Разие Султан, которая поспешила незамедлительно подойти к ненавистной венецианке и, дав ей звонкую, очень болезненную пощёчину, мгновенно заставившую её бархатистую щеку запылать пунцом, отрезвляюще возмутилась: --Да, кто ты такая, Нурбану, для того, чтобы воевать с наложницами из гарема самого Падишаха? Валиде Султан? Повелитель? Нет! Ты всего лишь рабыня в гареме Шехзаде Селима, пусть и главная! Поэтому—знай своё место и не лезь туда, куда тебя не просят!—при этом, пылая праведным гневом, о чём свидетельствовал яростный светло-серый взгляд Династийной Султанши, чем ввела венецианку в состояние лёгкого ступора, во время которого Нурбану ошалело принялась смотреть на обидчицу, хорошо ощущая то, как в её душе начинает закипать праведный гнев, который она вылила на обидчицу с отчаянной воинственностью: --Вы не смеете меня бить, госпожа! Я вам ни рядовая рабыня, с которой можно обращаться так, как вам вздумается, а главная Хасеки Шехзаде Селима и мать его наследника Шехзаде Мурада и дочери Гевгерхан Султан! Только воинственная Разие Султан, хотя и полностью согласилась с мнением оппонентки, всё равно поспешила опустить её с небес на землю, произнеся лишь одно: --Возможно это и так, но это не меняет твоего рабского положения, так как мой дражайший средний брат до сих пор, так и не дал тебе свободу, не говоря уже о том, что не сделал своей законной женой, а значит, ты осталась рабыней, Хатун! Вот твои дети—да. Они являются представителями османской династии. Между ними воцарилось долгое, очень мрачное молчание, во время которого Разие Султан не пожелала больше оставаться в кругу рабов с рабынями и с царственной важностью продолжила путь до роскошных покоев Шехзаде Селима, смутно надеясь на то, чтобы застать его в них, ведь он, не смотря на то, что слегка приболел, являлся очень деловым человеком. Внутреннее чутьё не подвело Разие Султан в том, что её горячо любимый средний брат Шехзаде Селим вместе с дражайшей фавориткой Михрибану Хатун уже больше не спали, а облачённые в шёлковую светлую пижаму и ночную рубашку с шифоновым сиреневым халатиком, хотя и до сих пор находились в постели, надёжно скрытые в плотных вуалях газового и парчового балдахина, вели душевную беседу о проклятущей Зейнеп Хатун, выглядя очень серьёзными и задумчивыми. --Если Повелитель простит эту предательницу, то мы с Нурбану Султан всё равно не успокоимся, пока не найдём возможность для её устранения, Шехзаде. Будьте уверены в том, что жить эта тварь всё равно не будет.—воинственно произнесла юная наложница, поджав ноги под себя и с огромным обожанием смотря на венценосного возлюбленного, ласково поглаживающего её по румяным бархатистым щекам, погружённый в глубокую мрачную задумчивость, время от времени тяжело вздыхая и мысленно признаваясь себе в том, что ему самому очень сильно хочется придушить, покусившуюся на его жизнь, предательницу, благодаря чему, понимающе тяжело вздохнул и поддержал возлюбленную добродушным смехом с легкомысленными словами: --Мне очень приятно осознавать то, ради меня и моего благополучия, вы с Нурбану объединились и больше не ссоритесь!—чем заставил Михрибану залиться румянцем смущения, с которым она застенчиво отвела взгляд от любимого мужчины куда-то в сторону, а именно туда, где крайне бесшумно отворились тяжёлые дубовые створки двери, и в великолепные покои к брату с царственной грацией и важностью вошла Разие Султан, сияющая приветливой доброжелательной улыбкой, с которой она, привлекая к себе их внимание, проворковала с кокетливой легкомысленностью: --Ну, о смерти Зейнеп Хатун можете, не мечтать, так как она уже причислена к гарему Шехзаде Баязида, став его наложницей, да и наш справедливый Повелитель помиловал её. Это потрясло до глубины души юную возлюбленную пару, заставив их ошалело переглянуться между собой, не в силах поверить в то, что слышат, да и как такое может быть, ведь подлая персидская шпионка вероломно покушалась на жизнь одного Шехзаде, а теперь её ввели в гарем к другому… --Разие, вы там, что все с ума посходили?! Как такое может случиться, ведь эта предательница заслуживает смерти! Неужели вы не понимаете то, что, приблизив её к Баязиду, вы обрекаете его на гибель! Она, ведь убьёт его тогда, когда он меньше всего будет этого ожидать!—не в силах больше молчать, ошалело воскликнул Шехзаде Селим, смутно пытаясь призвать младшую сестру к благоразумию, но всё тщетно. Разие, словно проигнорировала его благоразумные призывы к тому, чтобы она вместе с Повелителем и с Валиде взялись за ум и отправили предательницу Зейнеп Хатун на дно Босфора с удавкой на шее и зашитую в мешок, продолжая доброжелательно улыбаться и легкомысленно убеждать среднего брата в том, что он напрасно беспокоится. --Селим, я не понимаю, а, что ты, собственно говоря паникуешь?! Всё хорошо будет. Девушка станет фавориткой, затем матерью нового Шехзаде, благодаря чему ей будет, абсолютно не до шпионажа! Да и все, кто помогал ей в шпионаже, уже выданы ей нам самой и уже казнены.—легкомысленно отмахнулась юная черноволосая Султанша, что совершенно не успокоило юную возлюбленную пару, заставив их ещё больше, внутренне напрячься и, опять переглянувшись между собой, сделать для себя неутешительный вывод в том, что, скорее всего, Зейнеп Хатун, отныне будет действовать самостоятельно. Дворец Топкапы. Чутьё не подвело пару, ведь, в эту же самую минуту, когда, облачённая в мятное атласное платье, обшитое блестящим гипюром оттенка морской тёмной зелени, Зейнеп Хатун покинула дворцовый лазарет по той лишь простой причине, что главная дворцовая лекарша больше не считала необходимым удерживать её там, так как юная девушка чувствовала себя превосходно. И вот теперь, погружённая в глубокую мрачную задумчивость о том, как ей, отныне полагается жить, шла по затемнённому мраморному коридору до тех пор, пока в одном из закоулков ни встретилась со своим куратором Исмаилом-агой, которому удалось откупиться от зверских допросов с казнью, благодаря изворотливому уму и деньгам, но, узнав о, свершённом на подопечную прошлым вечером, покушении, поспешил предупредить: --Отныне, тебе необходимо затаиться и стать, крайне незаметной, Зейнеп. Будь по-прежнему, очень доброжелательной и покорной, но так, чтобы тебя больше ни в чём не подозревали. Остерегайся тёмных малолюдных мест. Зейнеп всё итак прекрасно знала и понимала, благодаря чему, тяжело вздохнула и настороженно спросила, пристально всматриваясь в привлекательное лицо своему изворотливому и очень хитрому куратору, из доброты душевной простившего ей предательство, так как для выяснения личных отношений со сведением счетов, у них не было времени и возможностей: --А, как мне быть с Баш Хасеки Нурбану Султан и с её людишками, не спускающими с меня глаз, ведь они не успокоятся, пока ни отправят меня в Босфор?—что оказалось Исмаилом-агой хорошо понятно, благодаря чему, он сдержано вздохнул и мудро рассудил: --Не думай о них! Они больше не посмеют причинить тебе вред. Да и...—Исмаил-ага не договорил по той лишь простой причине, что, в эту самую минуту, к ним крайне бесшумно подошла ункяр-калфа по имени Федан, которая по распоряжению Валиде Махидевран Султан разыскивала русскую наложницу для того, чтобы отвести её в покои к достопочтенной госпоже для важного наставленческого разговора. И вот девушка нашлась, но какого же было удивление ункяр-калфы, когда она застала её, о чём-то тихо беседующей с опальным агой, которого молодым Падишахом велено сослать в старый дворец, но, как выяснилось, так до сих пор и не уехавшим туда, что очень сильно возмутило молоденькую главную калфу султанского гарема, иначе она бы стремительно ни подошла к нему со справедливым возмущением: --Исмаил-ага, что ты до сих пор здесь делаешь?! Разве тебе ни велено было ещё вчера днём отправляться в старый дворец?!—чем незамедлительно привлекла к себе его с Зейнеп Хатун внимание, заставив мгновенно опомниться и, почтительно поклонившись ей, с любезной улыбкой попытаться оправдаться: --Я как раз уже собираюсь туда отправляться, просто завершал здесь во дворце Топкапы все свои дела, да и Зейнеп Хатун попросила меня сходить на базар за ароматной водой.—и, не говоря больше ни единого слова, вновь почтительно откланялся и лишь только после этого ушёл, провожаемый задумчивым мрачным взглядом Зейнеп Хатун, из соблазнительной груди которой вырвался измождённый вздох, ни укрывшийся от внимания ункяр-калфы, вразумительно произнёсшей: --Туда ему и дорога, Зейнеп. Пусть радуется, что его помиловали. Тебе же надо, отныне думать о себе.—и, выдержав небольшую паузу, но лишь для того, чтобы, наконец, перейти к сути дела.—Кстати, идём со мной, Хатун. Валиде приказала мне немедленно привести тебя к ней для важного разговора. Это мгновенно вывело юную девушку из её глубокой мрачной задумчивости, заставив немедленно озадачиться и, для того, чтобы не мучить себя догадками с размышлениями, отправилась, наконец, вместе с ункяр-калфой в великолепные покои к Валиде Махидевран Султан, которая скорее всего, уже замучилась их ждать. Чутьё не подвело их, ведь, войдя в великолепные покои к Валиде Махидевран Султан, они обнаружили её, царственно восседающей на парчовой тахте, облачённую в шикарное атласное изумрудное платье с золотыми парчовыми вставками и бриллиантовой изящной короной на густых тёмных каштановых волосах, погружённую в глубокую мрачную задумчивость о том, правильно ли она поступает, идя на встречу уговорам шестнадцатилетнего Шехзаде Баязида, отдавая ему девушку из гарема Повелителя. Только пути назад уже нет, да и её горячо любимый сын Султан Мустафа самолично распорядился о том, чтобы Валиде подготовила, выбранную его дражайшим младшим братом, девушку из главного гарема, благодаря чему, мудрая Махидевран Султан, смирилась с Высочайшей волей и, сдержано вздохнув, принялась ждать момента, когда ункяр-калфа Федан вместе с Зейнеп Хатун, наконец-то, соизволили прийти к ней и теперь стояли напротив неё, замерев в почтительной грациозном поклоне, хорошо ощущая то, с каким пристальным вниманием Валиде Махидевран Султан рассматривает свою очаровательную юную золотоволосую подопечную, не смеющую поднять на госпожу немного испуганных глаз, не говоря уже о том, что свободно дышать, хотя трепетное сердце билось от волнения и страха, как сумасшедшее, что оказалось хорошо понятно Валиде Махидевран Султан. --Мне хорошо понятно твоё волнение и страх, Хатун, ведь неведение пугает и настораживает всех нас. Только можешь выдохнуть с облегчением. С сегодняшнего дня твоя жизнь изменится в лучшую сторону. Тебе предстоит стать наложницей Шехзаде Баязида.—нарушая их, чрезмерно затянувшееся мрачное молчание, которое уже начало изрядно их нервировать, с доброжелательной улыбкой объявила она подопечной, заставив её, ошалело переглянуться с ункяр-калфой, ещё, пока не совсем понимая того, что сейчас ей объявила мудрая Валиде, как бы мысленно спрашивая у главной калфы Султанского гарема: «Что это сейчас было, Федан-калфа? Мне послышалось? Как такое может быть, ведь я принадлежу к гарему Повелителя!» Федан-калфа прекрасно поняла потрясение подопечной, благодаря чему и с молчаливого одобрения Валиде Махидевран Султан, тоже доброжелательно заулыбалась и восторженно объявила: --Ты больше не гедиклис Султана Мустафы, а гёзде Шехзаде Баязида, Зейнеп, что делает тебя на одну ступень выше в гаремной иерархии, а там и до Султанши недалеко. Благодаря чему, между ними воцарилось долгое молчание, во время которого юная девушка погрузилась в глубокую задумчивость обо всём том, что ей сейчас объявили мудрые Валиде Махидевран Султан вместе с ункяр-калфой Федан, позволившее подопечной всё как следует взвесить и обдумать, а сами же занялись обсуждением того, что с первым хальветом Зейнеп Хатун и Шехзаде Баязида откладывать на долго не стоит. --Подготовь хорошенько нашу счастливую Зейнеп Хатун к вечеру, так как ей предстоит сегодня разделить ложе с Шехзаде Баязидом, Федан!—подводя итог их общему разговору, распорядилась Валиде Махидевран Султан. Ункяр-калфа всё поняла и одобрительно кивнула и, вспомнив о подопечной, позволила ей вернуться в общую комнату. Зейнеп Хатун почтительно откланялась Валиде с главной калфой и ушла из великолепных покоев, позволяя женщинам продолжить душевный разговор о чрезмерных притязаниях Баш Хасеки Шехзаде Селима к несчастной Зейнеп Хатун, начавших их всех уже изрядно настораживать, не говоря уже о том, что даже сам Шехзаде Селим жаждет справедливой расправы над их подопечной, а это, если они что-нибудь ни предпримут для примирения, ничем хорошим не закончится. Но, а, когда, перевозбуждённая до крайности, Зейнеп Хатун покинула покои Валиде Султан и, проходя по мраморному дворцовому коридору, хорошо ощущала то, как сильно колотится в соблазнительной груди разгорячённое сердце, а хорошенькое лицо пылало смущением от, оказанного ей доверия стать наложницей шестнадцатилетнего Шехзаде Баязида, с которым она разделит ложе этой ночью, прекрасно зная о том, что там произойдёт. Только вопрос со шпионажем в пользу Персидского Шаха и докладыванием ему обо всём том, что происходит во дворце Османского Падишаха, теперь постепенно отходит на самый задний план, ведь, отныне юная девушка должна отвести от себя все подозрения и начать укрепляться, как наложница, а потом, конечно, если повезёт, то и стать Хасеки юного Шехзаде Баязида, а значит мысли унесли девушку на столько далеко, что она даже не заметила того, как случайно столкнулась с Исмаилом-агой, который под предлогом того, что у него ещё остались здесь во дворце Топкапы важные дела, задержался здесь и, как выяснилось, не зря. --Аккуратнее, Хатун! Где ты постоянно витаешь?!—шутливо пожурил наложницу Исмаил-ага, слегка поддержав её одной рукой за стройную талию лишь для того, чтобы она не упала, за что юная наложница оказалась ему искренне благодарна, но, постепенно собравшись с мыслями, поделилась своим огромным счастьем: --Я сегодня разделю ложе с Шехзаде Баязидом, ага!—о чём свидетельствовали её, блестящие от восторга, голубые глаза, что очень сильно порадовало собеседника, незамедлительно с одобрением заключившего: --Вот и славно! Про нашу деятельность забудем на время.—с чем Зейнеп Хатун оказалась полностью согласна, благодаря чему, обмолвившись со своим куратором ещё парой фраз, собралась было уже отправиться в хаммам для того, чтобы хорошенько подготовиться к ночи головокружительной страсти, как, в эту самую минуту, увидела, стремительно мчащуюся к ним с Исмаилом-агой, Баш Хасеки Шехзаде Селима Нурбану Султан, которую сопровождала преданная Джанфеда-калфа, настроенные очень воинственно и решительно, что ни сулило парочке заговорщиков ничего хорошего. Чутьё не подвело Зейнеп Хатун с Исмаилом-агой, ведь, приблизившаяся к ним, Баш Хасеки Нурбану Султан дала звонкую пощёчину ошарашенной оппонентке с грозными словами: --Ах, ты подлая дрянь, да как ты посмела плести интриги против Османской Династии?! Совсем стыд потеряла?! Думала это сойдёт тебе с рук и оставит безнаказанным?!—благодаря чему, Зейнеп Хатун инстинктивно закрыла глаза и, потирая рукой, горящую от удара, бархатистую щеку, почтительно поклонилась Султанше и чуть слышно выдохнула оправдание, обиженно надув соблазнительные чувственные губы и готовая в любую минуту горько заплакать: --Простите, Султанша, но у меня и в мыслях не было того, чтобы предать Султанскую Династию, на оборот я...—девушка не договорила по той лишь простой причине, что, в эту самую минуту, получила внезапный удар по голове каким-то, очень тупым твёрдым предметом, из-за чего в глазах потемнело, и Зейнеп Хатун провалилась в глубокое беспамятство, рухнув на руки, подошедшей к ней сзади, Джанфеде-калфы, мгновенно встретившейся взглядом с достопочтенной госпожой, не зная того, что делать дальше, но понимая одно, что лучше повода для того, чтобы хорошенько допросить персидскую шпионку не найти, решили утащить её в подсобное помещение, что и сделали незамедлительно. Этого же нельзя было сказать об Исмаиле-аге, который решил ретироваться подобру-поздорову и отправился в старый дворец. Вот только никто из них даже не догадывался о том, что, в эту самую минуту достопочтенная Валиде Махидевран Султан, сопровождаемая верными Федан и Гюльшах-калфами с агами, решив отправиться по благотворительным организациям своего имени и имени покойной Валиде Айше-Хавсы Султан, с царственной важностью спустилась в общую комнату гарема и уже направилась к выходу из общей комнаты, как к ней на встречу вышла дражайшая любимица Шехзаде Селима Михрибану Хатун, одетая сегодня в парчовое платье нежного персикового оттенка, обшитое серебристым гипюром и, почтительно поклонившись, с доброжелательной улыбкой произнесла: --Примите мои самые искренние пожелания доброго дня, Валиде.—чем заставила Валиде Махидевран Султан незамедлительно остановиться и, бросив на наложницу крайне недовольный взгляд, раздражительно возмутилась: --Да, по какому праву ты посмела покинуть пределы гарема своего Шехзаде и прибыть сюда, прекрасно зная, что тебя никто не приглашал, Хатун?! Совсем стыд потеряла?! Немедленно возвращайся в свой гарем и не выходи оттуда, пока тебя ни пригласят!—что прозвучало для очаровательной юной икбаль Шехзаде Селима, подобно очень болезненной отрезвляющей пощёчине, заставившей доброжелательную улыбку, медленно сползти с лица юной Михрибану Хатун, сменившись глубоким разочарованием с невыносимой грустью в ясных голубых глазах, благодаря чему она мгновенно сникла и чуть слышно произнесла: --Я всего лишь пришла сюда для того, чтобы проведать мою подругу Эфсун Хатун, Валиде. Простите меня.—за что удосужилась молниеносного убийственного взгляда от Махидевран Султан, бросившей небрежно: --Ты ещё здесь?!—и, не говоря больше ни единого слова, промчалась мимо растерявшейся рабыни, подобно метеориту, либо комете, успев обдать её лёгким прохладным дуновением и оставляя далеко позади себя, но уловив краем глаза то, как очаровательная юная фаворитка Шехзаде Селима с печальным вздохом, почтительно поклонилась, растерянная внезапной резкостью мудрой и справедливой Валиде, сорвавшейся на ней. Неужели проклятущая Зейнеп Хатун что-то сотворила такого, что госпожа пришла в справедливую ярость и теперь срывается на всех тех несчастных людях, кто ни попадётся, хотя и совершенно случайно у неё на пути?! Вполне себе возможно… --Не расстраивайся, Хатун. Возвращайся к Шехзаде Селиму и не думай о плохом.—подбадривая юную девушку, проговорила Федан-калфа, привлекая к себе её внимание, чем заставила, вновь тяжело вздохнуть и, медленно подняв на заботливую утешительницу голубые печальные глаза, предостеречь: --Не доверяйте Зейнеп Хатун, Федан-калфа. Она непременно ещё предаст нас всех, пусть даже сейчас и затаилась. Затем, не говоря больше ни единого слова, почтительно поклонилась и отправилась к выходу из главной Султанской резиденции, провожаемая мрачным взглядом ункяр-калфы, погружённой в глубокую задумчивость о том, уж ни ошиблись ли они с Валиде Султан, помиловав и приблизив в гарем к Шехзаде Баязиду Зейнеп Хатун, ведь ни зря же семья Шехзаде Селима продолжает не доверять ей и видеть в ней коварного, очень опасного врага. А, если они окажутся абсолютно правы и Зейнеп Хатун ещё нанесёт им всем сокрушительный удар в тот самый момент, когда они меньше всего этого ожидают? Приведя это к тому, что из её груди вырвался измождённый вздох, с которым она решила проследить за отъездом Михрибану Хатун. Федан-калфа даже не догадывалась о том, что, в эту самую минуту, юная дражайшая фаворитка Шехзаде Селима, из ясных голубых глаз которой по румяным бархатистым щекам тонкими прозрачными ручьями текли горькие слёзы, вызванные негодованием того, что вызвало внезапную враждебность достопочтенной Валиде Султан по отношению к ней, из-за чего шла потерянно и, не разбирая пути, благодаря чему, совсем не заметила, как на встречу к ней вышла Баш Хасеки Султана Мустафы Румейса Султан, тоже погружённая в глубокую мрачную задумчивость об, оказанном какой-то простой русской рабыне по имени Зейнеп Хатун, чрезмерном Высочайшем доверии с окружением защиты, выделив Её из числа обычный гедиклис. За какие такие услуги? В том-то всё и дело, что не за какие. --Смотри, куда идёшь, Хатун!—с праведным гневом прикрикнула на Михрибану Хатун Румейса Султан в тот самый момент, когда они едва ни столкнулись посреди мраморного дворцового коридора, что мгновенно привело юную фаворитку Шехзаде Селима в чувства, заставив собраться с мыслями и вовремя опомнившись, почтительно поклониться Румейсе Султан. --Простите, госпожа! Мне совсем не хотелось разгневать вас.—чуть слышно повинилась Михрибану Хатун, не осмеливаясь поднять на неё глаз, но и этого было достаточно для того, чтобы Румейса углядела горькие слёзы на лице наложницы, из-за чего сдержано вздохнула и участливо поинтересовалась: --Что случилось, Хатун? Кто посмел тебя расстроить? Отвечай! Михрибану тяжело вздохнула и принялась делиться с внимательной госпожой душевными переживаниями с негодованиями из-за Зейнеп Хатун, которую вместо того, чтобы казнить вознаградили введением в гарем к самому младшему из Шехзаде, что вызвало презрительную ухмылку у Румейсы Султан: --Почему-то я совсем не удивлена тем, что эта странная рабыня оказалась персидской шпионкой, умело застлавшую глаза Повелителю с Валиде, лишив их здравомыслия со сладкими речами! Ну ничего! Дай, Аллах, они скоро прозреют и отдадут приказ о казни этой предательницы!—что прозвучало очень воинственно, хотя и ни лишило обеих женщин огромного сомнения, с которым они единогласно, вновь тяжело вздохнули: --Аминь! Именно, в эту самую минуту, к ним крайне бесшумно подошла с доброжелательной улыбкой ункяр-калфа Федан, которая почтительно поклонилась Баш Хасеки Румейсе Султан и любезно поинтересовавшаяся: --Чем я могу быть вам полезна, госпожа?—чем мгновенно привлекла к себе внимание Султанши, сдержано вздохнувшей и елейным голосом осведомившейся: --Федан-калфа, а где сейчас Зейнеп Хатун? Почему я не видела её в гареме? Ункяр-калфа прекрасно поняла Баш Хасеки и с той же доброжелательностью ответила: --Она сегодня идёт на хальвет к Шехзаде Баязиду, госпожа. Наверное, уже в хаммаме готовится к вечеру.—чем заставила Румейсу Султан вместе со, стоявшей всё это время в мрачной глубокой задумчивости, Михрибану Хатун ошалело переглянуться между собой и не в силах поверить в то, во что слышат от главной калфы. Валиде, точно сошла с ума, либо ослепла, раз простодушно отправляет к юному Шехзаде рабыню, едва ни погубившую Шехзаде Селима, благо того удалось вовремя спасти, дав противоядие. --Возвращайся к Шехзаде Селиму, Михрибану, и ни о чём, кроме него не думай. С предательницей я сама разберусь.—наконец, вспомнив о наложнице старшего Шехзаде, распорядилась Румейса Султан. Михрибану Хатун всё поняла и, почтительно откланявшись, ушла прочь, провожаемая одобрительным взглядом Баш Хасеки Румейсы Султан, которая, выждав немного времени, продолжила вести с главной калфой разговор о Зейнеп Хатун, высказывая ей свои подозрения с опасениями. Дворец у ипподрома. А между тем, Михрибану Хатун, уже вернувшись в гарем к дражайшему Шехзаде Селиму, находилась в своих просторных покоях и металась по ним, словно разъярённая львица по клетке из-за того, что, узнав от преданной Роксан-калфы о том, что Баш Хасеки Нурбану Султан вместе со своими слугами притащили во дворец связанную по рукам и ногам Зейнеп Хатун и, спрятав её в бойлерной, теперь терпеливо ждала момента, когда несчастная девушка очнётся для того, чтобы её хорошенько допросить. «Ах, Нурбану Султан! Что же вы делаете?! Неужели вы не понимаете, что воровать наложниц из чужих гаремов нельзя, пусть даже эта рабыня и провинилась перед нами очень сильно!»--хаотично проносилось в златокудрой голове очаровательной юной Михрибану Хатун, хорошо понимающей то, чем может подобный проступок грозить воинственной дерзкой венецианке. Конечно, Михрибану бы следовало радоваться за падение Нурбану Султан, но нет… Зейнеп Хатун должна ответить за все свои прошлые, настоящие и будущие прегрешения любым путём, главное, чтобы от самоуправства Баш Хасеки Нурбану Султан не пострадал Шехзаде Селим, ведь справедливая Валиде Махидевран Султан, непременно захочет расправиться с венецианкой, из-за понимания о чём из соблазнительной груди Михрибану Хатун вырвался измождённый вздох, не укрывшийся от внимания Шехзаде Селима, бесшумно вошедшего в покои к дражайшей возлюбленной со словами огромного сожаления: --Нурбану не меняется! Она снова продолжает бороться с наложницами, но, в этот раз из других гаремов!—что напоминало измождённый стон, хорошо услышанный юной Михрибану. Она мгновенно опомнилась и, грациозно обернувшись, почтительно поклонилась возлюбленному, выдохнув лишь одно: --Шехзаде, простите меня за то, что я совершенно не заметила того, как Вы вошли! Это получилось на столько очаровательно, что светловолосый юноша даже не нашёлся, что и сказать ей, вместо чего заботливо обнял возлюбленную за стройный стан и, подойдя к парчовой тахте, плавно сел, продолжая с огромной нежностью сжимать её руки в своих сильных мужественных руках, добровольно утопая в ласковой голубой бездне глаз Михрибану Хатун, застенчиво ему улыбающейся. --Я не собираюсь больше защищать и спасать Нурбану, как это делал всё это последнее время, Михрибану. Можешь считать, что я устал, что собственно так и есть. Она не меняется, вот и пусть сама отвечает за все свои грехи. Конечно, ты посчитаешь меня предателем, ведь она беременна—это твоё право. Я тебя не осуждаю.—поделился с возлюбленной душевными переживаниями Шехзаде Селим, снова и снова печально вздыхая. Конечно, юная девушка понимала любимого мужчину, а иначе и быть не могло, совершенно не заметив того, как за окном постепенно начало темнеть. Сгустились сумерки. Ясное небо заволокло хмурыми тучами, из которых крупными хлопьями пошёл снег, а просторную комнату окутало приятным лёгким медным мерцанием, исходящим от, горящих в золотых канделябрах свечей и пламени изразцового камина, разбавляя непроглядную тьму. --Это ваше полное право, Шехзаде.—поддержала возлюбленного юная девушка, ласково поглаживая его сильную руку своей свободной рукой и, выдержав небольшую паузу, с прежней душевностью продолжила.—Только ведь Султанша носит под сердцем вашего ребёнка, которого скоро должна родить. --Об этом-то и речь, Михрибану!—вновь печально вздохнул Шехзаде Селим и, не говоря больше ни единого слова, самозабвенно дотянулся до чувственных губ любимой девушки и с неистовой страстью поцеловал, тем-самым подводя логическое завершение их, крайне душевному разговору. Михрибану не возражала. Напротив, она инстинктивно сама обняла возлюбленного и полностью растворилась в их огромной головокружительной любви, забыв обо всём на свете. Только они даже не догадывались о том, что, в эту самую минуту, в бойлерной дворца, принадлежащему отныне Шехзаде Селиму с его гаремом, очнулась Зейнеп Хатун, которая, превозмогая невыносимую боль в голове, словно разрывающую её на части не известно от чего, через силу разомкнула глаза и, постепенно привыкнув к кромешной темноте, с огромным негодованием принялась осматриваться по сторонам, силясь понять то, где она находится и почему связана по рукам и ногам. --О, милостивейший Аллах, где же я!—измождённо вздыхая, попыталась она узнать у тишины, чем привлекла к себе внимание, стоявших немного в стороне, Баш Хасеки Нурбану Султан с преданной Джанфеде-калфой, которые мгновенно перестали между собой о чём-то чуть слышно переговариваться и, резко замолчав, бесшумно приблизились к своей пленнице с одобрительными словами, произнесёнными ими единогласно: --Ну, наконец-то, ты соизволила очнуться, красотка! Теперь ты нам во всём признаешься. Не говоря больше ни единого слова, Нурбану с Джанфеде внимательно проследили за тем, как, по-прежнему ничего не понимающая юная девушка попыталась сесть на одноместной тахте, что далось ей, крайне непросто, из-за крепко связанных рук с ногами, но всё-таки она это сделала и, воинственно устремив на них враждебный взгляд, отрезвляюще предостерегла: --Я наложница Шехзаде Баязида, и он будет крайне недоволен тем, если я не попаду к нему в покои! Только Нурбану Султан отнеслась к этим словам отчаянной рабыни с ледяным равнодушием, благодаря чему, презрительно фыркнула: --О хальветах с Шехзаде Баязидом она думает! Забудь, Хатун! Отныне, ты их только во снах видеть, да и то вряд ли, ведь сейчас ты отправишься прямиком на дно Босфора зашитая в мешок и с удавкой на шее! Только ты можешь сама выбрать то, как тебе умереть: быстро или медленно, но мучительно.—что прозвучало для очаровательной юной наложницы, подобно оглушительной, очень болезненной пощёчине, благодаря чему, её разгорячённое сердце учащённо забилось в соблазнительной пышной упругой груди, заставив незамедлительно опомниться и побледнеть от ужаса ещё больше, чем прежде. --Что Вы от меня хотите, Султанша?—снова измождённо вздыхая, осведомилась у Баш Хасеки Шехзаде Селима Зейнеп Хатун, уже успев, углядеть то, как в бойлерную пришёл Газанфер-ага с верёвкой в сильных мужественных руках для того, чтобы собственноручно задушить , уже изрядно им надоевшую рабыню, от чего юной золотоволосой девушке стало не по себе, в связи с чем, она судорожно сглотнула и принялась рассказывать Баш Хасеки Нурбану Султан всё, как на духу, смутно надеясь на спасение с милосердием проклятущей венецианки, внимательно вслушивающейся в каждое, произносимое несчастное разоблачённой персидской шпионки. --Ну, так бы с самого начала и повела бы себя! Газанфер, пора избавиться от этой предательницы!—со вздохом огромного облегчения заключила Нурбану Султан сразу после того, как Зейнеп Хатун замолчала, рассказав им всё то, что от неё требуют и, не говоря больше ни единого слова, с царственной важностью развернулась и ушла прочь из бойлерной, оставляя наложницу на попечение верных слуг, которые прекрасно её поняли и почтительно поклонившись, выждали немного и лишь только после этого задушили наложницу, а её безжизненное тело зашили в холщовый мешок и, тайно вытащив из дворца, бросили с пирса в холодную бездну Босфора. Они совершили одну лишь, но очень серьёзную ошибку—не удостоверились в том, что юная девушка мертва, хотя она оказалась жива. И вот, когда Зейнеп Хатун очнулась и обнаружила себя, зашитой в мешок и брошенной в море, не растерялась и с воинственной яростью принялась разрывать ткань, что, конечно далось ей не сразу, но всё=таки она её разорвала с остервенелостью и принялась отчаянно выбираться из мешка, не обращая никакого внимания на дикий холод Босфорной воды, пронзившей её тысячью мелких, но очень острых кинжалов, не дававших ей дышать, хотя в золотоволосой кудрявой густой шевелюре наложницы яростно пульсировало одно—жгучая ненависть к проклятущей венецианке по имени Нурбану, которую юная девушка жаждала задушить собственными руками, благодаря чему разгорячённое сердце колотилось в соблазнительной упругой пышной груди так часто, что готово было в любую минуту выскочить наружу. «Ну, всё Нурбану Султан! Теперь Вам не уйти от моего праведного гнева! Молитесь о пощаде!»--проносилось в голове Зейнеп Хатун, что придало ей сил и поспособствовало тому, что она решительно выбралась из мешка и начала стремительно выбираться на поверхность, хотя жутко холодная вода сковывала её в движениях, не говоря уже о кромешной ночной тьме, из-за которой было ничего не видно, но лишь огромное желание жить, помогло девушке не пасть духом, хотя она уже абсолютно потеряла ход времени, которое для неё, словно остановилось, но это было далеко не так. И вот юная наложница, наконец-то, всплыла на поверхность и, добравшись до пирса, с которого её сбросил преданный слуга Баш Хасеки Нурбану Султан Газанфер-ага несколькими мгновениями ранее, начала забираться на него, но внезапно силы оставили девушку, и все её попытки рассыпались в прах, благодаря чему, она полностью пала духом, приготовившись с честью и рабским смирением принять смерть. Только девушку ждало разочарование и одновременно удивление, когда ей на помощь пришла, отправленная Шехзаде Селимом, двадцатипятилетняя чернокожая стражница-эфиопка по имени Гёльге, обладающая крепким богатырским телосложением. Она вытащила несчастную наложницу из воды и принялась приводить её в чувства, предварительно уложив девушку на бревенчатый настил лицом вниз для того, чтобы та смогла прочиститься от морской воды, которой успела наглотаться и, внимательно проследив за этим, конечно ни без брезгливости, укутала бедняжку в тёплый плащ и лишь только после этого, перекинув её себе через плечо, унесла во дворец Топкапы, где отдала на попечение лекарш, а сама вернулась к своим прямым обязанностям во дворце юного Шехзаде Селима. Но, а утром, когда яркие золотые лучи зимнего солнца окрасили всё вокруг ослепительным светом, юный Шехзаде Селим, облачённый в свободного покроя шёлковую пижаму золотистого оттенка, бесшумно выбрался из постели и залюбовался дражайшей юной возлюбленной, которая, в данную минуту стояла перед прямоугольным зеркалом в золотой раме, одетая в шёлковую ночную рубашку и халат тёмного бирюзового цвета и расчёсывала себе волосы серебряным гребнем, погружённая в глубокую мрачную задумчивость о том, как им с Шехзаде Селимом теперь предстоит оправдываться и отвечать по всей строгости перед справедливыми Повелителем с Валиде за все, свершаемые неразумной и мстительной Нурбану Султан, которая так и подталкивает их к шёлковому шнуру безмолвного палача, ведь терпение их не вечно и рано, или поздно даст трещину, а значит никому не поздоровится. --Не беспокойся ни о чём, любовь моя, ведь я уже подстраховал нас тем, что отправил стражницу нашего дворца Гёльге Хатун на помощь к Зейнеп Хатун ещё ночью. Возможно, несчастная наложница уже находится в лазарете дворца Топкапы под заботливым наблюдением дворцовых лекарш, не говоря уже о том, что, наверное, пришла в себя и отогрелась.—словно угадав тревожные мысли дражайшей возлюбленной, поделился с ней Шехзаде Селим, чем незамедлительно вывел из глубокой мрачной задумчивости, заставив медленно обернуться и с огромной благодарностью смотря на него, тихо выдохнуть: --Вы правильно поступили, Шехзаде! Так мы, хоть отведём от себя огромную беду, но вот, что нам делать с Нурбану Султан для того, чтобы предотвратить её новые опасные выходки?! Шехзаде Селим, прекрасно понимая и разделяя беспокойства возлюбленной, мягко подошёл к ней, не обращая никакого внимания на шелковистый длинный ворс пёстрого персидского ковра, по которому ступал босыми ногами и, заключив в крепкие объятия, зарылся лицом в приятный золотистый шёлк длинных распущенных волос, чуть слышно заключил: --Нурбану сегодня же переезжает в старый дворец, где пробудет до самых родов, Михрибану. Пусть подумает о своих проступках и о смысле жизни.—и, не говоря больше ни единого слова, решительно завладел чувственными губами дражайшей возлюбленной и с неистовым пылом принялся целовать их. юная девушка не возражала против такого натиска, напротив, она инстинктивно обвила шею возлюбленного изящными руками и растворилась в нём без остатка, что позволило Шехзаде Селиму подхватить её на руки, словно самую невесомую пушинку и, отнеся обратно в постель, обрушить на неё беспощадный шквал, состоящий из жарких поцелуев с головокружительными ласками.